Эммануил обнимал своего апостола за плечи, воскресшего апостола в залитом кровью распахнутом кимоно. На животе Варфоломея не было ран.
Я обвел глазами японцев, стараясь встретиться с ними взглядом. Как они это восприняли? Поражены, шокированы? Но поражаться пришлось мне. Взгляды бессмертных. Среди приглашенных туземцев был только один смертный — представитель Императора. Эммануил пригласил на церемонию японских ками.
Звонил сотовый. Мы не успели прийти в себя после произошедшего, а тут звонок. Словно кинжал, вонзившийся в тело тишины. Словно весть из другого мира, где ездят автомобили и сияют на солнце небоскребы из стекла и металла.
Господь вынул трубку из-за отворота кимоно.
— Да! Итигая? Только что! Да, буду. — Обвел нас взглядом. — Марк, Пьетрос, Матвей, через пятнадцать минут жду вас на вертолетной площадке. Варфоломей, переоденься, к тебе тоже относится. — Он перевел взгляд на японцев. — Ками Тэндзин , писатель Юкио Мисима со своими сторонниками поднял мятеж на военной базе Итигая. Мы сейчас вылетаем туда. Мне бы не хотелось кровопролития, и я думаю, что ваш авторитет неоспорим для мятежников. Я бы хотел, чтобы вы к нам присоединились.
Интеллигентный пожилой японец вежливо поклонился.
Эммануил перевел взгляд на его соседа, весьма крупного для японца буддийского монаха.
— Ками Хатиман , я уверен, что ваш авторитет в глазах господина Мисимы ничуть не меньше, чем у высокочтимого Тэндзина. Думаю, вы не откажетесь помочь нам.
Высокий монах поклонился с явно военной выправкой.
Вертолет летел над ночным Токио, его россыпью огней и светлыми линиями ярко освещенных улиц. Вдали, над цепью черных гор, плыла луна, подернутая туманной дымкой. «Луна в тумане» — символ таинственного и запредельного.
Красиво.
Когда-то давно, еще будучи студентом, я пытался переводить один французский текст и наткнулся в нем на слово «spiritual». Я, разумеется, решил, что это «духовный». Но это только одно значение. Второе: «остроумный». В японском языке тоже есть слово для обозначения духа и души — «тама». А в составных словах оно означает… «духовный»? Ничего подобного — «красивый»! Вот так! Что русскому духовный, то французу остроумный, а японцу — красивый. А еще говорят, что нет национального характера!
Варфоломей сидел рядом со мной и как ни в чем не бывало занимался просветительской деятельностью.
— Юкио Мисима — престарелый писатель, лауреат Нобелевской премии, — объяснял он Марку.
— А чего это он?
Для меня не было вопроса «чего это он?», я Мисиму читал. В основном танатология эроса. Но текст что надо, и явно инспирированный, то ли небесными силами, то ли наоборот. Скорее наоборот. Нобелевку ему дали явно с целью досадить папскому престолу. Нобелевский комитет всегда любил пофрондерствовать.
— Он создал свою молодежную организацию. «Общество щита». Так, мальчишки, в войну играют. Впрочем, я удивляюсь, что он раньше не поднял мятежа.
Интеллигентный ками осуждающе смотрел на него.
— Не стоит так презрительно, ками Варфоломей. Юкио мне все равно что ученик.
Я несколько обалдел от обращения.
— Извините, ками Тэндзин, не знал, — ответил Варфоломей.
— Лучше зовите меня Сугавара-но Митидзане. Тэндзин — небесный бог! Ну какой я небесный бог? Занимаюсь университетами. И Юкио помог с этой его западной премией. Хорошо, что он точно указал адрес Нобелевского комитета в своей молитве. Похлопотал. Заодно посмотрел страны западных варваров .
«Страны западных варваров» было произнесено с интонацией, означающей «ничего там хорошего нет».
— А почему не Кавабате? Не помолился?
Кавабата Ясунари — вечный соперник Мисимы — был обойден Нобелевским комитетом .
— У Мисимы стиль лучше.
— Как вы думаете — это серьезно?
— С захватом базы? Конечно! Юкио всегда мечтал о героической смерти. Успеть бы!
— А почему вы решили нам помогать, Сугавара-сан? Из-за Мисимы? — вмешался я.
— Не только. Ваш ками Эммануил сначала показался мне просвещенной личностью. И я принял его приглашение.
— Сначала?
— Да, до этого ужасного действа в стиле восточных дикарей.
Кто такие западные варвары, я уже понял. Но восточные дикари? Американцы, что ли?
— Он имеет в виду самураев, — шепнул мне Варфоломей, заметив мое недоумение.
— Почему?
— Восточные дикари, Болотов-сан, самовольно узурпировали власть в Японии, поселившись сначала в Кама-куре на востоке страны, а потом в Эдо, — объяснил Тэндзин.
— А я думал, что харакири — национальный обычай…
— Во-первых, сэппуку, молодой человек, а во-вторых, смертная казнь в нашей благословенной стране была отменена еще во времена императрицы Сетоку.
— Восьмой век, — просуфлировал Варфоломей.
— Потом, когда в двенадцатом веке к власти пришли восточные дикари, традиции милосердия были, к сожалению, забыты. Да и чего ждать, если вместо императора страной постоянно правит непонятно кто? Сначала проклятый род Фудзивара, потом эти солдафоны. Я надеялся, что ками Эммануил станет настоящим государем, сменив потомков Аматэрасу — слабый род, безропотно уступавший власть то министрам, то сёгунам. Я слишком много времени посвятил изучению китайской философии, чтобы не понимать, что способности государя определяются не происхождением, а благой силой дэ. Но ваш Эммануил разочаровал меня, пойдя на поводу у диких обычаев.
Господь повернулся к нам и с интересом смотрел на Тэндзина. Тот спокойно выдержал этот взгляд. Не робкого десятка ками, покровитель наук Тэндзин.
— Надеюсь, что я вас еще очарую, ками Тэндзин, — с улыбкой сказал Эммануил.
Вертолет тряхнуло. Мы шли на посадку. Варфоломей был бледен, как туманная луна, и сделался еще бледнее.
— Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил я.
— Прекрасно!
— Прекрасно он себя чувствует, — сказал Господь. — У него теперь другое тело — тело духа. Вам всем это предстоит — пройти через смерть и измениться.
Я вздрогнул. Марк побледнел.
Варфоломей усмехнулся и положил мне руку на плечо. И я почувствовал жжение в знаке на руке, словно его смазали кислотой.
— Не бойся, Петр, — сказал Варфоломей. — Это не так страшно.
— Да, я видел.
— Тебе будет легче, — успокоил Господь.
Звучали выстрелы. Автоматные очереди.
У вертолета нас встретил японский полковник. Отдал нам честь. Поклонился Эммануилу.
— Ариеси Абэ, — представился он. — Командующий базой.
Господь кивнул и вопросительно посмотрел на него.
— Они захватили штаб, — доложил полковник.
— Сколько их?
— Человек двадцать.
— И вы два часа не можете с ними справиться?!
— Там компьютерный центр. Мы стараемся не применять минометы. Но мятежники окружены.
— У них нет шансов. Предложите им сдачу.
— Предлагали. Бесполезно.
— Понятно. Пошли.
Здание штаба, методично обстреливаемое со всех сторон, представляло собой печальное зрелище". Пустые глазницы окон, битое стекло у изуродованных пулями стен. Сомневаюсь, что от компьютеров что-нибудь осталось. Можно было смело применять и танки, и минометы, и тяжелую артиллерию. Хуже не будет. По крайней мере для компьютерного центра.
Мы укрылись в здании напротив. Отсюда мятежников тоже обстреливали — два солдата с автоматами у окна непосредственно рядом с нами. Дадут очередь и укроются за простенком. И немедленно приходит ответ. Пули рикошетят по стенам.
Нам тоже выдали оружие, и я присоединился к солдатам. Мой военный опыт ограничивался сборами от университета. Один месяц. Десять лет назад. Так что стрелял я не особенно искусно. Но и страха не было. Почти. Господь воскресит, я был в этом уверен.
— Здесь опасно… — сказал Абэ. Судя по всему, он никак не мог определиться с обращением к Эммануилу.
— Мне нет, — ответил Господь и встал у окна. Варфоломей подошел и встал рядом с ним. Пули их не замечали.
— Дело не в компьютерах, Господи, — заметил Варфоломей. — Они берегут Мисиму. Лауреат Нобелевской премии — Национальное сокровище . Это его официальный титул.
— Нельзя сказать, что они совсем не правы.
К окну подошел Тэндзин и встал рядом с Господом, почти не оставив мне места. В углу комнаты в позе лотоса воссел Хатиман и погрузился в медитацию.
Господь презрительно смотрел на мои тщетные усилия казаться хорошим солдатом.
— Оставь, Пьетрос. Здесь думать надо, а не переводить патроны.
— Разбомбить его к чертовой матери! — в перерыве между очередями предложил Марк, усердно трудившийся у соседнего окна.
— Нет, Марк. Я уважаю местные национальные сокровища.
Близилось утро. Светлело небо, и звезды становились меньше. Но вдруг время словно повернуло назад. Снова стало темнее, ветер затих, и ударила молния. Ужасающий раскат грома, близкий, словно в соседней комнате, заглушил звуки автоматных очередей. И при свете прожекторов мы увидели трещину на стене штаба и языки пламени в окнах.
— Вот так, — сказал Тэндзин.
Молния ударила еще раз, и здание запылало.
Эммануил благодарно посмотрел на Тэндзина, не только покровителя наук. Тэндзина — Небесного Бога, японского громовержца.
— Спасибо, Сугавара-сан. Я знал, что вы нам поможете.
— А ваш ученик? — поинтересовался Варфоломей.
— Мисима жив. Я бил аккуратно.
— Хорошо. Надеюсь, он спасется.
Эммануил оглянулся на Абэ.
— По выходящим из здания не стрелять. Брать в плен.
Но из штаба никто не вышел. Зато на крыше появились два человека. За дымом было трудно разглядеть, кто это. Но Тэндзин подался вперед и судорожно схватился за подоконник.
Двое опустились на колени. Потом произошла заминка. Не было видно, что там происходит. Но дым на минуту рассеялся, и я увидел, что они расстегивают одежду. В отсветах пламени блеснули мечи. Звуков не было слышно — странная немая сцена. Двое падают вперед. Почти одновременно.
— Пойдемте, — сказал Господь и махнул нам рукой.
Мы шли по плацу, открытому всем ветрам и снайперам. Но никто не стрелял.
Господь подошел к штабу и протянул руку к пламени. Медленно опустил. И пламя повиновалось — как когда-то на наших с Марком кострах. Пожар прекратился, только струйки дыма еще тянулись вверх изо всех окон.
Мы подождали еще минут десять, пока дым рассеется, и вошли в здание.
Бетонный монолит не так-то легко спалить. Только черные стены и потолки да полопавшиеся стекла. От компьютеров, конечно, остались одни детали — раздолье для злоупотреблений, «Если списать — из каждых трех можно собрать один», — профессионально подумал я.
Несколько трупов, изрядно попорченных пожаром. Господь не обратил на них внимания, спокойно перешагнув через мертвых японцев.
На втором этаже — та же картина. Только мертвецов больше, человек пятнадцать: по двое-трое в каждой комнате.
Послышался стон. Господь остановился, кивнул нам с Марком. Мы перевернули раненого. Эммануил скользнул взглядом по его лицу и равнодушно отвернулся.
— Вызовите врача, — бросил он Абэ.
Наконец мы оказались на плоской асфальтированной крыше. Я вляпался ботинком в темную лужу какой-то жидкости. Марк посветил фонариком, и жидкость сверкнула красным.
Метрах в пяти от нас лежали те двое. Марк заскользил по ним фонариком, и я почувствовал кисловатый привкус во рту — предвестник тошноты. Они лежали в отвратительной луже из крови, рвоты и внутренностей.
— Переверните их, — приказал Господь.
Преодолевая отвращение, я опустился рядом с трупами. По-моему, даже Марку было не по себе.
Но мы подчинились.
Варфоломей посветил на залитые кровью лица мертвецов. Узнать их было невозможно.
— Оботрите их, — сказал Эммануил.
— Чем? — растерянно спросил я.
— Чем угодно.
Марк, менее брезгливый, чем я, уже использовал для зтой цели рукав собственной рубашки. Скрепя сердце я последовал его примеру.
Одним из мятежников, совершивших сэппуку, был, несомненно, Мисима. Я помнил его по фотографиям на обложках книг. Вторым был красивый юноша лет двадцати. Он был мне незнаком.
— Отойдите!
Господь опустился на корточки рядом с Мисимой и положил руку ему на плечо. Тело вздрогнуло, и рана на животе начала исчезать.
«Интересно, а после костра он тоже может воскресить? — подумал я. — Что, если остались одни угли? А после атомной бомбы? Где границы его власти?» И сразу пришел ответ: «Может!» Вид смерти вообще не имеет для него значения. Я был в этом уверен. Почему бы и нет, если можно воскресить человека, у которого в животе осталась половина внутренностей. Как там в Писании сказано? «Восстанут во гробах!» Через тысячи лет после смерти.
Мисима открыл глаза.
— Кто вы?
Вероятно, он еще не полностью осознавал окружающее.
— Будда Амида, — усмехнулся Господь.
— Вы!!!
— Я. Смотрите, поднимите голову.
Господь поддерживал его за плечи. Голова воскресшего лежала у него на колене.
Мисима с трудом пошевелился.
— Смотрите, — продолжил Господь. — Это ками: Тэндзин и Хатиман. Они пришли приветствовать вас. Вы отныне — один из них.
Я обернулся.
Облик буддийского монаха разительно изменился. Теперь перед Господом и Мисимой стоял средневековый воин в черных доспехах, и за его спиной развивалось восемь кроваво-красных флагов с золотыми иероглифами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Я обвел глазами японцев, стараясь встретиться с ними взглядом. Как они это восприняли? Поражены, шокированы? Но поражаться пришлось мне. Взгляды бессмертных. Среди приглашенных туземцев был только один смертный — представитель Императора. Эммануил пригласил на церемонию японских ками.
Звонил сотовый. Мы не успели прийти в себя после произошедшего, а тут звонок. Словно кинжал, вонзившийся в тело тишины. Словно весть из другого мира, где ездят автомобили и сияют на солнце небоскребы из стекла и металла.
Господь вынул трубку из-за отворота кимоно.
— Да! Итигая? Только что! Да, буду. — Обвел нас взглядом. — Марк, Пьетрос, Матвей, через пятнадцать минут жду вас на вертолетной площадке. Варфоломей, переоденься, к тебе тоже относится. — Он перевел взгляд на японцев. — Ками Тэндзин , писатель Юкио Мисима со своими сторонниками поднял мятеж на военной базе Итигая. Мы сейчас вылетаем туда. Мне бы не хотелось кровопролития, и я думаю, что ваш авторитет неоспорим для мятежников. Я бы хотел, чтобы вы к нам присоединились.
Интеллигентный пожилой японец вежливо поклонился.
Эммануил перевел взгляд на его соседа, весьма крупного для японца буддийского монаха.
— Ками Хатиман , я уверен, что ваш авторитет в глазах господина Мисимы ничуть не меньше, чем у высокочтимого Тэндзина. Думаю, вы не откажетесь помочь нам.
Высокий монах поклонился с явно военной выправкой.
Вертолет летел над ночным Токио, его россыпью огней и светлыми линиями ярко освещенных улиц. Вдали, над цепью черных гор, плыла луна, подернутая туманной дымкой. «Луна в тумане» — символ таинственного и запредельного.
Красиво.
Когда-то давно, еще будучи студентом, я пытался переводить один французский текст и наткнулся в нем на слово «spiritual». Я, разумеется, решил, что это «духовный». Но это только одно значение. Второе: «остроумный». В японском языке тоже есть слово для обозначения духа и души — «тама». А в составных словах оно означает… «духовный»? Ничего подобного — «красивый»! Вот так! Что русскому духовный, то французу остроумный, а японцу — красивый. А еще говорят, что нет национального характера!
Варфоломей сидел рядом со мной и как ни в чем не бывало занимался просветительской деятельностью.
— Юкио Мисима — престарелый писатель, лауреат Нобелевской премии, — объяснял он Марку.
— А чего это он?
Для меня не было вопроса «чего это он?», я Мисиму читал. В основном танатология эроса. Но текст что надо, и явно инспирированный, то ли небесными силами, то ли наоборот. Скорее наоборот. Нобелевку ему дали явно с целью досадить папскому престолу. Нобелевский комитет всегда любил пофрондерствовать.
— Он создал свою молодежную организацию. «Общество щита». Так, мальчишки, в войну играют. Впрочем, я удивляюсь, что он раньше не поднял мятежа.
Интеллигентный ками осуждающе смотрел на него.
— Не стоит так презрительно, ками Варфоломей. Юкио мне все равно что ученик.
Я несколько обалдел от обращения.
— Извините, ками Тэндзин, не знал, — ответил Варфоломей.
— Лучше зовите меня Сугавара-но Митидзане. Тэндзин — небесный бог! Ну какой я небесный бог? Занимаюсь университетами. И Юкио помог с этой его западной премией. Хорошо, что он точно указал адрес Нобелевского комитета в своей молитве. Похлопотал. Заодно посмотрел страны западных варваров .
«Страны западных варваров» было произнесено с интонацией, означающей «ничего там хорошего нет».
— А почему не Кавабате? Не помолился?
Кавабата Ясунари — вечный соперник Мисимы — был обойден Нобелевским комитетом .
— У Мисимы стиль лучше.
— Как вы думаете — это серьезно?
— С захватом базы? Конечно! Юкио всегда мечтал о героической смерти. Успеть бы!
— А почему вы решили нам помогать, Сугавара-сан? Из-за Мисимы? — вмешался я.
— Не только. Ваш ками Эммануил сначала показался мне просвещенной личностью. И я принял его приглашение.
— Сначала?
— Да, до этого ужасного действа в стиле восточных дикарей.
Кто такие западные варвары, я уже понял. Но восточные дикари? Американцы, что ли?
— Он имеет в виду самураев, — шепнул мне Варфоломей, заметив мое недоумение.
— Почему?
— Восточные дикари, Болотов-сан, самовольно узурпировали власть в Японии, поселившись сначала в Кама-куре на востоке страны, а потом в Эдо, — объяснил Тэндзин.
— А я думал, что харакири — национальный обычай…
— Во-первых, сэппуку, молодой человек, а во-вторых, смертная казнь в нашей благословенной стране была отменена еще во времена императрицы Сетоку.
— Восьмой век, — просуфлировал Варфоломей.
— Потом, когда в двенадцатом веке к власти пришли восточные дикари, традиции милосердия были, к сожалению, забыты. Да и чего ждать, если вместо императора страной постоянно правит непонятно кто? Сначала проклятый род Фудзивара, потом эти солдафоны. Я надеялся, что ками Эммануил станет настоящим государем, сменив потомков Аматэрасу — слабый род, безропотно уступавший власть то министрам, то сёгунам. Я слишком много времени посвятил изучению китайской философии, чтобы не понимать, что способности государя определяются не происхождением, а благой силой дэ. Но ваш Эммануил разочаровал меня, пойдя на поводу у диких обычаев.
Господь повернулся к нам и с интересом смотрел на Тэндзина. Тот спокойно выдержал этот взгляд. Не робкого десятка ками, покровитель наук Тэндзин.
— Надеюсь, что я вас еще очарую, ками Тэндзин, — с улыбкой сказал Эммануил.
Вертолет тряхнуло. Мы шли на посадку. Варфоломей был бледен, как туманная луна, и сделался еще бледнее.
— Как ты себя чувствуешь? — тихо спросил я.
— Прекрасно!
— Прекрасно он себя чувствует, — сказал Господь. — У него теперь другое тело — тело духа. Вам всем это предстоит — пройти через смерть и измениться.
Я вздрогнул. Марк побледнел.
Варфоломей усмехнулся и положил мне руку на плечо. И я почувствовал жжение в знаке на руке, словно его смазали кислотой.
— Не бойся, Петр, — сказал Варфоломей. — Это не так страшно.
— Да, я видел.
— Тебе будет легче, — успокоил Господь.
Звучали выстрелы. Автоматные очереди.
У вертолета нас встретил японский полковник. Отдал нам честь. Поклонился Эммануилу.
— Ариеси Абэ, — представился он. — Командующий базой.
Господь кивнул и вопросительно посмотрел на него.
— Они захватили штаб, — доложил полковник.
— Сколько их?
— Человек двадцать.
— И вы два часа не можете с ними справиться?!
— Там компьютерный центр. Мы стараемся не применять минометы. Но мятежники окружены.
— У них нет шансов. Предложите им сдачу.
— Предлагали. Бесполезно.
— Понятно. Пошли.
Здание штаба, методично обстреливаемое со всех сторон, представляло собой печальное зрелище". Пустые глазницы окон, битое стекло у изуродованных пулями стен. Сомневаюсь, что от компьютеров что-нибудь осталось. Можно было смело применять и танки, и минометы, и тяжелую артиллерию. Хуже не будет. По крайней мере для компьютерного центра.
Мы укрылись в здании напротив. Отсюда мятежников тоже обстреливали — два солдата с автоматами у окна непосредственно рядом с нами. Дадут очередь и укроются за простенком. И немедленно приходит ответ. Пули рикошетят по стенам.
Нам тоже выдали оружие, и я присоединился к солдатам. Мой военный опыт ограничивался сборами от университета. Один месяц. Десять лет назад. Так что стрелял я не особенно искусно. Но и страха не было. Почти. Господь воскресит, я был в этом уверен.
— Здесь опасно… — сказал Абэ. Судя по всему, он никак не мог определиться с обращением к Эммануилу.
— Мне нет, — ответил Господь и встал у окна. Варфоломей подошел и встал рядом с ним. Пули их не замечали.
— Дело не в компьютерах, Господи, — заметил Варфоломей. — Они берегут Мисиму. Лауреат Нобелевской премии — Национальное сокровище . Это его официальный титул.
— Нельзя сказать, что они совсем не правы.
К окну подошел Тэндзин и встал рядом с Господом, почти не оставив мне места. В углу комнаты в позе лотоса воссел Хатиман и погрузился в медитацию.
Господь презрительно смотрел на мои тщетные усилия казаться хорошим солдатом.
— Оставь, Пьетрос. Здесь думать надо, а не переводить патроны.
— Разбомбить его к чертовой матери! — в перерыве между очередями предложил Марк, усердно трудившийся у соседнего окна.
— Нет, Марк. Я уважаю местные национальные сокровища.
Близилось утро. Светлело небо, и звезды становились меньше. Но вдруг время словно повернуло назад. Снова стало темнее, ветер затих, и ударила молния. Ужасающий раскат грома, близкий, словно в соседней комнате, заглушил звуки автоматных очередей. И при свете прожекторов мы увидели трещину на стене штаба и языки пламени в окнах.
— Вот так, — сказал Тэндзин.
Молния ударила еще раз, и здание запылало.
Эммануил благодарно посмотрел на Тэндзина, не только покровителя наук. Тэндзина — Небесного Бога, японского громовержца.
— Спасибо, Сугавара-сан. Я знал, что вы нам поможете.
— А ваш ученик? — поинтересовался Варфоломей.
— Мисима жив. Я бил аккуратно.
— Хорошо. Надеюсь, он спасется.
Эммануил оглянулся на Абэ.
— По выходящим из здания не стрелять. Брать в плен.
Но из штаба никто не вышел. Зато на крыше появились два человека. За дымом было трудно разглядеть, кто это. Но Тэндзин подался вперед и судорожно схватился за подоконник.
Двое опустились на колени. Потом произошла заминка. Не было видно, что там происходит. Но дым на минуту рассеялся, и я увидел, что они расстегивают одежду. В отсветах пламени блеснули мечи. Звуков не было слышно — странная немая сцена. Двое падают вперед. Почти одновременно.
— Пойдемте, — сказал Господь и махнул нам рукой.
Мы шли по плацу, открытому всем ветрам и снайперам. Но никто не стрелял.
Господь подошел к штабу и протянул руку к пламени. Медленно опустил. И пламя повиновалось — как когда-то на наших с Марком кострах. Пожар прекратился, только струйки дыма еще тянулись вверх изо всех окон.
Мы подождали еще минут десять, пока дым рассеется, и вошли в здание.
Бетонный монолит не так-то легко спалить. Только черные стены и потолки да полопавшиеся стекла. От компьютеров, конечно, остались одни детали — раздолье для злоупотреблений, «Если списать — из каждых трех можно собрать один», — профессионально подумал я.
Несколько трупов, изрядно попорченных пожаром. Господь не обратил на них внимания, спокойно перешагнув через мертвых японцев.
На втором этаже — та же картина. Только мертвецов больше, человек пятнадцать: по двое-трое в каждой комнате.
Послышался стон. Господь остановился, кивнул нам с Марком. Мы перевернули раненого. Эммануил скользнул взглядом по его лицу и равнодушно отвернулся.
— Вызовите врача, — бросил он Абэ.
Наконец мы оказались на плоской асфальтированной крыше. Я вляпался ботинком в темную лужу какой-то жидкости. Марк посветил фонариком, и жидкость сверкнула красным.
Метрах в пяти от нас лежали те двое. Марк заскользил по ним фонариком, и я почувствовал кисловатый привкус во рту — предвестник тошноты. Они лежали в отвратительной луже из крови, рвоты и внутренностей.
— Переверните их, — приказал Господь.
Преодолевая отвращение, я опустился рядом с трупами. По-моему, даже Марку было не по себе.
Но мы подчинились.
Варфоломей посветил на залитые кровью лица мертвецов. Узнать их было невозможно.
— Оботрите их, — сказал Эммануил.
— Чем? — растерянно спросил я.
— Чем угодно.
Марк, менее брезгливый, чем я, уже использовал для зтой цели рукав собственной рубашки. Скрепя сердце я последовал его примеру.
Одним из мятежников, совершивших сэппуку, был, несомненно, Мисима. Я помнил его по фотографиям на обложках книг. Вторым был красивый юноша лет двадцати. Он был мне незнаком.
— Отойдите!
Господь опустился на корточки рядом с Мисимой и положил руку ему на плечо. Тело вздрогнуло, и рана на животе начала исчезать.
«Интересно, а после костра он тоже может воскресить? — подумал я. — Что, если остались одни угли? А после атомной бомбы? Где границы его власти?» И сразу пришел ответ: «Может!» Вид смерти вообще не имеет для него значения. Я был в этом уверен. Почему бы и нет, если можно воскресить человека, у которого в животе осталась половина внутренностей. Как там в Писании сказано? «Восстанут во гробах!» Через тысячи лет после смерти.
Мисима открыл глаза.
— Кто вы?
Вероятно, он еще не полностью осознавал окружающее.
— Будда Амида, — усмехнулся Господь.
— Вы!!!
— Я. Смотрите, поднимите голову.
Господь поддерживал его за плечи. Голова воскресшего лежала у него на колене.
Мисима с трудом пошевелился.
— Смотрите, — продолжил Господь. — Это ками: Тэндзин и Хатиман. Они пришли приветствовать вас. Вы отныне — один из них.
Я обернулся.
Облик буддийского монаха разительно изменился. Теперь перед Господом и Мисимой стоял средневековый воин в черных доспехах, и за его спиной развивалось восемь кроваво-красных флагов с золотыми иероглифами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95