- явления одного и того же порядка.
Секта хлыстов, или хлыстовщина, получила это на­звание от ее наблюдателей и врагов; вероятно, слово «хлысты» является искажением слова «христы», так как сектанты, как мы сейчас увидим, считали своих руково­дителей новыми христами. Сами сектанты называли себя людьми божиими, но это название не получило широ­кой известности и распространения. Первое официаль­ное дело о хлыстовщине относится к 1716-1717 гг., но несомненно, что секта появилась много раньше. Уже к этому времени среди хлыстов сложились легенды о нача­ле секты, относившие ее возникновение к XVII в. Когда при царе Алексее упала вера и благочестие на земле и люди стали спорить, как и по каким книгам можно спа­стись, нашлись умные люди, которые заявили, что ника­ких книг не нужно, а надо позвать самого господа бога, чтобы он сам указал путь ко спасению. Стали умные люди кликать:
Господи, господи, явись нам, господи,
В кресте или в образе,
Было бы чему молиться и верить.
Но вместо появления нового бога в виде креста или иконы раздался из-за облаков в ответ голос:
Сойду я к вам, бог, с неба на землю,
Изберу я плоть пречистую и облекусь в нее,
Буду я по плоти человек, а по духу бог.
И вот совершилось неслыханное чудо: в 1645 г. (!) в Стародубской волости, в приходе егорьевском, на гору Городину (в Ковровском уезде Владимирской губернии) сокатил на землю на огненной колеснице окруженный ангелами и архангелами сам господь Саваоф и вселился в пречистую плоть крестьянина Данилы Филипповича. Судя по тому, что этот Данила, как говорят другие хлы­стовские предания, был беглым солдатом из крестьян Юрьевского уезда, начало секты надо в действительно­сти относить не к середине, а к концу XVII в., к петров­ской эпохе. Это подтверждается также легендой о пер­вых шагах Данилы, которая могла возникнуть лишь после Никона. Легенда говорит, что первым делом Да­нила собрал все книги в куль и бросил их в Волгу, зая­вив, что никаких книг, ни старых, ни новых, не нужно, нужна только
Книга золотая,
Книга животная,
Книга голубиная -
Сам сударь дух святой.
Так был установлен основной догмат хлыстовщины. В двенадцати заповедях, которые якобы дал людям Да­нила, тот же догмат формулирован следующим образом: «Аз есмь бог, пророками предсказанный, сошел на землю для спасения душ человеческих: нет другого бога, кроме меня» (1-я заповедь); «нет другого учения, не ищите его» (2-я заповедь) и «святому духу верьте» (12-я заповедь). Другого бога, кроме Саваофа, воплотивше­гося в Даниле, нет, но его сын, Христос, воплощается постоянно. Первый Христос был Иван Суслов, из оброч­ных крестьян Муромского уезда; о нем ходили также многочисленные легенды, перерабатывавшие мотивы из библейской истории рождения Исаака и, конечно, еван­гельской, - у Суслова было и 12 апостолов, и богородица «девица краснолична», он был распят на Красной пло­щади, но воскрес и явился своим последователям в селе Пахре, его второй раз распяли, он опять воскрес и воз­несся на небо. Но о Суслове мы имеем также сведения и чисто исторического характера. О нем упоминает в своем «Розыске о брынской вере» Дмитрий Ростовский. По словам Дмитрия, Суслов называл себя Христом, имел «корабль» (хлыстовскую общину) в селе Павлово-Перевозе на Оке в 60 верстах от Нижнего и оттуда ездил для проповеди вниз по Оке и по Волге. Судя по следствен­ному делу 1733 г., Суслов в первых годах XVIII в. жил также в Москве, имел торговлю в Масляном ряду и уст­раивал в своем доме хлыстовские радения. За Сусло­вым явился, как говорит хлыстовская легенда, второй Христос, Прокопий Лупкин, а за Лупкиным - множество других.
Со времени Лупкина история секты выходит из об­ласти исключительно хлыстовской традиции и освеща­ется уже документальными данными. Лупкин был аре­стован по первому делу о хлыстах, возникшему в 1716- 1717 гг.; из дела видно, что этот Христос был из стрель­цов, был сослан после бунта 1689 г. в Нижний, стал зани­маться торговлей, затем, по-видимому, переехал под Углич и там в монастырской деревне Харитоново держал «корабль», к которому принадлежали 21 человек монас­тырских крестьян, арестованных вместе с Лупкиным. В 1725 г. официально доносили о появлении на Дону Христа Агафона, из казаков, с 12 апостолами и богома­терью. В 1732-1733 гг. в Москве по доносу разбойника Караулова возникло и разбиралось большое дело о хлыс­тах, по которому привлекались «разных чинов люди», в том числе несколько монахов и монахинь московских монастырей, три московских купца и несколько десятков крестьян, из коих часть монастырских; по этому делу трое обвиняемых было казнено и 116 человек были биты кнутом и сосланы в Сибирь и в отдаленные монастыри. Однако эта репрессия не остановила развития секты, и в 1745 г. по доносу сыщика Ваньки Каина возникло в Москве новое огромное дело о хлыстах, тянувшееся до 1752 г. Следствие открыло ряд хлыстовских общин не только в Москве, но и в Петербурге, в Ярославской, Вла­димирской, Костромской, Нижегородской, Тамбовской, Пензенской, Тверской и Вологодской губерниях. Было привлечено 416 человек, в числе которых 68 монахов и монахинь, 7 беглых клириков, 17 мещан и купцов, 284 кре­стьянина, из них 135 монастырских, 75 дворцовых, 74 по­мещичьих, один дворянин - капитан Смурыгин - и 33 лица неизвестного звания и местности. В качестве «главного начальника ереси» привлекался московский купец Сапожников, а в качестве Христа фигурировал юродивый проходимец Андрей (Андреян) Петров. Дело закончилось также суровыми репрессиями, хотя казнен никто не был, 62 «учителя и пророка», в том числе 28 женщин, были наказаны кнутом и сосланы на при­нудительные работы, монахов и монахинь разослали по дальним монастырям, а крестьяне частью были биты кнутом и также сосланы на принудительные работы, ча­стью были отданы в солдаты и матросы; 47 человек были отпущены на свободу без наказания. Со времени Пет­ра III и Екатерины II преследования хлыстов прекраща­ются, и секте была предоставлена относительная свобода.
Как видно из этих данных, социальная база хлыстов­щины почти с самого возникновения секты была неодно­родна. Возникнув в крестьянской среде, секта очень быстро проникает в города, хотя, как показывают стати­стические данные по делу 1745-1752 гг., главным ее средоточием все же остается деревня. Москва дала всего 140 обвиняемых из 416, а из других городов всех вместе не более 10. В города секта проникла через оброчных крестьян - уже Суслов был, как мы видели, московским лавочником из оброчных крестьян; с другой стороны, те же крестьяне, но уже дворовые, из монастырских слу­жителей (25 человек по делу 1745-1752 гг.), разносили секту по монастырским деревням, и отсюда - преобла­дание в числе крестьянских последователей секты именно монастырских крестьян (по делу 1745-1752 гг. - 135 че­ловек из 284, т. е. около 47%). Если вполне понятно про­никновение секты в среду городских лавочников и ремес­ленников, то не так ясно, каким образом она заразила монастыри. Вероятнее всего, здесь играли роль два об­стоятельства. Монастыри в XVIII в., и особенно в первой его половине, были пристанищем всякого рода «бывших» людей, которые на 90% были так или иначе в своем прошлом связаны с крестьянством. Это одна сторона дела. Другая заключается в том, что секта распростра­нилась почти исключительно среди монахинь - из 68 мо­нашествующих, привлеченных по делу 1745-1752 гг., монахов было только 6, а все прочие были монахини и послушницы, причем два московских женских монастыря, Ивановский и Варсонофьевский, оказались целиком при­мкнувшими к секте во главе с игуменьями. Ниже мы увидим, что некоторые специфические черты хлыстовской обрядности отвечали именно психопатическим настрое­ниям женской части монашества, и тут лежит второй момент, объясняющий проникновение секты в монастыри. Что касается крестьянской части сектантов, то и она была неоднородна. Рядом с подлинным земледельческим кре­стьянством, которое, как мы знаем, именно в монастыр­ских деревнях было особенно задавлено и забито, мы встречаем и более зажиточных дворцовых крестьян, и крестьян таких сел, как Павлово и Ворсма Нижегород­ской губернии, где уже в XVIII в. существовала кустар­ная металлическая промышленность, встречаем также московских дворовых людей не только монастырских, но и помещичьих - челядь княгини Черкасской почти по­головно принадлежала к «кораблю» Андреяна Петрова. Пестрота составных элементов хлыстовщины отрази­лась самым ярким образом на идеологии секты. Возник­нув в крестьянской среде, идеология хлыстовщины сохра­нила в качестве основного тона крестьянский колорит, в особенности в области верований, не шедших далее примитивных воззрений крестьянской религии; но хлыс­товская легенда и мораль подверглись в городской среде соответствующей обработке и приобрели черты двойст­венности. Также и практика - обрядовая и организаци­онная сторона - в городских общинах окрашена некото­рыми специфическими чертами, отражающими те запро­сы, с которыми подходил к ним крепостной крестьянин, с одной стороны, и начинающий капиталист, с другой сто­роны. Эта пестрота и двойственность постоянно будут встречаться нам при анализе идеологии и практики хлы­стовщины.
Новое откровение, которого искала хлыстовщина, яв­ляется вполне твердым лишь в 12 заповедях Данилы, в которых содержатся практические правила элементар­ной морали, вроде запрещения кражи, блуда, пьянства, и предписания о дружбе, гостеприимстве и молитве. Ха­рактерно, что все это типичные требования бюргерской морали, в особенности запрещение кражи, блуда и пьян­ства и требование гостеприимства. Барщинному крестья­нину, находившемуся на положении раба, они чужды и не нужны, но на их соблюдении строил успех своего накопления оброчный крестьянин в городе. Начинающий капиталист всегда строг в требованиях для других и сни­сходителен к себе; поэтому он всегда за твердые правила, подкрепляемые угрозами там, где это нужно; и мы ви­дим, что за нарушение заповеди о запрещении воровства хлыстовская мораль грозит самыми страшными карами на том свете. Остальное содержание хлыстовского откро­вения, касающееся области верований, было текучим и по своим основным чертам было сходным с анимистиче­ской крестьянской идеологией; влияние города лишь изредка проскальзывает в отдельных нотках. Текучесть откровения определялась тем способом, посредством ко­торого хлысты его получали. Откровение дается «духом», которому надо верить; «дух» сходит на сектантов во время их радений, открывает им истину и дает блажен­ство. Однако содержание этой области откровения, не­смотря на его текучесть, окрашено некоторыми неизме­няемыми тонами, восходящими, очевидно, к самым пер­вым моментам возникновения секты и ставшими чем-то вроде традиционных границ, поставленных хлыстовскому мифотворчеству крестьянским миросозерцанием, в кото­ром анимистическая мифология переплеталась с элемен­тами христианской мифологии, поскольку эта последняя была знакома крестьянству из христианского богослуже­ния. Только откровение о будущем, хлыстовская эсхато­логия, до известной степени выходит из этих традицион­ных рамок, раскрывая мечты хлыста о той воле, которая сейчас казалась ему лишь схваченной, но еще не пой­манной окончательно птицей.
Хлыстовский миф прежде всего останавливается на характеристике «духа». «Дух» хлыстов - это старое сла­вянское «красное солнышко», которое обогреет их, изму­ченных морозами, «сирот бедных». В других хлыстов­ских песнях дух изображается или в виде молодца, раз­гуливающего по саду с гусельками, или сокола ясного, или соловья, поющего в сердце у батюшки. Саваоф и Христос, правда, снабжаются всеми атрибутами боже­ства - и всеведением, и всемогуществом, и милосерди­ем; они окружены ангелами, архангелами, херувимами и серафимами. Но в то же время, изображая величие своих божеств, хлысты не могли отрешиться от представления о своих земных царях и богах: на седьмом небе у Сава­офа дворец, в нем он «ликует»; в кабинете (!) его «ангелы трепещут, его на престоле они всегда тешут»; Христос - царский сын в смарагдовой короне, полковник полковой; на седьмом небе у него тоже «грады, зелены сады, тро­ны, дворец, золотой престол» и... канцелярия, где ангелы записывают имена сектантов в книгу животную; богоро­дица - царица-матушка, у нее на небе терем и служат ей, как барыне-помещице, девушки, целые полки деви­ческие, которые ходят по зеленому саду, рвут яблоки, кладут их на золотое блюдо и подносят их царице-ма­тушке. С другой стороны, богородица отождествляется с «матерью святой землей», насыщающей людей своими дарами.
Рядом с этим бог изображается в песнях и в таком виде, что его не отличишь от простого мужика. Бог сам варит «пиво» для хлыстовских радений, а богородица и дух помогают:
Аи, кто пиво варил?
Аи, кто затирал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77