- Здорово, мужички. Богу молясь!
Молчат Воры, уставились кто куда - в чужую спину, в лужу под ногами,
в богородицыно, небесного цвета плечо. Не ведает смущенья Василий:
- Дозвольте, мужички, напредь разговор душевный с вами иметь. А там
уж вместе помолимся. Мы вам и петь подтянем!
Тут от Воров Евграф Петрович вышел коротким шажком.
- Нам с Гусаками разговору нет, - сказал он, кривым взглядом окидывая
тусклое небо, несущееся в неизвестность весны. - Какой нам с вами разго-
вор? Мы гусиного языка и понимать не можем!..
- А почему бы это и нет? Запрещено, что ли? Аль долгогривый вам наго-
ворил? - пихнул Щерба словом как шилом прямо в Ивана Магнитова, торопли-
во стаскивавшего с себя ризу. И еще крепче оперся Щерба на клюку свою с
землемерской трубкой вместо ручки.
- Нет, запрета нам не дадено, - Подпрятов отвечал. - А долгогривого
нам не скверни. Мы за долгогривого и постоять можем. А лучше уходите,
пока живы, на собственных ногах. Не вводите нас во грех перед Пречистой!
Мы, когда рассердимся... очень может неприятность выйти!
- Какой ты фырдыбак стал, Евграф Подпрятов! Мужик ведь! - вступил в
речь Иван Иваныч, Гусак. - Али пороли тебя мало по пятому-те году? Ох
жаль, я тебе второго глаза не вычкнул, бесу блохастому...
Евграф при этом вздохнул поглубже и обернулся ко всему миру, ища за-
щиты и поддержки, и уже засучивал рукава. Гарасим шорник, ни слова не
говоря, схватился за кол и, выдернув его из земли легко, как перышко,
сделал из него себе подпорку на всякий случай. Братья Тимофеевы на этот
раз дело спасли.
Выкатились братья, зажурчали, как два тихих, ровных ручейка:
- Не серчайте... - взвились жаворонками братья, - вы не серчайте на
Ивана Иваныча, мужички! Он у нас с грехом, одним словом игра природы!..
А мы к вам с добрыми речами пришли, поглядите, эвона, нет у нас за пазу-
хой ножей. Очень мы народ-то тиховатый, главное - простой, как мы пони-
маем все как есть участвующие дела... - пели братья согласным хором, за-
видя улыбки на угрюмых лицах Воров. - Коне-ешно, Зинкин луг!.. Зинаида
Петровна была, баринова угодница... с кучером они здесь пороты, конешное
дело, а потом и утопли тута от безвременной любви. Мы вам не перечим...
одним словом, молчим. Владайте Зинкиным лугом бесперечь!..
- Да мы и владаем! - сумрачно заметил Гарасим, перенося подпорку свою
из правой руки в левую. Петя Грохотов при этом только носом задвигал,
дожидаясь своего череда. Никита широко и добродушно улыбнулся.
- Погоди, погоди, Гарася, - пели хитрые братья. - Не мешай яблочку
цвести, чужому глупому разуму высказаться! У кажного, миленок, разума
свое слово есть, а без слова - тогда чурка простая выйдет! Мы вам и го-
ворим: владайте... потомственно владайте, косите, сушите, наше вам поч-
тение!.. А только вот, - тут братья разом переступили с ноги на ногу и
разом поправили одинакие картузы, - земли-то у вас, эвона! Моря и реки!
- и братья дружно взмахнули на вымокающее поле рукавами зипунов. - А у
нас делянка-те - бороне узко, не пройти! Мы и хотим любовно с вами!.. И
винца выставим, будьте покойны... кажной собачке по чарочке!.. У нас те-
перь самогон гонят очень замечательный, без запаху. А с медком так ровно
мадерца!
- Кончай, юла, бормотню свою! Мир дедова не отдаст, - крикнул резко
Лука Бегунов, мужик с правым веком ниже левого. Сам косноязычный, он
злился на невиданное красноречие братьев Тимофеевых.
- На мясо вас продать, дак и то таких денег не насбираешь, сколько
наш луг стоит, - съехидил старый Барыков, протирая рубахой глаз.
- Мадерцу-то мы и сами тово, тинтиль-винтиль. Вашей не уважит, - по-
ворочал губами степенный Прохор Стафеев, сельский староста, доныне мол-
чавший потому лишь, что держал на руках Николая-чудотворца.
День тот был пустой и склизкий. Низкие облака дымились. Падали скоса
на Богородицыно плечо крупные капли обманного дождя. Ветер охальничал,
залезал мужикам в порты, попу под рясу, бабам под подолы. Знойко было в
поле...
- Ну, только ведь вот вопрос, - повысил голос Щерба. - Вы уж лучше б
продали, клейно бы вышло! Мы ведь вот уж неделю, как скотинку на лужок
выгнали!..
- Уж как ни верти, один кандибобер выходит... - похохотал на высоких
нотах Иван Иваныч.
- Да как же это так?.. - визгнула баба бабам. - Как же это так выгна-
ли?!
- Кнутиками выгнали, касатка... кнутиками! как обнакновенно! - А вы
как, оглобельками, что ли? - язвил Иван Иваныч, попрыгивая на месте. -
Кнутиком подстегнешь, она и бежит, скотинка-те...
Гарасим шорник молча вышагнул из толпы.
- Так, что ли, вы ее подгоняете?.. - спросил он и бешено взмахнул ко-
лом.
Ивана Иваныча как не бывало, а на его месте стоял, спокойно посмеива-
ясь, Гусаковский шорник.
- Брось кол-те! А давай так, на любака! - сказал Никита, налету вых-
ватывая у Гарасима кол. Он бросил кол в сторону и полновесно ударил не-
согласного своего тезку по ремеслу в грудь. Тот шатнулся, тряхнулся и
быком пошел вперед.
Они сцепились намертво, обвившись руками, и покачивались, грузно об-
нимая взмокшую, взбухшую землю. Они кряхтели, точно лез из земли необыч-
ный четырехногий гриб. Сплетенье их стало так плотно, а круженье так
быстро, что возможно было их различить только по цвету рубах, не вынес-
ших напряжения тел и ползших клочьями по плечам.
- Друзьишки, стой прямо... Не выдавайте! - взревел поросячьим визгом
Иван Иваныч, скача вокруг неподвижного Щербы.
Друзьишки и без того не дремали. Стороны сходились для свирепого, не-
равного боя, числом шестеро на тридцатерых, зуб к зубу, грудь на грудь,
как волки из-за волчихи. А земля, черная, вздувшаяся комьем, покорная,
требующая семени в себя, томилась и млела под оловянным небом запоздалой
весны.
Отец Иван, устрашась, наскоро сматывал с себя епитрахиль и вытряхивал
остатки ладона из кадила, когда подбежал к нему дьякон с засученными ру-
кавами и с шестериной в руке.
- Дозволь, батя... повозиться с ними, а!.. - выпалил он, ворочая пок-
расневшими глазными яблоками.
... Вместе с дьяконом у дерущихся остались и иконы. Ими тотчас же
завладели Гусаки и пустили их в ход. Этим разъярились Воры. Они лезли
плотным скопом на Гусаков, загнанных в крохотную лощинку и все еще отс-
тупающих, кричали, грозились, взмывали к небу толстые и тонкие кулаки.
Те, напротив, отбивались молча. Никита все еще не устал ломать Гара-
сима, а Гарасиму приятно было размять сгустевшую за зиму кровь. Василью
Щербе очень по руке пришелся посох его с землемерской ручкой, работал он
им как цепом. А Петя Грохотов, хмельной и статный, вдохновенно и легко и
часто невпопад поигрывал костяными кулачищами, смехом скаля ровные свои
и уже разбитые в кровь зубы. Братья Тимофеевы, наоборот, работали мелко,
всегда впопад, пустого тычка не было, не смеялись, а журчали как два ве-
сенних ручейка. Недаром весенние-то - и камушки в себе влекут! - Бой все
расходился.
Так они до сосняка дрались. Потом, перейдя дорогу, березняк идет, - а
они и там дрались. Иван Иваныч, завладев богородицей, высоко держал ее в
руках, стоя на пригорочке с очумелым лицом. И как полез на него Григорий
Бабинцов, размахивая крестом, он и хватил Григорья богородицей по теме-
ни. Богородиц в том лапотном краю на лафетинах пишут, а лафетина - сос-
новая доска, полуторный квадрат двухвершковой толщины, вес - по погоде.
Григорий Бабинцов высунул язык, постоял и рухнул замертво. - Тут лишь
отпустили Гусаков...
Григорий Бабинцов так и не оправился, зато вскоре разрешился извечный
спор.
Стукнуло второй революцией, полетели дедовы лады вверх тормашками.
Распалось зеленое сукно, и обнажились горы мужиковской бумаги. Новый че-
ловек, хмурый, подошел к столу, посмотрел в бумагу, и пало на сердце ему
сказать так: "Отдать весь Зинкин луг Гусакам. У Воров и своего добра с
излишком".
... Даже и сами Гусаки смутились такому скорому окончанью вековой
тяжбы. Был послан ходоком в уездный совет улаживать беду Василий Щерба.
Надел Щерба кафтан порваней, взял посох с трубкой и пошел.
- Как же вы это так, товаришши, - сказал он в уезде, - с маху рубите!
У нас дело кровное, ему скоро век станет. Вы уж пообсудите его как сле-
дует, по закону!..
- Так ведь закон-то кто? - засмеялся в уезде. - Вы сами да я в прида-
чу, вот и закон! Мы и отдали вам весь луг. Ведь нужен же вам Зинкин луг?
- Это уж как есть, - грустно почесался Щерба. - Нам без луга такая
точка зрения подошла, что хоть ложись да помирай!
- Так в чем же дело? - спросил товарищ, вытирая слезы, проступившие
от смеха. - О чем же хлопочешь-то?
- Да как же, - обиделся за весь мир Щерба. - Сто лет спорим, сколько
голов пробили... А ты пришел да тяп одним почерком пера. Умные люди,
смотри-тка, осудят. Мы-то молчим, мы что!.. А вот что Воры скажут... Ты
уж отруби, товаришш, Ворам-то десятин хоть с полсотенки, чтоб не обижа-
лись!..
Товарищ думал быстро. Он покачал смешливо головой и приписал в уголке
бумаги: "Селу Воры выдать из Зинкина луга двадцать пять десятин обрез-
ков".
... Тогда-то, подобная нарыву на старой ране, и взросла обида у Во-
ров:
- Это они нам милостыньку выдали! - кричал на сходе Прохор Стафеев и
топотал сапогами. - Адова родня! Да если нас, тинтиль-винтиль, со всеми
нашими животами похоронить, так и то двадцати-те пяти не хватит... Это
нарочно Гусаки клювоносые подстроили. Бросим-де кость собакам, пускай
грызутся!.. Ничего, смиримся, мужички... В карман не спрячут, останет-
ся!..
Отсюда идет последняя распря. Одно село горой стояло за новую власть
и через уезд проникло к власти, другое караулило возможность отместить
за отнятые покосы. Об этом не говорили, но этого не забывали ни на час.
Даже перестали устраивать рождественные стенки на Мочиловке, куда нароч-
но ездили биться с Гусаками, не щадя живота и кафтана. К тому времени,
где мы, нет Гусаку ворога злей Вора, нет злей вору ворога, чем Гусак.
... В довершение всего были присланы на Святой уполномоченные по раз-
верстке: Серега Половинкин и Петя Грохотов. Оба - исконные Гусаки, друг
на друга похожи как братья, оба в кожаных тужурках, рослые, победи-
тельные. С ними полдюжины солдат наехало. Затихли Воры, покосились на
винтовки, лукаво перемигнулись с окрестными деревнями...
Как-то раз пошутил Афанас Чигунов Сереге Половинкину, уполномоченно-
му:
- Здорово, товарищ, в половину намоченный. Смотри, как бы тебе совсем
у нас не вымокнуть!..
Сощурился Серега на Афанаса и пощупал наган. - Кстати сказать, прав-
да: имел Сергей Остифеич, кроме баб и хорошей одежи, не малое пристрас-
тие к винишку.

(Окончание следует.)0LЮЛ|UglQ?xДQvЯБКГТШsD 6!#,? (#,(,У++-
QУК`Г+TynR+L?2(!=2 +с#_112

Леонид Леонов.

БАРСУКИ.

(Окончание.)

IV. Сергей Остифеич делает шаг назад.

Понемногу стал приглядываться к деревенским делам Егор Иваныч. Все
оставалось по-прежнему: шевелилось село, как муравейник на пригреве,
втягиваясь понемногу в водоворот природы и каждое действие свое сопрягая
с солнцем. Нежной ступью май проходил по зеленям, а ночи дышали густой и
клейкой березовой прохладой. Приближалось время страд.
Со злым исступленьем, захваченный майской спешкой, накинулся Брыкин
на распадающееся хозяйство. Куда ни обращал взгляда, везде натыкался
взгляд: гниль, прах, дырка, мышеедина. В омшаннике пол закис и разлохма-
тился, а во дворе верхний настил похилился и провис, точно брюхо у сен-
ной клячи; подгнивали венцы. "Развал, совсем развал!.." - ожесточенно
шептал Егор Иваныч и, не остыв еще от вчерашнего пота, бросался с топо-
ром на разросшееся дырье, сам себя готовый извести на латки. А дырки все
лезли на него, стремясь доканать, а он оборонялся от них с утроенным
рвением и топором, и рубанком. Даже и во сне виделись ему дырки...
Егор Иваныч сделался резок и неразговорчив, а на вошедшего не во-вре-
мя соседа замахнулся даже. Только и спасла соседа неожиданность: баран
просунул голову в развалившийся плетень и заблеял так, как будто угова-
ривал: "Бросьте вы копошиться, Егор Иваныч! Во всякую дырку не напла-
чешься".
От черноты мыслей своих прятался в работу Егор Иваныч. Ночью все
ждал, что придут и возьмут его ночные люди. Днем - сторонился и людского
глаза, и людского смеха, страшась людского сочувствия об Аннушке. С нею
ни разу не заговорил Егор Иваныч, с памятного дня прихода. А она, исто-
мившаяся в бессловесной тоске, с сокрушающей злобой ловила каждый мужнин
взгляд. Сердце ее, готовое к гибели, изнывающее от бабьей тревоги, по-
корно тянулось к Половинкину, как ночная тля к огню. На селе, увидя Сер-
гея Остифеича, если вечер был, шла к нему, тихо покачивая живот, как бы
ползла. А он уходил от нее в закоулки. А она забегала вперед и выгоняла
его оттуда жалующимся взглядом, догоняла:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52