Может быть, мне и не хватает мудрости - впрочем, так ли это? - но,
на мой взгляд, вы человек, сбившийся с пути и впавший в величайшее заб-
луждение. Вы заботитесь о мелких нуждах и полностью забываете о нуждах
великих, истинных. Вы уподобляетесь человеку, который будет лечить зуб-
ную боль в день Страшного суда. А ведь честь, любовь и вера не только
выше пищи и питья, но, как мне кажется, их-то мы алчем сильнее и острее
мучимся, если лишены их. Я обращаюсь к вам потому, что, кажется мне, вы
меня легко можете понять. Стремясь набить брюхо, не заглушаете ли вы в
сердце своем иного голода? И не это ли причина того, что вместо радости
жизни вы испытываете лишь чувство горечи?
Вийон был явно уязвлен этими наставлениями.
- Так, по-вашему, я лишен чувства чести? - воскликнул он. - Да, бог
тому свидетель, я нищий! И мне тяжело видеть, что богачи ходят в теплых
перчатках, а я дую в кулак. С пустым брюхом жить нелегко, хотя вы гово-
рите об этом с таким пренебрежением. Потерпи вы с мое, вы бы, может, за-
пели иначе. Да, я вор, ополчайтесь на меня за это! Но, клянусь господом
богом, я вовсе не исчадие ада. Знайте же, что есть у меня своя честь, не
хуже вашей, хоть я и не хвастаю ею с утра до вечера, словно чудом гос-
подним. Нет в этом ничего примечательного, и я держу свою честь в суме,
пока она мне не понадобится. Смотрите, вот вам пример: сколько времени я
провел здесь с вами, в вашей комнате? Разве вы не сказали мне, что одни
в доме? А эта золотая утварь! Вы сильны духом - допускаю, но вы старик,
безоружный старик, а у меня с собой нож. Что стоит мне разогнуть руку в
локте и всадить вам клинок в кишки, а там ищи меня по всем улицам с ва-
шими кубками за пазухой! Думаете, не хватило у меня на это смекалки?
Хватило! А все-таки я от этого отказался. Вот они, ваши проклятые кубки,
целехоньки, как в ризнице. И у вас сердце отстукивает ровно, как часы. А
я сейчас уйду отсюда таким же бедняком, каким и вошел, с единственной
беляшкой, которой вы меня попрекаете. И вы еще говорите, что чувство
чести мне неведомо, да разразит меня бог!
Старик поднял правую руку.
- Знаете, кто вы такой? - сказал он. - Вы разбойник, милейший, бесс-
тыдный и бессердечный разбойник и бродяга. Я провел с вами только час.
И, поверьте мне, я чувствую себя опозоренным! Вы ели и пили за моим сто-
лом, но теперь мне тошно видеть вас. Уже рассвело, и ночной птице пора в
дупло. Пойдете вперед или за мной?
- Это как вам угодно, - сказал поэт, вставая со стула. - В вашей по-
рядочности я не сомневаюсь. - Он задумчиво осушил свой кубок. - Хотел бы
я уверовать и в ваш ум, - продолжал он, постучав себя пальцем по лбу, -
но годы, годы! Мозги плохо работают, размягчаются.
Из чувства самоуважения старик пошел вперед; Вийон последовал за ним,
посвистывая и заткнув большие пальцы за кушак.
- Да смилуется над вами господь, - сказал на пороге владетель Бризе-
ту.
- До свиданья, папаша, - ответил ему Вийон, зевая. - Премного благо-
дарен за холодную баранину.
Дверь за ним захлопнулась. Над белыми крышами занимался рассвет. Сту-
деное, хмурое утро привело за собой пасмурный день. Вийон стал посреди
улицы и потянулся всем телом.
"Нудный старичок, - подумал он. - А любопытно, сколько могут стоить
его кубки?"
ДОМ НА ДЮНАХ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
О ТОМ, КАК Я ЗАНОЧЕВАЛ В ГРЭДЕНСКОМ ЛЕСУ И ЗАМЕТИЛ СВЕТ В ПАВИЛЬОНЕ
В юности я был очень нелюдим. Я гордился тем, что держусь особняком и
не нуждаюсь в обществе; в сущности, у меня не было ни друзей, ни близ-
ких, пока я не встретил ту, которая стала мне и другом, и женой, и ма-
терью моих детей.
Я был относительно близок только с одним человеком - это был Р. Норс-
мор, владелец Грэден Истера в Шотландии. Мы с ним вместе учились, и хотя
не питали особой симпатии друг к другу или склонности к откровенным бе-
седам, но нас роднило сходство темпераментов. Мы считали себя мизантро-
пами, а теперь я вижу, что мы были просто надутые юнцы. Это нельзя было
назвать дружбой, скорее это было содружество двух нелюдимов. Исключи-
тельная вспыльчивость Норсмора не позволяла ему уживаться с другими
людьми; а так как он уважал мою молчаливую сдержанность и не навязывал
мне своих мнений, я тоже мирился с его обществом. Помнится, мы даже на-
зывали себя друзьями.
Когда Норсмор получил свой диплом, а я решил бросить университет, он
пригласил меня погостить к себе в Грэден Истер, и тогда-то я впервые
познакомился с местом моих позднейших приключений. Помещичий дом стоял
на открытом и мрачном пустыре, милях в трех от берега Северного моря.
Большой и неуклюжий, как казарма, он был выстроен из мягкого камня и,
подверженный ветрам и туманам побережья, снаружи весь обветшал, а внутри
в нем было сыро и дуло изо всех углов. Расположиться в нем с комфортом
нечего было и думать. Но на северной оконечности поместья, среди пустын-
ных отмелей и сыпучих дюн, между морем и рощей, стоял небольшой павильон
современной постройки, как раз отвечавший нашим вкусам. В этом уединен-
ном убежище, мало разговаривая, много читая и встречаясь лишь за обеден-
ным столом, мы с Норсмором провели четыре ненастных зимних месяца. Может
быть, я прожил бы там и дольше, но однажды мартовским вечером у нас про-
изошла размолвка, которая принудила меня покинуть Грэден Истер.
Норсмор говорил запальчиво; я, должно быть, ответил на этот раз кол-
костью. Он вскочил со стула, бросился на меня, и мне, без преувеличения,
пришлось бороться за свою жизнь. Лишь с большим трудом мне удалось одо-
леть его, потому что силы у нас были почти равные, а тут его, казалось,
сам бес обуял.
Наутро мы встретились как ни в чем не бывало, но я счел за благо по-
кинуть его, и он не пытался меня удерживать.
Прошло девять лет, и я снова посетил эти места. В те дни, обзаведясь
крытой одноколкой, палаткой и железной печуркой, я целыми днями шагал за
своей лошадкой и на ночь располагался по-цыгански в какой-нибудь рассе-
лине или на лесной опушке. Так я прошел по самым диким и уединенным
уголкам Англии и Шотландии. Никто меня не тревожил письмами - ведь у ме-
ня не было ни друзей, ни родственников, а теперь даже и постоянной
"штаб-квартиры", если не считать ею контору моего поверенного, который
дважды в год переводил мне мою ренту. Такая жизнь восхищала меня, и я
ничего лучшего не желал, как состариться среди вересковых пустошей и
умереть где-нибудь в придорожной канаве.
Я всегда старался отыскать для ночевки укромное место, где бы меня
никто не потревожил, и теперь, очутившись в другой части того же
графства, я вспомнил о доме на дюнах. Даже проселочной дороги не было
там во всей округе ближе чем за три мили. Ближайший город, вернее, рыба-
чий поселок, был за шесть-семь миль. Окружавший поместье пустырь тянулся
вдоль побережья полосой миль на десять в длину и от трех до полумили в
ширину. Подступ со стороны бухты был прегражден зыбучими отмелями. Едва
ли во всем Соединенном королевстве найдется лучшее убежище. Я решил ос-
тановиться на неделю в прибрежном лесу и, сделав большой переход, достиг
цели на исходе ненастного сентябрьского дня.
Как я говорил, поместье окружали дюны и так называемые в Шотландии
"линки", то есть пустоши, на которых движение песков было приостановлено
травянистым покровом. Павильон стоял на плоском месте, от моря его отго-
раживала запутанная гряда песчаных дюн, а позади согнутых ветром порос-
лей бузины начинался лес. Выступ скалы поднимался над песками, образуя
мыс между двумя мелкими бухтами, а за линией прибоя небольшим островком
торчал еще один выступ, круто обрывавшийся в море. При отливе обнажались
широкие полосы зыбучих песков - гроза всей округи. Говорили, что у само-
го берега, между мысом и островом, эти пески поглощали человека в четыре
с половиной минуты, хотя едва ли были основания для такой точности.
Местность изобиловала кроликами, а над домом все время с плачем носились
чайки. В летний день здесь бывало солнечно и радостно, но в сумерках
сентябрьского заката, при сильном ветре и буйном прибое, набегавшем на
отмели, все напоминало о кораблекрушениях и о выброшенных морем утоплен-
никах. Корабль, который лавировал против ветра на горизонте, и обломки
корабельного остова, погребенные у моих ног песчаной дюной, еще усилива-
ли тягостное впечатление.
Павильон - он был выстроен последним владельцем, дядей Норсмора, бес-
толковым и расточительным дилетантом, - мало пострадал от времени. Он
был двухэтажный, построен в итальянском стиле и окружен полоской сада,
от которого уцелело только несколько клумб самых выносливых цветов. Те-
перь, когда ставни были заколочены, казалось, что он не только покинут,
но никогда и не был обитаем. Норсмор явно отсутствовал: то ли по своему
обыкновению уныло отсиживался в каюте собственной яхты, то ли решил нео-
жиданно появиться и вызывающе блеснуть в светском обществе - об этом я
мог только догадываться. Место же своим безлюдьем угнетало даже такого
отшельника, каким был я. Ветер заунывно выл в трубах, и, словно спасаясь
в свое привычное убежище, я повернул лошадь и, погоняя ее, направил по-
возку к опушке леса.
Грэденский лес был насажен для защиты полей от сыпучих песков побе-
режья. Дальше от берега бузину постепенно сменяли другие породы, но все
деревья были чахлые и низкорослые, как кустарник. Им приходилось все
время бороться за свою жизнь: долгими зимними ночами они гнулись под на-
пором свирепых бурь; уже ранней весной листья у них облетали, и для это-
го оголенного леса начиналась осень. Еще дальше высился холм, который
вместе с островом служил ориентиром для моряков. Когда холм открывался к
северу от острова, кораблям следовало твердо держать курс на восток,
чтобы не напороться на мыс Грэден и Грэденские рифы. По низине между де-
ревьями протекал ручеек и, запруженный тиной и палым листом, то и дело
застаивался в крохотных заводях. Кое-где в лесу попадались развалины ка-
ких-то строений; по мнению Норсмора, это были остатки келий, в которых
когда-то скрывались отшельники.
Я отыскал нечто вроде ложбинки, в которой бил холодный ключ, и здесь,
расчистив место от терновника, разбил палатку и развел костер, чтобы
приготовить ужин. Лошадь я стреножил и пустил пастись неподалеку на лу-
жайке. Крутые склоны ложбины не только скрывали свет моего костра, но и
защищали меня от ветра, сильного и холодного.
Мой образ жизни закалил меня и приучил к умеренности. Я пил только
воду и редко ел что-нибудь, кроме овсянки в разных видах. Мне достаточно
было нескольких часов сна; хотя я и просыпался с рассветом, но с вечера
подолгу лежал под темным или звездным сводом ночи. Так и в Грэденском
лесу: хотя я крепко уснул в восемь часов вечера, но проснулся уже к
одиннадцати, бодрый и освеженный, без всякой сонливости и утомления. Я
встал и долго сидел у костра, наблюдая, как над головой беспокойно
мелькали облака и верхушки деревьев, слушая ветер и шум прибоя, и нако-
нец, устав от бездействия, оставил свою ложбину и побрел к опушке леса.
Молодой месяц едва пробивался сквозь туман, но, когда я вышел из лесу,
стало светлее. В ту же минуту резкий порыв ветра дохнул на меня соленым
запахом моря и с такой силой ударил в лицо колючими песчинками, что я
нагнул голову.
Когда я поднял глаза и осмотрелся, я заметил свет в павильоне. Он
двигался от окна к окну, словно кто-то переходил из комнаты в комнату с
лампой или свечой. Некоторое время я следил за ним с большим изумлением.
Днем павильон был явно необитаем, теперь настолько же явно в нем кто-то
находился. Сначала мне пришло в голову, что туда забралась шайка граби-
телей и очищала теперь кладовые и буфеты Норсмора, всегда полные посуды
и запасов. Но что могло привести грабителей в Грэден Истер? И к тому же
все ставни были распахнуты, а такие гости, наоборот, плотнее прикрыли бы
их. Я отбросил эту мысль и стал искать других объяснений. Должно быть,
вернулся сам Норсмор и теперь осматривает и проветривает помещение.
Как я уже говорил, нас с Норсмором не связывало чувство искренней
привязанности, но, даже если бы я любил его, как брата, я настолько до-
рожил своим одиночеством, что все равно постарался бы избегнуть его об-
щества. Поэтому я поскорее вернулся в лес и с истинным наслаждением сно-
ва уселся у костра. Я избежал встречи; передо мной еще одна спокойная
ночь. А наутро можно будет либо незаметно ускользнуть еще до пробуждения
Норсмора, либо нанести ему визит, только покороче.
Но когда настало утро, создавшееся положение показалось мне настолько
забавным, что я отбросил все колебания. Норсмор был в моей власти, и я
задумал подшутить над ним, хотя и знал, что с таким человеком, как он,
шутить рискованно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
на мой взгляд, вы человек, сбившийся с пути и впавший в величайшее заб-
луждение. Вы заботитесь о мелких нуждах и полностью забываете о нуждах
великих, истинных. Вы уподобляетесь человеку, который будет лечить зуб-
ную боль в день Страшного суда. А ведь честь, любовь и вера не только
выше пищи и питья, но, как мне кажется, их-то мы алчем сильнее и острее
мучимся, если лишены их. Я обращаюсь к вам потому, что, кажется мне, вы
меня легко можете понять. Стремясь набить брюхо, не заглушаете ли вы в
сердце своем иного голода? И не это ли причина того, что вместо радости
жизни вы испытываете лишь чувство горечи?
Вийон был явно уязвлен этими наставлениями.
- Так, по-вашему, я лишен чувства чести? - воскликнул он. - Да, бог
тому свидетель, я нищий! И мне тяжело видеть, что богачи ходят в теплых
перчатках, а я дую в кулак. С пустым брюхом жить нелегко, хотя вы гово-
рите об этом с таким пренебрежением. Потерпи вы с мое, вы бы, может, за-
пели иначе. Да, я вор, ополчайтесь на меня за это! Но, клянусь господом
богом, я вовсе не исчадие ада. Знайте же, что есть у меня своя честь, не
хуже вашей, хоть я и не хвастаю ею с утра до вечера, словно чудом гос-
подним. Нет в этом ничего примечательного, и я держу свою честь в суме,
пока она мне не понадобится. Смотрите, вот вам пример: сколько времени я
провел здесь с вами, в вашей комнате? Разве вы не сказали мне, что одни
в доме? А эта золотая утварь! Вы сильны духом - допускаю, но вы старик,
безоружный старик, а у меня с собой нож. Что стоит мне разогнуть руку в
локте и всадить вам клинок в кишки, а там ищи меня по всем улицам с ва-
шими кубками за пазухой! Думаете, не хватило у меня на это смекалки?
Хватило! А все-таки я от этого отказался. Вот они, ваши проклятые кубки,
целехоньки, как в ризнице. И у вас сердце отстукивает ровно, как часы. А
я сейчас уйду отсюда таким же бедняком, каким и вошел, с единственной
беляшкой, которой вы меня попрекаете. И вы еще говорите, что чувство
чести мне неведомо, да разразит меня бог!
Старик поднял правую руку.
- Знаете, кто вы такой? - сказал он. - Вы разбойник, милейший, бесс-
тыдный и бессердечный разбойник и бродяга. Я провел с вами только час.
И, поверьте мне, я чувствую себя опозоренным! Вы ели и пили за моим сто-
лом, но теперь мне тошно видеть вас. Уже рассвело, и ночной птице пора в
дупло. Пойдете вперед или за мной?
- Это как вам угодно, - сказал поэт, вставая со стула. - В вашей по-
рядочности я не сомневаюсь. - Он задумчиво осушил свой кубок. - Хотел бы
я уверовать и в ваш ум, - продолжал он, постучав себя пальцем по лбу, -
но годы, годы! Мозги плохо работают, размягчаются.
Из чувства самоуважения старик пошел вперед; Вийон последовал за ним,
посвистывая и заткнув большие пальцы за кушак.
- Да смилуется над вами господь, - сказал на пороге владетель Бризе-
ту.
- До свиданья, папаша, - ответил ему Вийон, зевая. - Премного благо-
дарен за холодную баранину.
Дверь за ним захлопнулась. Над белыми крышами занимался рассвет. Сту-
деное, хмурое утро привело за собой пасмурный день. Вийон стал посреди
улицы и потянулся всем телом.
"Нудный старичок, - подумал он. - А любопытно, сколько могут стоить
его кубки?"
ДОМ НА ДЮНАХ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
О ТОМ, КАК Я ЗАНОЧЕВАЛ В ГРЭДЕНСКОМ ЛЕСУ И ЗАМЕТИЛ СВЕТ В ПАВИЛЬОНЕ
В юности я был очень нелюдим. Я гордился тем, что держусь особняком и
не нуждаюсь в обществе; в сущности, у меня не было ни друзей, ни близ-
ких, пока я не встретил ту, которая стала мне и другом, и женой, и ма-
терью моих детей.
Я был относительно близок только с одним человеком - это был Р. Норс-
мор, владелец Грэден Истера в Шотландии. Мы с ним вместе учились, и хотя
не питали особой симпатии друг к другу или склонности к откровенным бе-
седам, но нас роднило сходство темпераментов. Мы считали себя мизантро-
пами, а теперь я вижу, что мы были просто надутые юнцы. Это нельзя было
назвать дружбой, скорее это было содружество двух нелюдимов. Исключи-
тельная вспыльчивость Норсмора не позволяла ему уживаться с другими
людьми; а так как он уважал мою молчаливую сдержанность и не навязывал
мне своих мнений, я тоже мирился с его обществом. Помнится, мы даже на-
зывали себя друзьями.
Когда Норсмор получил свой диплом, а я решил бросить университет, он
пригласил меня погостить к себе в Грэден Истер, и тогда-то я впервые
познакомился с местом моих позднейших приключений. Помещичий дом стоял
на открытом и мрачном пустыре, милях в трех от берега Северного моря.
Большой и неуклюжий, как казарма, он был выстроен из мягкого камня и,
подверженный ветрам и туманам побережья, снаружи весь обветшал, а внутри
в нем было сыро и дуло изо всех углов. Расположиться в нем с комфортом
нечего было и думать. Но на северной оконечности поместья, среди пустын-
ных отмелей и сыпучих дюн, между морем и рощей, стоял небольшой павильон
современной постройки, как раз отвечавший нашим вкусам. В этом уединен-
ном убежище, мало разговаривая, много читая и встречаясь лишь за обеден-
ным столом, мы с Норсмором провели четыре ненастных зимних месяца. Может
быть, я прожил бы там и дольше, но однажды мартовским вечером у нас про-
изошла размолвка, которая принудила меня покинуть Грэден Истер.
Норсмор говорил запальчиво; я, должно быть, ответил на этот раз кол-
костью. Он вскочил со стула, бросился на меня, и мне, без преувеличения,
пришлось бороться за свою жизнь. Лишь с большим трудом мне удалось одо-
леть его, потому что силы у нас были почти равные, а тут его, казалось,
сам бес обуял.
Наутро мы встретились как ни в чем не бывало, но я счел за благо по-
кинуть его, и он не пытался меня удерживать.
Прошло девять лет, и я снова посетил эти места. В те дни, обзаведясь
крытой одноколкой, палаткой и железной печуркой, я целыми днями шагал за
своей лошадкой и на ночь располагался по-цыгански в какой-нибудь рассе-
лине или на лесной опушке. Так я прошел по самым диким и уединенным
уголкам Англии и Шотландии. Никто меня не тревожил письмами - ведь у ме-
ня не было ни друзей, ни родственников, а теперь даже и постоянной
"штаб-квартиры", если не считать ею контору моего поверенного, который
дважды в год переводил мне мою ренту. Такая жизнь восхищала меня, и я
ничего лучшего не желал, как состариться среди вересковых пустошей и
умереть где-нибудь в придорожной канаве.
Я всегда старался отыскать для ночевки укромное место, где бы меня
никто не потревожил, и теперь, очутившись в другой части того же
графства, я вспомнил о доме на дюнах. Даже проселочной дороги не было
там во всей округе ближе чем за три мили. Ближайший город, вернее, рыба-
чий поселок, был за шесть-семь миль. Окружавший поместье пустырь тянулся
вдоль побережья полосой миль на десять в длину и от трех до полумили в
ширину. Подступ со стороны бухты был прегражден зыбучими отмелями. Едва
ли во всем Соединенном королевстве найдется лучшее убежище. Я решил ос-
тановиться на неделю в прибрежном лесу и, сделав большой переход, достиг
цели на исходе ненастного сентябрьского дня.
Как я говорил, поместье окружали дюны и так называемые в Шотландии
"линки", то есть пустоши, на которых движение песков было приостановлено
травянистым покровом. Павильон стоял на плоском месте, от моря его отго-
раживала запутанная гряда песчаных дюн, а позади согнутых ветром порос-
лей бузины начинался лес. Выступ скалы поднимался над песками, образуя
мыс между двумя мелкими бухтами, а за линией прибоя небольшим островком
торчал еще один выступ, круто обрывавшийся в море. При отливе обнажались
широкие полосы зыбучих песков - гроза всей округи. Говорили, что у само-
го берега, между мысом и островом, эти пески поглощали человека в четыре
с половиной минуты, хотя едва ли были основания для такой точности.
Местность изобиловала кроликами, а над домом все время с плачем носились
чайки. В летний день здесь бывало солнечно и радостно, но в сумерках
сентябрьского заката, при сильном ветре и буйном прибое, набегавшем на
отмели, все напоминало о кораблекрушениях и о выброшенных морем утоплен-
никах. Корабль, который лавировал против ветра на горизонте, и обломки
корабельного остова, погребенные у моих ног песчаной дюной, еще усилива-
ли тягостное впечатление.
Павильон - он был выстроен последним владельцем, дядей Норсмора, бес-
толковым и расточительным дилетантом, - мало пострадал от времени. Он
был двухэтажный, построен в итальянском стиле и окружен полоской сада,
от которого уцелело только несколько клумб самых выносливых цветов. Те-
перь, когда ставни были заколочены, казалось, что он не только покинут,
но никогда и не был обитаем. Норсмор явно отсутствовал: то ли по своему
обыкновению уныло отсиживался в каюте собственной яхты, то ли решил нео-
жиданно появиться и вызывающе блеснуть в светском обществе - об этом я
мог только догадываться. Место же своим безлюдьем угнетало даже такого
отшельника, каким был я. Ветер заунывно выл в трубах, и, словно спасаясь
в свое привычное убежище, я повернул лошадь и, погоняя ее, направил по-
возку к опушке леса.
Грэденский лес был насажен для защиты полей от сыпучих песков побе-
режья. Дальше от берега бузину постепенно сменяли другие породы, но все
деревья были чахлые и низкорослые, как кустарник. Им приходилось все
время бороться за свою жизнь: долгими зимними ночами они гнулись под на-
пором свирепых бурь; уже ранней весной листья у них облетали, и для это-
го оголенного леса начиналась осень. Еще дальше высился холм, который
вместе с островом служил ориентиром для моряков. Когда холм открывался к
северу от острова, кораблям следовало твердо держать курс на восток,
чтобы не напороться на мыс Грэден и Грэденские рифы. По низине между де-
ревьями протекал ручеек и, запруженный тиной и палым листом, то и дело
застаивался в крохотных заводях. Кое-где в лесу попадались развалины ка-
ких-то строений; по мнению Норсмора, это были остатки келий, в которых
когда-то скрывались отшельники.
Я отыскал нечто вроде ложбинки, в которой бил холодный ключ, и здесь,
расчистив место от терновника, разбил палатку и развел костер, чтобы
приготовить ужин. Лошадь я стреножил и пустил пастись неподалеку на лу-
жайке. Крутые склоны ложбины не только скрывали свет моего костра, но и
защищали меня от ветра, сильного и холодного.
Мой образ жизни закалил меня и приучил к умеренности. Я пил только
воду и редко ел что-нибудь, кроме овсянки в разных видах. Мне достаточно
было нескольких часов сна; хотя я и просыпался с рассветом, но с вечера
подолгу лежал под темным или звездным сводом ночи. Так и в Грэденском
лесу: хотя я крепко уснул в восемь часов вечера, но проснулся уже к
одиннадцати, бодрый и освеженный, без всякой сонливости и утомления. Я
встал и долго сидел у костра, наблюдая, как над головой беспокойно
мелькали облака и верхушки деревьев, слушая ветер и шум прибоя, и нако-
нец, устав от бездействия, оставил свою ложбину и побрел к опушке леса.
Молодой месяц едва пробивался сквозь туман, но, когда я вышел из лесу,
стало светлее. В ту же минуту резкий порыв ветра дохнул на меня соленым
запахом моря и с такой силой ударил в лицо колючими песчинками, что я
нагнул голову.
Когда я поднял глаза и осмотрелся, я заметил свет в павильоне. Он
двигался от окна к окну, словно кто-то переходил из комнаты в комнату с
лампой или свечой. Некоторое время я следил за ним с большим изумлением.
Днем павильон был явно необитаем, теперь настолько же явно в нем кто-то
находился. Сначала мне пришло в голову, что туда забралась шайка граби-
телей и очищала теперь кладовые и буфеты Норсмора, всегда полные посуды
и запасов. Но что могло привести грабителей в Грэден Истер? И к тому же
все ставни были распахнуты, а такие гости, наоборот, плотнее прикрыли бы
их. Я отбросил эту мысль и стал искать других объяснений. Должно быть,
вернулся сам Норсмор и теперь осматривает и проветривает помещение.
Как я уже говорил, нас с Норсмором не связывало чувство искренней
привязанности, но, даже если бы я любил его, как брата, я настолько до-
рожил своим одиночеством, что все равно постарался бы избегнуть его об-
щества. Поэтому я поскорее вернулся в лес и с истинным наслаждением сно-
ва уселся у костра. Я избежал встречи; передо мной еще одна спокойная
ночь. А наутро можно будет либо незаметно ускользнуть еще до пробуждения
Норсмора, либо нанести ему визит, только покороче.
Но когда настало утро, создавшееся положение показалось мне настолько
забавным, что я отбросил все колебания. Норсмор был в моей власти, и я
задумал подшутить над ним, хотя и знал, что с таким человеком, как он,
шутить рискованно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49