Эти новые общегосударственные святые были присоединены к четырем прежним московским «чудотворцам» - митро­политам Петру, Алексею и Ионе и основателю Троицкой лавры Сергию. До конца XVI в. были канонизированы еще 25 святых, также почти исключительно из клириков, в том числе Иосиф Волоцкий. Таким образом, новый об­щерусский пантеон составился из «молитвенников» во главе с московскими «молитвенниками». Удельные кня­зья, как и следовало ожидать, были лишены не только земных, но и небесных престолов. Союз государства и церкви был демонстрирован этой канонизацией самым ярким образом. Вместе с тем московская церковь, кото­рая в XVI в. стала считать себя преемницей византий­ского православия, с гордостью могла заявить, что не уступает в «славе» своей греческой предшественнице.
Централизация церковного управления была также уже завершенной в эпоху соборов середины XVI в. Са­мый факт функционирования соборов для разрешения общецерковных дел является ярким свидетельством про­исшедшей перемены. Но мы жестоко ошиблись бы, если бы в соборном начале стали искать сущности новой церковной организации. Напротив, соборы были лишь шир­мой, которой прикрывалось установление в церкви еди­ноначалия, и притом единоначалия московского госу­даря. Оно сложилось постепенно в течение XV и нача­ла XVI в.
В процессе его образования обе стороны - и новое дворянское государство, и капиталистическая церковь - шли навстречу друг другу, видели друг в друге естественных союзников.
Мы уже упоминали, что поворотным пунктом про­цесса была борьба за церковное землевладение. Но если бы этой борьбы не было, если бы дворянское госу­дарство сразу ухватилось за боярские земли, все же сращение дворянского государства и церкви неминуе­мо должно было бы произойти. Мы уже не раз подчер­кивали, что церковные учреждения в XV-XVI вв. ста­ли крупными коммерческими предприятиями. На цер­ковных землях крепостной труд, источник товарной сельскохозяйственной продукции, стал применяться на полтора века раньше, чем на помещичьих землях, ко­торые к тому же были мельче церковных. Северные монастыри торговали кроме хлеба также пушным и рыбным товаром и солью. В торговле последней Соло­вецкий и Кирилло-Белозерский монастыри занимали командующее положение на рынке. Ростовщические операции монастырей и церквей также обнаруживают быстрый рост (например, в числе пяти кредиторов верейского князя Михаила, умершего в 1486 г., четыре самых крупных были монастыри и монахи). Совершен­но ясно, что церковные миры силою хозяйственного развития толкались к объединению, что та же сила за­ставляла их быть сторонниками сильной центральной власти. Если прежде господствовала теория, что, если не будет в монастырях постриженников из бояр и кня­зей - не будет и монастырей, то теперь на смену ей властно стучалась другая. Князья и бояре исчезали, но база была уже не в них, а в крепостном труде кресть­ян, которых нужно было держать в повиновении, в го­родских рынках, где можно было спокойно и безопасно реализовать товар, и в суде и расправе, при помощи которых можно было защищать имущественные интересы и губить противников. Смуты, затевавшиеся боя­рами, были церкви только вредны. Напротив, насади­тель тишины и порядка - московский князь был же­ланным и дорогим попечителем и другом. И, как мы уже говорили, Иосиф Волоцкий первый со свойствен­ной ему прямотой формулировал новую теорию об ос­новании, на котором зиждется церковь, - это самодер­жец и государь всея Руси, наместник самого бога, под судом, властью и попечением которого находится вся русская земля, включая и «церковное и монастырское». Тут еще нет и в помине тех теократических тенденций, которые возникли в XVII в. и выразились в формуле «священство выше царства». Напротив, в периоде пер­воначального накопления церковь не занимается таки­ми спекуляциями и не спорит о сравнительном досто­инстве великокняжеской и митрополичьей власти. В эту эпоху ее интересы совпадают с интересами дворян­ского государства, и московский владыка охотно ста­новится лишь великокняжеским министром по церков­ным делам.
Формальное провозглашение главенства московско­го государя в церкви произошло в связи с разрывом зависимости московской церкви от константинополь­ского патриарха. Пока существовали удельные княже­ства, а Москва была еще слабым подростком, эту зави­симость московские князья терпели молча. Но в конце XIV в. их терпению пришел конец. Трения стали уве­личиваться все больше и больше, возникая по самому важному для Москвы вопросу - о кандидатах на мит­рополичий престол. Патриарх не всегда соглашался с княжеским кандидатом, иногда назначал своего еще при жизни правящего митрополита, как было, напри­мер, при жизни Алексея, когда за взятку будущим мит­рополитом был назначен из Константинополя болгарин Киприан. А так как в патриаршей курии искатели епи­скопских должностей расценивались прежде всего по количеству золота, какое они могли дать, то константи­нопольские кандидаты сплошь и рядом оказывались проходимцами. Бывало так, что уже назначенный кан­дидат сейчас же сменялся, так как являлся другой, да­вавший больше, и при Дмитрии Донском таким спосо­бом на московскую митрополию были назначены один за другим четыре митрополита, которые спорили друг с другом за власть и в Москве и в Константинополе. Это «четверовластие» продолжалось целых 10 лет - с 1379 по 1389 г. Мало этого, за богослужением прихо­дилось поминать на первом месте не только патриарха, но и византийского кесаря. Когда в Москве вздумали это отменить, то патриарх Антоний прислал князю грозное протестующее послание. Неудивительно, что московский князь искал случая избавиться от визан­тийской зависимости и находил в этом вопросе полное сочувствие у митрополита и епископов, которые были бы также рады избавиться от необходимости напол­нять своими деньгами бездонные карманы константи­нопольских ряс.
По-видимому, предстоявшая в 30-х годах XV в. уния с Римом расценивалась в Москве как путь к осво­бождению от константинопольской опеки. По крайней мере, митрополит Исидор, сторонник унии, был снача­ла в чести и любви у Василия II и отправился во Фло­ренцию с большой помпой, снабженный целым обозом дорогих товаров и в сопровождении княжеского посла. Только тогда, когда Исидор, вернувшись «легатом от ребра св. Петра», огласил папскую грамоту, в которой князь приглашался быть Исидору «помощником усерд­но всею мышцею» за скромную награду в виде «пап­ского благословения и хвалы и славы от людей», кня­жеское благоволение сменилось гневом. Исидор был объявлен «неистовым» и «дерзновенным» еретиком, был смещен и спасся только бегством в Литву. Князь хотел обратного - чтобы митрополит был ему помощ­ником. Путь к достижению этой цели оказался иду­щим все же через унию. Она на поверку оказалась ере­тическим делом, но ее принял константинопольский патриарх, и тут-то и открылась для Москвы желанная лазейка. В Москве стали говорить, что «по дьявольско­му навождению во Царском граде стало в царях и пат­риаршестве раздвоение и размышление... насилование от турок и латыни... отступление и еже от веры с нами разделение... иномудрствование и приближение к латинам». И Василий пишет письмо патриарху, в кото­ром, деликатно умалчивая о сомнениях по части чисто­ты византийской веры, просит ввиду «далечного и не­проходного путешествия», «нахождения безбожных агарян» и «нестроения и мятежей» в соседних с Кон­стантинополем землях разрешить «свободно нам сотворити в нашей земле поставление митрополита». Ответа не было, потому ли, что письмо не дошло, или потому, что ответ не дошел, но князь в ответе и не нуждался. Отправив письмо, он прямо обратился к епископам с просьбой «смотрити в божественные правила, достоит ли митрополита поставити в своей земле». Епископы, конечно, не замедлили ответом «достоит». Тогда, гово­рит летопись, князь, «сие слышав, вскоре избрав на митрополию Иону, епископа рязанского, повелевает сшедшемуся собору поставить Иону на митрополию». На соборе (1448 г.) оказались законники, епископ боровский Пафнутий и боярин Василий Кутузов, которые нашли, что без разрешения патриарха избирать митро­полита нельзя. Василий посмотрел на это как на кра­молу и заключил обоих «в оковы». Иона был избран и в разосланной им грамоте, не обинуясь, написал, что был поставлен по божественным правилам, по «рассуж­дению святительскому и по воле великого государя, ве­ликого князя Василия Васильевича». Через десять лет, когда Иона был болен и опасались его смерти, новый порядок был закреплен соборной клятвой епископов, созванных князем на собор 1459 г.: «Обещание пред богом дахом,- гласит постановление собора,- что нам быти неотступными от святые церкви зборныя московския святыя богородицы, от нашего господина и отца Ионы, митрополита всея Руси, и от того, кто по его отшествию к богу поставлен будет по избранию святого духа и по святым правилам святых апостолов и по по­велению господина нашего великого князя Василия Ва­сильевича». С тех пор московские митрополиты ставят­ся в Москве, без всякого участия патриарха, из канди­датов князя; московская церковь становится автокефальною. Максим Грек 75 лет спустя считал этот по­рядок незаконным - делается так «самочинно и по гордости». Однако в 1589 г. это самочиние пришлось признать и констатировать патриарху, который лично приехал в Москву, чтобы посвятить первого московско­го патриарха, и дал таким образом запоздалый ответ на письмо Василия II.
Московская церковь стала национальной, со своим независимым от греков главою, со своими святыми, со своим культом, значительно отличавшимся от грече­ского, даже со своей догматикой, установленной на Стоглавом соборе. О последнем мы говорили уже в предшествующей главе, к ней и к особенностям культа мы подробно вернемся в следующей главе. В заключе­ние отметим только, что Иона, подобно Алексею и Сер­гию, верно служил московскому князю и преследовал всеми мерами церковной репрессии крамольных кня­зей и бояр, анафемствовал их и требовал от епархи­альных епископов строгого проведения анафемы, и только новгородский владыка Евфимий отказался при­менить репрессии против крамольного и отлученного от церкви Шемяки, скрывшегося в Новгороде. Дело было еще до подчинения Новгорода, и с Евфимием Иона ни­чего не мог поделать; несомненно, что этот инцидент оказал свое влияние на политику Москвы по отноше­нию к Новгороду. Примеру Ионы подражали и следу­ющие митрополиты, особенно осифляне Даниил и Макарий. Только митрополит Варлаам попытался было перечить Василию III, но сейчас же поплатился саном и был заточен в монастырь. Став отделением велико­княжеской политической охранки, централизованная церковь охотно шла на поводу у московского государя и в чисто церковных вопросах. Не только канонизация святых, но и упорядочение церковного быта, культа и вероучения проводилось по директивам государя. Так, Стоглавый собор рассматривает вопросы, поставлен­ные царем, и выносит по ним свои постановления. Со­юз государства и церкви стал на весь XVI в. определя­ющим фактором московской политики.
Опальное боярство тщетно боролось с этим неиз­бежным ходом вещей. После собора 1504 г., как мы ви­дели, оно выставило незаурядную силу, князя Вассиана Патрикеева, который успел приобрести влияние на Василия III. Но против Вассиана, как впоследствии против Артемия, имевшего влияние на Грозного, было выдвинуто старое оружие - обвинение в ереси. Сна­чала «ересь» нашли в заволжских скитах, где у двух монахов оказались неизвестно какие «жидовския» кни­ги, потом на скамью подсудимых попал и сам Вассиаг. Его резкие, невоздержанные речи, задевавшие не толь­ко права монастырей на вотчиновладение, но и лично князей церкви («им надобе пиры и села, и скакати, и смеяти с воры»), дали обильный материал для обвине­ний: он-де чудотворцев, владевших селами, называл смутотворцами, не верил в новых святых и подделывал Кормчую. Вассиан был осужден, и с ним погиб послед­ний церковный противник осифлян, стоявший еще, на почве борьбы против вотчиновладения. Дело явно шло к окончательной ликвидации старого боярства и к оп­ричнине, и апокрифическая «Беседа Валаамских чудо­творцев», вышедшая из боярских кругов в 50-х годах XVI в., говорит уже доводами Курбского. Иноки - не­погребенные мертвецы, их дело молиться «в смирен­ном образе» за царя и великих князей; если иноки ста­ли советниками царя, стали частью московской госу­дарственной машины, то это им только «душевредство и бесконечная погибель». Царю надлежит «царство держати» с князьями и боярами, а не с иноками. Отве­том на это был террор Грозного, одной из первых жертв которого был, между прочим, митрополит Фи­липп, попавший в Москву из настоятелей Соловецкого монастыря. Происходя из старого боярского рода Ко­лычевых, Филипп резко и публично попробовал высту­пить против опричнины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77