Вдруг сердце пастора сильно забилось и сразу же замерло, а по воло-
сам словно пробежал холодный ветер; и такую страсть увидели глаза мисте-
ра Соулиса! Дженет висела на гвозде рядом со старым дубовым шкафом, го-
лова у нее свалилась на плечо, глаза выкатились из орбит, язык высунулся
изо рта, и пятки торчали ровно в двух футах над полом.
"Господи, помилуй нас! - подумал мистер Соулис. - Бедная Дженет умер-
ла".
Он подошел ближе к трупу - и сердце вовсю заколотилось у него в гру-
ди: каким уж это образом, человеку даже и судить не подобает, но только
Дженет висела на одном гвоздике, на одной тоненькой шерстинке, какой
штопают чулки.
Страшно это - очутиться среди ночи одному против таких козней
дьявольских, но мистера Соулиса укрепляла вера в господа. Он повернулся
и вышел из комнаты, запер за собой дверь, спустился вниз по лестнице,
ступая со ступеньки на ступеньку тяжелыми, словно свинец, ногами, и пос-
тавил свечу на стол у подножия лестницы. Он не мог ни молиться, ни ду-
мать, только весь обливался холодным потом и не слышал ровно ничего,
кроме "стук-стук-стук" своего собственного сердца. Так он простоял час,
а может, и два - он потом не помнил, - как вдруг услышал смех, какую-то
страшную возню и шум наверху; кто-то ходил взад и вперед по той комнате,
где висел труп Дженет, а дверь в нее была открыта, хотя пастор помнил
хорошо, что запер ее; вслед за этим раздались шаги на площадке лестницы,
и ему показалось, будто мертвая Дженет перегнулась через перила и смот-
рит вниз, на него.
Он опять взял свечу (потому что в доме свет больше ему не был нужен)
и тихо, как только мог, выбрался из дома на дорожку, в самый дальний ее
конец. Было темно, как в аду; пламя свечи, когда он поставил ее на зем-
лю, горело ровно, как в комнате, не колеблясь; ничто нигде не шевели-
лось, только воды Дьюлы шипели и плескались о берег, а те нечестивые ша-
ги в доме все приближались, спускаясь по лестнице. Пастор очень хорошо
знал эту походку: это была походка Дженет, - и от ее шагов, которые все
близились, холод пробрал его еще глубже, до самых кишок. Поручив свою
душу ее творцу и хранителю, он стал молиться. "О господи, - взывал он, -
дай мне силы на эту ночь, дай мне силы бороться со злом!"
Теперь шаги уже направлялись по коридору к двери; пастор слышал, как
рука шуршала, скользя по стене: эта нездешняя гостья словно нащупывала
себе дорогу.
Ветлы закачались и зашумели, сталкиваясь ветвями, над холмами пронес-
ся долгий вздох, пламя свечи заметалось: перед ним стоял труп Окаянной
Дженет, в ее всегдашнем домотканом платье, в черном платке, все с той же
ухмылкой на лице, и голова все так же на плечо; совсем как живая - но
только мистер Соулис знал, что она мертвая, - Дженет стояла на пороге
пасторского дома.
Удивительно, до чего крепко сидит душа человеческая в его смертном
теле! Священник видел все это, и сердце у него не разорвалось.
Дженет недолго стояла на пороге дома: она снова двинулась вперед и
медленно пошла к мистеру Соулису, туда, к ветлам, под которыми он стоял.
Вся жизнь его тела, вся сила его духа теперь светились и горели в его
глазах. Она как будто хотела заговорить, но слов у нее не нашлось, и она
сделала ему знак левой рукой. Дохнул ветер, словно кошка фыркнула, задул
свечу, ветлы застонали человеческим голосом, и мистер Соулис понял, что
останется он жив или умрет, а этому должно положить конец.
- Ведьма, колдунья, дьяволица! - воскликнул он. - Заклинаю тебя
властью бога, уходи, если ты мертва, в могилу, если ты проклята богом, -
в ад!
И в эту самую минуту божья десница поразила с небес нечестивый приз-
рак: дряхлое, мертвое, оскверненное тело ведьмы, надолго разлученное с
могилой и обитаемое дьяволом, вспыхнуло серным огнем и тут же распалось
в прах; грянул гром раскат за раскатом, потом хлынул ливень, и мистер
Соулис, кое-как пробравшись сквозь живую изгородь, опрометью бросился
бежать в деревню.
В то же утро, когда пробило шесть часов, Джон Кристи видел черного
человека около Макл-Керна; но еще не было и восьми, когда его видели
около дома менялы в Нокдоу; а немногим позже Сэнди Маклеллан видел, как
черный человек спускался по склону с Килмакерли. Тут нечего и сомне-
ваться: это он жил так долго в теле Дженет, но в конце концов ему приш-
лось всетаки уйти; и с тех пор дьявол больше не появлялся у нас в прихо-
де Болвири.
А для священника это было тяжким испытанием: он долго лежал больной и
все бредил; но с того самого часа он и сделался таким, каким вы сейчас
его знаете.

ВЕСЕЛЫЕ МОЛОДЦЫ
ГЛАВА I
ЭИЛИН АРОС
Было прекрасное утро на исходе июля, когда я последний раз отправился
пешком в Арос. Накануне вечером я сошел с корабля в Гризеполе. Багаж я
оставил в маленькой гостинице, намереваясь как-нибудь приехать за ним на
лодке, и после скромного завтрака весело зашагал через полуостров.
Я не был уроженцем этих мест. Все мои предки жили в равнинной Шотлан-
дии. Но мой дядя Гордон Дарнеуэй после тяжкой; омраченной нуждой юности
и нескольких лет, проведенных в море, нашел себе на островах молодую же-
ну. Ее звали Мери Маклин, она была круглой сиротой, и, когда она умерла,
дав жизнь дочери, дядя оказался единственным владельцем Ароса - опоясан-
ной морем фермы. Она приносила ему лишь скудное пропитание, но мой дядя
всю жизнь был неудачником и, оставшись с малюткой дочерью на руках, по-
боялся вновь отправиться на поиски счастья, а так и продолжал жить на
Аросе, бессильно проклиная судьбу. Год проходил за годом, не принося ему
в его уединении ни довольства, ни душевного покоя. Тем временем поумира-
ли почти все наши родичи на равнинах - нашу семью вообще преследовали
неудачи, и, пожалуй, счастье улыбнулось лишь моему отцу, ибо он не
только умер последним, но и оставил сыну родовое имя вместе с небольшим
состоянием, которое могло поддержать достоинство этого имени. Я учился в
Эдинбургском университете, и мне жилось неплохо, но я был очень одинок,
пока дядя Гордон не прослышал обо мне у себя на гризеполском Россе и,
твердо придерживаясь правила, что кровь не вода, тут же не написал мне,
прося считать Арос моим родным домом. Вот почему я начал проводить кани-
кулы в этой глуши, вдали от людей и удобств городской жизни, в обществе
трески и болотных курочек; и вот почему теперь, по окончании занятий, я
в это июльское утро так весело возвращался туда.
Росс, как мы его называли, - это полуостров, не очень широкий и не
очень высокий, но столь же дикий ныне, как и в первый день творения. С
двух сторон его окружает глубокое море, усеянное скалистыми островками и
рифами, весьма опасными для кораблей; на востоке же над ним господствуют
высокие утесы и крутой пик Бен-Кайо. Говорят, что Бен-Кайо по-гэльски
значит "гора туманов", и если это так, то название выбрано очень удачно.
Ибо пик, имеющий в высоту более трех тысяч футов, притягивает с моря все
облака, и подчас мне даже казалось, что он их сам порождает, ибо и в яс-
ные дни, когда чистое небо простиралось до самого горизонта, Бен-Кайо
все равно бывал окутан тучами. Однако это обилие влаги, на мой взгляд,
делало гору только красивее: когда солнце озаряло ее склоны, ручьи и
мокрые скалы блестели, как драгоценные камни, и сверкание их было видно
даже на Аросе, в пятнадцати милях оттуда.
Я шел по овечьей тропке. Она была такой извилистой, что путь мой поч-
ти удваивался. Порой она вела по огромным валунам, и мне приходилось
прыгать с одного камня на другой, а порой ныряла в сырые ложбины, где
мох почти достигал моих колен. Нигде на всем протяжении десяти миль меж-
ду Гризеполом и Аросом не было видно ни обработанных полей, ни челове-
ческого жилья. На самом деле дома здесь были - целых три, но они отстоя-
ли так далеко от тропы, что человек, чужой в этих местах, никогда бы их
не обнаружил. Почти весь Росс покрыт большими гранитными скалами, иные
из которых по величине превосходят двухкомнатную хижину, а в узких рас-
селинах между ними, среди высоких папоротников и вереска, плодятся гадю-
ки. Откуда бы ни дул ветер, он всегда нес с собой запах моря, столь же
соленый, как на кораблях, чайки были столь же законными обитательницами
Росса, как болотные курочки, и стоило взобраться на валун, как взгляд
поражала яркая синева моря. Весной в ветреные дни мне даже в самом цент-
ре полуострова доводилось слышать грозный рев аросского Гребня и громо-
вые, наводящие ужас голоса валов, которые мы прозвали Веселыми Молодца-
ми.
Сам Арос (местные жители называют его АросДжей, и, по их утверждению,
это означает "Дом Божий"), строго говоря, не относится к Россу, хотя он
и не остров в собственном смысле слова. Это клочок суши на юго-западе
полуострова, примыкающий к нему почти вплотную и отделенный от него лишь
узеньким морским рукавом, не достигающим в самом узком месте и сорока
футов ширины. При полном приливе вода в проливчике бывает прозрачной и
неподвижной, точно в заводи большой реки, только водоросли и рыбы тут
другие, да вода кажется зеленой, а не коричневой. Раза два в месяц при
полном отливе с Ароса на полуостров можно перейти посуху. На Аросе было
несколько лужков с хорошей травой, где паслись овцы моего дяди. Возмож-
но, трава на островке была лучше потому, что он поднимается над морем
немного выше, чем полуостров; впрочем, я слишком плохо разбираюсь в по-
добных вопросах, чтобы сказать, так ли это. Двухэтажный дом дяди в этих
краях считался очень хорошим. Фасадом он был обращен на запад, к бухточ-
ке с небольшой пристанью и с порога мы могли наблюдать, как клубится ту-
ман на Бен-Кайо.
По всему побережью Росса, и особенно вблизи Ароса, те огромные гра-
нитные скалы, о которых я, уже упоминал, группами спускаются в море,
точно скот в летний день. Они торчат там совсем так же, как их соседки
на суше, только вместо безмолвной земли между ними всхлипывает соленая
вода, вместо вереска на них розовеет морская гвоздика, и у их подножия
извиваются не ядовитые сухопутные гадюки, а морские угри. В дни, когда
море спокойно, можно долгие часы плавать в лодке по этому лабиринту, где
вам сопутствует гулкое эхо, но в бурю... господь спаси и помилуй челове-
ка, который заслышит кипение этого котла.
У юго-западной оконечности Ароса этих скал особенно много, и тут они
особенно велики. И чем дальше, тем, должно быть, чудовищнее становится
их величина, ибо они простираются в море миль на - десять и стоят так же
часто, как дома на деревенской улице, некоторые - вздымаясь над волнами
на тридцать футов, другие - прячась под водой, но те и другие равно ги-
бельные для кораблей. Как-то в погожий день, когда дул
западный ветер, я с вершины Ароса насчитал целых со-
рок шесть подводных рифов, на которых белой пеной
дробились тяжелые валы. Однако самая грозная опас-
ность подстерегает корабль у берега, так как прилив
здесь, стремительно мчась, точно по мельничному водо-
стоку, образует у оконечности суши длинную полосу
сшибающихся волн - Гребень, как мы ее называем. Я
часто приходил туда во время полного штиля при отли-
ве, и было очень странно наблюдать, как волны закру-
чиваются в водоворотах, вздуваются и клокочут, точно
в водопаде, а порой раздается бормотание и ропот,
словно Гребень разговаривает сам с собой. Но когда
начинается прилив да еще в бурную погоду, в мире не
нашлось бы человека, который сумел бы благополучно
провести лодку ближе, чем в полумиле от этого места,
и ни один корабль не мог бы уцелеть тут. Рев волн
разносится вокруг не меньше, чем на шесть миль. Бли-
же к открытому морю вода особенно буйствует, и имен-
но там пляшут пляску смерти огромные валы, которые
в этих краях были прозваны Веселыми Молодцами. Я
слышал, что они достигают в высоту пятидесяти футов,
но, конечно, в виду имелась только зеленая вода, так
как пена и брызги взлетают вверх и на сто футов. По-
лучили ли они это имя за свои движения, быстрые и
прихотливые, или за шум, который они поднимают, со-
трясая весь Арос, когда прилив достигает высшей точ-
ки, я сказать не могу.
При юго-западном ветре эта часть нашего архипелага превращается в
настоящую ловушку. Если бы даже кораблю удалось благополучно миновать
рифы и выдержать натиск Веселых Молодцов, его все равно выбросило бы на
берег на южной оконечности Ароса в Песчаной бухте, где столько несчастий
обрушилось на нашу семью, о чем я теперь и намерен рассказать. Воспоми-
нание обо всех этих опасностях, таящихся в местах, так давно мне знако-
мых, заставляет меня особенно радоваться работам, которые теперь ведутся
там, чтобы построить маяки на мысах и отметить буями фарватеры у берегов
наших закованных в скалы, негостеприимных островов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49