Запоздалый афоризм. Несвобода Эммануила. Несвобода его причастия, его вина, его голоса, его взгляда. А где свобода Бога?
Я уронил ладанку и пустил записку по ветру.
Выстрелы прекратились. Марк возвращался. Сел рядом на камень, вынул пустой дымящийся магазин, демонстративно отпустил и отбросил ногой.
— Эммануил приказал мне убить тебя.
— И что же ты? Ты же ему верен.
— Тебе тоже.
— Гонка под кайфом входила в программу? Решил, что умрем вместе?
— Нет. Просто в этом состоянии я не боюсь… — Марк помедлил.
«Даже Эммануила», — подумал я.
— Даже себя, — закончил Марк. — Ты можешь больше не считать меня своим другом, но я им остаюсь.
Почти до Вифлеема мы молчали и не смотрели друг на друга. Машину вел Марк. Вначале вполне спокойно и на нормальной скорости. Только после Хеброна начал дергаться, нервничать, резко жать то на газ, то на тормоз и наконец сдался. Выехал на обочину, остановился.
— Петр, смени меня.
Я пожал плечами и сел за руль.
— Стой! Подожди немного.
Он достал из бардачка простую железную кружку, пол-литровую пластиковую бутылку из-под минералки, наполовину полную, и квадратный бумажный пакетик. В пакетике оказался белый порошок, который он высыпал на дно кружки. Туда же плеснул воды из бутылки. И достал шприц.
Больше всего меня поразила суровая обыденность происходящего. Не ампула с раствором (кто ему сделает в такой концентрации!) или хотя бы дистиллированной водой, не одноразовый шприц и чистые руки. Вот так на дороге, в железной кружке, водой из бутылки — и шприц, если теоретически и одноразовый, то никак не на практике.
Марк перегнал в шприц содержимое кружки, чуть отдернул манжету на правой руке, открывая цепочку следов от уколов, и всадил его в вену на запястье.
Мне хотелось сказать ему что-нибудь медицинское, например: «У тебя что, вода из-под крана?», «Ты кружку-то помыл?», «Сепсис заработаешь!» или «Ты хоть знаешь, сколько плеснул — или у тебя глаз наметанный?» Или хотя бы ехидное: «Что, опять „особый случай“?» Но я вспомнил братские могилы Тимны и не сказал ничего. Туда тебе и дорога.
Думаю, что меня хранят от наркомании не только уроки отцов-иезуитов, но и природная брезгливость.
Через каждые шесть часов — это много или мало?
— Спасибо, Петр! Я тебя люблю! Поезжай.
Когда мы приехали, Марк уже начинал дремать. Но из машины вышел самостоятельно и смог сказать:
— Помни о моей просьбе.
Ночью я не спал. Чем я лучше Марка, что смею судить его? В Бет-Гуврине мы были вместе. Он не виновен передо мной, потому что вина предполагает умысел. Ему бы найти хорошего доктора.
Как только ночь сменил очередной кровавый рассвет, я позвонил Марку, еще не понимая, что скажу. Ладно, по обстоятельствам.
Телефон не отвечал.
Мне стало тревожно.
Ладно, может быть, еще спит и телефон выключил. Я позвонил еще через час.
Щелчок определителя и длинные гудки, долго, до бесконечности. Марк был жаворонком в отличие от меня.
Не берет трубку?
На всякий случай перезвонил ему на сотовый. То же.
Я поколебался еще минут пятнадцать и стал одеваться.
У апартаментов Марка никого не было. Я позвонил в дверь. Подождал минут пять и еще раз позвонил. Никакой реакции. Набрал код. Щелкнул автоматический замок. Дверь подалась, и я вошел.
— Марк! Ты дома?
Тишина.
В коридор выходили двери столовой, гостиной, кабинета и спальни. В первых двух царил порядок, но хозяина не было. Я заглянул в кабинет: все то же, что и вчера, никаких признаков вторжения. И компьютер выключен. Пусто.
Я нашел его в спальне, на кровати. Даже не сразу понял, что случилось.
— Марк!
Подошел ближе. Он лежал на спине, глаза закрыты, очень бледная кожа.
— Марк, тебе плохо?
Я взял его руку, холодную, с негнущимися пальцами. Марк был мертв уже несколько часов.
Осмотрел комнату. На тумбочке у кровати стояла кружка и пластиковая бутыль с водой, рядом — ложка с остатками белого порошка и шприц. Еще пару дней назад я бы не нашел связи между этими предметами: шприц счел бы не имеющим отношения к остальному. Теперь мне все было ясно.
В общем-то, этим и должно было кончиться, но больно уж странное совпадение. Я заподозрил самоубийство.
Вышел в кабинет, повернул рукоять катаны, набрал код сейфа. Там была черная папка с какими-то документами. С какими, я посмотреть не успел. Послышался звук открываемой двери.
— Алекс, останься у входа! — голос Эммануила.
А я так и стою в кабинете перед открытым сейфом с папкой Марка в руках. Шаги приближаются, звучат у двери кабинета. Я затаил дыхание. Нет! Эммануил прошел дальше, прямо в спальню.
Я аккуратнейшим образом закрыл сейф и повернул рукоять катаны: щит бесшумно вернулся на место. Я перевел дух.
Алекса я знал, он был из старой, еще московской охраны, из «Рыцарей стальной розы». Вряд ли он меня задержит. Я усмехнулся: если только у него нет приказа убить меня.
Я вышел из кабинета и повернулся спиной к двери, за которой был Эммануил. Я не сомневался в том, что там происходит. Процесс, обратный агонии. Я держался за ручку входной двери, когда услышал из спальни: «С возвращением, Марк!»
Алекс стоял у входа в полном соответствии с приказом. Я кивнул ему.
— Привет, Алекс!
— Здравствуйте! Не знаете, что с Марком?
— Он умер и воскрес.
Я не стал возвращаться к себе: слишком опасно. Кредитка и документы были со мной. Первую я еще надеялся использовать, вторые скорее всего не понадобятся.
У подъезда стоял автомобиль Эммануила, длиной и пропорциями напоминавший подводную лодку. Я кивнул шиферу, курившему возле дверцы, и еще одному телохранителю, точнее, мальчику на побегушках. Эммануил держал охрану исключительно для приличия, после римской смерти и воскресения она была ему не нужна. Даже Хун-сянь отослал на Двараку к прочим бессмертным воинам: джиннам и сяням.
Может, слуги Господа и удивились, что его апостолу вздумалось прогуляться пешком, но ничего не сказали. Мало ли, какие у меня дела!
Я посвятил день воспоминаниям о туристской юности. В магазине спортивных товаров присмотрел спальник, рюкзак и кроссовки. Мне везло, карточка не была заблокирована. Не успел? Не до того было? Или надеется по транзакциям выследить меня? Я склонялся к послед-ному.
Лучше бы переместиться в другую часть города. Общественный транспорт отпадает. Вся оплата по кредиткам. Сесть в автобус — значит собственноручно прочертить свой маршрут на Эммануиловом компе. Автостоп вряд ли сработает: бензин дорог, частник зол. Тот, который остался. Поставить машину в гараж и ездить автобусом на порядок дешевле.
Да и неразумно передвигаться автостопом с такой примелькавшейся физиономией!
Я решил не мудрить и положиться на везение. В ближайшем супермаркете купил майку с изображением группы «Дети Господа» (даже не знал, что есть такая), дешевый джинсовый костюм, карманный радиоприемник, бейсболку, темные очки, а также запас воды и продуктов.
Здесь же в туалете переоделся. Сунул в мусорное ведро новые итальянские ботинки ручной работы, белые французские штаны за тысячу солидов (по доинфляционным ценам) и рубашку «от кутюр». Повезет же кому-нибудь! Подумал, не присовокупить ли и кредитку. Но решил не торопиться.
Туристов в последнее время поубавилось, зато до сих пор не вымер зверь-паломник и прибавилось пешеходов по причине дороговизны топлива. Бедный студент в одежде эконом-класса и со здоровым рюкзаком идет куда-то по своим делам, например, в Эйн-Керем или в соседний Вифлеем. Кто опознает в нем блестящего апостола Господа Эммануила, наместника Иерусалима и Рима, Великого Инквизитора?
Я уходил от Бога, который искал меня, чтобы убить, к Богу, который пока хранил, но вряд ли встретит с распростертыми объятиями. В общем-то, я уходил в никуда.
Я избегал шумных проспектов, предпочитая переулки и размышлял о том, можно ли по транзакциям понять, что именно я купил, и составить мое подробное описание.
Остались позади новые кварталы с многоквартирными скворечниками, ступенями, поднимающимися по холмам, и башни офисов из бетона и стекла. Я оставил слева зеленый пригород Эйн-Керем с его виноградниками и оливковыми рощами и повернул на север.
Закатное солнце заливало кровью голые холмы, гордо именуемые Иудейскими горами. Я был свободен. Передо мной лежала пустыня.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

Прощай — время пришло,
Теперь медлить грешно,
Звезда в небе, как крик,
И поднят, как меч, миг.
Прощай — времени нет,
Издохнет, как пес, век,
Истает, как вздох, след,
Иссякнет звезды свет.
Полынь в чаше моей,
Не верь смерти, не верь!
Рука друга, как путь,
И шепчут ветра: «Будь!»
Коней гоним в зарю,
Забудь робость мою,
И я встречным пою,
И яд вечности пью.
О чем молишь, крича,
Еще влет саранча,
Еще боль коротка,
Еще живы пока.
Еще на скаку ветрено,
Навстречу они — четверо…

ГЛАВА 1
По пустыне лучше идти ночью. И не только из-за жары. Днем я как на ладони, достаточно выслать вертолет.
Багровая луна дает очень мало света. Я худо-бедно вижу дорогу, а летчик заметит меня, только если высветит лучом прожектора.
Что я буду делать днем? Этот вопрос стоял довольно остро, но не был единственным. Куда идти? Не в плане мистическом, а вполне земном.
Вернуться в Россию? Ввиду сложностей с транспортом это путешествие достойно Афанасия Никитина! Да и не хотелось бы возвращаться в ту же точку, откуда я начал свою службу Эммануилу, словно этих трех лет и не было. Они были. И, несмотря ни на что, прошли не зря, Я стал другим.
Нет! Лучше Европа. Я ее неплохо знаю, особенно Францию и Италию, Но останется ли со мной понимание языков? Пока вроде бы да, но надолго ли?
Я посмотрел на свою руку: слишком темно, чтобы увидеть Знак. Но, по-моему, он там был. Я его чувствовал.
Я шел всю ночь. Начало светать. Что я буду делать, когда настанет рассвет и кончатся Иудейские горы?
В утренних сумерках на склоне горы я увидел белую фигуру. Ярко-белую, как снег. Она была довольно далеко: метров сто. Белое платье и волосы развеваются по ветру. Она обернулась, но я не узнал ее. Махнула рукой:
— Пьер!
Еле слышно! Или вообще не слышно? Выдумка! Галлюцинация!
Легко сбежала вниз, застыла и выпрямилась, как пламя свечи в затишье после порыва ветра. И стала еще дальше. Белое платье и волосы, как солнце. Сбежала, не касаясь земли.
— Пьер!
— Тереза?
Она носила черную монашескую одежду и покрывала голову. Она умерла.
Может быть, в комнате Марка стоят концентрированные пары героина? Героин вызывает галлюцинации? Сутки прошли!
Она остановилась, замерла, обернулась:
— Пьер!
Я пошел за ней. Не лучшее занятие преследовать призраков. Где там пропасть, в которую она меня заведет? Помню я зеленого Хидра!
Пропасти не было — был вход в пещеру. Она остановилась у входа, одной рукой держась за камень. Совсем близко от меня. Помедлила и шагнула во тьму.
Я включил фонарик. Пещера была невелика и скорее напоминала грот. В ней никого не было.
Холодно. Я рискнул развести костер, чтобы вскипятить воды и развести растворимое картофельное пюре с кусочками чего-то, долженствующего изображать мясо. Я не ел сутки. Уничтожив пару баночек, я соорудил чай, прилег у костра на спальник и открыл папку Марка.
Там оказалась толстая черная тетрадь.
«Евангелие от Марка» — торжественно объявляла первая страница.
«…Мне было плохо, очень плохо. Хреново. Дозы не было уже несколько дней. Какой героин с моими финансами! Звонил Сашке. Мучился, презирал себя, но звонил. Слёзы. У нее тоже не густо. Откуда ей столько взять, средней руки журналистке! Плюнул.
Позывы к рвоте. Мучительно сокращается пустой желудок. Чем рвать-то! Я сутки не ел, не хочется. Болело всё. Упал на кровать. Казалось, кости выворачивает из суставов. Смотрел в потолок. В одну точку. Все вращалось вокруг нее. Я думал, что не выдержу. Схватился за край дивана, сжал руку. Думал, порву обивку. Вспомнил, что у меня есть пистолет. Еще с войны. Трофейный. Не сдал. Долго запрещал себе о нем думать. Нашел. Патроны были. За окном в сиянии фонарей медленно кружился снег. В рот или в висок? Все равно. Я взвел курок…
И тогда раздался звонок в дверь. Думал минуты две. Может быть, не открывать, а кончить все сейчас, пока есть решимость? Зачем подавать себе лишнюю надежду? Верно, нищие ходят по подъездам, собирают на похороны или на лечение. Какая разница?
Звонок раздался снова. Я медленно положил пистолет и направился к двери. Даже не посмотрел в глазок, просто распахнул настежь. И оказался нос к носу с высоким парнем лет тридцати. Из-за его плеча выглядывала Сашка.
— Кто ты такой? — спросил я.
— Сын Божий. Пойдем!
Он взял меня за руку и повел в комнату.
— Что ты мелешь? Какой еще Сын Божий? — возмутился я и попытался вырваться. Но у парня была хватка профессионала. Это меня удивило. В конце концов я тоже не новобранец. — Да что ты вообще здесь делаешь?
— Тебя спасаю. Садись. Сашенька, закрой, пожалуйста, дверь.
— Ухажер твой? — поинтересовался я у Сашки. — Влад, значит, надоел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95