Отрывочные сведения, идущие из 50-х, 60-х и последую­щих годов, называют в числе жиловых обычно городских купцов или зажиточных деревенских крестьян. Условие это выдвигалось и практикой укрытия бегунов: для скрывающихся нужны были обширные помещения, толь­ко усадебные постройки и большие дома городских и сельских богатеев не могли с этой стороны вызывать ни­каких подозрений. Поэтому всякому вновь принимаемому в секту жиловому, если он не был ни купцом, ни ре­месленником, ставилось требование стать таковым; из общественных капиталов (такие были уже в 60-х годах) выдавалась сумма, достаточная для первого обзаведе­ния. Отсюда совершенно ясно, что бегунская организация в 60-х годах стала также своеобразным орудием перво­начального накопления: по Волге и Каме, от Ярославля до Перми и дальше до Тюмени она плодила в селах, го­родишках и городах новые отряды колупаевых и разуваевых, помогала им вылупливаться из крестьянской оболочки, становиться на ноги, кормиться и жиреть - «цыпленки тоже хочут есть». Капитал совершал тут сво­еобразный процесс воспроизводства: общественные капи­талы составлялись обычно из сумм, завещаемых общи­нам умиравшими бездетными жиловыми богатеями, и обращались на воспроизведение новых богатеев.
Рядовая масса бегунства, находившая себе во время «бегов» приют и поддержку у жиловых, до 1861 г. посто­янно пополнялась из обширного крепостного резерва. После 1861 г. этот резерв сразу сократился, но еще около 15 лет, до военной реформы 1874 г., в бегунской массе был значительный процент действительно беглых лю­дей, главным образом беглых солдат, не выдержавших 20-летней казарменной каторги; из их среды выходили и наставники, как, например, Никанор, арестованный в Каргопольском уезде в 1878 г.
К сожалению, до сих пор неясен вопрос о способах эксплуатации этой бегунской массы. Ею пользовались, ко­нечно, прежде всего для связи; но главное заключалось не в этом. Главное заключалось в том, что бегун, полу­чивший приют, должен был «помогать» жиловому, дав­шему ему приют, т. е. становился его временным бес­платным батраком только за харчи и за угол. А так как в это время бегунские наставники усиленно проповедуют необходимость для «истинных христиан», т. е. для под­линных бегунов, строгого поста, то расходы на харчи вряд ли были обременительными для «неистинных» хри­стиан, жиловых странноприимцев, которые не были обя­заны соблюдать эту заповедь по отношению к самим себе. Наконец, еще один чрезвычайно характерный для бегунства способ эксплуатации был связан с бегунским отрицанием денег как антихристова изделия с печатью антихриста в виде государственного герба. Жиловые бе­гуны не были обязаны воздерживаться от приема денег и пользования ими, иначе всему делу спасения «истинных христиан» пришел бы конец; да и среди «истинных» эта деньгобоязнь с течением времени значительно вывет­рилась под влиянием требований жизни. Но такое от­ступничество вызвало со стороны ортодоксальных на­ставников протест, и они около 50-х годов создали даже особую фракцию безденежников. Эти последние жили милостыней, но собирали ее в сопровождении своих странноприимцев, которые принимали от подававших «антихристову печать» и покупали для своих клиентов на собранные деньги необходимые последним продукты и вещи. Так как при этом часть собранных денег «при­липала» к рукам грешников странноприимцев, то, по су­ществу, фракция безденежников была организацией эксплуатации нищенства со стороны начинающих капита­листов, не брезговавших и этим путем для ускорения и увеличения своего накопления.
Уже в связи с описанными явлениями достаточно от­четливо обрисовывается роль бегунских наставников как идеологических помощников жиловой группы бегунов. По-видимому, наставники с половины XIX в. и рекрути­роваться стали преимущественно из буржуазной группы. На месте прежних «скитников» перед нами мелькают фигуры наставников, выросших и воспитанных в «кель­ях» странноприимческих домов, а иногда и прямо куп­цов; по крайней мере, в числе обнаруженных полицей­ской облавой в одной прикамской деревне бегунских на­ставников оказался купец 2-й гильдии. Дело было в кон­це 60-х или начале 70-х годов, когда естественный резерв бегунства уже иссякал, приходилось улавливать «истин­ных» бегунов посредством миссионерских экспедиций.
Тут мы подходим к тому организационному преобра­зованию, какое было внесено в бегунскую секту в связи с результатами реформы 1861 г. С одной стороны, сразу сократился приток рядовой бегунской массы, с другой стороны, выросли новые возможности для капиталисти­ческого накопления. Эта коллизия могла привести к бы­строму разложению и исчезновению бегунства; однако его буржуазные верхи попробовали при помощи настав­ников перестроиться. Наставники теряли от распада бе­гунства все, ибо они жили на полном содержании у об­щин; поэтому они напрягли все силы, чтобы сохранить бегунскую идеологию и создать новые кадры адептов секты. Для жиловых эта попытка была также небезраз­лична, поскольку она манила надеждой на сохранение резерва дешевых рабочих рук.
Выход из положения был найден очень простой: если самопроизвольное бегство от антихриста прекращается, то нужно создать искусственным путем кадры «отщеп­ленных» от антихриста. И вот с 60-х годов в «кельях» странноприимных домов появляются детские колонии. Не вполне ясно, откуда брались питомцы этих колоний. В небольшом проценте это были дети жиловых, оставив­ших после смерти имущество общине и обязавших общи­ну за это воспитать сирот. Такие воспитанники были и прежде, и, вероятно, из них и выходили впоследствии наставники. Это была «белая кость». Главный же инте­рес заключался в «черной кости». Определенно тут упо­минается в материалах группа незаконнорожденных де­тей, просто подкидышей, а может быть, и прямо прино­сившихся матерями странноприимцам на воспитание, по­скольку брак бегунами отрицался, среди них, как и среди федосеевцев, широкое распространение имели свободные кратковременные связи. Но возможно также, что жиловые стали брать на воспитание детей бедных родителей из жителей тех местностей, которые были ареной их экс­плуататорской деятельности. Эти детские кадры воспи­тывались наставниками и наставницами в соответствую­щих правилах. Их с самого нежного возраста накачива­ли поучительными историями о святых, спасавших свою душу подвигами в пустыне, и о страшной судьбе греш­ников, живущих в миру; приучали к безусловному пови­новению старшим, к посту, к молитве, к самоистязаниям и выносливости. Обучали грамоте, церковной истории в бегунском освещении (антихрист - Петр I), церковному пению, наконец, бегунским стихам и знакомили с «подви­гами» знаменитых бегунов. Но особенно приучали к ра­боте: девочек - к вышивкам, шитью и другим рукодели­ям, мальчиков - к разным ремеслам, особенно к столяр­ному. Подросших снабжали паспортами и отправляли «странствовать», теперь уже не пешком с котомкой, а по железной дороге и на пароходах, пересылая из «приста­ни» в «пристань», в которых эти временные гости соот­ветствующим образом эксплуатировались. Но, конечно, на таких искусственных подпорках бегунская организа­ция долго держаться не могла. С 90-х годов начинается ее быстрое разложение, идущее и сверху, и снизу. Экс­плуатируемые невольные бегуны стали при всех удобных случаях менять затвор и вынужденные странствия на «антихристов» мир и становились добычей православных миссионеров, С другой стороны, и капитал, вступивший с 90-х годов в новый этап своего развития, стал искать других, более соответствующих обстановке способов экс­плуатации. Так рост капитализма, выжав из бегунства все, что оно могло дать, стал в конце концов могильщи­ком этой старой секты.
Потерпела после 1861 г. окончательное крушение и последняя духоборческая коммунистическая община в Закавказье. Духоборческих поселений там образовалось 148 деревень в Ахалкалакском уезде за Мокрыми гора­ми, кроме того, 3 деревни в Тифлисском уезде и 3 - в Елисаветпольском уезде. Прежних льгот духоборцы не получили и кроме налогов были привлечены также к от­быванию рекрутской повинности. Но, как мы уже видели, первые трудные годы скоро были преодолены, и духобор­ческое хозяйство вновь расцвело. Поворотный пункт на­ступил в половине 60-х годов в связи с общим оживлени­ем русской экономики. Много помогло духоборческим верхам также и то обстоятельство, что во главе общины оказались в это время очень энергичные и ловкие руко­водители. Сын Капустина, Ларион Калмыков, вскоре по­сле переселения умер. Его наследник Петр, управлявший общиной до своей смерти в 1864 г., был человеком теку­щих дел, без размаха и инициативы, и если действовал, то под давлением жены, Лукерьи. Последняя после смер­ти Петра стала неограниченной и энергичной власти­тельницей «Духоборья». Ее наперсником и советником был Зубков, которого за ловкость и хитрость в кавказских правительственных сферах прозвали «духоборческим Бисмарком». Лукерья и Зубков прежде всего установили самый тесный контакт с военными и гражданскими вла­стями, контакт не только деловой, но также и на почве гостеприимства. Угождать начальству было невредно, и для этого можно было поступиться и требованиями духо­борческой морали. В «Сиротском доме» органивовали нечто вроде станции для проезжавших военных и граж­данских чинов, задавали им лукулловы пиры, держали погреб лучших вин, и Лукерья, на изумление гостям, «перепивала» шампанским даже самых сильных питухов из офицеров. В 1877-1878 гг. плоды контакта не замед­лили сказаться: духоборческая община получила подряд на организацию транспорта для кавказской армии и на одной этой операции заработала полтора миллиона. В это время стала «развращаться» и рядовая масса - стали пить водку, стали играть богатые свадьбы; но вод­ку пить стали все, а играть свадьбы по 300 руб. - лишь немногие. Стала поэтому нарастать внизу и оппозиция. Лукерья должна была завести себе вооруженный кон­ный отряд, который повсюду ее конвоировал. С недо­вольными беспощадно расправлялся суд старшин, вос­становивший карательные молочноводские традиции 30-х годов.
Открытая борьба духоборческой массы против оли­гархии капиталистов, засевших в «Сионе», началась по­сле смерти Лукерьи, в 1886 г. Сразу образовались две партии - духоборческой массы и «гореловцев», т. е. пар­тия совета в Горелом, прозванная «меньшой» партией, так как ее сторонники по численности составляли ни­чтожное меньшинство духоборцев. Борьба разгорелась вокруг вопроса о наследовании «престола». Лукерья умерла бездетной, ее место хотел занять молодой «про­рок» Петр Веригин, который состоял «секретарем» Лу­керьи и, по-видимому, был ее очень близким фаворитом. Но старшины хотели посадить на место Лукерьи своего испытанного дельца, Зубкова. Тогда Веригин «апелли­ровал» к массе, т. е. попросту повел демагогическую агитацию против гореловцев и хотел силою захватить «Сион» с его огромными общественными капиталами. Гореловцы обратились за помощью к правительству, ко­торое прислало для экзекуции над веригинцами казаков, а Веригина сослало в Шенкурск. Но после этой расправы положение гореловцев стало совершенно невыносимым. Тогда они возбудили в правительственном суде дело о передаче «наследства» Калмыковой, т. е. общественных капиталов гореловского дома, родственникам Лу­керьи - Губановым. Веригинцы предъявили контриск, но проиграли дело. После этого Губановы и остальные уча­стники «меньшой» партии забрали все капиталы общины и уехали во внутреннюю Россию, оставив веригинцев ус­траиваться, как они хотят.
Под влиянием этих ударов веригинцы признали, что разрушение «Сиона» является естественным следствием несоблюдения ими коммунистических принципов и ком­промисса с племенем Каина. Оставалось только загла­дить грех восстановлением коммуны в том чистом виде, в каком она существовала на Молочных Водах, и вос­становить в силе прежнюю доктрину отрицания всякой власти, кроме бога. Восстановление общины в «чистом виде» началось сейчас же после проигрыша дела о «на­следстве» Калмыковой. Пришлось собирать новый капи­тал для постройки нового «Сиона» в слободе Терпение; каждый веригинец обязался, независимо от его состоя­ния, внести половину имевшихся у него сбережений. Этот сбор провел первую борозду среди веригинцев, сра­зу ослабив маломощных членов партии. Вновь образова­лась зажиточная верхушка, которая держала рядовых членов в повиновении гипнозом имени Веригина, соби­рала постоянно деньги для подарков ему и для его «вы­купа» и на все жалобы отвечала обещанием, что Веригин скоро вернется и тогда все устроит. Однако Веригин не возвращался. Тем временем в духоборческих слободах появились сосланные туда толстовцы - князь Хилков, Бодянский, Прокопенко и другие, которые пришли на по­мощь духоборческой бедноте, организовали ее и повели активную борьбу за общественное производство, поравнение имуществ и потребления и за отказ от податей и военной службы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77