Царь предал его суду церков­ного собора, который послушно лишил Филиппа сана и простым монахом сослал в один из тверских монасты­рей. Там Филиппа скоро задушил Малюта Скуратов; «мощами» нового мученика сейчас же завладел Соло­вецкий монастырь, который еще до второй половины XVII в. сохранял свои феодальные вольности.
Став из феодально-удельной московско-дворянскою, церковь не изменила ни в чем своей социальной позиции. По отношению к тяглому люду, находившемуся под нею, она осталась тем же требовательным господином. С этой стороны ее изобличали, не жалея красок, сторон­ники боярской партии, в особенности Максим Грек. Подражая библейским пророкам, Максим влагает в уста господа и богоматери пламенные филиппики про­тив церкви, которая служит богу «красногласным пе­нием, шумом доброгласных колоколов и вонями благо­уханными», облекает бога на иконах в золотые ризы и золотой венец, но все это приносит ему «от неправед­ных и богомерзких лихв, от лихоимания и хищения чу­жих имений», дары эти «смешаны со слезами сирот и бедных вдовиц и кровями убогих». Другой автор, ано­ним, которому принадлежит одно рукописное поуче­ние XVI в., быть может подражая «Похвале Глупо­сти», изображает, как на страшном суде господь «по­велит отлучити митрополиты и епископы, и попы, и игу­мены, и дьяконы, и черниця, и черньца» за то, что они, заблудившись в «гордости и в пиры и в сребролюбии», не научили людей его, и предаст их в «огнь вечный». Со стороны тяглого люда протестов против церковного господства в середине XVI в. еще не слышно, если не считать единичных явлений вроде духовно-анархиче­ской секты беглого холопа Феодосия Косого, белозерского монаха. По учению Косого, вся церковная дог­матика и культ - храмы, иконы, мощи, причастие - дело рук человеческих и не имеет ничего общего с бо­жественным откровением, точно так же как и государ­ственная организация. У христиан не должно быть вла­стей, и не должно им воевать, а вся религия заключа­ется исключительно в любви к ближнему. Эта послед­няя, судя по взглядам Матвея Башкина, находившегося в сношениях с Косым и также осужденного за рацио­налистическую ересь, заключалась в том, чтобы уни­чтожить кабалу: «Мы Христовых рабов у себя держим, а Христос всех братиею нарицает, а у нас-де на иных и кабалы, на иных беглыя, а на иных нарядныя, а на иных полныя, а я-де благодарю бога моего, у меня-де что было кабал полных (Башкин был боярский сын), то-де есми все изодрал, да держу-де, государь, своих добровольно». Эти единичные проявления протеста бы­ли предвестниками великого социально-религиозного кризиса, разразившегося в XVII в., когда после смуты окончательно укрепило свою державу «антихристово» дворянское Московское государство.

РЕФОРМА НИКОНА И НАЧАЛО РАСКОЛА
ЦЕРКОВЬ И ГОСУДАРСТВО В XVII в.


Превращение церкви из орудия господства феодалов в орудие господства дво­рянского государства получило свое завершение в XVII в., когда после смуты дворянство окончательно захватило руководящее положение в Московском госу­дарстве и преобразовало его сообразно со своими ин­тересами. Эта перемена коснулась и церкви. Нет ниче­го более ошибочного, чем взгляд, будто так называе­мый патриарший период в истории русской церкви, совпадающий с XVII в., был эпохой особого могущест­ва и независимости церкви как таковой. Напротив, при­обретя новый, более ослепительный, чем раньше, внеш­ний блеск, церковь в области управления и даже куль­та превратилась, в сущности, в один из московских приказов; если в удельную эпоху князья церкви были действительно владетельными князьями, то теперь да­же сам патриарх вынужден был считаться с директи­вами и постоянным контролем со стороны царя и бояр­ской думы.
Это глубокое изменение в положении церкви имело под собою, конечно, соответствующее экономическое основание. Правда, абсолютные размеры церковных вотчин и численность церковных людей были и в XVII в. весьма внушительны: по приблизительному и скорее преуменьшенному, чем преувеличенному, расчету, пат­риарху, митрополитам и епископам принадлежало в конце XVII в. около 37 000 дворов, в которых числи­лось около 440 000 душ тяглого населения обоего пола, и, кроме того, значительные земли с значительным ко­личеством населения числились за монастырями, не входившими в число специально патриарших и епи­скопских монастырей. Но все же эта хозяйственная база в сравнении с хозяйственной базой дворянского государства представляется значительно более узкой. В то время как поместная система продвинулась на во­сток к Волге и за Волгу, на юг за Оку и на запад к Днепру, а также захватила частью и север, в то время как росли торгово-промышленные города и слободы, непосредственно эксплуатировавшиеся дворянским го­сударством, церковное и монастырское землевладение возрастало очень медленно, скованное ограничениями XVI в. Значительно возросли лишь патриаршие вотчи­ны в первой половине XVII в., но и то вследствие того случайного обстоятельства, что патриарх Филарет, отец царя Михаила, был фактическим царем и не попал фор­мально на царский престол только потому, что его во время Смуты Борис Годунов насильно постриг в монахи. Обрисованное соотношение сил между церковными и дворянскими мирами еще лучше иллюстрируется стати­стическими данными: если считать численность церков­ных людей максимально в 1000 000 душ, то эта цифра будет составлять лишь около 8% к общей численности населения, достигавшей в XVII в., по Милюкову, 12- 13 млн. Вполне естественно, что церковь в дворянском государстве не могла занять командующего положения и вынуждена была делиться с дворянством властью даже в своей собственной области.
Дворянство ревниво следило за церковным хозяйст­вом и продолжало принимать свои меры против его ро­ста. Не довольствуясь теми ограничениями, какие были введены при Грозном, московское правительство про­вело на соборе 1580 г. постановление, согласно которому запрещалось давать монастырям вотчины на помин души и предписывалось вместо этого делать денежные вклады, а также вообще запрещалось церковным лицам и учреждениям покупать и брать в залог земли. Смута парализовала действие этого правила; но в 1649 г. при составлении Уложения оно было восстановлено, рас­ширено и введено в жизнь уже не в виде специфически церковного постановления, а в качестве общегосударст­венного закона. Именно Соборное Уложение постанови­ло (гл. XVII, ст. 42): «Патриарху и митрополитом и ар­хиепископом и епископом, и в монастыри ни у кого родо­вых, и выслуженных и купленных вотчин не покупати, и в заклад не имати, и за собою не держати, и по душам в вечный поминок не имати никоторыми делы; и в по­местном приказе за патриархом и за митрополиты, и архиепископы, и епископы, и за монастыри таких вотчин не записывати; а вотчинником никому вотчин в мона­стыри не давати; а кто и напишет вотчину в монастырь в духовной, и тех вотчин в монастыри по духовным не давати, а дати в монастырь родителем (родственникам) их деньги, чего та вотчина стоит или что умерший вот­чине цену напишет в духовной; а буде кто с сего уло­жения вотчину всю родовую или выслуженную, или купленную продаст или заложит, или по душе отдаст патриарху, или митрополиту, или архиепископу, или епископу, или в которой монастырь, и ту вотчину взяти на государя безденежно и отдать в раздачу челобитчи­ком, кто о той вотчине государю учнет бить челом». Мало этого, то же самое Соборное Уложение произвело даже частичную, но принципиально важную экспроприа­цию, переписав «за государя в тягло и в службы безлетно (бессрочно) и бесповоротно» целый ряд город­ских слобод, принадлежавших боярам, патриарху, епис­копам и монастырям; правда, при этой экспроприации пострадали также и бояре, но львиная доля отобран­ных слобод принадлежала церкви. Наконец, Уложение завершило процесс уничтожения церковной юрисдикции по отношению к церковным людям по гражданским и уголовным делам. До 1649 г. этот процесс выражался в издании так называемых тарханных, или несудимых, грамот, дававшихся по адресу отдельных монастырей и переводивших их людей по всем недуховным делам в сферу подсудности приказа Большого дворца. Соборное Уложение установило в качестве общей меры для всех клириков, не только монастырских, но и всех прочих, одинаковую подсудность со всеми остальными людьми по всем недуховным делам. Эти меры помимо их юри­дического значения наносили также церкви немалый материальный ущерб, лишая ее постоянных и крупных доходов в виде судебных пошлин; они не остались пу­стым звуком, но были подкреплены на следующий год учреждением особого монастырского приказа, который был составлен исключительно из светских людей, дум­ных дворян и дьяков и должен был давать суд по вся­ким гражданским делам на всех иерархов, монастыр­ских властей, священников, церковный причт и на всех вообще церковных людей и крестьян, за исключением патриарших; по уголовным делам все церковные люди, не исключая и патриарших, были объявлены подсудны­ми сыскному и разбойному приказам и воеводам. Не­удивительно, что патриарх Никон называл Уложение 1649 г. «бесовским». Не только он, но и прочие иерархи и монастыри повели против мер Уложения жестокую борьбу, но добились только одной уступки по судебной линии: постановлением собора 1667 г. клирики в собст­венном смысле, священники, монахи и епископы, были освобождены от юрисдикции светских учреждений даже по уголовным делам, а затем и монастырский приказ был упразднен. Но через полвека и эта уступка была отобрана Петром уже без всяких затруднений и преко­словия.
Эта борьба за юрисдикцию была, повторяем, борь­бою прежде всего за доходы, а не за власть, ибо фак­тическое отправление судебных функций в патриаршей и епископских куриях находилось в руках светских чи­новников, контролировавшихся царским правительством. Как мы сейчас увидим, все церковное управление, цер­ковные власти, начиная с патриарха, подчинялись царю. Это признавали и церковные иерархи, одни сочувствен­но, как некий инок Авраамий, писавший царю Алексею, что «вся тягота церковная ныне на твоей вые висит, а на властей ныне ни на которых нечего смотреть, времени служат», другие с досадою, как Никон, писавший кон­стантинопольскому патриарху Дионисию: «Ныне бывает вся царским хотением: егда повелит царь быти собору, тогда бывает, и кого велит избирати и поставити архие­реем, избирают и поставляют, и кого велит судити и обсуждати, и они судят и обсуждают и отлучают». Эта характеристика Никона вполне соответствовала дейст­вительному положению вещей. Все церковные соборы XVI и XVII вв. созывались царскими указами, члены их приглашались лично царскими грамотами, порядок дня определялся царем, и самые проекты докладов и поста­новлений составлялись заранее предсоборными комис­сиями, состоявшими обычно из бояр и думных дворян. На заседаниях соборов всегда присутствовал или царь, или его уполномоченный боярин, который зорко следил за точным выполнением предначертанной программы. Таким образом, как должен был признать даже церков­ный историк Н.Ф. Каптерев, «церковные соборы XVI и XVII столетий не были какими-либо самостоятельными, автономными церковными учреждениями... которые име­ли бы право свободно и самостоятельно постановлять свои решения... (они) были только простыми совеща­тельными учреждениями при особе государя, они были только органами царского законодательства по делам церковным». Если таково было положение соборов, ко­торые по каноническим правилам являются органами верховной власти в церкви, то нечего удивляться, что патриарх и епископы были, по существу, простыми цар­скими чиновниками. Инициатива учреждения патриар­шества исходила от царя. Первый патриарх Иов был предложен на кафедру царем. Собор для приличия пред­ложил царю кроме Иова двух других кандидатов, но царь утвердил Иова. Все следующие патриархи также были «избраны» соборами по указанию царя. Царь при­нимал решение о кандидате, конечно, не один, но по соглашению со своим «преизящным синклитом», т. е. с боярской думой, и соборы считали такой порядок само собою понятным и разумеющимся. Таким же порядком «избирались» на соборах епископы, и уже попросту на­значались царем игумены и даже протопопы. Мало это­го, «избранные» таким образом иерархи должны были управлять при помощи назначенных царем чиновников. Патриаршее управление слагалось из трех приказов: дворового, казенного и судного. Епархиальные епископы имели также нечто вроде дворцового приказа и держа­ли специальных судных бояр. Начальники этих приказов и судные бояре сначала, согласно постановлению Сто­глава, назначались и увольнялись архиереями, но с ведома и согласия царя, который в случае отсутствия у архиерея подходящих кандидатов мог назначать своих кандидатов; но с 1610-1613 гг. было установлено, что патриаршие и епископские бояре, дворецкие и дьяки прямо «даются от государя».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77