Его утрамбовывали мордой в сугроб, а в штаны напихивали под завязку снега. Надавав отчаянно вопящему от боли, страха, холода и унижения пацану поджопников, довольно визжа, девчонки устремлялись на поиски очередной малолетней жертвы.
Вытирая слезы обиды, размазывая их по щекам, вытряхивал пацан из штанов, из-за шиворота комья снега. Вытряхнув по возможности большее количество снега и обретя былую подвижность, он спешил домой, отогреться и обсушиться. С этого дня зловредное племя девчонок, обретало очередного заклятого врага, что в силу молодости будет мстить исподтишка. Пока не подрастет, чтобы давать отпор старшим девчонкам. Ровесницам и тем, что помладше, начиная с завтрашнего дня, он устроит веселую жизнь.
Существовала подобная разновидность девчачьего произвола и в летнее время. Вместо снега в штаны подвернувшегося пацана, напихивались земля и песок, и мордой его елозили не по снегу, а по уличной пыли. Хотя в подобной экзекуции отсутствовал зимний холод, но сама процедура становилась от этого еще более болезненной и унизительной.
В подобной, ежедневной, непримиримой борьбе, существовали мальчишки и девчонки. Но со временем они подрастали и на смену ненависти, приходили иные чувства. Былые обиды забывались, вытесненные другими эмоциями. Мальчишки влюблялись в девчонок, дружили, провожали из школы до дома, держали за руки и целовали в укромных местах. Они вместе гуляли, посещали сельский клуб, напрочь выпадая из привычных компаний, находясь во власти новых чувств и впечатлений.
В более младшем возрасте, этот процесс не был столь безнадежным и легко поддавался коррекции. Некогда дружившие парочки, обнимавшиеся и целовавшиеся по углам, не мыслящие своего существования друг без друга, ссорились, порой по пустякам, и расставались. Как правило, главной причиной расставания становились друзья-подружки, стремящиеся вернуть отколовшегося человека, в привычную среду обитания. И если удавалось сделать это, то можно было не сомневаться, больших врагов, чем некогда милующиеся голубки, трудно было представить.
В более старшем возрасте, процесс возврата отступника в привычную компанию, происходит с куда большим напрягом, зачастую заканчиваясь ничем. К тому времени большинство мальчишек смотрело на девчонок другими глазами, в которых на смену ненависти и злобе, читалось любование и восхищение. И было, отчего измениться взглядам. Из нескладных худышек, лишенных намека на женственность, эдаких гадких уточек, превращались они в прекрасных лебедушек. С точеными фигурками, аппетитными задницами, приятно округлившимися выпуклостями грудей, с манящими алыми губками и затянутыми пленительной поволокой, бездонными как озера, глазами.
И мальчишки, вслед за первым отступником, потихоньку откалывались от привычной компании, с головой окунаясь в омут волнующих впечатлений, делая первый шаг во взрослую жизнь.
По прошествии еще нескольких лет парочки, окончательно определялись с решением посвятить жизнь друг другу. И под свадебный марш Мендельсона, рождалась в сельском ЗАГСе новая семья. И выходили из его стен некогда непримиримые враги, ныне муж и жена, связанные любовью, и клятвой идти по жизни вместе, рука об руку. И лишь изредка, в тесном семейном кругу, со смехом вспоминали они о счастливых днях детства, когда даже в страшном кошмаре, они не смоли бы представить исхода многолетней вражды. Заклятые враги, готовые порвать друг друга в клочья, сидели, мирно обнявшись, с нежностью поглядывая затуманенными от счастья глазами на детскую кроватку в центре комнаты.
Их несмышленое чадо, мирно спящее в кроватке, не знающее иных лиц, кроме матери и отца, непременно вырастет, встанет на ноги, и выйдет во двор. И тогда жизнь ребенка в точности повторит жизнь родителей. Год за годом, жизнь неспешно движется по заранее отведенной орбите.
Глава 2. Взросление
2.1. Побег заключенного
В общей круговерти жизни, учеба-школа-дом, крутился и Леха, и жизнь его ничем не отличалась от той, которой жили его друзья-приятели. За одним, весьма существенным различием. Его друзей ждали дома отцы с матерями или хотя бы матери, как у Пашки. И только у него, Лехи, не было ни отца, ни матери, и был он, по сути, сиротой при живом родителе.
Жив ли отец вообще? Прошло несколько месяцев с тех пор, как Лешка получил последнее письмо из зоны, в котором отец намекал на что-то. Но на что именно, он так и не понял, хотя и старался изо всех сил. Письмо пришло осенью, еще до первого снега. С тех пор они не получали от отца известий, и Лешка всерьез опасался, не случилось ли чего с ним.
Но больше всего от молчания отца страдали дед с бабкой. У Лешки были друзья, мальчишеские забавы. Да еще девчонки, то зловредные до дури, то обворожительные до безумия. В извечной возне он нередко вообще забывал о существовании томящегося за колючей проволокой, отца. И лишь взглянув на опечаленные лица стариков, на то, как все валится у них из рук, из-за тревожных мыслей о сыне, он вспоминал отца.
Дед с бабкой начали сдавать, наглядно демонстрируя, что они не двужильные, пришел их черед, уйти на покой. В немалой степени в этом была вина Лешкиного отца, задумавшего играть в молчанку. Понемногу домашние дела перекочевали на Лешкины плечи. Он научился неплохо управляться с хрюкающим, кудахтающим и издающим иные звуки, домашним скотом и птицей.
Груз домашних дел и проблем, раньше времени заставил Лешку повзрослеть, взглянуть на мир иными, не детскими глазами, снять розовые очки, в которые так любит рядиться беззаботное детство. Мир при более пристальном рассмотрении, оказался не так прост и примитивен, каким казался раньше. Было в нем немало трудностей, далеко не самые сложные из которых, свалились на его плечи в последнее время.
Домашние дела и хлопоты всего лишь цветочки на пути во взрослую жизнь, где придется вкусить и ягод. Не все из них вкусны, некоторые горьки и отвратны, но жизнь заставит сжевать и их.
Вслед за отцовским молчанием, пришла в Шишигино беда. И не общая, на всю деревню, а персональная, предназначенная для семейства Халявиных. Беда в образе розовощекого и холеного капитана МВД, больше похожего на женщину, нежели на мужика, в сопровождении двух, угрюмых солдат. И эта живописная троица нагрянула прямиком в дом Халявиных.
Один солдат остался охранять у ворот, другой, обойдя дом, замер неподвижным истуканом у калитки, черного входа, с тыльной стороны усадьбы. Застыли солдаты черными глыбами и если бы не поблескивающие глаза из-под насупленных век, да неторопливо вздымающаяся в размеренном вздохе грудь, их можно было принять не за людей, а за каменные изваяния, поставленные неизвестным шутником.
Розовощекий, женственный капитан, с приторной улыбкой и вихляющей походкой, громко постучал в дверь. Когда открыли, по хозяйски шагнул внутрь, настороженно осматриваясь по сторонам. При его появлении посуровело дедово лицо, а бабка, схватившись за сердце, стала медленно оседать на пол.
Позже, начальник тюрьмы, в которой отбывал наказание отец Лешки, начал дотошно расспрашивать стариков о сыне. Поднаторевший в искусстве плести словесную паутину, он повторял вопросы снова и снова, всякий раз, несколько видоизменяя их, придавая иную окраску и звучание, пытаясь уличить деда с бабкой в обмане и неискренности. Но, не смотря на все свое умение, уличить стариков в обмане капитану Шалмину, а это был именно он, так и не удалось. Складывалось впечатление, что они и впрямь ничего не знают, и беглый заключенный Халявин здесь не появлялся.
Если его не было здесь, что само по себе удивительно, то где же он? Быть может, беглец прячется у кого-нибудь из друзей-приятелей в надежде переждать время, пока все утихнет, уляжется, и его перестанут искать. Возможно и такое развитие событий, к нему капитан был готов. Он не поленится, перевернет гадкую деревушку вверх дном, повытрясает жалкие душонки из сельского мужичья и бабья, выведет на чистую воду сообщников беглого преступника.
Заключенный Халявин, не сломавшийся, не прогнувшийся, стал навязчивой мыслью, идеей фикс. Он чувствовал, что осталось еще чуть-чуть поднажать, и строптивый мужик будет ползать перед ним на брюхе, целовать сапоги, пресмыкаться, станет тряпкой для ног, пред ликом всесильного начальника тюрьмы. Капитан Шалмин радостно потирал руки, в предвкушении момента, когда он окончательно раздавит эту, вздумавшую тягаться с ним, уголовную гниду. Он видел, как в последнее время пустил трещину и начал потихоньку разламываться строптивый заключенный. Оставалось чуть-чуть. Еще несколько дней и немного нажима, и гордый мужик низвергнется в прах у его ног, превратившись в полное ничтожество.
По прошествии нескольких дней он понял, как сильно заблуждался. Он допустил непростительную ошибку, которая могла стоить слишком дорого. Он снова недооценил противника. В его ученую голову не могла прийти мысль о том, что какая-то деревенщина, может оказаться хитрее, чем он. Оставить в дураках лучшего лейтенанта выпуска, окончившего военное училище с красным дипломом и кучей благодарностей в личном деле. А на деле все так и обстояло. Что он принял за начало ломки строптивого объекта, оказалось надувательством, спектаклем, предназначенным для него лично.
Радуясь скорой победе, он немного расслабился и несколько упустил из вида строптивца, и эта хитрая деревенская сволочь, воспользовалась моментом, преподав капитану Шалмину важнейший в его жизни, урок. Теперь он научен горьким опытом и подобной ошибки не повторит впредь, осознав, чем она чревата.
Закончилось противостояние весьма печально для капитана Шалмина, с недавних пор и не капитана вовсе, а в лучшем случае лейтенанта. О дальнейшей карьере, честолюбивому офицеру можно было забыть на ближайшие несколько лет. Карьеру придется начинать заново, с лейтенантских звездочек. Звездопад с погон только начинается, и продолжаться может до тех пор, пока не останется на них по одной маленькой звездочке. Когда с должности начальника тюрьмы, скатится в начальники отряда. И все из-за того, что он недооценил, умеющую так хорошо притворяться, деревенщину.
В то время, когда строптивец стал спокоен и тих, перестал горланить дурацкие песни, и высказывать в имеющей уши камере крамольные мысли, сочинять похабные частушки в капитанову честь, все и случилось. Шалмину казалось, что заключенный Халявин сломался, безропотно подчиняясь правилам, которые он раньше старательно игнорировал, за что и просидел большую часть срок безвылазно в ШИЗО. Но это оказалось лишь видимостью. Шалмин, глядя на ставшего на путь исправления зэка, искренне верил в то, что пройдет несколько дней и он приползет к нему на брюхе, и станет лизать пыль у его ног, моля о пощаде.
И тогда он в полной мере насладится его унижением. Заставит деревенщину жрать грязь с сапог. Унизит публично, перед всей тюрьмой. Он лично опустит его, превратив во всеми презираемого петуха. А когда ему наскучит забава наблюдать за опущенным, даст команду охране, которая с удовольствием шлепнет надоевшую начальнику игрушку при попытке к бегству. На которую, ничтожный червь с раздолбанным дуплом, никогда не решится, смирившись со своей участью, весь оставшийся срок влачить убогое, петушиное существование.
Как жестоко он ошибался, как ловко напускным смирением обвел его Халявин вокруг пальца. И в момент его торжества, гнусный зэк, нанес удар такой силы, от которого, трудно будет оправиться. Чтобы ему прийти в чувство, восстановиться в звании и должности, потребуются годы. Если, конечно, на его жизненном пути не встретится благодетель в лампасах, вроде генерала Саитгалеева, посредством возможностей которого, при помощи собственной аппетитной задницы, он вновь пробьет дорогу на самый верх.
Но, увы, жополюбы, вроде генерала Саитгалеева, встречаются нечасто. Как правило, сладостным пороком, страдают престарелые полковники из свиты, которым никогда не стать генералами. Можно подставить задницу какому-нибудь генеральскому заму, имеющему влияние на шефа, лишь бы это пошло на пользу дела, принесло дивиденды в виде дождя из звезд на погоны и теплого местечка где-нибудь в управлении. Уютный кабинет, бумажная работа и возможность хоть иногда отдаться во власть обожаемого порока, все, о чем мечтал Шалмин Максим Олегович.
Но с мечтой об уютном кабинете можно распроститься на неопределенное время, как и с очередной звездой на погоны. Более того, они уже начали падать с капитанских погон. И если он в самое ближайшее время не добьется положительного результата, процесс облетания звезд с погон, может только усилиться, приняв катастрофические размеры.
И вся эта муть произошла по вине деревенщины. Теперь, когда было уже слишком поздно и подобная возможность безоговорочно упущена, он не раз сожалел о том, что решил идти до конца, в деле облома строптивца. Нужно было просто отдать команду охране прихлопнуть гаденыша, как таракана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186
Вытирая слезы обиды, размазывая их по щекам, вытряхивал пацан из штанов, из-за шиворота комья снега. Вытряхнув по возможности большее количество снега и обретя былую подвижность, он спешил домой, отогреться и обсушиться. С этого дня зловредное племя девчонок, обретало очередного заклятого врага, что в силу молодости будет мстить исподтишка. Пока не подрастет, чтобы давать отпор старшим девчонкам. Ровесницам и тем, что помладше, начиная с завтрашнего дня, он устроит веселую жизнь.
Существовала подобная разновидность девчачьего произвола и в летнее время. Вместо снега в штаны подвернувшегося пацана, напихивались земля и песок, и мордой его елозили не по снегу, а по уличной пыли. Хотя в подобной экзекуции отсутствовал зимний холод, но сама процедура становилась от этого еще более болезненной и унизительной.
В подобной, ежедневной, непримиримой борьбе, существовали мальчишки и девчонки. Но со временем они подрастали и на смену ненависти, приходили иные чувства. Былые обиды забывались, вытесненные другими эмоциями. Мальчишки влюблялись в девчонок, дружили, провожали из школы до дома, держали за руки и целовали в укромных местах. Они вместе гуляли, посещали сельский клуб, напрочь выпадая из привычных компаний, находясь во власти новых чувств и впечатлений.
В более младшем возрасте, этот процесс не был столь безнадежным и легко поддавался коррекции. Некогда дружившие парочки, обнимавшиеся и целовавшиеся по углам, не мыслящие своего существования друг без друга, ссорились, порой по пустякам, и расставались. Как правило, главной причиной расставания становились друзья-подружки, стремящиеся вернуть отколовшегося человека, в привычную среду обитания. И если удавалось сделать это, то можно было не сомневаться, больших врагов, чем некогда милующиеся голубки, трудно было представить.
В более старшем возрасте, процесс возврата отступника в привычную компанию, происходит с куда большим напрягом, зачастую заканчиваясь ничем. К тому времени большинство мальчишек смотрело на девчонок другими глазами, в которых на смену ненависти и злобе, читалось любование и восхищение. И было, отчего измениться взглядам. Из нескладных худышек, лишенных намека на женственность, эдаких гадких уточек, превращались они в прекрасных лебедушек. С точеными фигурками, аппетитными задницами, приятно округлившимися выпуклостями грудей, с манящими алыми губками и затянутыми пленительной поволокой, бездонными как озера, глазами.
И мальчишки, вслед за первым отступником, потихоньку откалывались от привычной компании, с головой окунаясь в омут волнующих впечатлений, делая первый шаг во взрослую жизнь.
По прошествии еще нескольких лет парочки, окончательно определялись с решением посвятить жизнь друг другу. И под свадебный марш Мендельсона, рождалась в сельском ЗАГСе новая семья. И выходили из его стен некогда непримиримые враги, ныне муж и жена, связанные любовью, и клятвой идти по жизни вместе, рука об руку. И лишь изредка, в тесном семейном кругу, со смехом вспоминали они о счастливых днях детства, когда даже в страшном кошмаре, они не смоли бы представить исхода многолетней вражды. Заклятые враги, готовые порвать друг друга в клочья, сидели, мирно обнявшись, с нежностью поглядывая затуманенными от счастья глазами на детскую кроватку в центре комнаты.
Их несмышленое чадо, мирно спящее в кроватке, не знающее иных лиц, кроме матери и отца, непременно вырастет, встанет на ноги, и выйдет во двор. И тогда жизнь ребенка в точности повторит жизнь родителей. Год за годом, жизнь неспешно движется по заранее отведенной орбите.
Глава 2. Взросление
2.1. Побег заключенного
В общей круговерти жизни, учеба-школа-дом, крутился и Леха, и жизнь его ничем не отличалась от той, которой жили его друзья-приятели. За одним, весьма существенным различием. Его друзей ждали дома отцы с матерями или хотя бы матери, как у Пашки. И только у него, Лехи, не было ни отца, ни матери, и был он, по сути, сиротой при живом родителе.
Жив ли отец вообще? Прошло несколько месяцев с тех пор, как Лешка получил последнее письмо из зоны, в котором отец намекал на что-то. Но на что именно, он так и не понял, хотя и старался изо всех сил. Письмо пришло осенью, еще до первого снега. С тех пор они не получали от отца известий, и Лешка всерьез опасался, не случилось ли чего с ним.
Но больше всего от молчания отца страдали дед с бабкой. У Лешки были друзья, мальчишеские забавы. Да еще девчонки, то зловредные до дури, то обворожительные до безумия. В извечной возне он нередко вообще забывал о существовании томящегося за колючей проволокой, отца. И лишь взглянув на опечаленные лица стариков, на то, как все валится у них из рук, из-за тревожных мыслей о сыне, он вспоминал отца.
Дед с бабкой начали сдавать, наглядно демонстрируя, что они не двужильные, пришел их черед, уйти на покой. В немалой степени в этом была вина Лешкиного отца, задумавшего играть в молчанку. Понемногу домашние дела перекочевали на Лешкины плечи. Он научился неплохо управляться с хрюкающим, кудахтающим и издающим иные звуки, домашним скотом и птицей.
Груз домашних дел и проблем, раньше времени заставил Лешку повзрослеть, взглянуть на мир иными, не детскими глазами, снять розовые очки, в которые так любит рядиться беззаботное детство. Мир при более пристальном рассмотрении, оказался не так прост и примитивен, каким казался раньше. Было в нем немало трудностей, далеко не самые сложные из которых, свалились на его плечи в последнее время.
Домашние дела и хлопоты всего лишь цветочки на пути во взрослую жизнь, где придется вкусить и ягод. Не все из них вкусны, некоторые горьки и отвратны, но жизнь заставит сжевать и их.
Вслед за отцовским молчанием, пришла в Шишигино беда. И не общая, на всю деревню, а персональная, предназначенная для семейства Халявиных. Беда в образе розовощекого и холеного капитана МВД, больше похожего на женщину, нежели на мужика, в сопровождении двух, угрюмых солдат. И эта живописная троица нагрянула прямиком в дом Халявиных.
Один солдат остался охранять у ворот, другой, обойдя дом, замер неподвижным истуканом у калитки, черного входа, с тыльной стороны усадьбы. Застыли солдаты черными глыбами и если бы не поблескивающие глаза из-под насупленных век, да неторопливо вздымающаяся в размеренном вздохе грудь, их можно было принять не за людей, а за каменные изваяния, поставленные неизвестным шутником.
Розовощекий, женственный капитан, с приторной улыбкой и вихляющей походкой, громко постучал в дверь. Когда открыли, по хозяйски шагнул внутрь, настороженно осматриваясь по сторонам. При его появлении посуровело дедово лицо, а бабка, схватившись за сердце, стала медленно оседать на пол.
Позже, начальник тюрьмы, в которой отбывал наказание отец Лешки, начал дотошно расспрашивать стариков о сыне. Поднаторевший в искусстве плести словесную паутину, он повторял вопросы снова и снова, всякий раз, несколько видоизменяя их, придавая иную окраску и звучание, пытаясь уличить деда с бабкой в обмане и неискренности. Но, не смотря на все свое умение, уличить стариков в обмане капитану Шалмину, а это был именно он, так и не удалось. Складывалось впечатление, что они и впрямь ничего не знают, и беглый заключенный Халявин здесь не появлялся.
Если его не было здесь, что само по себе удивительно, то где же он? Быть может, беглец прячется у кого-нибудь из друзей-приятелей в надежде переждать время, пока все утихнет, уляжется, и его перестанут искать. Возможно и такое развитие событий, к нему капитан был готов. Он не поленится, перевернет гадкую деревушку вверх дном, повытрясает жалкие душонки из сельского мужичья и бабья, выведет на чистую воду сообщников беглого преступника.
Заключенный Халявин, не сломавшийся, не прогнувшийся, стал навязчивой мыслью, идеей фикс. Он чувствовал, что осталось еще чуть-чуть поднажать, и строптивый мужик будет ползать перед ним на брюхе, целовать сапоги, пресмыкаться, станет тряпкой для ног, пред ликом всесильного начальника тюрьмы. Капитан Шалмин радостно потирал руки, в предвкушении момента, когда он окончательно раздавит эту, вздумавшую тягаться с ним, уголовную гниду. Он видел, как в последнее время пустил трещину и начал потихоньку разламываться строптивый заключенный. Оставалось чуть-чуть. Еще несколько дней и немного нажима, и гордый мужик низвергнется в прах у его ног, превратившись в полное ничтожество.
По прошествии нескольких дней он понял, как сильно заблуждался. Он допустил непростительную ошибку, которая могла стоить слишком дорого. Он снова недооценил противника. В его ученую голову не могла прийти мысль о том, что какая-то деревенщина, может оказаться хитрее, чем он. Оставить в дураках лучшего лейтенанта выпуска, окончившего военное училище с красным дипломом и кучей благодарностей в личном деле. А на деле все так и обстояло. Что он принял за начало ломки строптивого объекта, оказалось надувательством, спектаклем, предназначенным для него лично.
Радуясь скорой победе, он немного расслабился и несколько упустил из вида строптивца, и эта хитрая деревенская сволочь, воспользовалась моментом, преподав капитану Шалмину важнейший в его жизни, урок. Теперь он научен горьким опытом и подобной ошибки не повторит впредь, осознав, чем она чревата.
Закончилось противостояние весьма печально для капитана Шалмина, с недавних пор и не капитана вовсе, а в лучшем случае лейтенанта. О дальнейшей карьере, честолюбивому офицеру можно было забыть на ближайшие несколько лет. Карьеру придется начинать заново, с лейтенантских звездочек. Звездопад с погон только начинается, и продолжаться может до тех пор, пока не останется на них по одной маленькой звездочке. Когда с должности начальника тюрьмы, скатится в начальники отряда. И все из-за того, что он недооценил, умеющую так хорошо притворяться, деревенщину.
В то время, когда строптивец стал спокоен и тих, перестал горланить дурацкие песни, и высказывать в имеющей уши камере крамольные мысли, сочинять похабные частушки в капитанову честь, все и случилось. Шалмину казалось, что заключенный Халявин сломался, безропотно подчиняясь правилам, которые он раньше старательно игнорировал, за что и просидел большую часть срок безвылазно в ШИЗО. Но это оказалось лишь видимостью. Шалмин, глядя на ставшего на путь исправления зэка, искренне верил в то, что пройдет несколько дней и он приползет к нему на брюхе, и станет лизать пыль у его ног, моля о пощаде.
И тогда он в полной мере насладится его унижением. Заставит деревенщину жрать грязь с сапог. Унизит публично, перед всей тюрьмой. Он лично опустит его, превратив во всеми презираемого петуха. А когда ему наскучит забава наблюдать за опущенным, даст команду охране, которая с удовольствием шлепнет надоевшую начальнику игрушку при попытке к бегству. На которую, ничтожный червь с раздолбанным дуплом, никогда не решится, смирившись со своей участью, весь оставшийся срок влачить убогое, петушиное существование.
Как жестоко он ошибался, как ловко напускным смирением обвел его Халявин вокруг пальца. И в момент его торжества, гнусный зэк, нанес удар такой силы, от которого, трудно будет оправиться. Чтобы ему прийти в чувство, восстановиться в звании и должности, потребуются годы. Если, конечно, на его жизненном пути не встретится благодетель в лампасах, вроде генерала Саитгалеева, посредством возможностей которого, при помощи собственной аппетитной задницы, он вновь пробьет дорогу на самый верх.
Но, увы, жополюбы, вроде генерала Саитгалеева, встречаются нечасто. Как правило, сладостным пороком, страдают престарелые полковники из свиты, которым никогда не стать генералами. Можно подставить задницу какому-нибудь генеральскому заму, имеющему влияние на шефа, лишь бы это пошло на пользу дела, принесло дивиденды в виде дождя из звезд на погоны и теплого местечка где-нибудь в управлении. Уютный кабинет, бумажная работа и возможность хоть иногда отдаться во власть обожаемого порока, все, о чем мечтал Шалмин Максим Олегович.
Но с мечтой об уютном кабинете можно распроститься на неопределенное время, как и с очередной звездой на погоны. Более того, они уже начали падать с капитанских погон. И если он в самое ближайшее время не добьется положительного результата, процесс облетания звезд с погон, может только усилиться, приняв катастрофические размеры.
И вся эта муть произошла по вине деревенщины. Теперь, когда было уже слишком поздно и подобная возможность безоговорочно упущена, он не раз сожалел о том, что решил идти до конца, в деле облома строптивца. Нужно было просто отдать команду охране прихлопнуть гаденыша, как таракана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186