Он - верховный повелитель князей, да­ющий им власть, венчающий их на княжение, помогающий им в походах, принимающий их души в свои чертоги; для сношения с этим богом князья не нуждаются обязатель­но в услугах духовенства,- напротив, клирики мыслятся скорее как слуги князей, чем как слуги бога.
Это первенство княжеской власти в союзе князей и церкви объясняется тем, что церковь была слабее кня­жества и в хозяйственном и в организационном отноше­нии. Она пробовала оказать влияние на политическую жизнь, особенно на те моменты, которые вредным обра­зом отражались на ее хозяйственном благополучии; так, митрополиты не раз выступали против обычных для XI-XII вв. княжеских усобиц и пытались мирить враж­дующих князей. Но эти попытки вмешательства редко бывали успешны, и ничего подобного западному божье­му миру и божьему перемирию киевская церковь создать не могла. Напротив, княжеская власть, не стесняясь, по­казывала свою силу: князья не раз сгоняли с кафедры неугодных им епископов, и в числе таких решительных государей летопись называет даже Андрея Боголюбского. Это первенство княжеской власти отражается также и в культе святых.
В числе заимствованных из Византии святых самы­ми популярными стали Дмитрий Солунский и Георгий, оба, по словам их житий, солдаты, замученные за веру Диоклетианом, Из них первое место занял Дмитрий, культ которого особенно выдвинулся с XIII в., в эпоху борьбы с татарами. Еще любопытнее тот факт, что пер­выми русскими святыми, первыми новыми богами новой церкви были провозглашены не клирики и не монахи, а князья Борис и Глеб, убитые после смерти Владимира во время усобицы, возникшей между его наследниками. Сказания о Борисе и Глебе не дают ответа на вопрос, какие мотивы были у великого князя Ярослава, когда он провозглашал своих убитых братьев святыми; но зато вполне отчетливо вырисовывается роль митрополита и других представителей клира в этом деле: они донесли Ярославу, что тела князей «присно все целы», что лица их светлы, как лица ангелов, и что от них исходит бла­гоухание, а затем, когда прошел слух о чудесах от но­вооткрытых мощей, тот же митрополит научил князя по­строить в честь Бориса и Глеба большую церковь и объ­явить их святыми и покровителями русской земли. Дру­гими словами, церковные специалисты с величайшей готовностью и рвением хлопотали об апофеозе княже­ской власти, скромно отодвигая на второй план своих собственных кандидатов в святые. И в последующее время сохраняется эта же тенденция: из восьми осталь­ных святых, канонизированных в Киеве и Новгороде, пять были княжеского происхождения (в том числе кня­гиня Ольга) и только три клирика - Антоний и Феодо­сий Печерские и новгородский епископ Никита.
Иное положение заняла церковь в следующий пери­од - удельного феодализма, когда после разгрома Киевской Руси татарами и ее запустения центр русской жизни переместился в Новгородскую и Ростовско-Суздальскую области.

РЕЛИГИЯ И ЦЕРКОВЬ ЭПОХИ УДЕЛЬНОГО ФЕОДАЛИЗМА

ОБЩИЕ ЧЕРТЫ ВЕРЫ И КУЛЬТА

Период с XIII до середи­ны XV в. характеризуется типичными чертами феодаль­ного строя: феодализация охватила все стороны русской жизни, в том числе и сферу религии и церкви. В связи с этим процессом земледельческие промыслы получили решительный перевес над охотничьими; последние, впро­чем, сохранили преобладающее значение в новгородских колониях Заволжья и Прикамья, да и в центре, в княже­ских и боярских хозяйствах, не превратились еще в спорт или Забаву и не утратили полностью своего значения как важного хозяйственного подспорья. При натуральном ха­рактере хозяйства крупных социальных конфликтов в эту эпоху еще не происходит, закрепощение крестьян и пре­вращение их в рабов было еще впереди; развитие город­ской жизни в центральной, Ростовско-Суздальской, об­ласти шло медленным путем, и даже в таких старых го­родских центрах, как Новгород и Псков, рядом с город­скими учреждениями жили и сохраняли полную силу фе­одальные институты. Таким образом, рост денежного хо­зяйства и обычно сопровождающие его кризис крестьян­ства и коллизия городского и феодального общества были еще делом будущего. В такой социальной обста­новке и на такой хозяйственной почве верования не мо­гли преобразоваться по существу, ибо социальные кри­зисы, которые могли бы создать благоприятные условия для возрождения мотива искупления, еще не наступили, а общий фон раздробленности и господства примитивных по технике промыслов не благоприятствовал трансфор­мации старых верований. Но утверждение феодального строя оказало немаловажное влияние на церковную организацию, которая претерпела существенные изменения сравнительно с теми формами, в какие она отлилась на Днепре. Там по преимуществу действовало византийское церковное право, принесенное греческим клиром; здесь византийские церковные нормы сохранились лишь номи­нально, и под их этикетками сложилось чисто местное со­держание; форма церковного господства приобрела фео­дальный характер и совершенно спаялась в одно органи­ческое целое с формами светского феодального господ­ства.
Общество XIII-XV вв. в целом сохраняет старый взгляд на религию как на совокупность опытного знания таинственных сил природы и на совокупность средств жить с таинственным миром в ладу, обращая его даже себе на службу. В зависимости от социального положе­ния человек этой эпохи прибегал к различным средствам; низы довольствовались старыми методами и посредника­ми, присвоив им лишь христианские клички, верхи иног­да пускались в книжные изыскания, но, по существу, ос­тавались на той же основе, что и низы. Если в Ладоге новгородские охотники уверяли, что они своими собст­венными глазами видели на востоке от Югры и Самояди такие области, где звери прямо из туч валятся, из одной тучи - молодые веверицы, из другой - малые оленьцы, - то такому примитивному изображению соприкосновения неба с землей верили не только товарищи свидетелей это­го необыкновенного явления, но и монахи, один из кото­рых записал это достоверное известие под 1114 г. в Ипатьевской летописи. Демоническая природа зверей была засвидетельствована для тогдашнего общества и другими, еще более высокими авторитетами. Раскройте любое житие любого святого северного края: святой под­вижник - борец против демонов, обитающих в лесной пустыне, демоны пускают в ход всякие «досаждения» и «пакости», чтобы выжить святого, и охотнее всего пуска­ют в ход зверей, которые расхищают монастырское ста­до; святой, конечно, выходит победителем. «Свирепый зверь, кровоядец акуд, рекомый медведь, на едином от скот сотвори пакость, хотяще убити его, святый же зворя молитвою связа и повеле ученику своему поучение дати, да впредь пакости не деет. Ученик, взем лозу, бняше зверя, зверь же поклонися им до земли, ничтоже зла со­твори» (житие Иоасафа Каменского). Христианского эле­мента тут совсем нет; напротив, из этих строк жития на нас веет духом седой доанимистической старины с ее тотемами, и магическими формулами. И это сознание, сознание, что такие представления плохо вяжутся с хри­стианским символом веры, что в сущности, верования то­гдашнего общества были тем же плохо прикрытым язы­чеством, иногда заставляло бросать псевдонимы и назы­вать вещи их собственными именами. Рядом с церквами оставались «камень да береза»; старые священные кам­ни стали, правда, связываться с культом христианских святых, а камням фаллической формы стали придавать форму креста или снабжать их изображениями креста и святых, но другие объекты дохристианского культа со­хранялись без всяких изменений. Мы читаем, что «ов тре­бу творил на студенци, дъжда живы от него, забыв, яко бог на небеси дождь доет; ов реку богыню нарицал, и зверь живущ в ней, яко бога нарицал». «Даже попове и книжницы» веруют в Перуна и Хорса, «подкладываютим требы и куры им режут», жалуется поучение неизвестно­го автора XIII в., а в XIV в. какой-то монах, устами ле­тописи, называет людей, не обинуясь, дажьбожьими вну­ками. Эта старая вера живет еще и в XVI в.; правда, та­кая откровенная номенклатура уже вышла из употребле­ния, но жалобы и постановления Стоглава достаточно красноречиво показывают, что, по существу, и в середи­не XVI в. дело нисколько не изменилось.
С другой стороны, элементарные познания по части христианского вероучения и культа были чужды не толь­ко мирянам и низшему духовенству, но и монашеству и представителям высшей иерархии. В этом отношении очень любопытны сообщения иностранных путешествен­ников, относящиеся, правда, к XV-XVII вв., но тем более имеющие силу для рассматриваемой эпохи. Иностранцы утверждают, что простые миряне не знали ни евангель­ской истории, ни символа веры, ни главнейших молитв, в том числе даже «Отче наш» и «Богородице дево», и на­ивно объясняли свое невежество тем, что «это очень вы­сокая наука, пригодная только царям да патриарху и вообще господам и духовным лицам, у которых нет рабо­ты». Но те же иностранцы выдают самое уничтожающее свидетельство и тем, у кого был досуг, и даже специаль­ный досуг, для приобретения таких познаний. Олеарий (XVII в.) пишет, что в его время едва один монах из десяти знал «Отче наш»; в конце XVII в. Вармунд упоми­нает о монахе, просившем милостыню именем четвертого лица св. троицы, каковым оказался св. Николай; после этого неудивительно уже читать у Флетчера (конец XVI в.), что вологодский епископ не сумел ему объяс­нить, из какой книги священного писания он по просьбе Флетчера только что читал вслух и сколько евангели­стов, а у Олеария и Викгардта (XVII в.) - что совре­менные им патриархи в делах веры были крайне несве­дущи и не могли вести богословских споров с иностран­цами. О богословском невежестве свидетельствуют так­же некоторые иконописные шаблоны, твердо укоренив­шиеся и освященные церковью. На одном из таких шаб­лонов, чрезвычайно популярном и в народной среде, единосущная и нераздельная христианская троица изо­бражена в виде трех богов с собственными именами - Саваофа, Христа и духа в виде голубя между ними. Дру­гой иконописный сюжет, сохранившийся на одной из бе­лорусских икон XVI в., но, судя по общему характеру композиции, восходящий к древнему шаблону, изобража­ет троицу в четырех лицах: богородица в виде царицы небесной покрывает своей мантией духа, парящего у нее на груди, под духом изображен бог-отец, прилепившийся к ее «лону», у ее ног притулился распятый Христос. На­ивная откровенность этой схемы не требует пояснений...
Эти предварительные замечания показывают, на­сколько мало были распространены богословские знания в среде духовенства даже в конце XVII в.; позднее мы увидим, что лишь очень небольшая часть русского гра­мотного монашества имела настоящее понятие о христи­анском священном писании и вероучении, а прочие книж­ники-монахи XIV-XVI вв. заменяли христианскую бо­гословскую систему своеобразной собственной системой, которую обычно не совсем правильно называют начетни­чеством.
Если содержание верований осталось по существу без перемены, то и во внешних проявлениях религиозного чувства и в обрядах, знаменующих взаимоотношения между человеком и божеством, мы находим мало чисто христианских элементов... Центр тяжести христианского византийского культа лежит в отправлении общественно­го богослужения, сконцентрированного вокруг основной службы - литургии, на которой совершается акт евхари­стии: все прочие службы имеют по отношению к литур­гии исключительно служебное значение. Связанный с основным отвлеченным догматом искупления, византий­ский культ остался чуждым русскому обществу XIII- XVI вв. и казался ему неважным, второстепенным делом. Миряне, жалуется Стоглав, стоят в церквах без страха, в тафьях и шапках, разговаривают и сквернословят, точ­но на позорище или на пиру или в корчме; и самая служба совершалась таким образом, что только способ­ствовала подобному отношению к ней стоящих в церкви. Попы и причетники путали чины, молитвы и возгласы са­мым бесцеремонным образом не только по безграмотству, но также и потому, что вплоть до конца XIV в. многие церкви, и не только в селах, но даже и в таких центрах, как Псков, не имели надлежащих богослужебных книг, а выученные на память чины, конечно, быстро забыва­лись. Стоглав прибавляет, что попы и причетники часто приходят для совершения службы пьяными, иной раз за­тевают между собою ссоры, сквернословную ругань и драки, даже «до кровопролития». Другие православные «всяких чинов люди» совсем иногда не ходили в церковь и никогда не говели, хотя заявляли претензии на погре­бение при церкви, жалобы на такое небрежное отноше­ние к исполнению основного требования христианского благочестия идут вплоть до указов Петра I.
Но мы ошибемся, если припишем такое явление ис­ключительно безграмотности приходского духовенства, комплектовавшегося из «мужиков» или «холопов» и учив­шегося службам «со слуху», и безграмотности и невеже­ству огромной части общества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77