Был дан ход доносам. Начали с обысков, чтобы найти подземные тайники и ходы, где, по слухам, монахи прятали беглых и хранили свои «сокро­вища». Когда обыски не дали желаемых результатов, бы­ло решено действовать административными мерами: мо­настыри закрыть, монахов разослать, земли взять в удельное ведомство; но ежели местные жители «будут просить» оставить монастыри и заявят одновременно о желании «иметь церковь единоверческую», то оставить монастыри, составив для них штаты, и подчинить их са­ратовскому архиерею. Добровольно в 1827 г. согласился принять единоверие только Нижне-Воскресенский мона­стырь; остальные упорствовали, и их «обращение» затя­нулось до 1841 г. «Обращение» особенно драматически произошло в Средне-Воскресенском монастыре, где оно производилось насильственным образом, при помощи ка­зацкой команды, действовавшей нагайками, и пожарных, обливавших из шланга водой толпу, скопившуюся перед монастырем; дело было в начале марта, на морозе, вода мерзла, и более тысячи человек были связаны полуза­мерзшими. Указывая на эту груду полумертвых тел, будущую единоверческую паству, губернатор весело предложил приехавшим с ним саратовским священникам: «Ну, господа отцы, извольте подбирать, что видите». «Отцы» охотно подобрали; напрасны были жалобы сара­товских тузов, ссылавшихся на высочайшие повеления Екатерины II и Александра I, узаконявшие существова­ние монастырей и укреплявшие за ними в собственность земли. Надежды на то, что правительство, которому ста­рообрядцы всегда подчинялись и за которое всегда моли­лись как за первого хранителя священной собственности, услышит их, самоутешения, что все происходящее есть только произвол местных властей, оказались тщетными, и «солнце православия зашло на Иргизе». Часть иргиз­ских старообрядцев принуждена была перейти в единове­рие, но таких было немного. Огромное большинство крестьянской и мелкой мещанской старообрядческой массы на Иргизе, лишенное своих руководителей и отре­занное от московского центра, сразу ударилось в эсхато­логию. Вынырнули старые представления об антихристе и конце света. Антихристом был провозглашен Николай I, правительство которого к тому же только что (в 1838 г.) распорядилось об отобрании детей у раскольников и кре­щении их по православному обряду, а конец света был предсказан на пасху 1842 г., голодного года, года холеры и полного затмения луны. Когда ожидания конца света не оправдались, иргизские старообрядцы постепенно долж­ны были выработать формы культа, аналогичные кресть­янским беспоповщинским культам. Часть иргизцев стала добычей бегунов и других сектантов. «Солнце правосла­вия» на Иргизе затмилось «богопротивными ересями».
Пораженное в самое сердце, Рогожское кладбище при­нуждено было, чтобы сохранить свою религиозную орга­низацию, вернуться к старой мысли отыскания архиерея. Первое совещание по этому вопросу было созвано г, 1832 г., как только были отменены правила 1822 г.; местом совещания была Москва. Иргиз в лице Кочуева и Москва в лице богатейших купцов Рахмановых стояли за отыска­ние архиерея. К Москве присоединилась и Петербургская община во главе с руководителями Громовыми. Была не­многочисленная оппозиция, настаивавшая на том, что правильного священства нигде более не найти; но она была бессильна.
Когда произошел разгром иргизских монастырей, бы­ло решено действовать безотлагательно. На восток был отправлен делегатом Павел Великодворский, до энтузи­азма преданный делу старообрядчества и потративший на приискание архиерея все свои силы и средства. Найти архиерея было нелегко. Мало было принципиально при­знать восток незараженным никонианскою ересью, т. е. сойти с той позиции, на которой стояло старообрядчест­во с самого начала; нужно было еще найти такого архие­рея, который пошел бы на сделку со старообрядцами. При тогдашних отношениях между Россией и Турцией это было делом весьма нелегким. Иные восточные архие­реи за приличное вознаграждение не прочь были при­знать на словах истинность старообрядческой веры, но ру­коположить архиерея не решались, боясь стать причиною дипломатических осложнений и подпасть под гнев пади­шаха. Но в конце концов поиски увенчались успехом: был найден и архиерей, и способ обделать дело так, чтобы были соблюдены все формы международной вежливости. Архиерей был бывший босно-сараевский епископ Амвро­сий, отрешенный от епархии константинопольским патри­архом вследствие его столкновений с турецкими властями. Ему предложили рукоположить архиерея не для России, но для русских старообрядцев, живших в Австрии, в Бе­лой Кринице. Белокриницкая старообрядческая община существовала на вполне легальных основаниях с 1783 г. Там был монастырь и отправлялся правильный культ, но Белая Криница не имела права иметь своего епископа. Москвичи взяли на себя все хлопоты и расходы для полу­чения разрешения, и в 1844 г. Великодворский привез в Белую Криницу указ императора Фердинанда, разреша­ющий белокриницким старообрядцам иметь своего епи­скопа. Амвросий был привезен в Белую Криницу, не без скандала был там перемазан (27 октября 1846 г.) и тот­час же после перемазания заранее посвятил себе преем­ника, белокриницкого монаха Кирилла. Поспешность была вполне резонная: дипломатические осложнения все-таки произошли, австрийское правительство должно было арестовать Амвросия и временно закрыть Белокриницкую общину. Амвросий был посажен в замок Цилль, где через несколько лет и умер. Но он сделал свое дело: старообрядческая церковь имела уже архиереев - Ки­рилла и несколько других, рукоположенных Амвросием для других заграничных общин.
Когда таким образом источник священства был най­ден, оставалось пересадить его в Россию - Белая Крини­ца была слишком далеко, к тому же Рогожскому кладби­щу вовсе не улыбалась перспектива быть в постоянной зависимости от какой-то заграничной мелкой общины. Надо было поставить митрополита для русского старооб­рядчества. Рахмановы, тогдашние руководители Рогож­ского кладбища, выдвинули своего кандидата - Дмитрия Андреевича Рахманова, принявшего в ожидании омофора монашеский сан в Керженце (в монашестве Дионисия). Однако эта комбинация, сулившая соединить в руках Рахмановых силу капитала с формальным главенством в старообрядческой церкви, была расстроена разгромом того скита, где скрывался Дионисий, и его вынужденным бегством за границу. Тогда Рахмановы выдвинули дру­гую кандидатуру - Степана Жарова. Это был простой содержатель гостиного двора в Ямской слободе, совер­шенно незначительный человек, обещавший быть покор­ным слугою Рахмановых. Он и был посвящен Кириллом в 1847 г. в русские архиепископы под именем Софрония. Вслед за ним было посвящено еще 10 епископов, так что к 1859 г. образовалось еще 10 старообрядческих епархий (московская, симбирская, саратовская, казанская, ураль­ская, пермская, новозыбковская, балтская, кавказская, коломенская). Не было больше недостатка в попах, культ стал совершаться, как никогда, правильно и чинно. Ста­рообрядцы с гордостью теперь повторяли, что у них «паче всякого чаяния священство яко финик процвел и яко кедр на Ливане умножися». Правительственные репрес­сии привели к образованию самостоятельной старообряд­ческой иерархии.
Такой поворот дела, конечно, не мог быть приятным руководителям синодской церкви. Новую иерархию по­пробовали задушить в самом начале. Был дан приказ арестовать и сослать в Суздальский монастырь новых епископов и подтверждено распоряжение ловить и ссы­лать старообрядческих «лжепопов». Однако старообрядческие тузы всяческими мерами, не жалея денег на взятки, сумели уберечь почти всех своих епископов; пострадали только два - Аркадий, арестованный в 1854 г., и Конон - в 1858 г.; в 1863 г. был слу­чайно арестован еще Геннадий Пермский; они просидели в Суздальской монастырской тюрьме до 1883 г. Одновременно попробовали нанести удар и с дру­гой стороны. В 1854 г. не без участия митрополита Фила­рета был состряпан донос, что на Рогожском кладбище происходят совращения в раскол православных. Филарет на основании этого настоял в 1855 г. перед Александром II на запечатании алтарей Рогожского кладбища. Но и эта мера оказалась беззубой. Идти до конца против рогожских миллионеров правительство Александра II не посмело, и в 1858 г. состоялось разъяснение, что «расколь­ники не преследуются за совершение богослужения и ду­ховных треб по своим обрядам», но с тем, чтобы не было «соблазнительного для православных публичного оказа-тельства». Смысл был таков, что допускается богослуже­ние в домашних церквах и молельнях. Вместе с этим было предписано прекратить розыски и аресты старообрядче­ских попов. Рогожские алтари остались запечатанными, но это не изменило, по существу, нового поворота дела; культ стал регулярно и без тревоги совершаться в домо­вых церквах рогожских тузов. В 1883 г. был сделан по­следний шаг, возможный для самодержавного режима: было дозволено вообще свободное отправление старооб­рядческого культа, но без колокольного звона, публичных крестных ходов и без права попов и епископов носить обычную священническую одежду. Епископат после этого перестал таиться. Суздальские затворники были освобож­дены, и Геннадий, вернувшись в Пермь, стал совершать торжественные службы с «оказательством», обругал при­става, явившегося составить протокол, и поплатился ад­министративной высылкой в Виндаву. Другие были осто­рожнее и счастливее. В 1884 г. епископ керженский Иосиф, из крестьян деревни Матвеевки под Нижним, по­лучил от светского патрона своей епархии, нижегородско­го миллионера Бугрова, имение с лесной дачей, рядом со своей прежней деревней. В имении для него был вы­строен роскошный дом и подле маленький скит, в котором было поселено несколько монашек. Характернее всего, что «владыка» продолжал официально числиться матве­евским крестьянином и обязан был отбывать все казен­ные повинности. Денежные он платил сам, а «натуральную гоньбу» вместо него отправлял его прежний сосед по деревне за определенное вознаграждение. Пример соци­альной дифференциации на религиозной основе достаточ­но яркий.
БОРЬБА ЗА НОВУЮ ПОПОВЩИНСКУЮ ИДЕОЛОГИЮ
Завершение исканий священства ставило перед старо­обрядчеством две задачи: выработать правильную цер­ковную организацию, которая заменила бы временные чрезвычайные нормы, и определить содержание своей идеологии и отношение к синодской церкви соответствен­но изменившимся условиям. Первая задача была разре­шена быстро, ибо тут у старообрядцев был уже готовый образец в виде проекта Рязанова. Распорядительным ор­ганом остались, как и прежде, съезды делегатов от старо­обрядческих общин, ведавшие всей административной и хозяйственной частью; сверх того стали созываться «ос­вященные соборы» из клириков для разрешения только специальных вопросов вероучения и культа, но и в них принимали участие выборные от мирян. Текущие дела были поручены духовному совету, состоявшему из архи­ереев и избранных священников; этот совет всецело за­висел от старообрядческих съездов и был послушным ору­дием в руках московских капиталистов. Старообрядцы с гордостью говорили, что их организация вполне согласу­ется с канонами, по которым участие в церковных делах предоставляется не только клиру, но и мирянам, в то вре­мя как официальная церковь отклонилась от канонов и стала «цезареанистской». Но в действительности кано­ническая правильность старообрядческой организации была, конечно, под большим сомнением. По существу же старообрядческая церковь, несомненно, отличалась от си­нодальной тем, что она основывалась на свободном всту­плении в нее членов и явилась организацией враждебной крепостному строю силы капитала, в то время как синодс­кая церковь была принудительной организацией, слу­жившей крепостническому реакционному государству.
Вторая задача была много сложнее. Мы видели, что раскол в XVII в. носил догматический характер: маги­ческие формулы культа были для человека XVII в. дог­мой, и, когда Никон заменил старые формулы новыми, он действительно переменил старую веру на новую веру. Двести лет спустя настроение переменилось. Традиция и мученичество освятили старые книги и старые формулы; они стали чем-то родным, с чем сжилось сердце старооб­рядца и что стало знаменем его веры. Но вместе с тем ре­лигиозное сознание не могло остаться на прежней аними­стически-фетишистской основе, хотя пережитки ее держа­лись цепко и стойко. То, что было непререкаемой истиной для московского лавочника или ремесленника XVII в., не выезжавшего за пределы окрестностей Москвы и бив­шегося в тщетной борьбе с треклятыми англичанами, для капиталиста XIX в. казалось суеверием и празднословием. Несмотря на всю живучесть некоторых элементов старого мировоззрения, сквозь толщу таганских и рогожских стен и кафтанов понемногу просачивалась мысль, что, по су­ществу, догматы старообрядчества те же, что и догматы синодской церкви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77