Прочь от этой девушки - и готовьтесь к бою!
- Заметьте, - сказал я, приподнимаясь, - я ни разу не поцеловал ее.
- Только попробуйте! - крикнул он.
Не знаю, что на меня нашло. Ни одного своего поступка в жизни я так
не стыжусь, хотя, как утверждала моя жена, я знал, что мои поцелуи же-
ланны ей, живой или мертвой. Я снова упал на колени, откинул ей волосы
со лба и с почтительной нежностью коснулся этого холодного лба губами.
То был почти отеческий поцелуй - достойное прощание мужчины на пороге
смерти с женщиной, уже преступившей этот порог.
- А теперь, - сказал я, - я к вашим услугам, мистер Норсмор.
Но, к моему изумлению, он стоял, повернувшись ко мне спиной.
- Вы слышите? - спросил я.
- Да, - сказал он, - слышу. Если хотите драться, я готов. Если нет,
попытайтесь спасти Клару. Мне все равно.
Я не заставил себя просить; склонившись над Кларой, я продолжал свои
усилия оживить ее. Она по-прежнему лежала бледная и безжизненная. Я уже
начинал пугаться, что жизнь в самом деле покинула ее. Ужас и отчаяние
охватили мое сердце. Я звал ее по имени, вкладывая в это слово всю свою
душу, я гладил и растирал ее руки, то опускал ее голову, то приподнимал,
кладя к себе на колени. Но все было напрасно, и веки тяжело закрывали ее
глаза.
- Норсмор, - сказал я, - вот моя шляпа. Ради бога, скорее воды из
ручья!
Почти в ту же минуту он уже стоял около меня с водой.
- Я зачерпнул своей шляпой, - сказал он. - Вы не ревнуете?
- Норсмор... - начал было я, поливая водой ее голову и грудь, но он
свирепо прервал меня.
- Да молчите вы! Вам теперь лучше всего молчать! У меня и в самом де-
ле не было большой охоты говорить. Мои мысли были всецело поглощены за-
ботой о моей любимой и ее жизни. Итак, я молча продолжал свои старания
оживить ее, и когда шляпа опустела, возвратил ее Норсмору с одним только
словом: "Еще!" Уж не помню, сколько раз он ходил за водой, как вдруг
Клара открыла глаза.
- Ну, - сказал он, - теперь, когда ей стало лучше, вы можете обойтись
и без меня, не так ли? Желаю вам доброй ночи, мистер Кессилис!
И с этими словами он скрылся в чаще. Я развел костер, потому что те-
перь уже не боялся итальянцев, которые не тронули мои оставленные в ла-
гере скромные пожитки; и, как ни потрясена была Клара переживаниями вче-
рашнего вечера, мне удалось - убеждением, ободрением, теплым словом и
теми простыми средствами, которые оказались у меня под рукой, - привести
ее в себя и несколько подкрепить физически.
Уже совсем рассвело, когда из чащи раздался резкий свист. Я вскочил
на ноги, но сейчас же послышался голос Норсмора, который произнес очень
спокойно:
- Идите сюда, Кессилис, но только один. Я хочу вам кое-что показать.
Я взглядом посоветовался с Кларой и, получив ее молчаливое согласие,
оставил ее и выбрался из ложбины. На некотором расстоянии я увидел Норс-
мора, прислонившегося к стволу. Как только он заметил меня, он зашагал к
берегу. Я почти нагнал его, еще не доходя до опушки.
- Смотрите, - сказал он, остановившись.
Еще два шага, и я выбрался из чащи. На всем знакомом мне пейзаже ле-
жал холодный, ясный свет утра. На месте павильона было черное пожарище,
крыша провалилась внутрь, один из фронтонов обвалился, и от здания по
всем направлениям тянулись подпалины обгорелого дерна и кустарников. В
неподвижном утреннем воздухе все еще высоко вздымался прямой тяжелый
столб дыма. В оголенных стенах дома ярко тлела куча головешек, как угли
на тагане. Возле самого острова дрейфовала парусная яхта, и искусные ру-
ки гребцов быстро гнали к берегу большую шлюпку.
- "Рыжий граф"! - закричал я. - "Рыжий граф"! Ну что бы ему быть
здесь вчера!
- Осмотрите карманы, Фрэнк. Где ваш револьвер? - спросил Норсмор.
Я повиновался и, должно быть, смертельно побледнел. Револьвер мой ис-
чез.
- Вот видите, вы опять в моей власти, - продолжал он. - Я обезоружил
вас еще вечером, когда вы нянчились с Кларой. Но сегодня нате ваш писто-
лет. И без благодарностей! - крикнул он. - Не терплю их! Теперь только
этим вы и можете взбесить меня.
Он пошел по отмели навстречу шлюпке, и я шел шагах в двух за ним.
Проходя мимо павильона, я остановился посмотреть на то место, где упал
мистер Хеддлстон, но там не было никаких следов не только его тела, но
даже крови.
- Грэденская топь, - сказал Норсмор.
Он продолжал идти до самого берега бухты.
- Дальше не надо, - сказал он. - Если хотите, отведите ее в Грэ-
ден-хаус.
- Благодарю вас, - ответил я. - Я постараюсь устроить ее у пастора в
Грэден Уэстере.
Нос шлюпки зашуршал по гальке, и на берег с веревкой в руках выскочил
один из матросов.
- Подождите минуту, ребята! - закричал Норсмор и добавил тише, только
для меня: - Лучше бы вам не рассказывать ей ничего об этом.
- Напротив! - воскликнул я. - Она узнает все, что я сумею ей расска-
зать.
- Вы меня не понимаете, - возразил он с большим достоинством. - Этим
вы ее не удивите. Другого она от меня и не ждала. Прощайте! - добавил
он, кивнув головой.
Я протянул ему руку.
- Простите, - сказал он. - Я знаю, что это мелко но для меня это
слишком. Не хочу этих сентиментальных бредней - седовласый странник у
вашего домашнего очага и все такое прочее... Наоборот, надеюсь, что ни-
когда не увижу вас обоих.
- Да благословит вас бог, Норсмор! - сказал я от всего сердца.
- Да, конечно, - протянул он.
Мы спустились к воде; матрос помог ему войти в шлюпку, оттолкнулся от
берега и прыгнул в нее сам. Норсмор сел к рулю. Шлюпка закачалась на
волнах, и весла в уключинах заскрипели в утреннем воздухе резко и разме-
ренно. Когда из-за моря поднялось солнце, они уже были на полпути к "Ры-
жему графу", а я все еще смотрел им вслед.
Еще немного, и рассказ мой будет окончен. Остается сказать, что через
несколько лет Норсмор был убит, сражаясь под знаменами Гарибальди за ос-
вобождение Тироля.
ОКАЯННАЯ ДЖЕНЕТ
Его преподобие Мердок Соулис очень долго прослужил пастором на боло-
тах в приходе Болвири, что в долине реки Дьюлы. Суровый старик с холод-
ным и жестким лицом, внушавший страх всем своим прихожанам, последние
годы он жил совсем один, без родных и без прислуги, в уединенном пас-
торском домике, стоявшем на отшибе, близ горы Хэнгин-Шоу. Вопреки желез-
ному спокойствию в чертах лица взгляд у него был дикий, испуганный и не-
уверенный, а в то время, когда он беседовал наедине с кем-либо из прихо-
жан о будущем нераскаянных грешников, казалось, будто этот взгляд прони-
кает сквозь грозы времен в страшные тайны вечности. Многие из молодых
людей, что бывали у него, готовясь к причастию, приходили в ужас от его
речей. Каждое первое воскресенье после семнадцатого августа он читал
проповедь на текст из первого послания апостола Петра (гл. V, стих 8):
"Диавол, аки лев рыкающий..." В этот день он обычно превосходил самого
себя, и слушателей пробирал мороз по коже как от самой проповеди, так и
от грозной манеры проповедника. Дети пугались до припадков, а старики
после проповеди смотрели пророками и весь день беспрестанно намекали на
то, против чего так восставал Гамлет. Пасторский домик стоял над водами
Дьюлы, в густой сени деревьев; над ним с одной стороны нависала гора
Шоу, а с другой - множество вершин подымалось к небу; почти с самого на-
чала пастырского служения мистера Соулиса осторожные люди стали обходить
стороной этот дом, особенно в сумерки; а старики, завсегдатаи деревенс-
кой пивной, только покачивали головами при одной мысли о том, чтобы
пройти поздним вечером мимо такого дома. Собственно, там было одно осо-
бенно страшное место. Дом пастора стоял между рекой и большой дорогой;
задняя его стена была обращена к небольшому селению Болвири, в полумиле
от него, где была церковь; бедный сад перед домом, огороженный терновни-
ком, занимал все пространство между рекой и дорогой. Дом был двухэтаж-
ный, с двумя большими комнатами в каждом этаже. Выход из него открывался
не прямо в сад, а на мощеную дорожку, которая тоже выходила не в сад, а
с одной стороны на большую дорогу, с другой же упиралась в высокие ветлы
и кусты бузины, окаймлявшие реку. Вот этот-то кусок дорожки и пользовал-
ся среди юных прихожан Болвири особенно дурной славой. Священник часто
прогуливался там в сумерки, время от времени прерывая молитву без слов
громкими стонами; а когда его не бывало дома и дверь оказывалась запер-
та, самые отчаянные из школьников, играя в салки, отваживались пробегать
с сильно бьющимся сердцем через это место, ставшее легендарным.
Такая атмосфера страха, окружавшая слугу божьего, человека с безуп-
речной репутацией и наделенного твердой верой в господа бога, обычно вы-
зывала удивление и любопытство среди немногих чужаков, которых случай
или дело приводили в эту глухую и отдаленную местность. Но даже среди
прихожан многие не знали о странных событиях, ознаменовавших первый год
служения мистера Соулиса, а из тех, кто был осведомлен лучше, одни были
молчаливы по природе, другие же боялись касаться этой темы. И только
время от времени кто-нибудь из стариков, набравшись храбрости после
третьего стаканчика, рассказывал о том, почему пастор у них и с виду та-
кой странный и живет отшельником.
Пятьдесят лет тому назад, когда мистер Соулис только что приехал в
Болвири, он был еще совсем молодой человек, или, как у нас говорили,
"сосунок", полный книжной учености: проповеди он читал хорошо, но, как
оно и полагается молодому человеку, в делах религии смыслил еще мало.
Которые помоложе из прихожан, те очень увлекались его ученостью и умени-
ем говорить, а те, что постарше, люди степенные и серьезные, молились за
этого молодого человека: им казалось, что он, так сказать, заблуждается
на свой счет и приходу это вовсе не на пользу. Это было давно, еще до
"умеренных" [7], задолго до них; да ведь все дурное, как и все хорошее,
приходит не сразу, а мало-помалу. Находились и такие люди, которые гово-
рили, что бог покинул университетских профессоров, а молодежи, чем
учиться у них, лучше бы сидеть в торфяной яме, как делывали деды, когда
их преследовали за веру, с Библией под мышкой и с молитвой в сердце. Как
бы то ни было, нечего и сомневаться, что мистер Соулис заучился в этом
своем университете: он заботился и беспокоился о многом, но только не о
том единственном, о чем нужно было беспокоиться. Книг с собой он привез
пропасть, у нас в приходе раньше столько и не видывали, и возчику приш-
лось порядком с ними побиться; он едва не утопил их в болоте между Чер-
ной горой и Килмакерли. Книги были все божественные, само собой, так
они, во всяком случае, назывались; а люди серьезные держались того мне-
ния, что куда их столько: ведь слово божие можно завязать в маленький
уголок платка. И вот наш пастор сидел над этими книгами дни и ночи - а
куда же это годится, - все писал да писал, не иначе; сначала боялись,
что он будет сам сочинять проповеди, потом оказалось, что он пишет книж-
ку, а это уж совсем неподходящее дело для такого неопытного молодого че-
ловека.
Как бы то ни было, ему полагалось взять себе для хозяйства какую-ни-
будь приличную, хорошего поведения пожилую женщину, она бы ему и обеды
готовила. Кто-то ему указал на одну старуху по имени Дженет Макклоур. Он
никого толком не расспросил и взял ее в служанки. А ведь многие ему не
советовали, потому что эта Дженет была у почтенных людей нашего прихода
на дурном счету. Когда-то давным-давно у нее был ребенок от одного дра-
гуна, к тому же она уже больше тридцати лет не ходила к исповеди, и де-
ревенские мальчишки не раз слышали, как она бормочет что-то себе под
нос, в сумерки, на вершине горы Киз-Лоан, а ведь и время и место совсем
неподходящие для богобоязненной женщины. Надо, однако, сказать, что сам
лорд-помещик первый указал пастору на Дженет, а в те времена наш пастор
сделал бы все что хочешь, лишь бы угодить помещику. Когда люди ему стали
говорить, будто эта самая Дженет связалась с дьяволом, он ответил, что
это, на его взгляд, одно суеверие, а когда ему упомянули про Библию и
про Эндорскую волшебницу, он сказал, что эти дни давно миновали, а
дьявол с тех пор укрощен; все это, мол, сущие предрассудки.
Ну, ладно. Когда по деревне прошел слух, что Дженет Макклоур будет
служанкой в пасторском доме, то народ и на нее и на него сильно осердил-
ся. Некоторые наши женщины не придумали ничего лучше, как пойти к ее до-
му и выложить ей вслух все то, в чем ее обвиняли, и все, что про нее бы-
ло известно - от солдатского младенца до двух коров Джона Томсона. Гово-
рить она была не охотница. Когда люди ее не трогали, она им давала волю
болтать сколько хотят, а сама молчок - ни "здравствуйте", ни "прощайте",
но уж если, бывало, ее заденут за живое, так язык у нее начинал молоть,
что твоя мельница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
- Заметьте, - сказал я, приподнимаясь, - я ни разу не поцеловал ее.
- Только попробуйте! - крикнул он.
Не знаю, что на меня нашло. Ни одного своего поступка в жизни я так
не стыжусь, хотя, как утверждала моя жена, я знал, что мои поцелуи же-
ланны ей, живой или мертвой. Я снова упал на колени, откинул ей волосы
со лба и с почтительной нежностью коснулся этого холодного лба губами.
То был почти отеческий поцелуй - достойное прощание мужчины на пороге
смерти с женщиной, уже преступившей этот порог.
- А теперь, - сказал я, - я к вашим услугам, мистер Норсмор.
Но, к моему изумлению, он стоял, повернувшись ко мне спиной.
- Вы слышите? - спросил я.
- Да, - сказал он, - слышу. Если хотите драться, я готов. Если нет,
попытайтесь спасти Клару. Мне все равно.
Я не заставил себя просить; склонившись над Кларой, я продолжал свои
усилия оживить ее. Она по-прежнему лежала бледная и безжизненная. Я уже
начинал пугаться, что жизнь в самом деле покинула ее. Ужас и отчаяние
охватили мое сердце. Я звал ее по имени, вкладывая в это слово всю свою
душу, я гладил и растирал ее руки, то опускал ее голову, то приподнимал,
кладя к себе на колени. Но все было напрасно, и веки тяжело закрывали ее
глаза.
- Норсмор, - сказал я, - вот моя шляпа. Ради бога, скорее воды из
ручья!
Почти в ту же минуту он уже стоял около меня с водой.
- Я зачерпнул своей шляпой, - сказал он. - Вы не ревнуете?
- Норсмор... - начал было я, поливая водой ее голову и грудь, но он
свирепо прервал меня.
- Да молчите вы! Вам теперь лучше всего молчать! У меня и в самом де-
ле не было большой охоты говорить. Мои мысли были всецело поглощены за-
ботой о моей любимой и ее жизни. Итак, я молча продолжал свои старания
оживить ее, и когда шляпа опустела, возвратил ее Норсмору с одним только
словом: "Еще!" Уж не помню, сколько раз он ходил за водой, как вдруг
Клара открыла глаза.
- Ну, - сказал он, - теперь, когда ей стало лучше, вы можете обойтись
и без меня, не так ли? Желаю вам доброй ночи, мистер Кессилис!
И с этими словами он скрылся в чаще. Я развел костер, потому что те-
перь уже не боялся итальянцев, которые не тронули мои оставленные в ла-
гере скромные пожитки; и, как ни потрясена была Клара переживаниями вче-
рашнего вечера, мне удалось - убеждением, ободрением, теплым словом и
теми простыми средствами, которые оказались у меня под рукой, - привести
ее в себя и несколько подкрепить физически.
Уже совсем рассвело, когда из чащи раздался резкий свист. Я вскочил
на ноги, но сейчас же послышался голос Норсмора, который произнес очень
спокойно:
- Идите сюда, Кессилис, но только один. Я хочу вам кое-что показать.
Я взглядом посоветовался с Кларой и, получив ее молчаливое согласие,
оставил ее и выбрался из ложбины. На некотором расстоянии я увидел Норс-
мора, прислонившегося к стволу. Как только он заметил меня, он зашагал к
берегу. Я почти нагнал его, еще не доходя до опушки.
- Смотрите, - сказал он, остановившись.
Еще два шага, и я выбрался из чащи. На всем знакомом мне пейзаже ле-
жал холодный, ясный свет утра. На месте павильона было черное пожарище,
крыша провалилась внутрь, один из фронтонов обвалился, и от здания по
всем направлениям тянулись подпалины обгорелого дерна и кустарников. В
неподвижном утреннем воздухе все еще высоко вздымался прямой тяжелый
столб дыма. В оголенных стенах дома ярко тлела куча головешек, как угли
на тагане. Возле самого острова дрейфовала парусная яхта, и искусные ру-
ки гребцов быстро гнали к берегу большую шлюпку.
- "Рыжий граф"! - закричал я. - "Рыжий граф"! Ну что бы ему быть
здесь вчера!
- Осмотрите карманы, Фрэнк. Где ваш револьвер? - спросил Норсмор.
Я повиновался и, должно быть, смертельно побледнел. Револьвер мой ис-
чез.
- Вот видите, вы опять в моей власти, - продолжал он. - Я обезоружил
вас еще вечером, когда вы нянчились с Кларой. Но сегодня нате ваш писто-
лет. И без благодарностей! - крикнул он. - Не терплю их! Теперь только
этим вы и можете взбесить меня.
Он пошел по отмели навстречу шлюпке, и я шел шагах в двух за ним.
Проходя мимо павильона, я остановился посмотреть на то место, где упал
мистер Хеддлстон, но там не было никаких следов не только его тела, но
даже крови.
- Грэденская топь, - сказал Норсмор.
Он продолжал идти до самого берега бухты.
- Дальше не надо, - сказал он. - Если хотите, отведите ее в Грэ-
ден-хаус.
- Благодарю вас, - ответил я. - Я постараюсь устроить ее у пастора в
Грэден Уэстере.
Нос шлюпки зашуршал по гальке, и на берег с веревкой в руках выскочил
один из матросов.
- Подождите минуту, ребята! - закричал Норсмор и добавил тише, только
для меня: - Лучше бы вам не рассказывать ей ничего об этом.
- Напротив! - воскликнул я. - Она узнает все, что я сумею ей расска-
зать.
- Вы меня не понимаете, - возразил он с большим достоинством. - Этим
вы ее не удивите. Другого она от меня и не ждала. Прощайте! - добавил
он, кивнув головой.
Я протянул ему руку.
- Простите, - сказал он. - Я знаю, что это мелко но для меня это
слишком. Не хочу этих сентиментальных бредней - седовласый странник у
вашего домашнего очага и все такое прочее... Наоборот, надеюсь, что ни-
когда не увижу вас обоих.
- Да благословит вас бог, Норсмор! - сказал я от всего сердца.
- Да, конечно, - протянул он.
Мы спустились к воде; матрос помог ему войти в шлюпку, оттолкнулся от
берега и прыгнул в нее сам. Норсмор сел к рулю. Шлюпка закачалась на
волнах, и весла в уключинах заскрипели в утреннем воздухе резко и разме-
ренно. Когда из-за моря поднялось солнце, они уже были на полпути к "Ры-
жему графу", а я все еще смотрел им вслед.
Еще немного, и рассказ мой будет окончен. Остается сказать, что через
несколько лет Норсмор был убит, сражаясь под знаменами Гарибальди за ос-
вобождение Тироля.
ОКАЯННАЯ ДЖЕНЕТ
Его преподобие Мердок Соулис очень долго прослужил пастором на боло-
тах в приходе Болвири, что в долине реки Дьюлы. Суровый старик с холод-
ным и жестким лицом, внушавший страх всем своим прихожанам, последние
годы он жил совсем один, без родных и без прислуги, в уединенном пас-
торском домике, стоявшем на отшибе, близ горы Хэнгин-Шоу. Вопреки желез-
ному спокойствию в чертах лица взгляд у него был дикий, испуганный и не-
уверенный, а в то время, когда он беседовал наедине с кем-либо из прихо-
жан о будущем нераскаянных грешников, казалось, будто этот взгляд прони-
кает сквозь грозы времен в страшные тайны вечности. Многие из молодых
людей, что бывали у него, готовясь к причастию, приходили в ужас от его
речей. Каждое первое воскресенье после семнадцатого августа он читал
проповедь на текст из первого послания апостола Петра (гл. V, стих 8):
"Диавол, аки лев рыкающий..." В этот день он обычно превосходил самого
себя, и слушателей пробирал мороз по коже как от самой проповеди, так и
от грозной манеры проповедника. Дети пугались до припадков, а старики
после проповеди смотрели пророками и весь день беспрестанно намекали на
то, против чего так восставал Гамлет. Пасторский домик стоял над водами
Дьюлы, в густой сени деревьев; над ним с одной стороны нависала гора
Шоу, а с другой - множество вершин подымалось к небу; почти с самого на-
чала пастырского служения мистера Соулиса осторожные люди стали обходить
стороной этот дом, особенно в сумерки; а старики, завсегдатаи деревенс-
кой пивной, только покачивали головами при одной мысли о том, чтобы
пройти поздним вечером мимо такого дома. Собственно, там было одно осо-
бенно страшное место. Дом пастора стоял между рекой и большой дорогой;
задняя его стена была обращена к небольшому селению Болвири, в полумиле
от него, где была церковь; бедный сад перед домом, огороженный терновни-
ком, занимал все пространство между рекой и дорогой. Дом был двухэтаж-
ный, с двумя большими комнатами в каждом этаже. Выход из него открывался
не прямо в сад, а на мощеную дорожку, которая тоже выходила не в сад, а
с одной стороны на большую дорогу, с другой же упиралась в высокие ветлы
и кусты бузины, окаймлявшие реку. Вот этот-то кусок дорожки и пользовал-
ся среди юных прихожан Болвири особенно дурной славой. Священник часто
прогуливался там в сумерки, время от времени прерывая молитву без слов
громкими стонами; а когда его не бывало дома и дверь оказывалась запер-
та, самые отчаянные из школьников, играя в салки, отваживались пробегать
с сильно бьющимся сердцем через это место, ставшее легендарным.
Такая атмосфера страха, окружавшая слугу божьего, человека с безуп-
речной репутацией и наделенного твердой верой в господа бога, обычно вы-
зывала удивление и любопытство среди немногих чужаков, которых случай
или дело приводили в эту глухую и отдаленную местность. Но даже среди
прихожан многие не знали о странных событиях, ознаменовавших первый год
служения мистера Соулиса, а из тех, кто был осведомлен лучше, одни были
молчаливы по природе, другие же боялись касаться этой темы. И только
время от времени кто-нибудь из стариков, набравшись храбрости после
третьего стаканчика, рассказывал о том, почему пастор у них и с виду та-
кой странный и живет отшельником.
Пятьдесят лет тому назад, когда мистер Соулис только что приехал в
Болвири, он был еще совсем молодой человек, или, как у нас говорили,
"сосунок", полный книжной учености: проповеди он читал хорошо, но, как
оно и полагается молодому человеку, в делах религии смыслил еще мало.
Которые помоложе из прихожан, те очень увлекались его ученостью и умени-
ем говорить, а те, что постарше, люди степенные и серьезные, молились за
этого молодого человека: им казалось, что он, так сказать, заблуждается
на свой счет и приходу это вовсе не на пользу. Это было давно, еще до
"умеренных" [7], задолго до них; да ведь все дурное, как и все хорошее,
приходит не сразу, а мало-помалу. Находились и такие люди, которые гово-
рили, что бог покинул университетских профессоров, а молодежи, чем
учиться у них, лучше бы сидеть в торфяной яме, как делывали деды, когда
их преследовали за веру, с Библией под мышкой и с молитвой в сердце. Как
бы то ни было, нечего и сомневаться, что мистер Соулис заучился в этом
своем университете: он заботился и беспокоился о многом, но только не о
том единственном, о чем нужно было беспокоиться. Книг с собой он привез
пропасть, у нас в приходе раньше столько и не видывали, и возчику приш-
лось порядком с ними побиться; он едва не утопил их в болоте между Чер-
ной горой и Килмакерли. Книги были все божественные, само собой, так
они, во всяком случае, назывались; а люди серьезные держались того мне-
ния, что куда их столько: ведь слово божие можно завязать в маленький
уголок платка. И вот наш пастор сидел над этими книгами дни и ночи - а
куда же это годится, - все писал да писал, не иначе; сначала боялись,
что он будет сам сочинять проповеди, потом оказалось, что он пишет книж-
ку, а это уж совсем неподходящее дело для такого неопытного молодого че-
ловека.
Как бы то ни было, ему полагалось взять себе для хозяйства какую-ни-
будь приличную, хорошего поведения пожилую женщину, она бы ему и обеды
готовила. Кто-то ему указал на одну старуху по имени Дженет Макклоур. Он
никого толком не расспросил и взял ее в служанки. А ведь многие ему не
советовали, потому что эта Дженет была у почтенных людей нашего прихода
на дурном счету. Когда-то давным-давно у нее был ребенок от одного дра-
гуна, к тому же она уже больше тридцати лет не ходила к исповеди, и де-
ревенские мальчишки не раз слышали, как она бормочет что-то себе под
нос, в сумерки, на вершине горы Киз-Лоан, а ведь и время и место совсем
неподходящие для богобоязненной женщины. Надо, однако, сказать, что сам
лорд-помещик первый указал пастору на Дженет, а в те времена наш пастор
сделал бы все что хочешь, лишь бы угодить помещику. Когда люди ему стали
говорить, будто эта самая Дженет связалась с дьяволом, он ответил, что
это, на его взгляд, одно суеверие, а когда ему упомянули про Библию и
про Эндорскую волшебницу, он сказал, что эти дни давно миновали, а
дьявол с тех пор укрощен; все это, мол, сущие предрассудки.
Ну, ладно. Когда по деревне прошел слух, что Дженет Макклоур будет
служанкой в пасторском доме, то народ и на нее и на него сильно осердил-
ся. Некоторые наши женщины не придумали ничего лучше, как пойти к ее до-
му и выложить ей вслух все то, в чем ее обвиняли, и все, что про нее бы-
ло известно - от солдатского младенца до двух коров Джона Томсона. Гово-
рить она была не охотница. Когда люди ее не трогали, она им давала волю
болтать сколько хотят, а сама молчок - ни "здравствуйте", ни "прощайте",
но уж если, бывало, ее заденут за живое, так язык у нее начинал молоть,
что твоя мельница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49