Не следует думать, что царское вмешательство в церковное управление имело место только по административным, финансовым и су­дебным делам. Нет, царь издавал распоряжения также о соблюдении постов, об обязанности говения, о служе­нии молебнов, о порядке в церквах, о «житии монахов, приличном иноческому обещанию», и нередко адресовал такие указы не архиереям, а своим воеводам, которые должны были следить за их выполнением и наказывать ослушников «без всякия пощады».
Таким образом, главенство в церкви во всех отноше­ниях фактически принадлежало царю, а не патриарху. Это положение дела в церковных кругах не только не считалось ненормальным, но даже признавалось официально соборами как бесспорный и даже богоустановленный порядок. В официальном приветствии царю Фе­дору Ивановичу по случаю его венчания на царство (в 1584 г.) митрополит, повторяя теорию Иосифа Волоцкого, говорил: «Вас (царей) господь бог в себе место избра на земли и на свой престол вознес». В XVII в. теория наместничества кажется уже недостаточной, и царь прямо провозглашается богом. Клирики в челобит­ных пишут, что цари «воистину по бозе бози», и прибе­гают к царю, «яко богу». Собор 1660 г., не обинуясь, признал, что земной бог имеет над церковью равные права с небесным богом - «ему же (царю) свою цер­ковь господь преда», - и санкционировал права царя, создавшиеся по традиции, «созывати освященный со­бор», «о благочинии церковном тщатися» и «о православныя церкви благостроения попечение творити». Это «тщание» и «попечение» о церковном благочинии и благостроении получило формальное выражение в Собор­ном Уложении, которое начинается главой о богохуль­никах и церковных мятежниках. Богохульников царь обязуется «сыскивать» и «казнити зьжечь»; «мятежни­ки», которые во время богослужения позволят себе «говорити непристойные речи» патриарху или митро­политу, или архиепископу и т. д., до «священнического чина» включительно, предаются «торговой казни», а челобитчики, подающие в церкви челобитные царю, пат­риарху или другим властям, аудиенции у которых обыч­но было очень трудно добиться, наказываются тюремным заключением. «Меч материальный» ограждал клириков, а кстати, и самого главу церкви, не только от «мятеж­ных» и еретических выступлений, но даже и от лишнего беспокойства.
БОРЬБА ПРИХОДСКОГО КЛИРА ЗА ЦЕРКОВНУЮ РЕФОРМУ
За царской охраной церковные князья, притворяясь смиренными нищими, чуть ли не ограбленными казною, жили, однако, сладкою и привольною жизнью. Правда, точных сведений о размерах доходов князей церкви мы не имеем, но приблизительный подсчет сделать можно. Так, по расчету Горчакова, патриарх в XVII в. одних доходов с вотчин и других хозяйственных статей (не считая епархиальных сборов) имел на сумму, составляющую около миллиона рублей на наши деньги. Если исходить из расчета, что в среднем у митрополита XVII в. вотчин было втрое меньше, чем у патриарха, а у епископа - вдвое меньше, чем у митрополита, то еже­годные хозяйственные доходы (кроме епархиальных сборов) митрополита в XVII в. составят на наши деньги около 350 000 руб., а епископа - около 175 000 руб.; до­ходы игуменов крупных монастырей были, конечно, меньше, но все же очень значительные. Эти колоссаль­ные по тогдашнему масштабу деньги лишь в очень не­значительной части тратились на благотворительные дела - на устройство богаделен, больниц, на милостыни и кормежку нищих; так, патриарх тратил на эту статью всего 2000-2500 руб. в год, т. е. не более 5% своих хо­зяйственных доходов, а если учесть епархиальные сбо­ры, то еще меньший процент. Остальное шло на содер­жание дворца, украшение церквей и монастырей, пу­скалось в оборот, на прикупку и расширение хозяйствен­ных предприятий, а то и просто в рост. За всем этим оставались большие свободные средства, как, например, у патриарха Иосифа, оставившего после смерти в пат­риаршей казне свободный остаток в сумме 28 400 руб., т. е. около 400 000 руб. на наши деньги. За патриархом тянулись митрополиты, епископы и игумены, каждый по своему рангу.
Богатства и привольная жизнь князей церкви созда­вались трудом крепостных и эксплуатацией при помощи разного рода сборов приходского духовенства. По отно­шению к этому последнему епископское управление по-прежнему сводилось главным образом к собиранию дани; вошло даже в обиход выражение «тяглые попы». Социальная эволюция Московского государства изме­нила прежнее положение приходского духовенства в еще худшую сторону, так как лишила сельский и город­ской клир той опоры и защиты, какую он раньше мог находить у своих светских господ, бояр и братчинских организаций; боярство и самостоятельные городские миры были разгромлены, и между попом и епископом уже не было больше светских посредников. Законода­тельство XVII в. пошло вслед за этой эволюцией. Оно запретило прежние свободные выборы священников и дьяконов из крестьян и даже холопов и приравняло таковые к преступлению; завело особые «записные книги новопоставленным попам и дьяконам»; запретило, на­конец, свободный переход из одного прихода в другой без разрешения архиерея, полагая таким образом нача­ло наследственному духовному сословию, которое в XVIII и XIX вв. было верным слугою и помощником дворянства. В то же время вводились другие ограниче­ния: отбирались у церковных причтов земли, запреща­лось священникам торговать и заниматься ремеслами, вводилась архиереями такса за требы. Ограничивая доходы подчиненного клира, архиереи не только не уменьшали своих требований, но, напротив, увеличивали их, стремясь наверстать ущерб от потери судных пош­лин и уменьшения вотчинных доходов. При этом архие­рейские аппетиты не сдерживались более тою силою, какую представляли из себя прежние свободные кре­стьянские миры и исчезнувшие городские общины, пре­вращенные теперь в податное орудие Московского госу­дарства. Сместить священника при помощи помещика или воеводы ничего не стоило; и с приходским духовен­ством перестали церемониться. Пошлины за поставление и архиерейский оброк возросли до огромных разме­ров. Архиерейские сборщики, следуя директиве своих господ «все подати собирать без недобору», «с большим поспешением днем и ночью», «а на ослушников правити без всякия пощады», действовали чисто грабительским образом - «всякие окладные и неокладные доходы сби­рали с прибавкою, не против того, как дань наклады­вается», не считая «корысти» воевод и прочих агентов светской власти. «Правеж», который предписывался архиерейскими приказами, был самый жестокий: недо­имщиков бросали в тюрьмы, заковывали в кандалы, не­щадно били; патриаршие стрельцы устраивали даже вооруженные облавы на неаккуратных священников среди бела дня и иногда на самых людных улицах и пло­щадях.
Этот невыносимый гнет не мог не вызывать оппози­ции со стороны приходского духовенства. Тяжелее всех было сельскому духовенству, и его протест был наибо­лее радикален и решителен. Оно не сразу пошло на службу к дворянству и не сразу помирилось с полным подчинением высшей церковной власти. Не отличаясь ничем по хозяйственному положению от крестьян, при­нужденные одновременно и наряду с «пахотными му­жиками» браться за соху и за косу, сельские священники прониклись ненавистью и негодованием по отношению к князьям церкви и проявляли еще до начала раскола свое недружелюбие в весьма осязательной форме - вместе с прихожанами они били и увечили архиерейских десятильников, не хотели судиться у архиереев и «пре­зирали» архиерейское благословение. Эта зараза про­никла даже в некоторые монастыри, непосредственно подчиненные архиереям и также нещадно ими эксплуа­тировавшиеся. В 1622 г. митрополит новгородский Макарий принужден был жаловаться царю, что «по мона­стырям архимандриты и игумены и по мирским храмам попы и диаконы, и церковные причетники и земские люди его, государева богомольца, и его приказных лю­дей, и десятильников ни в чем не слушают, и во всяких духовных делах под суд не даются и ставятся сильны, и духовных дел судными и всякими пошлинами владеют те архимандриты и игумены и попы и корыстуются сами меж себя, а в царское богомолье в софейскую казну не платят».
Учреждение патриаршества только усилило смуту и недовольство. Прежде всего, эта реформа создала для провинциального духовенства новое тягло. На содержа­ние патриарха и его двора была отведена огромная об­ласть, духовенство которой было обложено особым пат­риаршим тяглом. Вслед за этим при патриархе Иосифе был заведен новый порядок поставления священников в патриаршей области, еще больнее ударивший по кар­ману сельское духовенство, чем простой патриарший оброк. За дальностью расстояния (некоторые пункты патриаршей области отстояли от Москвы на 800 верст) священники из отдаленных от Москвы приходов ходили ставиться к ближним архиереям. Патриарх Иосиф, «же­лая собрать себе имение», запретил это, и пришлось священникам ходить в Москву. Тот же порядок завел он для выдачи священникам «перехожих грамот», т. е. разрешений на переход из одного прихода в другой. Ранее эти грамоты выдавались местными десятильниками, теперь Иосиф велел ходить за ними в Москву, в ка­зенный приказ, «хотя обогатить дьяка свего Ивана Кокошилова и подьячих». Не изменилось дело при Ни­коне: «святитель» Никон «всего этого очень держится» и, конечно, прежним не довольствовался. В своей «гор­дыне» он подолгу не допускал к себе просителей, застав­ляя их неделями проживать в Москве без всякого толку; затем он произвел новую перепись патриаршей области и ввел новый оклад, такой огромный, что «татарским абызам жить гораздо лучше». «Возлюбил он стоять вы­соко, ездить широко» - велел собрать по всему госу­дарству со всех церквей лошадей и преспокойно 500 го­лов разослал по своим вотчинам. Затеянные Никоном постройки новых собственных монастырей требовали больших расходов, вследствие чего увеличились патри­аршие сборы с высшего клира и с монастырей: «епископии и множество пустынных мест разорил», строя «мни­мый» Новый Иерусалим и два других монастыря. Но архиереи, конечно, переложили новое патриаршее тягло на то же сельское духовенство. Та же челобитная сель­ского духовенства на Никона, из которой мы заимство­вали только что приведенные жалобы, горько плачется, что патриаршество, в возмещение всего того тягла, ко­торое оно взвалило на плечи сельского духовенства, не может или не хочет защитить последнее от все возра­стающего своеволия и произвола «дворян и людей бояр­ских». «Попов и дьяконов по боярским и дворянским вотчинам в колоды и цепи сажают, бьют и от церкви отсылают» (т. е. сгоняют с мест); а при Никоне у дво­рян и боярских людей уже похвальное слово стало: «Бей попа, что собаку, лишь бы жив был, да кинь 5 рублей» (за бесчестье). Челобитные клириков на «смертный бой» идут, не прекращаясь, в течение всего XVII в., но, ко­нечно, не достигают цели, хотя в них приводятся и такие факты, что для иного помещика ничего не стоило в дра­ке «тайну Христову всю пролить и ногами потоптать». Оппозиция против архиереев соединялась с оппозицией против дворян и бояр. Сельское духовенство было тут солидарно с крестьянством не только в настроениях, но и в тактике: как мы видели, оппозиция сельского клира иногда перерастала в прямое неповиновение начальству и даже бунт.
Иного рода оппозиция нарастала среди городского духовенства. Подчиненное архиереям и патриарху, окру­женное со всех сторон сыском, дошедшим до крайней степени опять-таки при Никоне, оно боролось с архие­рейским гнетом не «боем», а обличениями. В среде го­родского духовенства образовались в середине XVII в. кружки ревнителей благочестия, которые хотели очи­стить русскую церковь от скверны. Влиятельнее всех был московский кружок, организованный царским ду­ховником протопопом Стефаном Вонифатьевым. К нему примкнули будущий патриарх Никон, бывший тогда архимандритом Новоспасского монастыря, некоторые соборные протопопы и несколько мирян. Члены кружка хорошо сознавали недуги русской церкви и ее в общем крайне невысокий уровень. Пороки церкви изображены с точки зрения ревнителей в знаменитом подметном письме, найденном в Москве в декабре 1660 г., обли­чавшем русский клир и переполошившем московских архиереев. Его составление приписывалось последними священнику Иродиону, в свою очередь оговорившему бывшего галицкого протопопа и другого священника. Это письмо, хотя и относится уже к моменту борьбы против официальной реформы, резюмирует, однако, дав­нишние взгляды ревнителей; оно настолько любопытно, что стоит привести его целиком. «Священство в мире, яко душа в теле. Ведомо убо буди, епископ убо вместо всех бога, священник же - Христа, прочий же святых ангелов: аз же мню несть уже ни единого епископа, что­бы жил по-епископски, ни одного священника, чтобы жил по-священнически, ни инока, чтобы жил по-иночески, ни христианина, чтобы жил по-христиански;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77