Когда Жорж рассказал мне о своей мечте поселить меня и детей – а он хотел, чтобы у нас было много детей – на ферму, то я начала изучать методы селекции и ездить на практику. Но это было еще до беременности. А после я уже никуда не выбиралась из Ундина-Сити.
– Вы были все время одна?
– Нет, что вы, одна бы я не выдержала. Но у меня много друзей. Родители помогали – я жила с ними рядом. Мария… – она запнулась. – Впрочем, на Ундине очень бережно относятся к будущим матерям. Планете нужны новые граждане.
– На время круиза вы могли бы оставить ребенка с родителями.
– А ундикву? – с улыбкой возразила она. – Ундикву оставить не на кого. На самом деле я и Роша не хочу оставлять ни на один день.
– Можно увидеть малыша?
Луиза расцвела.
– Конечно! Только… – она запнулась.
– …руками не трогать, – догадался я.
– Это само собой разумеется. Я имела в виду, что он, наверное, спит, поэтому постарайтесь не шуметь.
– Не буду, – сказал я шепотом.
На полу детской лежал мягкий шелковый матрац с кучей мягких и надувных игрушек, его пришлось обойти, чтобы приблизиться к детскому манежу, стоявшему у окна. Решетка манежа отбрасывала полосатую тень, придавая голубому комбинезончику Роша отчасти тюремный вид.
Малыш открыл глаза.
– Разбудили все-таки! – с досадой проворчала Луиза.
– В папу, – заключил я, рассмотрев золотистые кудряшки и темно-голубые глаза. – Привет, Рош, – сказал я малышу. Тот прогудел что-то невразумительное.
Луиза позволила нам остаться наедине. Пока она готовила завтрак, я пытался Роша разговорить. Вдруг, думаю, Рош проболтается, что видел отца. Однако чувствовалось, что ребенок был подготовлен.
– Он у вас сноб, – сказал я Луизе, зашедшей в детскую с пластиковой бутылочкой в руках.
– Это еще почему?!
– Отказывается со мной разговаривать. Он недолюбливает репортеров?
– Ему одиннадцать месяцев! – возмутилась Луиза. Ей показалось, что я намекаю, что ее чадо отстает в развитии. – В этом возрасте дети редко разговаривают с репортерами.
Затем она обратилась к Рошу на языке, который я не понимал. «У-лю-лю, гу-гу-гу, ай-ай-ай» и прочее. Рош понимал ее превосходно и даже отвечал, – не смотря на то, что рот у него был занят соской.
– Теперь ваша очередь, – сказала мне Луиза, накормив сына и утерев ему физиономию салфеткой с вышитым астронавтом.
Рош улыбнулся. Он знал, что в бутылочке ничего не осталось.
– Хорошо бы провести дегустацию поближе к… – и я очертил в воздухе круг диаметром двадцать пять сантиметров. Этот стандарт известен и на Ундине.
– Вы же в УНИКУМе, – усмехнулась она. – Впрочем, надеюсь, все обойдется.
Кухня была самым обжитым помещением в доме. Это была даже не кухня, а, скорее, небольшая лаборатория, где можно было увидеть ундинскую флору во всех ее стадиях, начиная с крохотных проращенных семян в банках с вонючими удобрениями и кончая холодным супом в холодильнике размером с Янин кабинет. Суп мне не достался – ни холодный, ни горячий. Луиза вынула из микроволновки тарелку с высокими краями и поставила передо мной на стол, дала ложку. Я попросил хлеба – сказал, что без хлеба, я даже макароны не ем. Она ответила, что хлеб, как продукт посторонний, может повлиять на исход эксперимента, поэтому я его не получу, тем более, что хлеба в доме нет. Я смирился.
В прозрачном бульоне плавали стебельки и упругие шарики, похожие на оливки.
– Вегетарианский? – уточнил я.
Она подтвердила. Насколько ей известно, ундинскую живность еще никто на вкус не пробовал. И вряд ли в ближайшем будущем кто-то станет ее пробовать.
– А разводить не пытаетесь? – спросил я.
– Кого?
– Ну не знаю. Ундюков каких-нибудь…
– На нашей ферме мы занимаемся только растениями.
Оливки (или ундивки – как я назвал их для себя) по вкусу напоминали сырую речную рыбу, которую я ел на курсах по выживанию. Безвкусные стебельки если не соскальзывали с ложки, то противно застревали в зубах. Луиза сказала, что сыта и обойдется одним чаем. Нельзя сказать, что это придало мне уверенности.
Луиза провожала взглядом каждую ложку. Уголки ее рта поднимались, и, чтобы скрыть улыбку, она морщилась, будто бы обжигаясь горячим чаем. Медленно орудуя ложкой, я размышлял, как скоро мой желудок придет к выводу, что оливки-ундивки ему не по вкусу. И в какой форме он это выразит. Нет, дожидаться не стоит. Главные вопросы надо задать прямо сейчас. Я спросил:
– Вам удалось выяснить, какова была настоящая причина отказа?
Она переспросила, о каком отказе идет речь. Я пояснил:
– Комиссия по заселению не давала вам разрешение поселиться на ферме. Вы сказали, что на самом деле причина была не в ребенке, хотя формально отказ основывался на том, что вам будет трудно совмещать уход за ребенком с работой на ферме.
Ей не хотелось об этом говорить. Кое-как я вытянул из нее, что в комиссию по заселению пришло анонимное письмо, в котором сообщалось, что во время ее предыдущей практики на селекционной ферме она то ли допустила халатность, то ли умышленно подделала результаты работы по выведению каких-то там ундинский плодоносов. Луиза не отрицала, что один раз она ошиблась, неправильно истолковав указание старшего агронома, но это была просто ошибка, какие случаются у многих. Халатностью это назвать было нельзя, тем более – умышленным подлогом. Луизе совершенно непонятно, кому понадобилось сочинять эту анонимку, в которой, кроме обвинений в некомпетентности, содержались обвинения буквально по всем пунктам, существенным для вынесения окончательного решения пускать ее на ферму или нет. Если бы, скажем, ей требовался кредит для покупки дома, то автором анонимки мог быть кто-то из тех, кто так же добивался кредита. Но кредит ей не требовался. Опять же, откуда автор анонимки узнал об ошибке, случившейся чуть ли не за год до подачи заявки. А кто мог знать? – спросил я. Два три человека с кем она тогда работала, но они ее друзья и у них нет ни единой причины желать ей зла. Жоржу вряд ли пришло бы в голову рассказывать посторонним об ее ошибках. Нет, сколько бы она ни думала, ни малейшей идеи относительно личности автора у нее не появилось. Впрочем, как только ей удалось переубедить комиссию, она перестала думать об анонимке. Ей и без того было над чем думать. Ундиква никак не всходила, а у Роша оказалась аллергия на какую-то пыльцу. К счастью, обе проблемы удалось решить.
– Почему вас это интересует? – спросила она. Настроение я ей определенно испортил. Я чувствовал, как на лбу выступает испарина.
Все-таки это Кастен.
Не поднимая глаз, я гонял по дну тарелки одинокую ундивку. Испарина на лбу меня выручила. Наблюдательная Луиза спросила:
– Как вы себя чувствуете?
Я сказал, что суп был замечательным, и заглотнул последнюю ундивку. Она чудом попала в то горло. Тем временем Луиза сама нашла ответ на вопрос, почему меня интересуют обстоятельства ее переезда на ферму.
– Неужели, – сказала она, – мне пытались отмстить за гибель станции?
Она не услышала от меня ни да, ни нет. Мне не хотелось, чтобы она сопоставила анонимку и неожиданный билет на космический круиз, поэтому я спросил:
– Скажите, кроме той анонимки, были еще попытки чем-то навредить вам?
Нет, ей никто не вредил. Ундиква не всходила по собственной прихоти. Правда, есть еще радикально настроенные экологи, их организация протестует против колонизации планеты. Раз уж им не удалось воспрепятствовать заселению планеты, они требуют хотя бы не внедряться в биосферу Ундины. Жить в максимально изолированных городах. Влияние экологов очень велико, они – одна из причин того, что количество ферм ограничено, отсюда, кстати, и высокий конкурс среди желающих переехать в ундинскую деревню. Но сомнительно, чтобы экологи опустились до анонимок. Ведь их основной лозунг – открытость. Они не ищут отдельных жертв, а действуют через правительственные организации и средства массовой информации. Конечно, им бы доставило удовольствие увидеть пустое поле, но вредительство – не их метод.
– Незнакомые люди вас не навещали?
– Наверное, вы первый. Вы, вероятно, заметили, что мы живем довольно замкнутым кругом. Ближайшие соседи еще находят время для общения, но на дальние поездки времени нет вообще. Из города сюда приезжают биологи и те же экологи, всех их мы хорошо знаем.
Луиза озабоченно переставляла посуду с места на место. Мне было пора уходить. Я уже выяснил, что хотел.
– Вероятно, моя просьбы вам покажется странной, – сказал я и одновременно стал помогать ей убирать посуду, – вы не могли бы уступить мне билет на круиз?
– Действительно странная просьба, – согласилась она.
– К сожалению, я не имею ни малейшего понятия, сколько может стоить этот круиз, но, вероятно, достаточно дорого. Я у вас его куплю, цену назначьте сами.
Ни слова не говоря, Луиза вышла из кухни, через какое-то время вернулась, на ходу просматривая приглашение.
– Зачем это вам? – спросила она. По ее глазам было видно, что она заранее готова не поверить ни единому моему слову. Поэтому я выдвинул самое неправдоподобное объяснение:
– Следственная комиссия, занимавшаяся расследованием катастрофы на «Телемаке», направила людей, готовых на все, лишь бы только помешать моему расследованию. Мне необходим запасной путь с Ундины. Кому придет в голову искать меня в группе туристов-миллионеров?
– Но на билете стоит мое имя, – напомнила она. Похоже, моя детективная история ей понравилась.
– Знаете, сколько на Фаоне Луизов Кастенов?
– Нет, а сколько?
– Этого не знает никто. Я изображу такой акцент, что ваша таможня удивится, что меня зовут не Кашкиндук, сын Вапролока. Улечу Луизой Кастен, делов-то…
– А идентификационный номер?
– В крайнем случае возьму ваш, ведь в базе данных пол не указан. Или указан?
– Не указан, – подтвердила она и с гордостью добавила: – У нас равноправие. Но свой номер я вам не скажу, это было бы нарушением моего права на частную жизнь.
Последняя фраза была произнесена твердо и не терпела возражений.
– Хорошо, я что-нибудь придумаю. Итак, сколько я вам должен за билет?
– Да берите так, – равнодушно сказал она и протянула мне билет вместе с рекламным буклетом и приглашением. Когда бумаги почти что оказались у меня между пальцев, она отвела руку и строго спросила:
– Так зачем он вам?
– Вы собирались их выбросить, – напомнил я, – так сделайте это прямо сейчас. Я не гордый, залезу и в мусоросборник.
– Ну бог с вами, – вздохнула она. – Берите.
Я схватил бумаги, едва те оказались от меня на расстоянии вытянутой руки.
– Ого! – она покачала головой. – Ну и прыть! Должно быть, они действительно для вас важны.
– Спасибо! – воскликнул я вне себя от благодарности. – Ждите ответного подарка!
– Да не стоит, – пробормотала она и о чем-то задумалась.
От Яны я слышал, что женщина, беременная от человека, которого все считают погибшим, способна чувствовать, что отец ее будущего ребенка жив – если он на самом деле жив. Ларсон считает это ерундой, ничем не подтвержденной. Я спросил:
– Луиза, какие у вас отношения со Стаховой?
– Нормальные. – Она посмотрела на меня с некоторой настороженностью. – Почему вы спросили?
– Она убеждена, что на видеозаписи… Вы понимаете о какой видеозаписи я говорю?
Луиза прикусила губу и кивнула. Я продолжил:
– …На видеозаписи не Тимофей Стахов и не ваш муж, Жорж Кастен. На видеозаписи какой-то другой человек, одетый в биозащитный скафандр, душит биолога Сэмюэла Милна проводом от переносной лампы. Кое-кто полагает, что Стахова, подозревая по какой-то причине, что ее муж в действительности остался жив и что, следовательно, он и является убийцей, таким способом отгоняет от себя – нет, скорее, от других – мысль о том, что ее муж – убийца. Она не обвиняет Жоржа Кастена, потому что, во-первых, вы были дружны, во-вторых, не хочет, чтобы вы, в ответ, обвинили ее мужа. Что вы по этому поводу думаете?
Глаза у нее потускнели, она молча встала и вышла из кухни.
Луиза стояла лицом к окну, выходившему на веранду, где в горшках и лотках зеленели какие-то всходы. Я подошел к книжной полке, на которую сперва не обратил внимания. Много книг по планетарной биологии и агрономии.
– Вы считаете, Жорж жив? – спросила она, не оборачиваясь.
Две оккультный брошюрки и «Записки о поисках духов». Она не видела Кастена и не общалась с ним. Она общалась с духами.
– Не знаю. – Я подошел к ней и встал рядом. – А вы?
Посмотрев сквозь стекло окна и веранды на небо, я тотчас забыл о том, что что-то спросил. Полицейский флаер сделал над домом круг и приземлился на лужайке позади дома – то есть со стороны вершины 1339. Из флаера вылез темнокожий сержант Пит. Он направился к дому. Походка у него была легкой и непринужденной.
Ясно, что по мою душу, но почему…
Луиза очнулась:
– Кого это еще принесло?!
У меня уже не оставалось никаких сомнений, за кем прилетела полиция: следом за сержантом из флаера выбрался агент Бобер, следивший за мной в Лондоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
– Вы были все время одна?
– Нет, что вы, одна бы я не выдержала. Но у меня много друзей. Родители помогали – я жила с ними рядом. Мария… – она запнулась. – Впрочем, на Ундине очень бережно относятся к будущим матерям. Планете нужны новые граждане.
– На время круиза вы могли бы оставить ребенка с родителями.
– А ундикву? – с улыбкой возразила она. – Ундикву оставить не на кого. На самом деле я и Роша не хочу оставлять ни на один день.
– Можно увидеть малыша?
Луиза расцвела.
– Конечно! Только… – она запнулась.
– …руками не трогать, – догадался я.
– Это само собой разумеется. Я имела в виду, что он, наверное, спит, поэтому постарайтесь не шуметь.
– Не буду, – сказал я шепотом.
На полу детской лежал мягкий шелковый матрац с кучей мягких и надувных игрушек, его пришлось обойти, чтобы приблизиться к детскому манежу, стоявшему у окна. Решетка манежа отбрасывала полосатую тень, придавая голубому комбинезончику Роша отчасти тюремный вид.
Малыш открыл глаза.
– Разбудили все-таки! – с досадой проворчала Луиза.
– В папу, – заключил я, рассмотрев золотистые кудряшки и темно-голубые глаза. – Привет, Рош, – сказал я малышу. Тот прогудел что-то невразумительное.
Луиза позволила нам остаться наедине. Пока она готовила завтрак, я пытался Роша разговорить. Вдруг, думаю, Рош проболтается, что видел отца. Однако чувствовалось, что ребенок был подготовлен.
– Он у вас сноб, – сказал я Луизе, зашедшей в детскую с пластиковой бутылочкой в руках.
– Это еще почему?!
– Отказывается со мной разговаривать. Он недолюбливает репортеров?
– Ему одиннадцать месяцев! – возмутилась Луиза. Ей показалось, что я намекаю, что ее чадо отстает в развитии. – В этом возрасте дети редко разговаривают с репортерами.
Затем она обратилась к Рошу на языке, который я не понимал. «У-лю-лю, гу-гу-гу, ай-ай-ай» и прочее. Рош понимал ее превосходно и даже отвечал, – не смотря на то, что рот у него был занят соской.
– Теперь ваша очередь, – сказала мне Луиза, накормив сына и утерев ему физиономию салфеткой с вышитым астронавтом.
Рош улыбнулся. Он знал, что в бутылочке ничего не осталось.
– Хорошо бы провести дегустацию поближе к… – и я очертил в воздухе круг диаметром двадцать пять сантиметров. Этот стандарт известен и на Ундине.
– Вы же в УНИКУМе, – усмехнулась она. – Впрочем, надеюсь, все обойдется.
Кухня была самым обжитым помещением в доме. Это была даже не кухня, а, скорее, небольшая лаборатория, где можно было увидеть ундинскую флору во всех ее стадиях, начиная с крохотных проращенных семян в банках с вонючими удобрениями и кончая холодным супом в холодильнике размером с Янин кабинет. Суп мне не достался – ни холодный, ни горячий. Луиза вынула из микроволновки тарелку с высокими краями и поставила передо мной на стол, дала ложку. Я попросил хлеба – сказал, что без хлеба, я даже макароны не ем. Она ответила, что хлеб, как продукт посторонний, может повлиять на исход эксперимента, поэтому я его не получу, тем более, что хлеба в доме нет. Я смирился.
В прозрачном бульоне плавали стебельки и упругие шарики, похожие на оливки.
– Вегетарианский? – уточнил я.
Она подтвердила. Насколько ей известно, ундинскую живность еще никто на вкус не пробовал. И вряд ли в ближайшем будущем кто-то станет ее пробовать.
– А разводить не пытаетесь? – спросил я.
– Кого?
– Ну не знаю. Ундюков каких-нибудь…
– На нашей ферме мы занимаемся только растениями.
Оливки (или ундивки – как я назвал их для себя) по вкусу напоминали сырую речную рыбу, которую я ел на курсах по выживанию. Безвкусные стебельки если не соскальзывали с ложки, то противно застревали в зубах. Луиза сказала, что сыта и обойдется одним чаем. Нельзя сказать, что это придало мне уверенности.
Луиза провожала взглядом каждую ложку. Уголки ее рта поднимались, и, чтобы скрыть улыбку, она морщилась, будто бы обжигаясь горячим чаем. Медленно орудуя ложкой, я размышлял, как скоро мой желудок придет к выводу, что оливки-ундивки ему не по вкусу. И в какой форме он это выразит. Нет, дожидаться не стоит. Главные вопросы надо задать прямо сейчас. Я спросил:
– Вам удалось выяснить, какова была настоящая причина отказа?
Она переспросила, о каком отказе идет речь. Я пояснил:
– Комиссия по заселению не давала вам разрешение поселиться на ферме. Вы сказали, что на самом деле причина была не в ребенке, хотя формально отказ основывался на том, что вам будет трудно совмещать уход за ребенком с работой на ферме.
Ей не хотелось об этом говорить. Кое-как я вытянул из нее, что в комиссию по заселению пришло анонимное письмо, в котором сообщалось, что во время ее предыдущей практики на селекционной ферме она то ли допустила халатность, то ли умышленно подделала результаты работы по выведению каких-то там ундинский плодоносов. Луиза не отрицала, что один раз она ошиблась, неправильно истолковав указание старшего агронома, но это была просто ошибка, какие случаются у многих. Халатностью это назвать было нельзя, тем более – умышленным подлогом. Луизе совершенно непонятно, кому понадобилось сочинять эту анонимку, в которой, кроме обвинений в некомпетентности, содержались обвинения буквально по всем пунктам, существенным для вынесения окончательного решения пускать ее на ферму или нет. Если бы, скажем, ей требовался кредит для покупки дома, то автором анонимки мог быть кто-то из тех, кто так же добивался кредита. Но кредит ей не требовался. Опять же, откуда автор анонимки узнал об ошибке, случившейся чуть ли не за год до подачи заявки. А кто мог знать? – спросил я. Два три человека с кем она тогда работала, но они ее друзья и у них нет ни единой причины желать ей зла. Жоржу вряд ли пришло бы в голову рассказывать посторонним об ее ошибках. Нет, сколько бы она ни думала, ни малейшей идеи относительно личности автора у нее не появилось. Впрочем, как только ей удалось переубедить комиссию, она перестала думать об анонимке. Ей и без того было над чем думать. Ундиква никак не всходила, а у Роша оказалась аллергия на какую-то пыльцу. К счастью, обе проблемы удалось решить.
– Почему вас это интересует? – спросила она. Настроение я ей определенно испортил. Я чувствовал, как на лбу выступает испарина.
Все-таки это Кастен.
Не поднимая глаз, я гонял по дну тарелки одинокую ундивку. Испарина на лбу меня выручила. Наблюдательная Луиза спросила:
– Как вы себя чувствуете?
Я сказал, что суп был замечательным, и заглотнул последнюю ундивку. Она чудом попала в то горло. Тем временем Луиза сама нашла ответ на вопрос, почему меня интересуют обстоятельства ее переезда на ферму.
– Неужели, – сказала она, – мне пытались отмстить за гибель станции?
Она не услышала от меня ни да, ни нет. Мне не хотелось, чтобы она сопоставила анонимку и неожиданный билет на космический круиз, поэтому я спросил:
– Скажите, кроме той анонимки, были еще попытки чем-то навредить вам?
Нет, ей никто не вредил. Ундиква не всходила по собственной прихоти. Правда, есть еще радикально настроенные экологи, их организация протестует против колонизации планеты. Раз уж им не удалось воспрепятствовать заселению планеты, они требуют хотя бы не внедряться в биосферу Ундины. Жить в максимально изолированных городах. Влияние экологов очень велико, они – одна из причин того, что количество ферм ограничено, отсюда, кстати, и высокий конкурс среди желающих переехать в ундинскую деревню. Но сомнительно, чтобы экологи опустились до анонимок. Ведь их основной лозунг – открытость. Они не ищут отдельных жертв, а действуют через правительственные организации и средства массовой информации. Конечно, им бы доставило удовольствие увидеть пустое поле, но вредительство – не их метод.
– Незнакомые люди вас не навещали?
– Наверное, вы первый. Вы, вероятно, заметили, что мы живем довольно замкнутым кругом. Ближайшие соседи еще находят время для общения, но на дальние поездки времени нет вообще. Из города сюда приезжают биологи и те же экологи, всех их мы хорошо знаем.
Луиза озабоченно переставляла посуду с места на место. Мне было пора уходить. Я уже выяснил, что хотел.
– Вероятно, моя просьбы вам покажется странной, – сказал я и одновременно стал помогать ей убирать посуду, – вы не могли бы уступить мне билет на круиз?
– Действительно странная просьба, – согласилась она.
– К сожалению, я не имею ни малейшего понятия, сколько может стоить этот круиз, но, вероятно, достаточно дорого. Я у вас его куплю, цену назначьте сами.
Ни слова не говоря, Луиза вышла из кухни, через какое-то время вернулась, на ходу просматривая приглашение.
– Зачем это вам? – спросила она. По ее глазам было видно, что она заранее готова не поверить ни единому моему слову. Поэтому я выдвинул самое неправдоподобное объяснение:
– Следственная комиссия, занимавшаяся расследованием катастрофы на «Телемаке», направила людей, готовых на все, лишь бы только помешать моему расследованию. Мне необходим запасной путь с Ундины. Кому придет в голову искать меня в группе туристов-миллионеров?
– Но на билете стоит мое имя, – напомнила она. Похоже, моя детективная история ей понравилась.
– Знаете, сколько на Фаоне Луизов Кастенов?
– Нет, а сколько?
– Этого не знает никто. Я изображу такой акцент, что ваша таможня удивится, что меня зовут не Кашкиндук, сын Вапролока. Улечу Луизой Кастен, делов-то…
– А идентификационный номер?
– В крайнем случае возьму ваш, ведь в базе данных пол не указан. Или указан?
– Не указан, – подтвердила она и с гордостью добавила: – У нас равноправие. Но свой номер я вам не скажу, это было бы нарушением моего права на частную жизнь.
Последняя фраза была произнесена твердо и не терпела возражений.
– Хорошо, я что-нибудь придумаю. Итак, сколько я вам должен за билет?
– Да берите так, – равнодушно сказал она и протянула мне билет вместе с рекламным буклетом и приглашением. Когда бумаги почти что оказались у меня между пальцев, она отвела руку и строго спросила:
– Так зачем он вам?
– Вы собирались их выбросить, – напомнил я, – так сделайте это прямо сейчас. Я не гордый, залезу и в мусоросборник.
– Ну бог с вами, – вздохнула она. – Берите.
Я схватил бумаги, едва те оказались от меня на расстоянии вытянутой руки.
– Ого! – она покачала головой. – Ну и прыть! Должно быть, они действительно для вас важны.
– Спасибо! – воскликнул я вне себя от благодарности. – Ждите ответного подарка!
– Да не стоит, – пробормотала она и о чем-то задумалась.
От Яны я слышал, что женщина, беременная от человека, которого все считают погибшим, способна чувствовать, что отец ее будущего ребенка жив – если он на самом деле жив. Ларсон считает это ерундой, ничем не подтвержденной. Я спросил:
– Луиза, какие у вас отношения со Стаховой?
– Нормальные. – Она посмотрела на меня с некоторой настороженностью. – Почему вы спросили?
– Она убеждена, что на видеозаписи… Вы понимаете о какой видеозаписи я говорю?
Луиза прикусила губу и кивнула. Я продолжил:
– …На видеозаписи не Тимофей Стахов и не ваш муж, Жорж Кастен. На видеозаписи какой-то другой человек, одетый в биозащитный скафандр, душит биолога Сэмюэла Милна проводом от переносной лампы. Кое-кто полагает, что Стахова, подозревая по какой-то причине, что ее муж в действительности остался жив и что, следовательно, он и является убийцей, таким способом отгоняет от себя – нет, скорее, от других – мысль о том, что ее муж – убийца. Она не обвиняет Жоржа Кастена, потому что, во-первых, вы были дружны, во-вторых, не хочет, чтобы вы, в ответ, обвинили ее мужа. Что вы по этому поводу думаете?
Глаза у нее потускнели, она молча встала и вышла из кухни.
Луиза стояла лицом к окну, выходившему на веранду, где в горшках и лотках зеленели какие-то всходы. Я подошел к книжной полке, на которую сперва не обратил внимания. Много книг по планетарной биологии и агрономии.
– Вы считаете, Жорж жив? – спросила она, не оборачиваясь.
Две оккультный брошюрки и «Записки о поисках духов». Она не видела Кастена и не общалась с ним. Она общалась с духами.
– Не знаю. – Я подошел к ней и встал рядом. – А вы?
Посмотрев сквозь стекло окна и веранды на небо, я тотчас забыл о том, что что-то спросил. Полицейский флаер сделал над домом круг и приземлился на лужайке позади дома – то есть со стороны вершины 1339. Из флаера вылез темнокожий сержант Пит. Он направился к дому. Походка у него была легкой и непринужденной.
Ясно, что по мою душу, но почему…
Луиза очнулась:
– Кого это еще принесло?!
У меня уже не оставалось никаких сомнений, за кем прилетела полиция: следом за сержантом из флаера выбрался агент Бобер, следивший за мной в Лондоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56