Христос - Савицкий начнет войну со всеми царями земными и победит их, а тех, кто после победы не уверует в него и не будет поклоняться ему, он отдаст на муки вечные; с верными же он будет царствовать над всей вселенной, сам будет царем, а бу­дущая жена его, Домна (дочь какого-то священника), будет царицей небесной. Это возрождение эсхатологии совпало с оживлением эсхатологических чаяний вообще в России, оживлением, которым характеризуется конец александровской эпохи и николаевская эпоха - время, особенно тяжкое для крестьянства. Ниже мы еще неод­нократно встретимся с этим явлением. Несмотря на мас­су сторонников, которых приобрел себе Савицкий даже среди подольских евреев, судьба его не принесла ему же­ланной славы; он исчез, не оставив о своем конце ника­ких следов.
Наиболее оригинальным и ловким Христом XIX в. был, несомненно, в 40-х годах Радаев из Арзамасского «корабля» Нижегородской губернии. Это был человек, стоявший головою выше всех других Христов; он был не полуграмотным галлюцинатом, но начитанным и образо­ванным для своей среды человеком. Он хорошо знал пи­сание и некоторых отцов церкви, был знаком с учением мистиков тогдашней эпохи и первый попытался дать тео­ретическое обоснование хлыстовской доктрине о духе и духовном откровении в полемической переписке со свя­щенником Минервиным и в догматических сочинениях; был, следовательно, первым богословом хлыстовской сек­ты. Самая характерная черта в учении Радаева заклю­чается в том, что он отодвигает на второй план коллек­тивные способы получения откровения, какими были ра­дения, и выдвигает в противовес этому индивидуальную работу хлыста над собою. Дух, по учению Радаева, схо­дит не на всякого хлыста, но только на такого, который таинственно умер и затем таинственно воскрес. Таинст­венная смерть - это не обыкновенная смерть, которую Радаев называет «смертью о Адаме» и считает следстви­ем прародительского греха; мертвые о Адаме не воскреснут, они отходят в землю, из которой взяты; таинственная смерть есть состояние бесстрастия и святости. Она дости­гается, во-первых, постоянным «воплением» молитвы «господи Иисусе Христе, помилуй мя грешного»: «Край­не сказати, как дышиши всего во всякое время, вопи сию молитву, и будет душа твоя равноангельна, ибо тогда сойдет для беседы с молящимися в его душу сам Иисус Христос, освятит сердце и сделает его неприкосновенным для всякой нечистоты»; «Сей молитвой ум херувимский получиши... аки бритвей острой из ума все помыслы исчйстиши... благодать святого духа получиши... дел гре­ховных, слов, помыслов освободишися, в конце открове­ний дивных сподобишися и бога в сердце своем увидиши». Этот первый способ магического характера был, од­нако, доступен для всех; и Радаев спешит оговориться, что хотя через молитву Иисусову человек может таин­ственно умереть и таинственно воскреснуть, но это еще не окончательная духовная смерть, а лишь временная. Совершенная, подлинная таинственная смерть, «смерть о Христе», заключается в полном самоотвержении и в пол­ном отречении от всего земного и небесного. «Кто хощет истинно, свято пожити, - проповедовал Радаев,- тому должно забыть о себе и отнюдь ничего не бояться, крайнее беспопечение имети во всем, единой воли божией желати, в каком бы виде она на тебя ни исполнилась, покоем ли, великим ли страданием. Крайнее отвержение сие есть: обнажиться мне должно всего товарного, земного и обнажиться богатства, славы, честей и прочего - всего земного, естественного, обнажиться разума, памяти, же­лания, воли, приобретенного просвещения, всей собствен­ности своей, всего самолюбия; добродетельных упражне­ний обнажиться, всех уставов и правил, но только следо­вать вождению духа святого». Когда «отвернувшийся себя» этим образом человек «почувствует в себе дух бо­жий, он не подлежит греху, он безгрешен, ему не нужно исполнять заповедки, обязательные для других, ибо пра­веднику закон не лежит».
Таким образом, по существу, весь этот проникнутый якобы превыспренним мистицизмом «путь смерти и воск-кресения во Христе» был не чем иным, как оправданием самого крайнего индивидуализма, доходящего до эго­центризма, дозволенного и даже рекомендуемого «Христам» и «пророкам». Практическое применение нового учения самим Радаевым свелось к самой беззастенчивой эксплуатации им в свою пользу не только материальных средств хлыстов, но также и их жен и дочерей. В пророке и в Христе - все от духа; поэтому рядовой хлыст должен беспрекословно исполнять все требования «духовно воск­ресшего»: «иди с ним, куда он пошлет, и велит что сде­лать, делай без размышления; что потребует от твоей собственности - без сожаления подавай»... «У мужа бе­рут жену, а мужа сводят с другой, если захочет лишить целомудрия девушку или чести вдову, - и это от духа»: беречь в этом случае целомудрие есть «крайнее безумие», напротив, избраннице «воскресшего» надо «волю давать духу действовати, - лучше дух сделает что самое негод­ное, нежели мы самое хорошее... С которой, по-видимо­му, я хуже поступлю, та лучше устоит, потому что я за нее бога молити буду»; те, кто себя бережет, хотят быть умнее бога и делают «убыток душам своим». По-видимо­му, Радаев умел действовать на своих последователей и последовательниц внушением, но он не брезговал и шар­латанством, похваляясь своим якобы пророческим даром и даром исцеления. В Арзамасской общине он был ца­рем и богом; «царствование» его окончилось отдачей его под суд, причем следствие установило, что он жил одно­временно с 13 женщинами. В 1856 г. следствие о Радаеве закончилось заключением его в тюрьму, а затем и ссыл­кой, в которой он и умер.
После Радаева, в 60-х годах XIX в., для хлыстовщины наступил поворотный пункт. Эмансипация выдвинула но­вые задачи и новые идеи, и для старых форм сектантства почва стала уже неблагодарной. Поэтому хлыстовщина быстро теряет прежнее значение. Многие «корабли» на юге перешли в молоканство; секта раздробилась на мно­жество разновидностей (скакуны, прыгуны, купидоны и др.), ставших уделом не широкой народной массы, как это было в XVIII в., но узких кружков экзальтированных людей, склонных к мистицизму и самобичеванию. Сохра­нившие свое прежнее название хлыстовские организации держались в 90-х годах XIX в. и в начале XX в. преиму­щественно в Тамбовской и Саратовской губерниях и на Северном Кавказе. Все это были уже типично кулацкие организации; кормщиками «кораблей», как и раньше, яв­ляются хозяева, участниками - их родные и батраки. Центр тяжести сохраняется в радениях, но, следуя заве­там Копылова, хлысты не брезговали и Библией; в ряде «кораблей» дозволили и брак. В этой видоизмененной форме хлыстовщина окончательно стала орудием эксплу­атации, пошла по тому пути, какой неминуемо должен был стать ее уделом при ее пассивном характере. С са­мого начала она звала не к борьбе со злом, а к уходу от зла в область самозабвения и самогипноза; тем самым она заставляла рядового и мелкого крестьянина, попадав­шего в ее сети, складывать руки перед лицом беззастен­чивой эксплуатации, было ли это в деревне или в городе. Хлыстовщина, подобно эсхатологической реформации, вполне оправдывала ожидание тех политиков и религи­озных мыслителей, которые ценят религию постольку, поскольку она дает бедным небо, а богатым - землю, манит призраками блаженства тех, кто живет без забот и осыпан благами, строит обездоленным воздушные зам­ки, а счастливым - замки из мрамора.
ДУХОБОРЧЕСТВО И МОЛОКАНСТВО
К последней четверти XVII в. относится начало двух других крупных течений сектантства, возникших в кре­стьянской среде, - духоборчества и молоканства. Подоб­но хлыстовщине, эти секты также очень рано расшири­ли свою базу за пределы чисто крестьянской среды; но в отличие от хлыстовщины эти секты имели весьма актив­ный характер. Они не складывали рук перед тяжелой действительностью и пытались ее перестроить, по край­ней мере для себя, стремясь возродить «божию правду», извращенную в мире. В этом отношении духоборцы и мо­локане аналогичны немецким полукоммунистическим сек­там XIV-XVI вв. и английским левеллерам и копате­лям XVII в.
Секты «духовных христиан», как называли себя и те и другие, сформировались в последней четверти XVIII в. Духоборцы появились в Екатеринославской губернии, среди казачьего населения, которое в царствование Ека­терины было до крайности стеснено и разорено раздача­ми украинских казачьих земель помещикам; молокане одновременно с ними дали о себе знать в Тамбовской гу­бернии - отчасти среди крестьян, отчасти среди мелкого городского мещанства и ремесленничества. Между той и другой сектой много общего, и вначале власти духовные и светские их путали; однако между ними есть и разли­чия, которые объясняются не совсем одинаковым соци­альным составом и различными условиями их быта.
Секты молокан (так последних прозвали впоследст­вии православные за то, что сектанты пили в пост мо­локо) и духоборцев упираются в своих истоках в хлы­стовскую эсхатологию XVIII в. Историю их происхожде­ния мы можем проследить до 50-х годов XVIII в. В это время в селе Никольском Екатеринославского уезда су­ществовала община «духовных христиан», отделившая­ся, по-видимому, от общины «людей божиих», т. е. хлы­стов; разделяя в основном идеологию последних, руково­дитель новой общины Силуан Колесников отменил среди своих последователей обряд экстатических радений. По­следователи Колесникова приняли название духоборцев, которое и удержалось окончательно за сектой. Но Колес­ников, по взглядам духоборцев, был не основателем их секты, а только предтечей. Подлинным основоположни­ком секты духоборцы считают Иллариона Побирохина, крупного скупщика шерсти из тамбовских однодворцев, пользовавшегося своими разъездами по торговым делам также для пропаганды своего религиозного учения. Побирохин приобрел много последователей среди одно­дворцев, крестьян и мелких купцов и организовывал «тело христово», т. е. новые общины; окрыленный успе­хом, он в 80-х годах XVIII в. объявил себя Христом и выбрал из числа своих последователей 12 «апостолов», составивших с ним во главе совет, управлявший всеми духоборческими общинами. В этот период тамбовские духоборцы разделяли эсхатологические ожидания хлы­стовщины; Побирохин был популярен и среди тамбовских хлыстов, считавших его за ожидаемого мессию. Карьера Побирохина кончилась тем, что он со своими «апостола­ми» торжественно вступил в Тамбов, объявляя, что идет судить вселенную, но был арестован и сослан в Сибирь. После неудачи мессианического выступления Побирохи­на его тамбовские последователи были вновь объединены проповедью крестьянина Савелия Капустина, отставного капрала. Из какой местности и из каких крестьян он происходил, до сих пор неизвестно; появился он в Там­бовской губернии (в селе Сысоеве или Рыбном Моршанского уезда) около 1790 г., побывав, по-видимому, ранее в Екатеринославской губернии; во всяком случае, с екатеринославскими духоборцами у него уже были тесные связи. Капустин также выдавал себя за Христа и импо­нировал своей начитанностью в Библии, которую знал чуть ли не наизусть, а также уменьем вести религиоз­ные диспуты. В учении Капустина эсхатологические тен­денции отступили уже на второй план и выдвинулись положения, исходящие из необходимости прочного уст­роения жизни в этом мире на новых началах. Таким обра­зом, тамбовское хлыстовство соединилось с новыми эле­ментами, заимствованными из доктрины екатеринославских духоборцев. Духоборческое учение со времени Побирохина и Капустина стало быстро распространяться; его апостолами были преимущественно занимавшиеся разъездной торговлей крестьяне и однодворцы. Одновре­менно образовалась и секта молокан. Ее пропагандистом был в Тамбове зять Побирохина Семен Уклеин, разошед­шийся с тестем в вопросе о последнем суде. Последова­тели Уклеина, которым дали прозвание «молокане», вы­работали доктрину и организацию, во многом сходные с духоборческой.
Эти фактические обстоятельства возникновения духо­борчества и молоканства показывают, что обе секты пер­воначально были разновидностями хлыстовщины и со стороны социальной базы, и со стороны организационной. Но линия раскола с хлыстовщиной прошла тут в иной плоскости, чем у скопцов: апостолы «духовных христиан» отвергли всю экстатическую практику и тем самым под­черкнули, что их задача не мирное житие и тихая экс­плуатация, а наступление и борьба. Эта новая черта ска­зывается уже в названии «духоборцы» - борцы за «духа»: хлысты прибегали к магии, чтобы временно при­влечь в себя «духа», а духоборцы хотели каким-то обра­зом бороться за создание постоянного «царства духа». Что это царство облеклось в конце концов в совершенно материальные формы, конечно, не может быть ни неожи­данным, ни удивительным; но зато история обеих сект изобилует динамикой и полна драматических моментов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77