Тот поднял
глаза и в них стоял вопрос. - Что это вы тут бедокурите?..
- Мужики! - вздохнул предисполком и переступил с ноги на ногу.
- Мужики, чего вы хотите! - повторил сбоку Брозин. - В хвосте револю-
ций, товарищ! Возьмите вот хотя бы французскую... Например, Вандея!
- Ты что ж, в газете местной работаешь? Пишешь, что ли? - прервал уже
без всякого любопытства Антон, глядя в пуговицу Брозинской куртки.
- Статейки иногда... работы много! - заторопился Брозин и ждал, что
Антон спросит его о месте службы, но Антон не спросил.
- Будь добр, пойди, позови сюда начальника станции, - не меняя тона,
попросил Антон, все глядя в несчастную пуговицу. - Найди и приведи...
- Часовому сказать?.. - поправил вопросом Брозин.
- Как же часовому? Часовой, значит ему на часах и стоять. Ты сам сбе-
гай! - убедительно проговорил Антон и отвернулся к предисполкому. - Са-
дись вот тут, поговорим давай... - Антон указал на койку по которой раз-
леглись теперь рябые оранжевые полосы - Кури, если, хочешь, - сам-то я
не мастак по курительному делу. Так, на всякий случай, имею... - и дос-
тал из корзиночки, стоявшей под койкой, уже распечатанную пачку папирос.
- Это тебя Сергеем зовут? Ну-к, вот тебе Никита кланяться наказывал, он
теперь там у нас по военному делу орудует... Помнить велел!.. Сам-то из
мужиков, что ли?
- Да, я здешний. Да ведь и Брозин здешний... вы напрасно на него да-
веча напустились. В нем маштаба, конечно, нет, мужиков опять-же не зна-
ет! а так, вообще, он хлопотливый, преданный, ничего... - конфузясь, го-
ворил предисполком. - Я-то на крахмально-терочном тут работал...
- На крахмальном... - Антон помолчал. - Патоку-то ведь там же выделы-
вают? Я вот кстати, - начал он, усаживаясь плотней и разглаживая обшлаг
гимнастерки, - давно интересовался... Картофель после варки... что там с
ним делают? Мнут, что ль, его как?
- Да его и не варят совсем... - полусмущенно улыбнулся предисполком,
стряхивая на пол пепел с папироски. Он недоверчиво заглянул в лицо Анто-
на, но там не было и тени какого-либо заигрыванья. - Такое корыто, как
бы винт посреди... он картошку моет и проганивает. А потом в валеру!
Там...
- А валера это что?.. - слушал Антон.
- Валера-т? Ну, чан такой, аршин шесть впоперек, - и опять усмехнулся
предисполком, и опять машинально стряхнул табачный нагар. - А потом ва-
кум-аппарат... туда, конечно, серная кислота прибавляется...
- Для чего?
- Как для чего? - простодушно удивился вопросу предисполком. - Для
производства!..
- А, - сказал Антон и как будто тоже усмехнулся. - Ну, серная кисло-
та...
- Да вот, серная кислота... У меня вот до сих пор ожог от нее. Брыз-
нуло как-то, чорт ее знает...
- И у меня вот тоже ожоги были на руках... только у меня не от сер-
ной! - вскользь заметил Антон.
- Так ведь это часто у нас чего-нибудь выходит! У меня вот братеня в
этой самой валере замотало. Он полез чистить валеру-те, а там весла та-
кие, картошку с водой мешают. Мастер спьяна пустил машину, ну братеня и
начало хлестать! Как чиркнуло по ногам, он так и перкувырнулся... Его по
голове тогда... Он опять первернулся, и опять его по голове. Обрубок за-
место парня вытащили! - предисполкому становилось говорить гораздо лег-
че, чем в начале. Он удивился и опять заглянул Антону в лицо.
Тот был широк в плечах, и всего его, угловатого, плотно охватывало
зеленое сукно. Солнце падало на коленку ему, она была широка, со впади-
ной; чашка была ниже и сильно выдавалась вперед. Лицо Антоново было се-
ро, точно всю жизнь в сумерках прожил.
- Много вас там работало? - спросил Антон, и, хоть был строг его воп-
рос, не было от него холодно.
- Да нет... около сотни что-нибудь. Да нет... и сотни не выйдет! На
крахмальных ведь только по осени и работа, когда картошка. Да и как ска-
зать, мужики ведь работают. Вот нас оттуда только трое и вышло!..
- Но ведь и другие заводы есть? - спросил Антон.
- Как же! - дернулся вперед предисполком. - Пеньковых есть два,
льнопрядилка еще... Маслобоек вот четыре цельных!
- Лесопильный еще... - спокойно вставил Антон, снимая пылинку с гос-
тева колена.
- Это какой лесопильный? - удивился предисполком.
- Да Егоровский-то!
- А! да ведь сгорел Егоровский-те!.. в позапрошлом году сгорел, - и
виновато поиграл пальцами. - А вы что, бывали у нас раньше?
- Приходилось, - неопределенно отвечал Антон и отошел к окну. - Ты
меня зови на ты, я не люблю... - прибавил он уже от окна.
Вечер уходил. Оранжевые полосы лениво ползли по вагону. В соседней
теплушке пели, - в припевы, пламя на столе начинало дрожать: песня была
громкая, задорная.
- Там что... Суския виднеется? - спросил вдруг Антон, показывая на
белую, в меркнущих потоках солнца, церковь.
- Не-ет, это Бедряга! - поправил предисполком.
- Ну да, конечно! Суския же потом... - чуть заметно смутился Антон.
- Нет, сперва будет Рогозино, четыре версты... а потом уж Суския.
- Верно, верно... - и Антон, впервые за все время разговора, улыбнул-
ся. Улыбка у него была какая-то губная: улыбались одни губы, глазам же
не было никакого дела до губ, у них было свое занятие - глядеть.
Тут щелкнула ручка двери, вошел Брозин, а из-за спины Брозинской выс-
матривало красное потное лицо. Брозин был роста высокого, и даже, пожа-
луй, чересчур. А потное лицо сунулось вперед, но попало в пучок лучей и
тотчас же пугливо откинулось назад.
- Иди сюда, поближе... вот сюда иди! - сказал Антон, не двигаясь от
окна. - Это ты начальник станции?..
- Нет... я помощник, - взволнованно отвечал тот, отрицательно покачал
головой и взмахнул фуражкой. Руку с фуражкой он держал вдоль тела, пра-
вую руку держал на ремне. На пальце его блестело обручальное кольцо. Он
был в синей ластиковой рубашке, но холодно ему, очевидно, не было. - А
начальник где? - поморщил лоб Антон и почесал руку выше кисти.
- Уехал-с. Телку поехал-с случивать... Хотел заодно уж и к жене зае-
хать, у них там жена живет-с!
- А звать как? - спросил Антон, отходя к столу, где бумага.
- Жену-с? - покосился потный на предисполкома.
- Не жену, а этого вот... начальника твоего.
- Его Аркадий Петрович, а жену...
- Да нет, не то! Я фамилию хочу узнать. Какой он мне Аркадий Петро-
вич!. - без тени раздражения оборвал Антон, наблюдая, как при каждом ды-
хании помощника двигалась заплата на его рубашке над ремнем.
- Усердов ему фамилия. Аркадий Петрович Усердов! - почти выкрикнул
помощник, изнемогая от самых различных ощущений.
- Не больно усерден... - холодно сказал Антон, приписывая что-то на
узкую полоску бумаги, уже исписанную на две трети. Кстати он затушил
свечу. - Ты будь добр, не отводи меня на запасной. Ночью я съезжу в гу-
бернию, а уж утром... там уж твой гость! И потом, там в паровозе неисп-
равно что-то... Сделай услугу, поправь до ночи. Там тебе машинист ска-
жет, что, - и только тут заметил: - а кольцо где же? вот что на руке у
тебя было!
- Снял-с! - с вытаращенными глазами и в ужасе прошептал помощник.
- Зачем же ты снял кольцо, чудак ты, я ведь не украду... - неприяз-
ненно улыбался Антон.
- Обручальное-с! Может, думаю, не понравится. Я и снял-с...
- Ты сколько лет на этой дороге служишь? - строго спросил Антон.
- Пятнадцать... - совсем тихо сказал помощник, и заплатка на его гру-
ди задвигалась быстрее.
И снова комиссар Антон глядел в окно. Солнца уже не было. Зайчики на
стенах потухли. В вагоне сразу наступили сумерки. Брозин склоняясь к уху
предисполкома, убеждающе шептал что-то.
- О чем это ты?.. - обернулся Антон.
Предисполком жевал папироску, потом наклонился и взял свою шапку с
койки.
- У нас вчера беда тут случилась... - он поморщился. - Товарищ из гу-
бернии... поехал в Гусаки, село у нас такое!.. Ну, а барсуки проволоку
протянули. Так вот труп его сейчас привезли... Приказ был доставить в
губернию.
- Может быть... - вкрадчиво вскользнул Брозин и в голосе его прос-
кользнула большая искренняя убежденность. - Я вот тут предлагал... ми-
тинг бы устроить по этому поводу, а? Я бы мог выступить, потом вы, да и
он тоже... Здорово укрепило бы ваших, а?
Антон будто и не слышал.
- Пойдем, сходим к нему, - сказал он, не выделяя слов, и пошел в угол
накинуть на плечи шинель. - Он где?
- Там, за платформой, у дороги... - почти шепнул Брозин.
Они вышли из вагона и перешли платформу. Горели костры под насыпью,
толклись у походной кухни люди. В небе, еще не утерявшем голубизны, сия-
ла первая звезда. Стало совсем прохладно и дрожко.
Крестьянская подвода стояла тотчас же за телеграфом, привязанная к
столбу, где когда-то стояла иконка, на которую крестился Брыкин в приез-
ды домой. Понурая клячонка вяло жевала сенную труху, кинутую прямо на
снег. Несколько человек из приехавших с Антоном стояли кругом. Сам воз-
ница, мужик в валеной шляпе и с неразборчивым лицом, отошел подальше в
поле. Антон подошел к телеге и, приподняв рогожу с лежавшего под ней,
долго глядел. Брозин засматривал через его плечо, хотя места и было дос-
таточно.
- Ишь ведь, как они его... догадливо, - как бы про себя и кривя губы
сказал Антон и обратился к подошедшему вскоре вознице. - Вы там хоть бы
лицо ему отмыли! - тихо упрекнул он.
- Прикасаться не велено! В прежни-то времена так за это бы знаешь
как? А не токмо что!.. - с пронзительной готовностью прокричал возница,
помахивая снятой шляпой.
- Та-ак, - медлил Антон и все глядел в мертвого. Брозину, забежавшему
с другой стороны, показалось, что один глаз у Антона стал меньше друго-
го. - Ты его знал? - спросил Антон у предисполкома.
- На партконференциях встречались... Башковитый, из губкома он!
- А... из губкома, говоришь?.. - повторил Антон и осторожно опустил
рогожу, точно боялся разбудить. Была необычная торжественность в этом:
человек молча приветствовал чужого же, но о котором знал уже, казалось,
все, - с которым связан был кровней, чем с братом, - и которого впервые
видел - обезображенным. Весенняя тишина была чутка и глубока, и холодна,
как родниковое озеро. Меркли тени.
- А ну, товарищи, - сказал Антон своим, стоявшим вкруг без шапок. -
Вы снесите его ко мне в вагон! Он со мной в губернию поедет. - И, замет-
ней хромая, отошел от подводы.
Какая-то птица пересекла воздух, шумя твердым, негнущимся крылом.
- Мы вон там и присядем, - сказал он уездникам и показал на раскидан-
ные возле стрелки шпалы.
- Митинг-то как же?.. будем устраивать? - настоятельно лез Брозин,
падая духом.
- Эк, какой нескладный ты! Кого ж ты митинговать-то будешь, - меня,
что ли?.. - досадливо повернулся Антон.
- Нет... зачем же вас! - замялся тот. - Вон их... - он кивнул на пы-
лавшие в отдаленьи огни.
- Так их нечего уговаривать, - криво усмехнулся Антон, садясь на шпа-
лу. - Они крепче нас с тобой стоят. Моих пятьдесят человек положение на
фронте не раз спасали! Понял?
- Понял, - ошеломленно повторил Брозин и для того, чтоб поправить не-
ловкость положения, спросил: - а вот ногу вам... это тоже на фронте,
значит, подранили?
- Нет, это еще с детства у меня... - недовольно откликнулся Антон и
обернулся к предисполкому, досадливо мявшему хрусткий весенний снег в
ладонях. - Ну, рассказывай!..
XX. Внезапно является Половинкин.

... Глубокие снега - малые воды. Не случалось в тот год ни бездо-
рожья, ни долгой пасмури. В неделю сошли льды с Мочиловки, а снега с по-
лей. Засверкал зеленью Зинкин луг, веселая вставала озимь. Потом буйно
вскурчавились леса, и дни пошли заметно крупнеть.
Пахали, - хорошо было птицам смотреть сверху на распаханные квадраты
земли. Погожие дни не замедляли обычного порядка работ. За пахотой при-
шел срок посева. Сеялось вольготно, даже радостно, точно яровыми хотели
заслонить от памяти тяжкий грех минувшей осени. Из-за весенних работ
распался сам собою Половинкинский отряд: мужиков тянула земля. И хоть
никто не тревожил теперь мужиковского сна и совести, владело мужиковски-
ми ночами томленье духа. А события пошли уже со скоростью огня, когда
мчится он по сухому полю, подгоняемый ветром.
Поезд Антона стоял по-прежнему на запасном пути. Туда и ездили с док-
ладами и председатели волостей, и власти уездные, и власти заводские: на
то имелась бумага у Антона, а на бумаге самая большая печать. Самого Ан-
тона как-то не приходилось видеть никому. Приезжих принимал Половинкин,
записывал цифры, хвалил, ворчал, - заменял Антона. А в это время уже бы-
ли расклеены по волисполкомам короткие извещения, подписанные самим Ан-
тоном. Извещалось полное прощение всем мужикам, преступившим по недомыс-
лию закон и совесть, буде явятся они к Антону начиная с 12-го сего мая.
О дезертирах и барсуках не кинуто было ни одного, хоть крохотного, хоть
сколько-нибудь намекающего на прощенье, слова.
На дуплистой березе, возле самых барсуковских землянок, было обнару-
жено Юдой точно такое же объявление, только слова в нем стояли какие-то
смутные, скользкие:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52