Один из них был недавний посетитель харчевни, а двое других, судя по их
красивым смуглым лицам и широкополым мягким шляпам, были его соотечест-
венники. Деревенские ребятишки гурьбой собрались вокруг них и лопотали
что-то бессвязное, передразнивая их говор и жесты. На этой угрюмой,
грязной улице, под мрачным серым небом это трио казалось каким-то чуже-
родным пятном, и, сознаюсь, в этот момент спокойствие мое было разом по-
колеблено и уже никогда не возвращалось ко мне. Я мог вволю рассуждать о
призрачности угрозы, но не мог разрушить впечатления от виденного и на-
чал разделять этот "итальянский ужас".
Уже смеркалось, когда, вернув газеты пастору, я снова углубился в
пустошь. Я никогда не забуду этого пути. Становилось очень холодно и
ветрено, ветер шелестел у меня под ногами сухой травой; порывами налетал
мелкий дождь; из недр моря громадной грядою гор вставали облака. Трудно
было представить себе вечер хуже этого, и то ли под его влиянием, то ли
оттого что нервы у меня были взвинчены тем, что я видел и слышал, мысли
мои были так же мрачны, как и погода.
Из верхних окон павильона видна была значительная часть пустоши со
стороны Грэден Уэстера. Чтобы не быть замеченным, нужно было держаться
берега бухты, а затем под прикрытием песчаных дюн добраться по котлови-
нам до опушки леса. Солнце близилось к закату, был час отлива, и пески
обнажились. Я шел, охваченный своими тягостными мыслями, как вдруг оста-
новился, словно пораженный молнией, при виде следов человека. Следы тя-
нулись параллельно моему пути, но ближе к берегу, и когда я осмотрел их,
то убедился, что здесь проходил чужой человек. Более того, по той бес-
печности, с которой он подходил к самым страшным местам топи, было ясно,
что он вообще нездешний и не знал, чем грозила ему Грэденская бухта.
Шаг за шагом я прослеживал отпечатки, пока четверть мили спустя не
увидел, что они обрываются у юговосточного края Грэденской топи. Вот где
погиб этот несчастный! Две-три чайки, вероятно, видевшие, как он был за-
сосан песком, кружили над местом его упокоения с обычным своим унылым
плачем. Солнце последним усилием прорвалось сквозь облака и окрасило об-
ширные просторы отмелей пурпуровым светом. Я стоял и смотрел на ужасное
место, угнетенный и встревоженный собственными мыслями и сильным, непо-
бедимым дыханием смерти. Помнится, я раздумывал, сколько времени продол-
жалась его агония и долетели ли его предсмертные вопли до павильона. По-
том, собравшись с духом, я уже приготовился покинуть это место, как
вдруг порыв ветра необычайной силы пронесся над этой частью бухты, и я
увидел, как, то высоко взлетая в воздух, то легко скользя по поверхности
песков, ко мне приближалась мягкая черная фетровая шляпа конической фор-
мы, точно такая, какую я видел на голове у итальянцев. Мне кажется сей-
час, хотя я и не уверен, что я тогда закричал. Ветер гнал шляпу к бере-
гу, и я побежал, огибая границу топи, чтобы поймать ее. Порывы ветра
утихли, шляпа на мгновение задержалась на зыбучих песках, потом ветер,
снова усилившись, опустил ее в нескольких шагах от меня. Вы можете себе
представить, с каким любопытством я схватил ее! Она была не новая, более
поношенная, чем те, которые я видел сегодня на итальянцах. У нее была
красная подкладка с маркой фабриканта, имя которого я сейчас забыл, но
под которым стояло слово "Venedig". Так (если вы еще это помните) произ-
носили австрийцы название прекрасной Венеции, тогда и еще долгое время
спустя находившейся под их игом.
Удар был сокрушителен. Мне повсюду мерещились воображаемые итальянцы,
и я в первый и, могу сказать, в последний раз за всю свою жизнь был ох-
вачен паническим ужасом. Я еще не знал, чего мне следует бояться, но,
признаюсь, боялся до глубины души и с облегчением вернулся в свою ничем
не защищенную одинокую ложбину в лесу.
Там, чтобы не разводить огня, я поел немного холодной овсянки, оста-
вавшейся с вечера, затем, подкрепленный и успокоившийся, отбросил все
фантастические страхи и спокойно улегся спать.
Не могу сказать, сколько времени я спал, но внезапно был разбужен ос-
лепительной вспышкой света, ударившей мне прямо в лицо. Она разбудила
меня, как удар. В тот же миг я был уже на ногах. Но свет погас так же
внезапно, как и зажегся. Тьма была непроглядная. И так как с моря свире-
по дул ветер и хлестал дождь, эти звуки бури начисто заглушали все про-
чие.
Признаюсь, прошло с полминуты, прежде чем я пришел в себя. Если бы не
два обстоятельства, я бы подумал, что меня разбудило какое-то новое и
весьма осязательное воплощение моих кошмаров. Первое: входной клапан мо-
ей палатки, который я тщательно завязал, когда вошел в нее, теперь был
развязан; и второе - я все еще чувствовал с определенностью, исключавшей
всякую галлюцинацию, запах горячего металла и горящего масла. Вывод был
ясен: я был разбужен кем-то, кто направил мне в лицо вспышку потайного
фонаря. Только вспышку и на мгновение. Он увидел мое лицо и ушел. Я
спрашивал себя о причине такого странного поведения, и потом ответ при-
шел сам собою. Человек, кто бы он ни был, думал узнать меня и не узнал.
Был еще один нерешенный вопрос, и на него, признаюсь, я даже боялся от-
ветить; если бы он узнал меня, что бы он сделал?
Страх мой за себя тотчас же рассеялся: я понял, что меня посетили по
ошибке; но с тем большей уверенностью я убедился, какая страшная опас-
ность угрожает павильону. Требовалось немало решимости, чтобы выйти в
темную чащу, нависшую над моим убежищем, но я ощупью пробирался по доро-
ге к дюнам, сквозь потоки дождя, исхлестанный и оглушенный шквалами,
опасаясь на каждом шагу наткнуться на притаившегося врага. Было так неп-
роглядно темно, что, окружи меня сейчас целая толпа, я бы этого не заме-
тил. А буря ревела с такой силой, что слух был бесполезен, как и зрение.
Весь остаток ночи, которая казалась мне бесконечно длинной, я бродил
вокруг павильона, не встретив ни души, не услышав ни звука, кроме сог-
ласного хора ветра, моря и дождя. Сквозь щель ставен одного из верхних
окон пробивался луч света, который подбадривал меня до наступления зари.

ГЛАВА ПЯТАЯ
О ВСТРЕЧЕ НОРСМОРА СО МНОЙ И КЛАРОЙ
С первыми проблесками дня я ушел с открытого места в свою обычную за-
саду, чтобы там в дюнах дождаться прихода Клары. Утро было пасмурное,
ненастное и тоскливое; ветер стих перед рассветом, но потом усилился и
налетал порывами с побережья; море начало успокаиваться, но дождь все
еще хлестал немилосердно. По всему простору отмелей не видно было ни ду-
ши. Но я был уверен, что где-то по соседству притаились враги. Фонарь,
так неожиданно и внезапно ослепивший меня во сне, и шляпа, занесенная
ветром на берег с Грэденской топи, - этих двух предупреждений было впол-
не достаточно, чтобы судить, какая опасность угрожает Кларе и всем оби-
тателям павильона.
Было, должно быть, половина или без четверти восемь, когда дверь от-
ворилась и милая девушка пошла ко мне, пробиваясь сквозь дождь. Я встре-
тил ее на берегу.
- Едва удалось вырваться, - сказала она. - Не хотели пускать меня по
дождю.
- Клара, - спросил я. - Вы не боитесь?
- Нет, - сказала она так просто, что это меня успокоило.
Жена моя была самая храбрая, самая лучшая из женщин; по опыту я убе-
дился, что качества эти далеко не всегда совместимы, а у нее редкое
бесстрашие соединялось с чисто женской нежностью и обаянием.
Я рассказал ей все происшедшее со вчерашнего утра, и, хотя щеки ее
заметно побледнели, она сохранила полное спокойствие.
- Теперь вы видите, что мне ничто не угрожает, - сказал я под конец,
- мне они не хотят зла. В противном случае я был бы уже мертв.
Она положила мне руку на плечо.
- А я в это время крепко спала! - воскликнула она.
То, как она это сказала, привело меня в восторг. Я обнял ее и привлек
к себе. Прежде чем мы опомнились, ее руки были у меня на плечах и я по-
целовал ее. И все же и тогда ни слова не было сказано нами о любви. И
сейчас я ощущаю прикосновение ее щеки, мокрой и холодной от дождя, и
часто потом, когда она умывалась, я целовал ее, в память того утра на
морском берегу. Теперь, когда я лишился ее и в одиночестве кончаю свой
жизненный путь, я вспоминаю нежность и глубину того чувства, которое со-
единяло нас, и это умеряет горечь моей потери.
Так прошло, быть может, несколько секунд - время влюбленных летит
быстро, - а затем нас вспугнул раздавшийся вблизи громкий смех. Смех был
не веселый, а натянутый, скрывавший недоброе чувство. Мы обернулись, хо-
тя моя левая рука все еще обнимала талию Клары и она не пыталась высво-
бодиться, и в нескольких шагах от себя увидели Норсмора. Он стоял, опус-
тив голову, заложив руки за спину, и даже ноздри у него побелели от
ярости.
- А! Кессилис! - сказал он, когда я повернулся к нему.
- Он самый, - сказал я без всякого смущения.
- Так вот как, мисс Хеддлстон, - продолжал он медленно и злобно, -
вот как вы храните верность вашему отцу и слово, данное вами мне! Вот
как цените вы жизнь вашего отца! И вы настолько увлечены этим молодым
джентльменом, что готовы пренебречь своей репутацией, законами приличия
и самой элементарной осмотрительностью...
- Мисс Хеддлстон... - начал я, стараясь прервать его, но он, в свою
очередь грубо оборвал меня.
- А вы помолчите! - сказал он. - Я обращаюсь к этой девушке.
- Эта девушка, как вы ее называете, моя жена, - сказал я, и моя жена
крепче прижалась ко мне; я понял, что она одобряет мои слова.
- Ваша кто? - крикнул он. - Вы лжете!
- Норсмор, - сказал я, - мы все знаем ваш бешеный нрав, но меня не
проймут никакие ваши оскорбления. Поэтому советую вам говорить потише: я
уверен, что нас слушают.
Он оглянулся, и видно было, что мое замечание несколько утишило его
ярость.
- Что вы хотите сказать? - спросил он.
Я ответил одним словом:
- Итальянцы.
Он крепко выбранился и перевел взгляд с меня на Клару.
- Мистер Кессилис знает все, что я знаю, - сказала моя жена.
- А мне хотелось бы знать, - начал он, - какого черта мистер Кессилис
явился сюда и какого черта он здесь намеревается делать? Вы изволили за-
явить, что женаты, - этому я не верю. А если это так, Грэденская топь
вас скоро разведет: четыре с половиной минуты, Кессилис. У меня
собственное кладбище для друзей!
- Итальянец тонул несколько дольше, - сказал я.
Он посмотрел на меня, слегка озадаченный, и потом почти вежливо поп-
росил меня рассказать все, что я знаю.
- У вас все козыри в игре, мистер Кессилис, - добавил он.
Я, конечно, согласился удовлетворить его любопытство, и он выслушал
меня, не в силах удержать восклицаний, когда я рассказывал ему, как очу-
тился в Грэдене, как он чуть не заколол меня в вечер высадки, и о том,
что я узнал об итальянцах.
- Так! - сказал он, когда я кончил. - Теперь дело ясное, ошибки быть
не может. А что, осмелюсь спросить, вы намереваетесь делать?
- Я думаю остаться с вами и предложить свою помощь, - ответил я.
- Вы храбрый человек, - отозвался он с какой-то странной интонацией.
- Я не боюсь.
- Так, значит, - протянул он, - насколько я понимаю, вы поженились? И
вы решитесь сказать это мне прямо в глаза, мисс Хеддлстон?
- Мы еще не обвенчаны, - сказала Клара, - но сделаем это при первой
возможности.
- Браво! - закричал Норсмор. - А уговор? Черт возьми, вы ведь неглу-
пая девушка, с вами можно говорить начистоту! Как насчет уговора? Вы не
хуже меня знаете, от чего зависит жизнь вашего отца. Стоит мне только
умыть руки и удалиться, как его прирежут еще до наступления ночи.
- Все это так, мистер Норсмор, - нисколько не теряясь, ответила она.
- Но только вы этого никогда не сделаете. Уговор этот недостоин
джентльмена, а вы, несмотря ни на что, джентльмен, и вы никогда не поки-
нете человека, которому сами же протянули руку помощи.
- Вот как! - сказал он. - Так вы полагаете, что я предоставлю вам мою
яхту задаром? Вы полагаете, что я стану рисковать своей жизнью и свобо-
дой ради прекрасных глаз старого джентльмена, а потом, чего доброго, бу-
ду шафером на вашей свадьбе? Что ж, - добавил он с какой-то кривой ус-
мешкой, - положим, что вы способны поверить этому. Но спросите вот Кес-
силиса. Онто знает меня. Можно ли мне довериться? Так ли я безобиден и
совестлив? Так ли я добр?
- Я знаю, что вы много говорите и, случается, очень глупо, - ответила
Клара. - Но я знаю, что вы джентльмен, и ни капельки не боюсь.
Он посмотрел на нее с каким-то странным одобрением и восхищением, по-
том обернулся ко мне.
- Ну, а вы думаете, что я уступлю ее без борьбы. Фрэнк? - сказал он.
- Говорю вам вперед: берегитесь! Когда мы с вами схватимся во второй
раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49