Они равноправны. И все содержат часть Истины, но каждая по отдельности не истинна и не ложна.
Он посмотрел мне в глаза. Подземный огонь или звездный свет?
— Истина — это я, Пьетрос! Истинно объединение. Мы совершили великое дело, объединив полмира. Никому до нас это не удавалось. Ни Цезарю, ни Александру, ни Чингисхану. Мы создали единую Империю. Одно царство на Земле, один царь, один Господь. Это величайшая мечта человечества. И теперь, когда мы почти у финиша, когда осталось сделать всего ничего — нашему делу грозит опасность.
— Разве разделение ордена иезуитов так уж опасно?
— Опасно не разделение ордена — опасна ложь. Поддельные знаки. То, что устояло во время землетрясения, разъест гниль и плесень. Мы должны найти обманщиков. Это вопрос выживания Империи. Ты должен найти!
— Я готов служить, Господи. Но как я это сделаю? Я не могу проверить знаки у жителей всей Империи!
— Пока речь идет только о Японии, потом посмотрим. Матвей и Иоанн тебе помогут. Им не нужно смотреть руки, достаточно посмотреть на человека. Им дано это знание.
— А какова моя роль?
— Не давать Матвею нервничать, а Иоанну увлекаться. Ты человек взрослый и уравновешенный. В Средние века инквизиторы не должны были быть моложе сорока лет. Тебе еще нет и тридцати, но все-таки не двадцать и не шестнадцать.
— Инквизиторы?..
— Да. Этот момент самый тяжелый в нашем разговоре. Я назначаю тебя Великим Инквизитором Империи.
Сердце у меня похолодело. Я почувствовал себя на ледяной, продуваемой всеми ветрами вершине. Как в день смерти Господа.
Эммануил покачал головой.
— Ты побледнел даже больше, чем я ожидал. Но пора брать на себя ответственность. Ты уже способен на это, вполне: способен. Ты же хочешь сохранения Империи?
— Да.
— Тогда следует потрудиться для этого. И не страшиться самых жестких мер, поскольку они необходимы. Помнишь слова блаженного Августина: «Если убеждают человека удалиться от зла и сотворить благо, то это не принуждение, а проявление христианской любви». Наша работа — для спасения человечества.
— Что я должен делать?
Господь победно улыбнулся.
— Не мне тебя учить. Ты же знаешь историю инквизиции.
Я возвращался к себе и думал о том, что римским кесарям тоже было все равно, во что верят их подданные, — лишь бы поклонялись статуям императора. Сравнение неприятно кольнуло. Как резкий звук набатного колокола.
Мы с Матвеем сидели за столом, поставленным на ступенях алтаря церкви святого Франциска Ксаверия — самого большого католического храма Токио. Никакой местной специфики в архитектуре не чувствовалось: Возрождение и Возрождение — такие же своды, такие же витражи.
Перед нами проходили сотни людей, обходили алтарь, двигались к выходу. На выходе им выдавали специальные пропуска, свидетельствовавшие о подлинности Знака Спасения. Матвей смотрел на проходящих во все глаза. Иоанна я отослал работать в тюрьмах. Даже не потому, что он был мне несимпатичен — просто здесь было довольно одного, способного различать Знаки.
Пятнадцать дней, объявленных мной в качестве Срока Милосердия, благополучно миновали. Но это не значило, что эти две недели мы бездельничали. Я обещал простить всех, кто явится добровольно, но не обещал сидеть сложа руки.
Дневник Сугимори, к сожалению, пока не расшифровали. Зашифровано было по книге, по какой — неизвестно. Пришлось действовать иначе.
С первого дня в аэропортах задерживали всех монахов христианских орденов, пытавшихся вылететь на материк. Я решил не ограничиваться одними иезуитами. Кроме того, я приказал выяснить все связи Луиса Сугимори, особенно касающиеся его религиозной деятельности. Задержанных прибавилось. Тюрьмы постепенно заполнялись.
Явившихся добровольно сначала было немного. Но с распространением слухов об арестах их число прибавилось. Впрочем, не попадалось ничего интересного. Неприсягнувшие. С них взяли присягу и отправили по домам.
Я пытался сделать Инквизицию такой, какой ее хотели бы видеть святые первых пяти веков христианства — решительной, но милосердной. Инквизиции как таковой тогда не было, но преследования еретиков уже начались. Тем не менее смертная казнь еще ужасала.
Журналюги потребовали у меня объяснений. Я выступил по телевидению и попросил не волноваться. Никто по будет наказан без вины. Если задержанный невиновен — ему не о чем беспокоиться. Это только превентивная мера.
Что-то часто я в последнее время поминал превентивные меры.
Но никого с фальшивым Знаком мы пока не обнаружили. Выловили нескольких монахов без Знака, но никто из них не отказался от присяги Эммануилу.
Я склонялся к тому, чтобы их выпустить. Но Господь остановил меня.
— Задержи хотя бы тех, кто занимает в орденах видное положение, и знакомых Сугимори.
— Бесполезно, Господи. Их допросы ничего не дали.
— Допроси их по-другому.
Я посмотрел на него с безграничным удивлением.
— Успокойся, Пьетрос. Я не призываю тебя к средневековым жестокостям. Ну есть же наркотики!
— Наркотики отнимают свободу воли. Это не по-христиански.
Он вздохнул.
— Пытки тоже отнимают свободу воли. Однако инквизиторы их применяли.
— Это было признано ошибкой.
— Да! В спокойную эпоху лени и религиозного равнодушия. Но если бы восемь веков назад Инквизиция не проявила решительности, от христианской церкви ничего бы не осталось. Еретики всевозможных толков — манихеи, богомилы, павликиане, катары, вальденсы — поглотили бы ее полностью. Некому было бы нести Свет Христов. Сейчас мы стоим перед таким же выбором. У нас слишком мало времени, Пьетрос. То Царство Будущего Века, которого чаяли все христиане, наступит не более чем через год. Вот срок, который нам остался! И в этот срок мы должны спасти многие и многие души, чтобы миллионы достойных вошли в Царство Божие вместе с нами. Тогда я обниму тебя за плечи и проведу под хрустальные своды Неба. Но разве наше счастье может быть полным, если кто-то останется за порогом? Это твоя аскеза, Пьетрос. Помни, что строгость — только форма христианской любви, а жалость — одна из страстей, ничуть не лучшая, чем все остальные.
В тот же день я поручил Марку связаться со Службами Безопасности разных стран по поводу нетрадиционных методов ведения допроса. Мне казалось, что он лучше меня умеет общаться с этими людьми. Марк удивился, но послушался.
Нам прислали специалистов, но я медлил. Очень хотелось обойтись без этого.
Пока я начал с другого конца. Приказал явиться в церковь святого Франциска Ксаверия всем руководителям предприятий, главам общин и монастырей независимо от вероисповедания и приходским священникам. Этих людей надо было проверить прежде всего. Потом они сами должны были заняться своими подчиненными и приказать им принести присягу, пусть даже во второй раз. Плевать! Не крещение.
При корпоративной системе Японии этот выход казался самым разумным. Правда, присяга из сакральной превращалась в гражданскую… Ну и ладно. И так работает.
Сколько всего влиятельных людей в городе? Около одного процента? Или больше? Население города — несколько миллионов человек. Значит, мы должны проверить несколько тысяч. И это только Токио. А если виновные покинули город?
Я не мог закрыть Токио. Экономика этого не выдержит. К тому же было время буддистского поминовения усопших. Праздник О-Бон. Японцы потянулись на кладбища. Впрочем, посты на выездах усилили, у всех въезжающих и выезжающих проверяли Знаки. Да что толку! Обычный полицейский не отличит поддельный Знак от настоящего.
Отловили еще пару сотен неприсягнувших. И то дело! Если они соглашались принести присягу и принимали причастие Третьего Завета — их отпускали. Если нет оставляли в тюрьме.
Я уныло смотрел на проходящих перед нами людей. Количество их удручало. Мы с Матвеем парились здесь уже третий день.
— Бесполезно, Матвей! Тот, кто виновен, ни за что сюда не явится, — шепнул я.
— Ошибаешься, — медленно проговорил мой коллега. — Эту проверку просто не воспринимают всерьез. Я ведь даже рук не смотрю.
— А как ты это делаешь?
— Просто чувствую.
— А что же Сугимори не почувствовал?
— Не пытался. Здесь надо настроиться.
— Ладно, молчу.
Уставал Матвей страшно. В конце каждой такой проверки мне приходилось отпаивать его коньяком. Работали по десять-двенадцать часов в день. Я сам спал часа по четыре. К тому же мне надо было отдавать приказы об арестах и следить за тем, что происходит в тюрьмах.
То, что я отказывался пытать других, оборачивалось пыткой для меня самого. Но ничего! Потерпим. В Средние века считалось, что мучения грешников в аду должны доставлять радость праведникам. Увы! Я родился в другое время. Мне это не доставит радости. Лучше я не посплю, чтобы грешников в аду было поменьше.
— Третий от второй колонны, — шепнул Матвей. — В сером костюме.
Здесь каждый второй в сером костюме! Однако я проследил за взглядом Матвея. Средних лет японец, ничем не примечательный. Я кивнул охранникам, стоявшим у колонны. Японца без лишней грубости взяли под руки и подвели к нам.
— Покажите руки, пожалуйста.
Знака не было. Чего и следовало ожидать.
— Угу, — устало сказал я. — Вы задержаны.
На сегодня пятый. Всего-то! Как же это меня достало!
Я вынул сотовый и позвонил Марку:
— Марк, слушай… Я даю добро. Да, на это. Пусть ребята поработают. Только ласково, без передозировок. Чтоб все были живы! — Последние две фразы я добавил в порядке самооправдания. — Я сейчас приеду.
Аскеза так аскеза! Если я обрекаю людей на это унижение — я должен видеть последствия собственных приказов. Иначе я просто трус.
ГЛАВА 5
Было около девяти вечера, когда я вошел в здание токийской городской тюрьмы. Здесь не было отдельной инквизиционной, пришлось потеснить воришек и их следователей.
У лестницы я нос к носу столкнулся с Марком.
— Четвертый этаж, — коротко сказал он.
— А ты?
— Домой. Я солдат, а не ищейка.
Я вздохнул.
— Прости, что поручил тебе эту собачью работу.
Марк пожал плечами и зашагал к выходу.
Комната, где проходил допрос, была куда менее мрачной, чем те, в которых в свое время допрашивали меня. Скорее медицинский кабинет, чем камера. Это меня успокоило.
Следователя Святейшей Инквизиции я знал — все назначения проходили через меня. Он познакомил меня со «специалистами».
Виновный (точнее, подозреваемый) лежал на кушетке и вызывал скорее отвращение, чем жалость. Расслабленная поза, безвольные черты, струйка слюны в уголке рта.
Я сел рядом со следователем.
— Кто это?
— Эндо Хасэгава, один из местных иезуитов.
— И что?
— Ничего. Боюсь, его придется выпустить. Знак подлинный. Ни о каком разделении ордена ему неизвестно.
Я взглянул на «специалистов».
— Это надежно?
— Если один раз — то не очень. Надо правильно сформулировать вопрос, а потом еще разобраться в ответах. Если последующие вопросы вытекают из ответов, полученных в прошлый раз, — это гораздо надежнее.
— Насколько это вредно?
— Да уж не полезно! — усмехнулся «специалист».
— Отвечайте четко. Выживет человек после необходимого числа допросов или нет?
— Выживет-то выживет… Только доживать ему придется скорее всего в психиатрической клинике. Понимаете, такие методы применяют обычно к тем, кого не собираются выпускать на свободу.
— Понимаю.
Хасэгава пошевелился и открыл глаза.
— Пить. Дайте пить, пожалуйста!
— Дайте! — приказал я следователю.
Ему принесли стакан воды. «Специалист» присовокупил к нему пару белых таблеток.
— Что это? — поинтересовался я.
— Нейтрализатор.
— Пейте, — кивнул я.
Все это больше напоминало медицинскую процедуру, чем пытку. Это усыпляло совесть.
Подозреваемый по-собачьи смотрел на меня. Наверняка видел по телевизору.
— Дайте мне протокол допроса, — попросил я. — Насколько я понимаю, я опоздал к началу.
Мне протянули компьютерную распечатку.
«Вопрос: Вы знакомы с Луисом Сугимори Эйдзи?
Ответ: Да.
(Гм… Интересно.)
Вопрос: Вы принадлежите к одному ордену?
Ответ: Да.
Вопрос: Сколько вам известно орденов иезуитов?
Ответ: Один.
Вопрос: Что вам известно о разделении ордена?
Ответ: Что?
Вопрос: Орден иезуитов разделился?
Ответ: Не знаю».
— Почему такие односложные ответы? — поинтересовался я.
— Специфика допроса, — пояснил следователь. — Повторить?
— Нет.
Пытку применяют только один раз. Даже по средневековому законодательству. Правда, можно «продолжить». Но не стоит подражать средневековым инквизиторам в лицемерии.
Хасэгава Эндо смотрел на меня с надеждой.
— Я ни в чем не виноват, Болотов-сан! Я ничего не знаю ни о каком разделении ордена!
Я посмотрел на «специалиста».
— Он может помнить то, о чем его спрашивали?
— Вряд ли.
Я перевел взгляд на Хасэгаву.
— Меня спрашивали об этом и раньше! — забеспокоился он.
— Да, — подтвердил следователь.
Я вздохнул.
— Вы давно знакомы с Луисом?
— Пару лет.
— Тесно общались?
— Жили в одной резиденции ордена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Он посмотрел мне в глаза. Подземный огонь или звездный свет?
— Истина — это я, Пьетрос! Истинно объединение. Мы совершили великое дело, объединив полмира. Никому до нас это не удавалось. Ни Цезарю, ни Александру, ни Чингисхану. Мы создали единую Империю. Одно царство на Земле, один царь, один Господь. Это величайшая мечта человечества. И теперь, когда мы почти у финиша, когда осталось сделать всего ничего — нашему делу грозит опасность.
— Разве разделение ордена иезуитов так уж опасно?
— Опасно не разделение ордена — опасна ложь. Поддельные знаки. То, что устояло во время землетрясения, разъест гниль и плесень. Мы должны найти обманщиков. Это вопрос выживания Империи. Ты должен найти!
— Я готов служить, Господи. Но как я это сделаю? Я не могу проверить знаки у жителей всей Империи!
— Пока речь идет только о Японии, потом посмотрим. Матвей и Иоанн тебе помогут. Им не нужно смотреть руки, достаточно посмотреть на человека. Им дано это знание.
— А какова моя роль?
— Не давать Матвею нервничать, а Иоанну увлекаться. Ты человек взрослый и уравновешенный. В Средние века инквизиторы не должны были быть моложе сорока лет. Тебе еще нет и тридцати, но все-таки не двадцать и не шестнадцать.
— Инквизиторы?..
— Да. Этот момент самый тяжелый в нашем разговоре. Я назначаю тебя Великим Инквизитором Империи.
Сердце у меня похолодело. Я почувствовал себя на ледяной, продуваемой всеми ветрами вершине. Как в день смерти Господа.
Эммануил покачал головой.
— Ты побледнел даже больше, чем я ожидал. Но пора брать на себя ответственность. Ты уже способен на это, вполне: способен. Ты же хочешь сохранения Империи?
— Да.
— Тогда следует потрудиться для этого. И не страшиться самых жестких мер, поскольку они необходимы. Помнишь слова блаженного Августина: «Если убеждают человека удалиться от зла и сотворить благо, то это не принуждение, а проявление христианской любви». Наша работа — для спасения человечества.
— Что я должен делать?
Господь победно улыбнулся.
— Не мне тебя учить. Ты же знаешь историю инквизиции.
Я возвращался к себе и думал о том, что римским кесарям тоже было все равно, во что верят их подданные, — лишь бы поклонялись статуям императора. Сравнение неприятно кольнуло. Как резкий звук набатного колокола.
Мы с Матвеем сидели за столом, поставленным на ступенях алтаря церкви святого Франциска Ксаверия — самого большого католического храма Токио. Никакой местной специфики в архитектуре не чувствовалось: Возрождение и Возрождение — такие же своды, такие же витражи.
Перед нами проходили сотни людей, обходили алтарь, двигались к выходу. На выходе им выдавали специальные пропуска, свидетельствовавшие о подлинности Знака Спасения. Матвей смотрел на проходящих во все глаза. Иоанна я отослал работать в тюрьмах. Даже не потому, что он был мне несимпатичен — просто здесь было довольно одного, способного различать Знаки.
Пятнадцать дней, объявленных мной в качестве Срока Милосердия, благополучно миновали. Но это не значило, что эти две недели мы бездельничали. Я обещал простить всех, кто явится добровольно, но не обещал сидеть сложа руки.
Дневник Сугимори, к сожалению, пока не расшифровали. Зашифровано было по книге, по какой — неизвестно. Пришлось действовать иначе.
С первого дня в аэропортах задерживали всех монахов христианских орденов, пытавшихся вылететь на материк. Я решил не ограничиваться одними иезуитами. Кроме того, я приказал выяснить все связи Луиса Сугимори, особенно касающиеся его религиозной деятельности. Задержанных прибавилось. Тюрьмы постепенно заполнялись.
Явившихся добровольно сначала было немного. Но с распространением слухов об арестах их число прибавилось. Впрочем, не попадалось ничего интересного. Неприсягнувшие. С них взяли присягу и отправили по домам.
Я пытался сделать Инквизицию такой, какой ее хотели бы видеть святые первых пяти веков христианства — решительной, но милосердной. Инквизиции как таковой тогда не было, но преследования еретиков уже начались. Тем не менее смертная казнь еще ужасала.
Журналюги потребовали у меня объяснений. Я выступил по телевидению и попросил не волноваться. Никто по будет наказан без вины. Если задержанный невиновен — ему не о чем беспокоиться. Это только превентивная мера.
Что-то часто я в последнее время поминал превентивные меры.
Но никого с фальшивым Знаком мы пока не обнаружили. Выловили нескольких монахов без Знака, но никто из них не отказался от присяги Эммануилу.
Я склонялся к тому, чтобы их выпустить. Но Господь остановил меня.
— Задержи хотя бы тех, кто занимает в орденах видное положение, и знакомых Сугимори.
— Бесполезно, Господи. Их допросы ничего не дали.
— Допроси их по-другому.
Я посмотрел на него с безграничным удивлением.
— Успокойся, Пьетрос. Я не призываю тебя к средневековым жестокостям. Ну есть же наркотики!
— Наркотики отнимают свободу воли. Это не по-христиански.
Он вздохнул.
— Пытки тоже отнимают свободу воли. Однако инквизиторы их применяли.
— Это было признано ошибкой.
— Да! В спокойную эпоху лени и религиозного равнодушия. Но если бы восемь веков назад Инквизиция не проявила решительности, от христианской церкви ничего бы не осталось. Еретики всевозможных толков — манихеи, богомилы, павликиане, катары, вальденсы — поглотили бы ее полностью. Некому было бы нести Свет Христов. Сейчас мы стоим перед таким же выбором. У нас слишком мало времени, Пьетрос. То Царство Будущего Века, которого чаяли все христиане, наступит не более чем через год. Вот срок, который нам остался! И в этот срок мы должны спасти многие и многие души, чтобы миллионы достойных вошли в Царство Божие вместе с нами. Тогда я обниму тебя за плечи и проведу под хрустальные своды Неба. Но разве наше счастье может быть полным, если кто-то останется за порогом? Это твоя аскеза, Пьетрос. Помни, что строгость — только форма христианской любви, а жалость — одна из страстей, ничуть не лучшая, чем все остальные.
В тот же день я поручил Марку связаться со Службами Безопасности разных стран по поводу нетрадиционных методов ведения допроса. Мне казалось, что он лучше меня умеет общаться с этими людьми. Марк удивился, но послушался.
Нам прислали специалистов, но я медлил. Очень хотелось обойтись без этого.
Пока я начал с другого конца. Приказал явиться в церковь святого Франциска Ксаверия всем руководителям предприятий, главам общин и монастырей независимо от вероисповедания и приходским священникам. Этих людей надо было проверить прежде всего. Потом они сами должны были заняться своими подчиненными и приказать им принести присягу, пусть даже во второй раз. Плевать! Не крещение.
При корпоративной системе Японии этот выход казался самым разумным. Правда, присяга из сакральной превращалась в гражданскую… Ну и ладно. И так работает.
Сколько всего влиятельных людей в городе? Около одного процента? Или больше? Население города — несколько миллионов человек. Значит, мы должны проверить несколько тысяч. И это только Токио. А если виновные покинули город?
Я не мог закрыть Токио. Экономика этого не выдержит. К тому же было время буддистского поминовения усопших. Праздник О-Бон. Японцы потянулись на кладбища. Впрочем, посты на выездах усилили, у всех въезжающих и выезжающих проверяли Знаки. Да что толку! Обычный полицейский не отличит поддельный Знак от настоящего.
Отловили еще пару сотен неприсягнувших. И то дело! Если они соглашались принести присягу и принимали причастие Третьего Завета — их отпускали. Если нет оставляли в тюрьме.
Я уныло смотрел на проходящих перед нами людей. Количество их удручало. Мы с Матвеем парились здесь уже третий день.
— Бесполезно, Матвей! Тот, кто виновен, ни за что сюда не явится, — шепнул я.
— Ошибаешься, — медленно проговорил мой коллега. — Эту проверку просто не воспринимают всерьез. Я ведь даже рук не смотрю.
— А как ты это делаешь?
— Просто чувствую.
— А что же Сугимори не почувствовал?
— Не пытался. Здесь надо настроиться.
— Ладно, молчу.
Уставал Матвей страшно. В конце каждой такой проверки мне приходилось отпаивать его коньяком. Работали по десять-двенадцать часов в день. Я сам спал часа по четыре. К тому же мне надо было отдавать приказы об арестах и следить за тем, что происходит в тюрьмах.
То, что я отказывался пытать других, оборачивалось пыткой для меня самого. Но ничего! Потерпим. В Средние века считалось, что мучения грешников в аду должны доставлять радость праведникам. Увы! Я родился в другое время. Мне это не доставит радости. Лучше я не посплю, чтобы грешников в аду было поменьше.
— Третий от второй колонны, — шепнул Матвей. — В сером костюме.
Здесь каждый второй в сером костюме! Однако я проследил за взглядом Матвея. Средних лет японец, ничем не примечательный. Я кивнул охранникам, стоявшим у колонны. Японца без лишней грубости взяли под руки и подвели к нам.
— Покажите руки, пожалуйста.
Знака не было. Чего и следовало ожидать.
— Угу, — устало сказал я. — Вы задержаны.
На сегодня пятый. Всего-то! Как же это меня достало!
Я вынул сотовый и позвонил Марку:
— Марк, слушай… Я даю добро. Да, на это. Пусть ребята поработают. Только ласково, без передозировок. Чтоб все были живы! — Последние две фразы я добавил в порядке самооправдания. — Я сейчас приеду.
Аскеза так аскеза! Если я обрекаю людей на это унижение — я должен видеть последствия собственных приказов. Иначе я просто трус.
ГЛАВА 5
Было около девяти вечера, когда я вошел в здание токийской городской тюрьмы. Здесь не было отдельной инквизиционной, пришлось потеснить воришек и их следователей.
У лестницы я нос к носу столкнулся с Марком.
— Четвертый этаж, — коротко сказал он.
— А ты?
— Домой. Я солдат, а не ищейка.
Я вздохнул.
— Прости, что поручил тебе эту собачью работу.
Марк пожал плечами и зашагал к выходу.
Комната, где проходил допрос, была куда менее мрачной, чем те, в которых в свое время допрашивали меня. Скорее медицинский кабинет, чем камера. Это меня успокоило.
Следователя Святейшей Инквизиции я знал — все назначения проходили через меня. Он познакомил меня со «специалистами».
Виновный (точнее, подозреваемый) лежал на кушетке и вызывал скорее отвращение, чем жалость. Расслабленная поза, безвольные черты, струйка слюны в уголке рта.
Я сел рядом со следователем.
— Кто это?
— Эндо Хасэгава, один из местных иезуитов.
— И что?
— Ничего. Боюсь, его придется выпустить. Знак подлинный. Ни о каком разделении ордена ему неизвестно.
Я взглянул на «специалистов».
— Это надежно?
— Если один раз — то не очень. Надо правильно сформулировать вопрос, а потом еще разобраться в ответах. Если последующие вопросы вытекают из ответов, полученных в прошлый раз, — это гораздо надежнее.
— Насколько это вредно?
— Да уж не полезно! — усмехнулся «специалист».
— Отвечайте четко. Выживет человек после необходимого числа допросов или нет?
— Выживет-то выживет… Только доживать ему придется скорее всего в психиатрической клинике. Понимаете, такие методы применяют обычно к тем, кого не собираются выпускать на свободу.
— Понимаю.
Хасэгава пошевелился и открыл глаза.
— Пить. Дайте пить, пожалуйста!
— Дайте! — приказал я следователю.
Ему принесли стакан воды. «Специалист» присовокупил к нему пару белых таблеток.
— Что это? — поинтересовался я.
— Нейтрализатор.
— Пейте, — кивнул я.
Все это больше напоминало медицинскую процедуру, чем пытку. Это усыпляло совесть.
Подозреваемый по-собачьи смотрел на меня. Наверняка видел по телевизору.
— Дайте мне протокол допроса, — попросил я. — Насколько я понимаю, я опоздал к началу.
Мне протянули компьютерную распечатку.
«Вопрос: Вы знакомы с Луисом Сугимори Эйдзи?
Ответ: Да.
(Гм… Интересно.)
Вопрос: Вы принадлежите к одному ордену?
Ответ: Да.
Вопрос: Сколько вам известно орденов иезуитов?
Ответ: Один.
Вопрос: Что вам известно о разделении ордена?
Ответ: Что?
Вопрос: Орден иезуитов разделился?
Ответ: Не знаю».
— Почему такие односложные ответы? — поинтересовался я.
— Специфика допроса, — пояснил следователь. — Повторить?
— Нет.
Пытку применяют только один раз. Даже по средневековому законодательству. Правда, можно «продолжить». Но не стоит подражать средневековым инквизиторам в лицемерии.
Хасэгава Эндо смотрел на меня с надеждой.
— Я ни в чем не виноват, Болотов-сан! Я ничего не знаю ни о каком разделении ордена!
Я посмотрел на «специалиста».
— Он может помнить то, о чем его спрашивали?
— Вряд ли.
Я перевел взгляд на Хасэгаву.
— Меня спрашивали об этом и раньше! — забеспокоился он.
— Да, — подтвердил следователь.
Я вздохнул.
— Вы давно знакомы с Луисом?
— Пару лет.
— Тесно общались?
— Жили в одной резиденции ордена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95