«Издерж­ки производства» свелись только к нескольким усмире­ниям народных бунтов, во время которых опять-таки была пролита главным образом кровь смердов и постра­дало их хозяйство.
ЦЕРКОВНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ
Для константинопольского патриархата новая цер­ковь была колонией, куда могли быть направлены все «излишки» клерикального населения. А излишки эти были весьма значительны. Клириков в константинополь­ском патриархате было, по выражению византийского летописца, «неисчислимое» количество. Священников, например, даже в таком провинциальном городишке, как Эдесса, было до 200; в других более крупных городских центрах их было соответственно еще больше; монахи насчитывались десятками тысяч и являлись настоящей язвой для страны; епископов было до 6000, а около них кишели их гражданские прихвостни, крупные и мелкие. Вся эта армия, конечно, не могла прокормиться на гре­ческих хлебах, многие голодали и нищенствовали; «пе­репроизводство» заставляло патриарха искать новых мест для насаждения «истинной» веры. Когда под вла­стью константинопольского патриарха появилась новая русская церковь, из византийского запасного резервуара хлынули готовые отряды «просветителей» и «святите­лей». Не только все первые епископы, но и все первые священники и монахи были в Киевской Руси из греков. Основателем Киево-Печерского монастыря был афон­ский монах Антоний; другие монастыри ставились рус­скими князьями и боярами, но для управления ими при­глашались также греческие монахи, приводившие с со­бою и ядро «подвижников». С течением времени в соста­ве приходского духовенства и монашества появился, ко­нечно, и значительный процент местных людей; но мит­рополия и епископат по-прежнему оставались, за немно­гими исключениями, греческими.
Устроив на новые русские хлеба значительную часть голодавшей греческой братии, константинопольский пат­риарх не забыл и своих выгод. Новая церковь была объ­явлена составной частью константинопольского патриар­хата, и на нее был распространен общий порядок управления митрополиями, подчиненными патриарху. Неко­торые изменения, внесенные в этот порядок специально для управления русской церковью, увеличивали власть патриарха и уменьшали права киевской митрополии. По каноническим правилам, соблюдавшимся в Византии, патриарх «поставляет», т. е. утверждает митрополитом, кандидата, представляемого собором епископов митро­полии; конечно, кандидат обычно выставлялся по согла­шению с патриархом и с местного гражданскою властью, но все же у местного епископата было право известного выбора из числа наиболее угодных начальнику лиц. По отношению к киевской митрополии даже эту призрачную выборность сочли ненужной роскошью; кандидата в ки­евские митрополиты патриарх намечал совместно со своим патриаршим советом, иногда даже не спрашивая киевского князя. Таким образом, за все время существо­вания киевского княжества на митрополичьем престоле только два раза были русские епископы, оба раза с мо­мента конфликтов киевских князей с Византией (Илла­рион в 1051 г. при Ярославе, после войны с греками, и Клим, или Климент, при Изяславе в 1148 г., поставлен­ный князем на место поссорившегося с ним грека Ми­хаила). Управляя через своего ставленника киевской церковью, патриарх часто ограничивал его даже в тех правах, которые бесспорно принадлежали всякому мит­рополиту. Так, патриарх нередко присылал епископов на освобождающиеся кафедры прямо из Константинополя, из греков или из русских монахов, ездивших к патриарху и умевших ему угодить, обходя таким образом непо­средственного правителя русской церкви. Далее, патри­арх ревностно следил за исправным поступлением причи­тавшихся ему платежей - платы за поставленных на епископские должности самому патриарху и его «нотариям», т. е. чиновникам патриаршей курии, доходов с вакантных кафедр и церквей, доходов с так называемых ставропитий, т. е. монастырей и церквей, которые отби­рались патриархами в свое непосредственное управление, и разнообразных судебных и административных пошлин. Кроме этих обязательных, установленных канонически­ми правилами сборов патриархи не брезгали и добро­вольными дарами как со стороны подчиненных, так и со стороны князей.
Не приходится прибавлять, что все эти расходы в пользу патриарха и его курии перекладывались киев­скими клириками на плечи их паствы, покрывались и перекрывались эксплуатацией зависимого от церковных уч­реждений населения. Эксплуатация паствы производи­лась различным образом, причем прямые сборы с прихо­жан и других групп верующих занимали отнюдь не са­мое главное место. Гораздо важнее были судебные права, предоставленные киевской церкви княжеской вла­стью. Суд был одной из самых доходных статей: церков­ному суду княжеские указы подчинили широкий круг дел и широкий круг лиц. Дела, так или иначе связанные с религией, независимо от участников были объявлены подсудными церкви, сюда были отнесены все дела, каса­ющиеся брачного права и семейных отношений, дела о волшебстве и знахарстве, о кощунстве, о святотатстве, о совершении прежнего дохристианского культа. С другой стороны, все так называемые церковные люди при воз­никновении между ними дел об обиде или тяжебных и наследственных дел также подлежали церковному суду. К числу церковных людей кроме монахов, клириков, чле­нов их семейств и технического персонала церквей были отнесены также некоторые категории и чисто светского населения: «задушные люди», т. е. крестьяне имений, отданных церкви на помин души, весь персонал, обслу­живавший церковные и монастырские больницы и гости­ницы, и жившие в последних люди, наконец, изгои, т. е. люди, так или иначе выбившиеся из колеи или не принадлежавшие ни к одной из тогдашних официальных общественных групп, как, например, холопы, выкупив­шиеся на волю, обанкротившиеся купцы, безместные поповичи и т. д.; изгои отдавались в ведение церкви це­лыми селами, вместе с землею, на которой сидели. На­конец, епископам было поручено наблюдение за правиль­ностью торговых мер и весов - контроль, который был источником значительных доходов. Так сложилось в Киевской Руси своеобразное церковное государство в государстве, представлявшее целую систему кормлений. Но важнейшим церковным учреждением, при помощи которого народный труд и народные средства превра­щались в источник для благополучия и сытой жизни клириков, были монастыри. Мы не можем здесь вдавать­ся в историю происхождения и эволюции монашества; мы должны только охарактеризовать то положение, ка­кое монастырь занял в церковной и общественной жиз­ни Византии к X в., и ту экономическую роль, какую он играл, ибо на Днепр целиком были перенесены и строй монастырской жизни, и монастырская идеология, выработанные в Греции. Там сложилось воззрение, вырабо­танное в монастырях, что судьба души за гробом зави­сит не только от дел умершего, но также главным обра­зом и от молитв живых за умерших. Но при этом монахи подчеркивали, что далеко не все равно, кто и где будет молиться за умерших; молитва «непогребенных мертве­цов», т. е. монахов, всецело посвятивших себя посту, молитве и другим благочестивым подвигам, скорее бу­дет услышана богом, чем молитва приходского белого духовенства. Эта агитация оказала свое действие и при­вела к основанию множества поминовенных монастырей. Каждый состоятельный человек, стремясь спасти свою душу, либо основывал монастырь, обеспечивая его зем­лей, капиталом и рабочими людьми, либо, в худшем случае, делал на помин души вклады землей или день­гами в существующие монастыри. Влияние монашества в этом вопросе было настолько сильно, что нашло себе отражение даже в законодательстве X в.; одна из новелл Константина Багрянородного предписывала, чтобы в случае смерти бездетного без завещания от оставшегося состояния отделялось в пользу церкви от трети до поло­вины имущества на помин души. В своих монастырях их основатели старались проводить остаток дней, нередко постригаясь перед смертью в монахи, и после смерти там погребались. Эта идеология была перенесена вместе с первым монастырем на Днепр. По словам Киево-Печерского Патерика, Антоний и Феодосии, основатели Киево-Печерской лавры, уверяли, что всякий человек, монах или мирянин, похороненный в монастыре, будет помилован, невзирая на его грехи. А житие Феодосия к этому при­бавляет, что Феодосий перед смертью дал братии еще более смелое обещание: «Се елико же вас в монастыри сем умрет, или игуменом где отослан, аще и грехи будет кто сотворил, аз имам перед богом за то отвещати». Агитация Феодосия и Антония возымела свое действие: князья и бояре, по словам жития приходили к Феодосию на исповедь и получая от него «великую пользу», приносили ему «от имений своих на утешение братии и строение монастырю», другие же приносили и «села», т. е. не только земли, но и сидевших на них крестьян. О размерах этих первых вкладов точных данных мы не имеем; но зато сами за себя говорят летописные данные о вкладах в Печерский монастырь после смерти Феодо­сия, в XI и XII вв. Князь Ярополк Изяславич (вторая половина XI в.) «вдал» Печерскому монастырю «всю жизнь свою», т. с. все недвижимые или, по крайней мере, все лучшие свои имения, а кроме того, четыре волости, из них одну около Киева, конечно, со всеми сидевшими там крестьянами; дважды монастырь получил от других князей по пять сел «с челядью». Глеб Всеславич, кроме того, дал при жизни и завещал этому монастырю 700 гри­вен серебра и 100 гривен золота. Монахи Печерской лавры становились епископами в других городах, и это давало монастырю возможность протянуть свои щупаль­ца далеко за пределы Киева. Так, ростовский епископ Ефрем, вышедший из Печерского монастыря, дал мо­настырю подворье в Суздале и несколько сел там же. Подобным же образом получали различные хозяйствен­ные угодья и денежные вклады и другие монастыри; на­пример древнейший из новгородских монастырей, Рождественно-богородичный, получил в дар от своего основа­теля село Волховское с холопами и рыбными ловлями; другой новгородский монастырь, Юрьевский, получил в начале XII в. от князя Мстислава Владимировича не только волость Буец «с данями, и с водою, и продажа­ми», но также часть княжеских доходов - «вено вотское», т. е. брачные пошлины в Вотской области, и «осеннее полюдье даровное», т. е. сполна княжеские сборы в осен­ний проезд по области, находившейся под княжеским управлением. Тут мы имеем дело уже с иммунитетами чисто феодального типа - это и понятно, так как в XII в. наступает быстрая феодализация и общества и церкви, процесс, с которым мы ближе познакомимся в следую­щей главе. Но в иной форме тут перед нами то же самое явление, что и в X-XI вв.: монастыри являются хозяй­ственными предприятиями эксплуататорского характера. В меньшей степени, но те же черты можно уловить и в истории основания некоторых церквей. Церкви стави­лись почти исключительно князьями и боярами или в ка­честве официальных государственных храмов, или в качестве фамильных усыпальниц, или для обслужива­ния культов излюбленных святых. Это явление ярко запечатлелось и в иконографии. Князь, подносящий богу выстроенную им церковь, иногда в сопутствии всей семьи - часто встречающийся сюжет в живописной рос­писи церквей XI-XII вв., не менее характерны фрески на чисто светские мотивы, например княжеской охоты, игр и других увеселений, которыми по заказу князей украшались их церкви, точно залы их дворцов. Конечно, основатели церквей брали их на свое содержание и нередко давали им крупные дотации, которые становились основным капиталом для церковных предприятий. Так, Владимир после крещения поставил в Киеве церковь бо­городицы, на содержание которой отдал десятую часть своих доходов от имений и городов, и обязал своих пре­емников под угрозой проклятия соблюдать это обязательство, поэтому церковь и была прозвана Десятинной. Вслед за Владимиром Ярослав, поставивший целый ряд церквей, давал на их содержание «урок», т. е. определен­ную часть доходов от княжеских имений. Церкви, полу­чившие такие дотации, подобно монастырям, пускали свои средства в оборот, но, по-видимому, больше в обла­сти торговли, чем сельского хозяйства. В церквах под покровом «святых угодников» устраивались товарные склады, застрахованные от пожаров каменными стенами и от воров - массивными металлическими дверями и запорами; в церквах же обычно хранились образцовые меры и гири, заемные письма и другие деловые доку­менты.
Так образовалась с самого начала христианства на Днепре основная смычка новой веры и княжеской вла­сти на хозяйственной и социально-политической основе. Она сказывается также и в религиозных представлениях. Новый христианский бог мыслился князьями именно как их специальный княжеский бог, заменивший собою прежнего Перуна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77