Вот откуда вам итти надо! Заместо старшего
брата вы нам нужны. И потом, конечно, понять нужно мужика... Без поня-
тия, так лучше уж воду толочь!
Окончив речь, Чмелев стал со смущеньем передвигать вещи на столе -
тарелку с хлебом, солонку, ложки. Продкомиссар слушал, не пропуская ни
слова, Петр Грохотов зевал, Матвей Лызлов посмеивался.
- Вот так-то заговорит иной раз, так и заснешь под него... - загово-
рил Матвей Лызлов. - А правду говорит. Ты, Пантелей, лучше вот скажи,
как ты советским-то сделался. Он до этого любопытен, - тронул он продко-
миссара за рукав, - все расспрашивал меня вчера... Вот ему это любопытно
узнать. Пускай в городу расскажет!
Продкомиссаровы длинные руки лежали на краю стола и пощипывали бах-
ромку розовой скатерки, нарочно для гостей вынутой из сундука.
- В самом деле, расскажите... - попросил продкомиссар. - Я и вообще
очень рад, что познакомился с вами. Только вот в этом пункте я с вами
несогласен. Сперва, по моему, нужно вековую кожуру снять, предрассудки,
я хочу сказать, а там уж и дальше ехать. У вас-то как будто наоборот вы-
ходит?..
- А вот я и скажу, - прищурился Чмелев, разглаживая шитье скатертки
ладонью. - Вот и у меня причина была, и невелика, а затронула!
И как бы смутясь внимательного взгляда продкомиссара, принялся сурово
сцарапывать давнишнюю грязцу со своих обмоток Чмелев. Младший Пантелеев
сын умер уже в Ворах и одно только оставил в наследство отцу: эти серые
крепкие обмотки. Чмелев накручивал их прямо поверх мужиковских онучей,
отчего получались у него ноги невиданной толстоты. Поэтому всегда он
помнил о сыне.
Из Пантелеева рассказа выходило приблизительно следующее. Прошлым го-
дом ездил Чмелев в уезд, - поездка долгая, в два конца - неделя, потому
что летняя дорога обводила вкруг всего Кривоносова болота. Кривоносово -
потому, что и сюда достигали передние разбродные шайки Пугача, - руково-
дил их Кривонос. Он и скрывался в этом болоте, когда двинулись царские
войска брать Пугача. - И когда ехал там Чмелев, подсадил к себе по доро-
ге человека, встреченного под вечер. Видно, что человек хороший, в ис-
полкомах подводы не требовал из-за страдного времени, значит - со-
чувствующий мужику. Его, так и шедшего от поля до поля, и подобрал Чме-
лев.
- Садись, подвезу, - сказал Чмелев.
- А что ж, и сяду, - отвечал тот.
- Как звать-то? Ишь борода-т черная какая!
- А звать меня Григорьем, - отвечает.
Ночные пути не коротки, а часы вкруг Кривоносова болота долгие. Раз-
говорились оба. Лежал Григорий в телеге на спине, на сене, и, глядя на
ночное лунное небо, полное к тому же звезд, принялся рассказывать про
всякое: какие в небе звезды, какие им числа, из чего сделаны и как до
них люди докинулись умом. Рассказывал Григорий не спеша, голосом тихим,
посасывая самодельную трубку. А Чмелев, хоть и молчал, слушал со всей
остротой мужиковского слуха, и, хоть была ночь, вдруг стало жарко Чмеле-
ву от Григорьевых слов.
- Очень дерзко насчет каждой звезды говорил. Я уж потом-то и понял,
кажная наука дерзкая!.. Тут я и решился спросить. А правда ли, спрашиваю
как бы ненароком, что до христова рожденья вот не было звезд показано? А
как родился, так и явлена первая... Нам деды сказывали.
И уже ждал Чмелев, что загрохочет Григорий над мужиковской темнотой,
над вредной глупостью Пантелеевых дедов, а Григорий не засмеялся. Тем же
ровным толком объяснил он так, как сам понимал: ходят звезды по большому
мраку... всегда ходили и всегда будут ходить, нигде им не поставлен
срок.
- Я и говорю, что-де может врешь ты?..
А Григорий вынул из сумки трубку, раздвинул ее и предложил Пантелею
самому взглянуть, хотя бы на луну. Остановил подводу, Чмелев посмотрел и
тяжело охнул.
- Словно понимаешь, в сердце оборвалось что. Гляжу, а луна-те рябая!
Батюшки мои, думаю... да как же так?! Ну, вот воску на снег вылить, так
же. И очень мне захотелось тут до всего досмотреться, нет ли где-нибудь
еще такого... одним словом, ну, непохожего!
Чмелев, задрав голову, глядел в ночное небо и таким удивляюще-прек-
расным видел его в первый раз. И уже казалось Пантелею Чмелеву, что
врастает он сам головой в эту черную зовущую пучину, в которой вдруг на-
шелся свой план и смысл.
- Так мы и ехали. Он те заснул потом, а я все в небо и ротозел. Рото-
зел-ротозел, да на березу и наехал... - с тихим смешком повествовал Чме-
лев. - Береза-то в этом месте на дорогу, вишь, вылезла. Там и объезд
был, да я не видел, задравши голову. Очень это замечательный человек,
Григорий! Все во мне перевернул, а не обидно... В уезде вылезает от меня
да и смеется: а ведь ты, говорит, большевика вез! Вот уж тут-то, созна-
юсь, и раззял я рот-те!..
- Это агроном с Чекмасовского поля, Григорий Яковлич звать, - вставил
свое слово Матвей Лызлов, откусывая хлеб.
- А потом-то встречался с ним? - взволнованно спросил продкомиссар.
Он ел мало, зато слушал жадно.
- Да наезжает-то часто... Все на картошку меня уговаривает. Он меня
учит, а я его, кто чего не знает. Складно у нас выходит. Он и останавли-
вается у меня...
- То-есть как это на картошку уговаривает? - заинтересовался продко-
миссар.
- Да ведь местность у нас все больше прямая, как ладонь... Опять же
земля такая. Выгодней всего картошка, если, к примеру б, завод тут еще
построить... А то далеко возить. Под уездом, там есть терочный один,
бывшего Вимба, - объяснил Чмелев знающим тоном.
Петр Грохотов пил молоко с хлебом и все время Пантелеева рассказа
подзуживал Марфушу, сидевшую в отдалении. Марфуша уговаривала его взять
ее в жены, а Петр смеялся, что, мол, лицом нехороша.
- А ты мне платье купит, хоротая тану, - тянула Марфушка, кривляясь.
- Э, нарядить тебя значит? Этак не выйдет! Наряди пень, и пень хорош
будет.
- Я не тарая, - твердила Марфуша, и глупое лицо ее на мгновенье оза-
рялось настоящей мольбой. - Возьми Петрутка... Больно мне надоело в дев-
ках-те ходить!
- Ладно, вот через недельку! - пошутил Петр, и встал с лавки. - Вы уж
тут рассказывайте, а я поспать пойду, - громко сказал он. - На сеновал к
тебе можно, дядя Пантелей? Я ведь некурящий.
- Ах да... Что у вас давеча за скандал вышел? - вспомнил продкомис-
сар, вопросом намарщивая лоб.
- Это у Рахлеевых? - потягиваясь, спросил Грохотов. - Да так... Каж-
дый день бывает!.. - и пошел.
Уже без Грохотова стал Чмелев рассказывать, как он объяснял про звез-
ды мужикам, а мужики ему ответили: "нам ни к чему, мы землю пашем!". Ка-
кие сам почитывает книжки, и как книжки помогают ему жить. Обед уже кон-
чился, и хозяйка, сняв скатерть, вытряхнула ее за окном. Стоял самый
разгар полдня. Все живое дремало, даже затихшие в остекляневшем воздухе
деревья. Один только Чмелевский петух, пышнохвостый и с плоским гребнем,
ошалело долбил сухую гнилушку под самым окном, ища в ней хоть капельку
съедобного смысла.
Скоро ушел и Лызлов, и продкомиссар со Чмелевым остались с глазу на
глаз в пустой избе. Полтора часа длилась их беседа, и все еще не устал
слушать Чмелева гость его. Тут-то и вбежал очень бледный Лызлов и, не
глядя ни на кого, сказал:
- Петьку убили.
- Где убили?.. - вскочил Пантелей, обычно прищуриваясь. Подбородок
его сразу как-то выдался вперед. Для своих лет он проявлял удивительную
живость.
- Во ржи нашли... В плечо его хлыснули!
- Арестовали его?.. - спросил Чмелев, потерянно шаря рукой по столу.
- Да-да, арестовать нужно, - заторопился продкомиссар изменившимся
голосом.
- Семена-те?.. - говорил Лызлов. - Убежал Семен. Я послал двух испол-
комских за ним... Он у одного винтовку вырвал, а другого повалил.
- Куда же ему уйти?.. - наощупь спрашивал продкомиссар.
- Да в лес ушел, к этим... летучим. За Курью! Агафьина девка видала,
через мосток бежал!
- Очень плохое дело! - решил Пантелей Чмелев, наматывая и сматывая
какую-то веревочку с пальцев. - Теперь уж не найти... - Чмелев встал и
обернулся к окну.
- Да, уж Семена не найти... это правда, - согласился Лызлов и потер
лоб, как бы стараясь стереть со лба печать заботы и повседневных волне-
ний.
- Я не про Семена, - резко перебил его Чмелев. - Я про другое. Уте-
рянного, говорю, не найти. Очень плохое дело. Теперь начнется уж...
Так представлялось это дело человеку со стороны. Но не таким было оно
всякому иному, знакомому с обличьем всех тех, кто населял Воры.
XI. Положение усложнилось.

С этого дня быстрей пошло колесо.
Село заволновалось, заметалось в целой сети событий и с каждым дви-
женьем все туже запутывалось в их лукавых петлях. Догадки будоражили му-
жиковские умы, одна другой непонятней. Ходило смутное указанье, скоро
впрочем рассеявшееся, что Грохотова убил не Семен, а Фетиньи муж, мужик
злопамятный и во хмелю неудержный. Это тем более, что и нашли-то Петьку
на Фетиньиной полосе. Странную хмельность Фетиньина мужа подтверждала и
молодая Аксинья Рублева. Спросила Аксинья в тот вечер: "ты с чего это,
Фетиньин муж, куражишься? Вот жена-те намылит тебе голову!". А Фетиньин
муж объявил ей на это турка, то-есть кукиш с вывертом и с прибавком двух
очень неуказанных слов. - Подпрятовская старуха утверждала свое: всему
писарь Муруков виной! Прислали из уезда на волость три пары обуви: две
пары женских полсапожек на высоком каблуку, а третьи - на картонной по-
дошве бахилки, для покойничка. Лызлов Матвей и отдал жене своей пару,
чтоб носила за Советскую власть, потому что совсем обносилась баба, хо-
дила совсем босая, даже в церкву нечего надеть. Остальные две пары, и в
том числе покойницкие, председатель сдал в цейхгауз. А тут Муруков и
пришел: "дай, говорит, Матвей, и мне пару за Советскую власть. Я все дни
напролет пишу, дай и мне". Лызлов выдал ему покойницкие, а Муруков оби-
делся. - Задавали после этого вопрос Подпрятовской бабе: "дура ты, баба!
Петька-те при чем же тут?". А Подпрятова так даже и озлилась: "да какого
ты шута с Петькой ко мне лезешь? Како мне до Петьки дело. Хошь бы и всех
их, Петек, переколотили!" - Третьи, у кого сыновей в лесах не было, про-
ще всех объясняли. Сидели дезертиры, видят - Петька идет. Они и сказали:
"товаришши, гляньте, Петька идет! Не скувырнуть ли нам его с дороги?".
Тут и был сужен конец Грохотову. - Четвертые такую околесицу несли, что
и повторять совестно.
Тяжелей ночи полегла на всех неоткрытая вина. Это потому, что в Семе-
нову вину сперва не верили. И, когда в последующий день, встречались с
исполкомскими, как-то особенно сутулились и скользили мимо, прикидываясь
невиновными, и в самом деле невиновные мужики. Сигнибедов где-то выгля-
дел, что послана в уезд красная бумага, какое злодейство учинено над со-
ветским человеком в Ворах. "Помяни мое слово, будет бабам вытья!" - ска-
зал Ефим Супонев Гарасиму. Гарасим эти слова крепко в себя принял, стал
бережно взращивать чертополошье семя этих слов, хоть и жгло оно душу, и,
прорастая, звало на новые дела. Та же самая чернота, что висела месяц
назад над Брыкинским домом, могуче распростерлась теперь над всем селом.
И верно, была послана в уезд бумага с нарочным красноармейцем. Долж-
ностным языком уведомлялось в ней, что приходят на волость события чрез-
мерной важности, - нужна для предотвращенья их крепкая рука, и рука не
пустая. Сообщалось также в бумаге мелким Муруковским почерком, что полны
окружные леса проходимцем дезертирского звания, а особенно те леса, что
зовутся Исаева Сеча и прилегают кольцом как к Ворам, так, с семиверстной
длины, и к Попузину. А живут дезертиры охотницкой коммуной, называют се-
бя летучей братией, по утрам звонкими песнями перекликаются с птицами,
напоминая о вредном своем существовании советским мужикам.
И не доле того как в пятницу, в приходский праздник, носили старички
самогон своим блудящим сыновьям, с ними и пили. И все село, пятьсот пар
ушей, слышало, как наяривала в лесу оголтелая дезертирская гармонь, соп-
ровождаемая балалайками. Вечер тот был из ряда вон чуткий и слышный. - А
орудует среди них за главного дезертир Михайло Жибанда, удачник в любом
непристойном деле. - Лишь про то не было указано в Муруковском писаньи,
что пустых среди летучих нет, у каждого винтовка, что имеются у мужиков
и пулеметы, наследие от царской войны, и всякий другой, годный для
убийства снаряд. - Про пулеметы посовестился упомянуть Лызлов, боясь
подвести под полный разгром богатое свое село. Куцую, таким образом, бу-
магу вывез посыльный красноармеец в уезд.
Четыре дня ехал гонец, а события не ждали. Катится колесо, приспущен-
ное с горы, не в бег, а вскачь, - где его опередить кволой мужиковской
кляченке! Уже напряглись сердца Воров ожиданьем неминуемого. Уже свистел
унывно воздух от размаха колом.
На особом исполкомском совещании, происходившем в вечер Грохотовского
убийства, предлагал Матвей Лызлов не сдаваться на мужиковские угрозы,
дабы не показывать очевидной слабости.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52