Потрясенный, он замер, застыл, на миг лишившись дара
речи, не слыша ни восторженных вздохов Рины, ни тихого шелеста листвы, ни
плеска родниковых струй. Контраст между оставшимися позади мрачными
могильниками и картиной, что открылась перед ним сейчас, был слишком силен
и повергал в шок; кому бы пришло в голову, что за огненным потоком лавы,
за бесплодной равниной и чудовищным кладбищем лежит рай?
Знакомый рай, отметил Конан спустя несколько мгновений. Определенно,
он узнавал прихотливые извивы дорожек в этом зеленом саду; нечто знакомое
чувствовалось и в расположении деревьев. Он видел яблони, густые и
раскидистые, что росли на небольшом холме в центре сада, обрамляя его
вершину тремя широкими концентрическими окружностями; в их благоуханном
кольце был заключен треугольник из персиковых и абрикосовых деревьев.
Неподалеку высились дубы и буки, и темные их кроны прочерчивали плавно
изогнутую фигуру, напомнившую Конану рассеченный сверху донизу бокал;
самый мощный из дубов, настоящий гигант со стволом, который не смогли бы
обхватить и трое мужчин, рос внутри этого незамкнутого овала. Левее
тянулись вверх золотистые столбы сосен и кедров, оттененные седым
изумрудом асгардских елей; оттуда тянуло пронзительным и чистым запахом
смолы и хвои. Между соснами и линией дубов находилась беседка, увитая
виноградной лозой, толстой, высокой и обильно плодоносящей:
прозрачно-зеленые и густо-фиолетовые гроздья величиной с человеческую
голову свешивались вниз, прямо к полу из гладких кедровых досок.
Еще он заметил родник и небольшое озеро, за которым красовалась пара
исполинских деревьев, вчетверо или впятеро выше самых огромных сосен; они
застыли в прозрачном воздухе словно две чудовищные колонны, и мощные ветви
бросали тень на серебристую водную поверхность. Секвайны, Стражи Неба, как
называл их наставник! Секвайны, что росли в верхнем мире в какой-то
далекой и таинственной земле, лежавшей за просторами Западного океана!
- Сад Учителя! - потрясенно выдохнула Рина.
- Сад Митры, - поправил ее Конан. Он уже сообразил, что тут не было
полного сходства: расстилавшийся перед ними зеленый оазис казался больше,
родник - полноводнее, озеро - шире, и на поляне у яблоневого холма он не
видел пчелиных ульев, хотя мерное гудение насекомых долетало до его ушей.
Но главное было не в том. За зеленой стеной деревьев, ласкавшей глаз
после пурпурных и алых красок нижнего мира, вздымались беломраморные
стены, украшенные циклопическими колоннами; они тянулись вверх, вверх и
вверх, полускрытые мерцающей радужной дымкой, вуалью, наброшенной на
гладкие камни храма, что царил над садом и холмами подобно рукотворной
горе. Ни Конан, ни Рина не могли разглядеть его кровли, тонувшей в
серебристом сиянии, но вход - огромная арка, венчавшая невысокую лестницу
- находился прямо перед ними. К ступеням и арке вела дорожка, обсаженная
по краям цветущим кустарником; гроздья мелких голубых и сиреневых цветов
напоминали об ароматах весны.
- Пойдем? - Конан прикоснулся к плечу девушки, но она, не двигаясь с
места, точно в забытьи шептала:
- Сверкающий алтарь, подобный ограненному бриллианту... колонны в
тысячи локтей... стены, уходящие ввысь... купол, вознесенный над ними,
словно небесный свод...
- Пойдем! - Сильные пальцы киммерийца стиснули плечо Рины, и она
очнулась.
- Нет, подожди! Сначала - к роднику, к озеру... Надо умыться и
отдохнуть.
- Разве ты устала?
- Я - нет! - Девушка раскинула руки, впитывая исходивший от святилища
поток энергии. - Но ты устал и голоден... и, к тому же, нельзя входить в
обитель бога без омовения. Видишь, все, что нужно - перед нами... вода, и
плоды, и мягкая трава, чтобы можно было отдохнуть...
Она уже шла к роднику, струившему хрустальные воды в озеро, и Конан,
с наслаждением вдохнув ароматный воздух, двинулся следом. Зеленые тенистые
кроны сомкнулись над ним, и на мгновение он почувствовал острую и тяжкую
тоску по лесам верхнего мира, по заснеженным горам Киммерии, диким и
просторным гирканским степям, что протянулись от берегов моря Вилайет до
самых кхитайских пределов, по необозримым могучим океанам, чьи волны в
бесконечном круженьи омывали скалы Севера и пески Юга. Увидит ли он снова
красоту земли и торжествующий блеск солнца? Кара Митры могла быть слишком
тяжела...
Но хотя Конан не хотел оттягивать ее, сейчас он подчинился желаниям
Рины. Разумеется, она была права: в обитель бога нельзя входить покрытым
дорожной пылью, с мыслями о пустом желудке и ноющих после долгого пути
ногах. А потому он сбросил в густую траву свой мешок, свои мечи, свой пояс
с опустевшим бронзовым флакончиком, свою тунику и сапоги; сбросил все и
нырнул в озеро, отдавшись ласке прохладных струй.
Время сна они провели в беседке, увитой лозой, расстелив плащи на
полу из кедровых досок. Запасы еды кончились, но среди цветущих деревьев
нельзя было остаться голодным; они набрали целую гору персиков, яблок и
сладкого инжира, виноград же был рядом - стоило только протянуть руку.
Сон освежил Конана, трапеза придала ему сил. Натягивая чистую тунику,
он думал о множестве вещей сразу: о том, что кончился порошок арсайи,
словно отмеренный рукой судьбы; об испытании, которому вскоре подвергнет
его бог; о своей вчерашней просьбе, о молчаливой мольбе даровать Рине то,
что было отнято у него. Еще он размышлял об Учителе и сделанном им
пророчестве, сулившем славное и великое грядущее; вспоминал и о том
чернобородом колесничем из Дамаста, что отправился на Серые Равнины с
последним ударом его меча. Он не жалел о содеянном - ни раньше, ни теперь.
Он нарушил клятву и понес кару; возможно, теперь его ждет и более жестокое
наказание, чем рукоять ворота и участь раба на жарком плоскогорье Арим.
Что ж, он готов! Готов на все, лишь бы вернуть свою душу и свою свободу.
Свободу убивать и миловать того, кого он хочет, свободу от божественных
даров, божественной воли и предначертаний!
Безоружными, в торжественном молчании они двинулись к невысокой
лестнице, что вела к арке. В ней было двенадцать ступеней, настолько
широких, что по каждой свободно проехала бы четверка колесниц; и каждую
украшали огромные каменные изваяния. То были статуи Первосотворенных,
сражавших голыми руками ужасных чудищ - видимо, тех самых, чьи кости
покоились в холмах. Грозные лица мраморных гигантов застыли в холодном
спокойствии, на них читались отвага и несокрушимая уверенность в
собственных силах; мерзкие же твари, коим они ломали хребты и раздирали
пасти, казались символом злобной ярости. Конан заметил, что исполины были
нагими, и лишь волосы каждого охватывал обруч с высеченным посередине
крестом - древним знаком Митры.
Они двинулись к стрельчатым вратам, с каждым шагом все больше и
больше погружаясь в радужное сияние, что невесомой завесой окутывало
святилище. В этом мерцающем мареве стены и выступавшие из них
цилиндрические колонны выглядели зыбкими, словно мираж пустыни; Конану так
и не удалось разглядеть, где кончается фасад храма и сколь высоки его
своды. Гигантское сооружение нависало над садом, что тихо дремал внизу, и
казалось, что белая гора, укутанная в цветную дымку, нежит у своей подошвы
крохотный зеленый оазис. Это выглядело до боли знакомым, похожим на
обитель Учителя - только здесь вместо вулканического конуса вздымалась
вверх громада святилища, а вход в пещеру заменяла высокая стрельчатая
арка. Над ней тоже был высечен знак креста - на фоне пылающего солнца.
У порога киммериец невольно замедлил шаги, вглядываясь в широкий
проход, залитый ослепительным сиянием. Что ожидало его в этом храме?
Прощение или кара, свобода или тяжкая служба, жизнь или смерть? Смерть...
Несмотря на светлое великолепие храма, он ощущал ее дыхание на своем лице:
Серые Равнины были близко.
Рина потянула его за руку, и Конан переступил порог. За недлинным
коридором простирался зал, необозримый, словно вечность, наполненный
живительными струями Силы; Конан, даже лишенный былого чутья, ощущал
сейчас ее мощные и освежающие потоки. Воздух тут был свежим и находился в
непрестанном движении - в лицо веяло то ароматом горных снегов, то острыми
запахами морского побережья или цветущей степи. Глубоко вздохнув,
киммериец склонил голову, потом выпрямился и бросил взгляд в безмерную
даль святилища.
Можно ли было назвать то, что он видел, залом? Слова, обозначавшие
творения рук человеческих, казались жалкими и бессильными, ибо нигде, ни в
храмах Аквилонии и Турана, ни в башнях Заморы, ни в зиккуратах Дамаста, ни
в подземных камерах стигийских пирамид, не ощущалось подобного простора и
величия, такой титанической мощи и сладостного покоя. Да, это было
истинное святилище Митры, единственное и неповторимое! И зал, лежавший
сейчас перед Конаном, служил вместилищем мира - многих миров, нижнего и
верхнего, астрального и подземного; пределы его охватывали вселенную, в
которой обитали боги и люди.
Почувствовав, что у него кружится голова, киммериец отвел взгляд от
леса стройных колонн, тянувшихся вверх, от радужного мерцания меж ними, за
которым чудились необозримые дали; теперь он глядел только вперед, пытаясь
сосредоточиться на источнике света и Силы, что омывала его плоть мощными
потоками. Они с Риной шли торжественно и неторопливо, но источник этот
приближался со сказочной быстротой; казалось, каждый их шаг равен полету
стрелы и соизмерим с гигантским пространством храма.
Внезапно Конан понял, что рука девушки ищет его руку; горячие пальцы
Рины нырнули ему в ладонь и угнездились там, подрагивая, словно трепещущий
птенец. Он сжал их, благодарный за эту молчаливую поддержку. Тут, в
гигантском святилище, оба они были равны, оба казались ничтожными
пылинками перед ликом всесильного божества: и он, виноватый, и Рина, за
которой не числилось никаких грехов.
Средоточие Силы и света приближалось, обретая зримые черты. Огромный
многогранный кристалл, прозрачный и сияющий, парил в воздухе, точно
восходящее солнце; его окутывала радужная дымка, струившаяся вверх и вниз,
во все стороны, исчезавшая между колонн, тянувшаяся нитями многокрасочных
лучей к далекому входу. Цвета переливались, переходили друг в друга, не
смешиваясь и сохраняя свою чистоту; пурпурный перетекал в алый, алый - в
оранжевый и золотисто-желтый, который превращался в зелень свежей травы,
потом - в изумрудный блеск, в сияние голубого неба, в синие и фиолетовые
краски заката. Позади кристалла жемчужно-серым фоном колебалась и
подрагивала туманная завеса.
- Алтарь... - с благоговением прошептала Рина, нарушив торжественную
тишину. - Его алтарь, сверкающий, словно бриллиант... - Она выпустила руку
Конана и подтолкнула его вперед. - Иди, милый! И пусть Он будет милосерден
к тебе!
Девушка опустилась на колени, протянула вперед руки с раскрытыми
ладонями и замерла. Конан шагнул к алтарю. Огромный кристалл светился в
вышине, равнодушный и недосягаемый, словно звезда.
- Я пришел, о Митра!
Молчание. Мертвая тишина, холодный слепящий блеск алтаря, мерное
подрагивание серой завесы за ним...
Конан опустился на колени, склонил голову.
- Я пришел, великий бог, - глухо пробормотал он. - Я пришел, чтобы
молить о прощении и принять Твою кару.
Ни звука, ни шороха в ответ. Алтарь, парящий в воздухе, казался
застывшей глыбой льда, и кроме нее тут не было ничего - ни цветов, ни
дымящихся курильниц, ни статуй божества. Лишь свет, яркий, ослепительный и
безжалостный, окружал гигантский камень, словно поддерживая его в пустоте.
Свет, сияние, мощь... Сущность Подателя Жизни...
- Верни мне душу, Великий, - хрипло выдохнул Конан. - Верни мне разум
и память! Назначь кару!
Снова тишина. В необозримой дали маячат чудовищные колонны, шеренги
белоснежных столпов, подобные горному хребту; где-то над ними - свод,
парящий в вышине, скрытый серебристым туманом... Жемчужно-серая завеса
чуть трепещет - словно бы в такт дыханию неведомого исполина,
спрятавшегося за ней...
- Накажи меня, Пресветлый! Накажи и освободи от обета! Позволь жить
по собственной воле и разумению!
Безмолвие и блеск. Лишь в воздухе плывут такие знакомые и сладостные
ароматы верхнего мира - запахи цветущего сада и свежих хрустальных вод,
ледяных вершин, южного моря и степного ковыля, опаленного солнцем...
- Дай мне знак, Митра!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
речи, не слыша ни восторженных вздохов Рины, ни тихого шелеста листвы, ни
плеска родниковых струй. Контраст между оставшимися позади мрачными
могильниками и картиной, что открылась перед ним сейчас, был слишком силен
и повергал в шок; кому бы пришло в голову, что за огненным потоком лавы,
за бесплодной равниной и чудовищным кладбищем лежит рай?
Знакомый рай, отметил Конан спустя несколько мгновений. Определенно,
он узнавал прихотливые извивы дорожек в этом зеленом саду; нечто знакомое
чувствовалось и в расположении деревьев. Он видел яблони, густые и
раскидистые, что росли на небольшом холме в центре сада, обрамляя его
вершину тремя широкими концентрическими окружностями; в их благоуханном
кольце был заключен треугольник из персиковых и абрикосовых деревьев.
Неподалеку высились дубы и буки, и темные их кроны прочерчивали плавно
изогнутую фигуру, напомнившую Конану рассеченный сверху донизу бокал;
самый мощный из дубов, настоящий гигант со стволом, который не смогли бы
обхватить и трое мужчин, рос внутри этого незамкнутого овала. Левее
тянулись вверх золотистые столбы сосен и кедров, оттененные седым
изумрудом асгардских елей; оттуда тянуло пронзительным и чистым запахом
смолы и хвои. Между соснами и линией дубов находилась беседка, увитая
виноградной лозой, толстой, высокой и обильно плодоносящей:
прозрачно-зеленые и густо-фиолетовые гроздья величиной с человеческую
голову свешивались вниз, прямо к полу из гладких кедровых досок.
Еще он заметил родник и небольшое озеро, за которым красовалась пара
исполинских деревьев, вчетверо или впятеро выше самых огромных сосен; они
застыли в прозрачном воздухе словно две чудовищные колонны, и мощные ветви
бросали тень на серебристую водную поверхность. Секвайны, Стражи Неба, как
называл их наставник! Секвайны, что росли в верхнем мире в какой-то
далекой и таинственной земле, лежавшей за просторами Западного океана!
- Сад Учителя! - потрясенно выдохнула Рина.
- Сад Митры, - поправил ее Конан. Он уже сообразил, что тут не было
полного сходства: расстилавшийся перед ними зеленый оазис казался больше,
родник - полноводнее, озеро - шире, и на поляне у яблоневого холма он не
видел пчелиных ульев, хотя мерное гудение насекомых долетало до его ушей.
Но главное было не в том. За зеленой стеной деревьев, ласкавшей глаз
после пурпурных и алых красок нижнего мира, вздымались беломраморные
стены, украшенные циклопическими колоннами; они тянулись вверх, вверх и
вверх, полускрытые мерцающей радужной дымкой, вуалью, наброшенной на
гладкие камни храма, что царил над садом и холмами подобно рукотворной
горе. Ни Конан, ни Рина не могли разглядеть его кровли, тонувшей в
серебристом сиянии, но вход - огромная арка, венчавшая невысокую лестницу
- находился прямо перед ними. К ступеням и арке вела дорожка, обсаженная
по краям цветущим кустарником; гроздья мелких голубых и сиреневых цветов
напоминали об ароматах весны.
- Пойдем? - Конан прикоснулся к плечу девушки, но она, не двигаясь с
места, точно в забытьи шептала:
- Сверкающий алтарь, подобный ограненному бриллианту... колонны в
тысячи локтей... стены, уходящие ввысь... купол, вознесенный над ними,
словно небесный свод...
- Пойдем! - Сильные пальцы киммерийца стиснули плечо Рины, и она
очнулась.
- Нет, подожди! Сначала - к роднику, к озеру... Надо умыться и
отдохнуть.
- Разве ты устала?
- Я - нет! - Девушка раскинула руки, впитывая исходивший от святилища
поток энергии. - Но ты устал и голоден... и, к тому же, нельзя входить в
обитель бога без омовения. Видишь, все, что нужно - перед нами... вода, и
плоды, и мягкая трава, чтобы можно было отдохнуть...
Она уже шла к роднику, струившему хрустальные воды в озеро, и Конан,
с наслаждением вдохнув ароматный воздух, двинулся следом. Зеленые тенистые
кроны сомкнулись над ним, и на мгновение он почувствовал острую и тяжкую
тоску по лесам верхнего мира, по заснеженным горам Киммерии, диким и
просторным гирканским степям, что протянулись от берегов моря Вилайет до
самых кхитайских пределов, по необозримым могучим океанам, чьи волны в
бесконечном круженьи омывали скалы Севера и пески Юга. Увидит ли он снова
красоту земли и торжествующий блеск солнца? Кара Митры могла быть слишком
тяжела...
Но хотя Конан не хотел оттягивать ее, сейчас он подчинился желаниям
Рины. Разумеется, она была права: в обитель бога нельзя входить покрытым
дорожной пылью, с мыслями о пустом желудке и ноющих после долгого пути
ногах. А потому он сбросил в густую траву свой мешок, свои мечи, свой пояс
с опустевшим бронзовым флакончиком, свою тунику и сапоги; сбросил все и
нырнул в озеро, отдавшись ласке прохладных струй.
Время сна они провели в беседке, увитой лозой, расстелив плащи на
полу из кедровых досок. Запасы еды кончились, но среди цветущих деревьев
нельзя было остаться голодным; они набрали целую гору персиков, яблок и
сладкого инжира, виноград же был рядом - стоило только протянуть руку.
Сон освежил Конана, трапеза придала ему сил. Натягивая чистую тунику,
он думал о множестве вещей сразу: о том, что кончился порошок арсайи,
словно отмеренный рукой судьбы; об испытании, которому вскоре подвергнет
его бог; о своей вчерашней просьбе, о молчаливой мольбе даровать Рине то,
что было отнято у него. Еще он размышлял об Учителе и сделанном им
пророчестве, сулившем славное и великое грядущее; вспоминал и о том
чернобородом колесничем из Дамаста, что отправился на Серые Равнины с
последним ударом его меча. Он не жалел о содеянном - ни раньше, ни теперь.
Он нарушил клятву и понес кару; возможно, теперь его ждет и более жестокое
наказание, чем рукоять ворота и участь раба на жарком плоскогорье Арим.
Что ж, он готов! Готов на все, лишь бы вернуть свою душу и свою свободу.
Свободу убивать и миловать того, кого он хочет, свободу от божественных
даров, божественной воли и предначертаний!
Безоружными, в торжественном молчании они двинулись к невысокой
лестнице, что вела к арке. В ней было двенадцать ступеней, настолько
широких, что по каждой свободно проехала бы четверка колесниц; и каждую
украшали огромные каменные изваяния. То были статуи Первосотворенных,
сражавших голыми руками ужасных чудищ - видимо, тех самых, чьи кости
покоились в холмах. Грозные лица мраморных гигантов застыли в холодном
спокойствии, на них читались отвага и несокрушимая уверенность в
собственных силах; мерзкие же твари, коим они ломали хребты и раздирали
пасти, казались символом злобной ярости. Конан заметил, что исполины были
нагими, и лишь волосы каждого охватывал обруч с высеченным посередине
крестом - древним знаком Митры.
Они двинулись к стрельчатым вратам, с каждым шагом все больше и
больше погружаясь в радужное сияние, что невесомой завесой окутывало
святилище. В этом мерцающем мареве стены и выступавшие из них
цилиндрические колонны выглядели зыбкими, словно мираж пустыни; Конану так
и не удалось разглядеть, где кончается фасад храма и сколь высоки его
своды. Гигантское сооружение нависало над садом, что тихо дремал внизу, и
казалось, что белая гора, укутанная в цветную дымку, нежит у своей подошвы
крохотный зеленый оазис. Это выглядело до боли знакомым, похожим на
обитель Учителя - только здесь вместо вулканического конуса вздымалась
вверх громада святилища, а вход в пещеру заменяла высокая стрельчатая
арка. Над ней тоже был высечен знак креста - на фоне пылающего солнца.
У порога киммериец невольно замедлил шаги, вглядываясь в широкий
проход, залитый ослепительным сиянием. Что ожидало его в этом храме?
Прощение или кара, свобода или тяжкая служба, жизнь или смерть? Смерть...
Несмотря на светлое великолепие храма, он ощущал ее дыхание на своем лице:
Серые Равнины были близко.
Рина потянула его за руку, и Конан переступил порог. За недлинным
коридором простирался зал, необозримый, словно вечность, наполненный
живительными струями Силы; Конан, даже лишенный былого чутья, ощущал
сейчас ее мощные и освежающие потоки. Воздух тут был свежим и находился в
непрестанном движении - в лицо веяло то ароматом горных снегов, то острыми
запахами морского побережья или цветущей степи. Глубоко вздохнув,
киммериец склонил голову, потом выпрямился и бросил взгляд в безмерную
даль святилища.
Можно ли было назвать то, что он видел, залом? Слова, обозначавшие
творения рук человеческих, казались жалкими и бессильными, ибо нигде, ни в
храмах Аквилонии и Турана, ни в башнях Заморы, ни в зиккуратах Дамаста, ни
в подземных камерах стигийских пирамид, не ощущалось подобного простора и
величия, такой титанической мощи и сладостного покоя. Да, это было
истинное святилище Митры, единственное и неповторимое! И зал, лежавший
сейчас перед Конаном, служил вместилищем мира - многих миров, нижнего и
верхнего, астрального и подземного; пределы его охватывали вселенную, в
которой обитали боги и люди.
Почувствовав, что у него кружится голова, киммериец отвел взгляд от
леса стройных колонн, тянувшихся вверх, от радужного мерцания меж ними, за
которым чудились необозримые дали; теперь он глядел только вперед, пытаясь
сосредоточиться на источнике света и Силы, что омывала его плоть мощными
потоками. Они с Риной шли торжественно и неторопливо, но источник этот
приближался со сказочной быстротой; казалось, каждый их шаг равен полету
стрелы и соизмерим с гигантским пространством храма.
Внезапно Конан понял, что рука девушки ищет его руку; горячие пальцы
Рины нырнули ему в ладонь и угнездились там, подрагивая, словно трепещущий
птенец. Он сжал их, благодарный за эту молчаливую поддержку. Тут, в
гигантском святилище, оба они были равны, оба казались ничтожными
пылинками перед ликом всесильного божества: и он, виноватый, и Рина, за
которой не числилось никаких грехов.
Средоточие Силы и света приближалось, обретая зримые черты. Огромный
многогранный кристалл, прозрачный и сияющий, парил в воздухе, точно
восходящее солнце; его окутывала радужная дымка, струившаяся вверх и вниз,
во все стороны, исчезавшая между колонн, тянувшаяся нитями многокрасочных
лучей к далекому входу. Цвета переливались, переходили друг в друга, не
смешиваясь и сохраняя свою чистоту; пурпурный перетекал в алый, алый - в
оранжевый и золотисто-желтый, который превращался в зелень свежей травы,
потом - в изумрудный блеск, в сияние голубого неба, в синие и фиолетовые
краски заката. Позади кристалла жемчужно-серым фоном колебалась и
подрагивала туманная завеса.
- Алтарь... - с благоговением прошептала Рина, нарушив торжественную
тишину. - Его алтарь, сверкающий, словно бриллиант... - Она выпустила руку
Конана и подтолкнула его вперед. - Иди, милый! И пусть Он будет милосерден
к тебе!
Девушка опустилась на колени, протянула вперед руки с раскрытыми
ладонями и замерла. Конан шагнул к алтарю. Огромный кристалл светился в
вышине, равнодушный и недосягаемый, словно звезда.
- Я пришел, о Митра!
Молчание. Мертвая тишина, холодный слепящий блеск алтаря, мерное
подрагивание серой завесы за ним...
Конан опустился на колени, склонил голову.
- Я пришел, великий бог, - глухо пробормотал он. - Я пришел, чтобы
молить о прощении и принять Твою кару.
Ни звука, ни шороха в ответ. Алтарь, парящий в воздухе, казался
застывшей глыбой льда, и кроме нее тут не было ничего - ни цветов, ни
дымящихся курильниц, ни статуй божества. Лишь свет, яркий, ослепительный и
безжалостный, окружал гигантский камень, словно поддерживая его в пустоте.
Свет, сияние, мощь... Сущность Подателя Жизни...
- Верни мне душу, Великий, - хрипло выдохнул Конан. - Верни мне разум
и память! Назначь кару!
Снова тишина. В необозримой дали маячат чудовищные колонны, шеренги
белоснежных столпов, подобные горному хребту; где-то над ними - свод,
парящий в вышине, скрытый серебристым туманом... Жемчужно-серая завеса
чуть трепещет - словно бы в такт дыханию неведомого исполина,
спрятавшегося за ней...
- Накажи меня, Пресветлый! Накажи и освободи от обета! Позволь жить
по собственной воле и разумению!
Безмолвие и блеск. Лишь в воздухе плывут такие знакомые и сладостные
ароматы верхнего мира - запахи цветущего сада и свежих хрустальных вод,
ледяных вершин, южного моря и степного ковыля, опаленного солнцем...
- Дай мне знак, Митра!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88