вси свой чин презреша; игумени оставиша свои монастыри и возлюбиша со мирскими женами и девицами содружатися; а попове оставивше учительство и возлюбиша обедни ча­сто служить и кадило от грабления и от блуда на жертву богу приносити и мерзостное и калное свое житие всем являти и благочестием лицемерствующиеся, мняще ча­стыми обеднями бога умилостивити, недостойни и пияни, помрачени различными злобами, и слова божия и слы­шать не хотяще. О таковых бо речено: проклят вся творяй дело божие с небрежением; не приемли имени гос­пода бога твоего всуе. Что же всуе? Еже крестившееся во Христа, и не живем во Христе. Тии будут осуждены с бесы в муку вечную». Церковь гибнет, но причину ги­бели надо искать на самом ее верху: это патриарх и архиереи. «Твоего святительского рукоположения слу­жители только именем пастыри, а делом волцы, только изречением и образом учители, а произволением тяжцы мучители», - пишет какой-то «богомолец» (т. е. клирик) патриарху Иосифу. В том же духе пишет другой клирик суздальскому архиепископу Серапиону. «Или мниши избежать суда божия? Помни реченное в писании: тому же быть волку и сему, аще волком терпит, а не пастырю». «И радуются архиереи, - пишет инок Авраамий, - одеющеся в брачна цветная одеяния, яко женихи, рясами разнополыми, рукавы широкими, рогатыми клобуки себе и атласными украшающе, скипетры в руках позлащени имуще, воцаритися над людьми хотяще, параманзы також златом вышивающе. Се есть монах, се есть учитель! Се есть наша вера! Таковии суть ныне законоучители - блазнители и прелестницы!» Вывод отсюда для ревни­телей был ясен: если низший клир испорчен, то не по своей вине; виною тому те, кто священников ставит и превращает затем в волков своим мздоимством и попу­стительством. Как может низший клир быть нестяжа­тельным, когда стяжают все архиереи, и прежде всего стяжают с него самого? Как может иерей избегать «пианства», когда у «святых законоположников власти» «брю­ха толсты, что у коров»? Как может священник пропо­ведовать против пережитков язычества, когда сами архиереи устраивают у себя «игры скоморошеския»?
Городские ревнители хотели бороться со всеми этими пороками при помощи реформы сверху. Через посредст­во Вонифатьева они приобрели влияние на молодого тогда царя Алексея, и по их указаниям царь издал не­сколько указов об исправлении церковных недостатков. Они пытались действовать и путем чисто церковных ре­форм. В качестве пробного камня было выдвинуто тре­бование осуществить постановление Стоглава о введе­нии на церковных службах вместо многогласия едино­гласия, т. е. отменить обычай читать и петь одновременно по нескольку молитв и соблюдать точно порядок пения и чтения молитв одной за другой. Ревнители ввели еди­ногласие в своих церквах, но провести в общецерковном масштабе даже эту реформу им не удалось, так как она встретила сильнейшее противодействие со стороны тог­дашнего патриарха Иосифа и отчасти прихожан, кото­рые были недовольны значительным удлинением служб при единогласии. Для ревнителей стало очевидным, что начинать оздоровление церкви надо сверху, борьбою с епископатом, и для этого прежде всего надо взять в руки кружка главнейшие епископские должности. Через по­средство Вонифатьева московский кружок нашел доступ к царю и получил возможность устраивать на освобож­дающиеся епископские кафедры своих людей. А когда умер патриарх Иосиф, тот же кружок поспешил возве­сти на патриарший престол своего «друга» Никона, став­шего к этому времени новгородским архиепископом, и надеялся обеспечить проведение при содействии послед­него церковной реформы. Однако, как мы сейчас увидим, Никон совершенно обманул расчеты ревнителей.
Тактика городского духовенства была, в сущности говоря, тактикой мелкой внутриведомственной борьбы, и иною она быть не могла. Слабость городских миров в Москве и вокруг Москвы, миров мелких посадов с мало­численным и маловлиятельным населением, не давала возможности городскому духовенству вести более ши­рокую борьбу, опираясь на своих прихожан. Напротив, как раз ревнители не всегда приходились по вкусу при­хожанам, в особенности когда они начинали восставать против двоеверных культов или удлиняли до бесконеч­ности службы введением единогласия. В таких случаях посадские прихожане не только не поддерживали свя­щенников, поставленных к тому же без их ведома и со­гласия епископскою властью, но даже выгоняли и били их, как произошло с Аввакумом в Юрьевце и в других местах. Приходилось поэтому идти путем мелких интриг и стараться, по крайней мере, очистить высший клир от «волков несытых». Только после этого ревнителям каза­лось возможным приступить к оздоровлению церкви в низах. Но их тактика была ошибочна, ибо не сообразо­валась с существом тогдашней церковной организации. Епископат был недостоин не потому, что его испортили плохие епископы, но потому, что самые условия положе­ния князя церкви создавали для представителей еписко­пата известный тип, известный шаблон, которому тот или иной отдельный представитель епископата невольно следовал как постоянной норме. И неудивительно, что самая горькая ошибка, приведшая к крушению весь замысел ревнителей, заключалась именно в поставлении на патриарший престол Никона. Был он, по выражению Аввакума, одного из ревнителей, «наш друг», «ныне же честь вземше и переменишеся». Никон действительно начал реформы, но не те и не в том духе, какой желате­лен был ревнителям. Только тогда ревнители поняли свою ошибку, заговорили совсем на ином языке и пере­шли к иной тактике. В то же время сельское духовенство приняло реформы как открытое объявление войны - положение сразу стало решительным.
С точки зрения ревнителей, реформа церкви должна была коснуться только церковной организации и нрав­ственности. На место князей церкви, эксплуатировавших приходский клир, ревнители хотели посадить послушных себе иерархов, мечтая, быть может, провести впоследст­вии выборность епископата, как это установилось в XIX в. в старообрядческой церкви. По крайней мере, вполне ясно, каким образом, по их мнению, должна была управляться церковь и вершиться церковная реформа: надо «быть собору истинному», состоящему не из одних архиереев, но и из священников и из «в мире живущих»; собор из одних архиереев, да еще по подбору царя с боярской думой, это «сонмище иудейско». Исправление церковной нравственности опять-таки служило целям внутреннего укрепления церкви: с одной стороны, оно также должно было сократить эксплуататорские при­вычки «волков», с другой стороны, примирить с церковью мирян. Но реформа в представлении ревнителей вовсе не должна была касаться существа веры и культа. И то и другое нуждалось не в изменениях, но лишь во внеш­нем упорядочении: нужно было уничтожение многогла­сия и нелепых опечаток в богослужебных книгах. Рев­нители не хотели также посягать на некоторые местные разночтения и разногласия в чинах, образовавшиеся вековым путем в различных местностях. В Москве пели, читали и писали иконы не совсем так, как в Новгороде или в Соловках, но и тут и там разница оправдывалась традицией, в конечном счете восходившей к какому-либо чудотворцу или преподобному, угодившему божеству именно таким, а не иным путем. «Старая вера», за ис­ключением основных ее «догматов», утвержденных Сто­главым собором, отнюдь не была чем-либо единообраз­ным,- насколько мало было единообразия в культах, настолько же много было мелких различий в чине со­вершения культа. На это многообразие вовсе не думали нападать ревнители, не говоря уже о том, чтобы они могли посягнуть на «великие догматы», установленные Стоглавым собором.
Никон имел совершенно иные представления о ре­форме. Он ничего не имел против исправления церков­ной нравственности, но на этом и кончались пункты соприкосновения между ним и его прежними друзьями. Со стороны организации он хотел исправить церковь, но не установлением в ней соборного начала, а посредством проведения в ней строгого единовластия патриарха, не зависящего от царя, и посредством возвышения священ­ства над царством. Рядом с царем всея Руси должен стоять патриарх всея Руси; он не должен делиться с ца­рем ни доходами, ни почетом, ни властью. Никон высту­пил с целой продуманной и разработанной теорией. Он сформулировал ее полностью в своих ответах церковно­му собору 1667 г., перед которым ему пришлось пред­стать в качестве обвиняемого, но эта теория была им выношена еще до принятия патриаршества, ибо вся его политика в качестве патриарха была осуществлением этой теории на практике. Над миром властвуют два меча, духовный и мирской, первым владеет архиерей, вторым - царь. Который же из двух выше? В противность утверж­дающим, что выше царь, Никон доказывает, что это не­правильно и что выше архиерей. Христос дал апостолам право вязать и решать, но архиереи - преемники апо­столов. Венчает царя на царство архиерей, он может «вязать» царя чрез царского духовника, подчиненного архиерею, он может «запрещать» царя. Приведя еще ряд доказательств из истории, Никон заключает: «Сего ради яснейше: царь имать быти менее архиерея и ему в повиновении... яко духовенство есть людие избранные и помазани святым духом»; «священство боле есть цар­ства: священство от бога есть, от священства же царстви помазуются». Отсюда вытекало, по мнению Никона, что патриарх должен быть на Руси вторым государем, рав­ным царю и даже большим его; царь не может вмеши­ваться в церковные дела иначе как по приглашению патриарха, но патриарх имеет право и должен руково­дить царем. Таким образом, Никон хотел реформировать организационное объединение русской церкви путем освобождения ее от подчинения государству, которое стремилось опоясаться сразу двумя мечами, и духовным и материальным, чтобы пускать в ход, судя по надобно­сти, или тот, или другой, и путем создания параллельной государству и руководящей последним церковной орга­низации. Эта затея, предпринятая совершенно вопреки ходу развития, наметившемуся еще со времени Иосифа Волоцкого, потерпела полное фиаско. Правда, на пер­вых порах своего патриаршества Никон как будто имел успех; он был постоянным советником царя в государственных делах, управлял за царя, когда тот уходил из Москвы в походы, писался «великим государем», еди­нолично назначал и смещал епископов. Но все это влия­ние Никона опиралось не на какие-либо перемены в положении церкви по отношению к государству, а про­сто на личное доверие к Никону царя. Никон был цар­ским «собинным другом», т. е. попросту временщиком, а так как он своим гордым и грубым нравом и грабитель­скими действиями нажил себе повсюду - и среди бояр­ства и среди всего клира, начиная от епископата и кон­чая последним причетником,- одних злейших врагов, то, когда царь, раскусив его истинные цели, изменился к нему, и звезда его закатилась, он не нашел нигде под­держки. При полном сочувствии епископата царь пре­дал Никона суду церковного собора за самовольное оставление кафедры, оскорбление величества и против­ные канонам самовольные и своекорыстные действия при управлении церковью. Собор 1667 г. осудил его, а вместе с ним осудил и двух епископов - Павла Крутиц­кого и Илариона Рязанского, которые не хотели было подписывать соборный акт о низложении Никона, не соглашаясь с точкой зрения акта, что царская власть выше патриаршей.
Так неудавшийся московский «папа» кончил жизнь в ссылке простым монахом. Но зато Никон еще до опа­лы, по мысли царя и при полном его одобрении, пред­принял и провел другую реформу, также имевшую объединительный характер. Эта последняя реформа была совершенно противоположна планам ревнителей и, как мы сказали, положила начало жестокой внутрицерковной борьбе, приведшей к церковному расколу и нашед­шей отклик во всех оппозиционных слоях тогдашнего общества. На ней мы должны внимательно остановиться.
ОФИЦИАЛЬНАЯ РЕФОРМА И РАЗГРОМ ЦЕРКОВНОЙ ОППОЗИЦИИ
Сущность официальной реформы заключалась в уста­новлении единообразия в богослужебных чинах. Объеди­ненная российская церковь, родная сестра восточных церквей, не имела единообразного богослужебного чина и разнилась в этом от своих восточных собратий, на что постоянно указывали и Никону и его предшественникам восточные патриархи. В единой церкви должен был быть единый культ. Соборы XVI в., возведя в ранг всероссий­ских святых местных патронов, не завершили этим дело объединения культа. Надо было ввести единообразие также и в богослужебном чине, заменить удельную бого­служебную пестроту московским единообразием. Воп­рос о проведении этой принципиальной реформы возник еще до Никона в связи с победой техники в книжном деле. Пока были рукописные книги, изготовлявшиеся на местах местными переписчиками и по местным ори­гиналам, вопроса о реформе и быть не могло;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77