Прошла неделя.
Я позвонил Николь. Трубку взял незнакомый молодой человек.
— Ее увезли сегодня ночью. Мы проводим дезинфекцию.
— Куда увезли?
— В больницу.
— В какую, черт побери?!
— Вас все равно не пустят. Карантин. Даже трупов не выдают.
Я грохнул трубку и позвонил ей на сотовый.
— Где ты?
Она говорила с трудом, словно пробиваясь сквозь туман.
— Не знаю.
— Ты что, антибиотики не принимала?
— Нам же сделали прививки.
— Больница Святого Франциска, — телефон взяла некая пожилая дама. — Что вам нужно?
— Увидеть мою невесту!
С чего это я назвал ее невестой? Думаю, для Николь это явилось бы полной неожиданностью. Между нами никогда не было ни духовной близости, ни настоящего взаимопонимания.
— Это невозможно. И не мучайте ее разговорами, ей и так достаточно тяжело.
— Я сейчас приеду!
Легко сказать! Меня не выпустили с этажа, я же контактер. Мне осталось только наводить справки: хорошая ли больница, не нужно ли чего? Лекарства? Оборудование? Сейчас! Срочно!
И чего я так рвался! Мною двигала уж точно не любовь к Николь, скорее комплекс вины. Я притащил ее в чумной город.
Николь не дожила до утра. Через пять минут после известия о ее смерти я отдал приказ закрыть все церкви и отменить причастие Третьего Завета. И засел под очередной: карантин на десять дней. Плевать! Для работы мне достаточно компьютера и телефонов. Я с трепетом ждал, когда известие о моем самоуправстве с его мессой дойдет до Эммануила. В том, что он узнает, сомневаться не приходилось.
Гневное письмо от моего Господа упало мне на компьютер через восемь дней. Долго. Значит, не до того ему было.
Он был краток: «Пьетрос, я понимаю твою заботу о людях, но отмена причастия приведет к куда худшим последствиям. В городе может начаться хаос. Немедленно открой церкви и восстанови службы. Пока не поздно».
Я медлил. Я решил, что у меня в запасе еще по крайней мере восемь дней.
Я так и не заболел. То ли профилактическая терапия тетрациклином задушила всех микробов в зародыше, то ли у меня сформировался иммунитет после прививки. Я консультировался по этому поводу. Господа эскулапы объяснили, что формирование иммунитета к чуме — явление сложное, комплексное, зависящее от многих факторов, и вообще, когда формируется, а когда нет. Из чего я заключил, что они сами ничего не знают.
Эммануил молчал. По крайней мере трагедия разыгралась раньше, чем он успел обругать меня еще раз.
Началось с разъяренной толпы студентов, идущей по улицам и бьющей витрины. Потом перевернутые и сожженные автомобили. Полиция не справлялась. Я кусал губы.
Передо мной стояли Марта и брат Анджело. Меньше всего мне хотелось прибегать к услугам «Детей Господа», Но я чувствовал себя акробатом, балансирующим на канате на огромной высоте — очень хочется подержаться за стенку. Что с того, что она, извините, в говне испачкана. Не до брезгливости!
— Вы отменили Причастие Третьего Завета, — сказала Марта. — Вы — враг Господа. Мы собирались выйти на улицы вместе со всеми.
— Вы выйдете на улицы, но против всех, — заявил я. — Для вас причастие будет восстановлено. Только принимайте антибиотики — выдам бесплатно. И всем, кто к вам присоединится.
Стенка на стенку. Побоища на улицах. Железные прутья против железных прутьев. Пожары и битое стекло. Меньше всего мне хотелось такого исхода, но мне нужно было продержаться до прихода войск.
Верна ли армия? Я не отменял там причастия единым указом, но в тех частях, где есть заболевшие, оно отменяется естественным образом — карантин. Сколько таких частей? Я навел справки — более трети армии. То же в полиции. Ситуация казалась критической.
Мы беседовали во дворце Сикста Пятого, и я видел площадь, запруженную толпой.
Швейцарские гвардейцы в шутовских костюмах, придуманных Микеланджело (штаны с оранжевыми и синими полосами и средневековые латы), хороши для антуража, а не для защиты. К тому же их всего сотня. А толпа настроена весьма решительно. Есть настоящая охрана, не антуражная, нормально вооруженная и профессиональная, набранная в эпоху Эммануила. Но тоже немного. На что способна стотысячная голодная толпа, доведенная до отчаяния постоянным страхом смерти?
Я вспомнил Москву трехлетней давности. Тогда я был с другой стороны: в толпе, а не во дворце. Три года! Мы даже не отметили это событие.
Тогда армия перешла на нашу сторону. Марк рассказывал мне, как этого добился Эммануил. У меня нет его силы. Если сейчас они переагитируют хотя бы несколько частей — может быть очень хреново.
— Брат Анджело! Ведите ваших людей в Сикстинскую капеллу. Пусть будет месса и причастие. Потом встаньте на выходах из ватиканских дворцов. Вы должны продержаться.
Тут же после их ухода я позвонил министру полиции.
— У вас на вооружении есть хлорацетофенон?
— Да. Вы считаете?..
— Я приказываю.
Это была любимая «черемуха» Марка. Я решил не выпендриваться и довериться опыту друга.
Большая часть ватиканских дворцов представляет собой лабиринт зданий, соединенных друг с другом, так что из дворца Сикста Пятого можно пройти в Сикстинскую капеллу, ни разу не выходя на улицу.
У подножия фрески Страшного Суда стоял брат Анджело и еще двое священников из «Детей Господа» и раздавали причастие. Над ними, почти под потолком, был написан Христос с лицом Аполлона и телом Геракла, решительным жестом мощной длани посылающий грешников в ад, властно-презрительным выражением лица очень напоминающий Эммануила. За Христом, в смиренной позе, в которой подходят к причастию, приютилась богоматерь. Так что непонятно, он ее защищает или она сама его боится. И уж никому не придет в голову просить милости у такой мадонны. Вокруг Иисуса — апостолы и мученики с орудиями казни, от коих погибли, смотрят на него с опаской и надеждой, словно ни содранная кожа апостола Варфоломея, ни колесо Екатерины, ни стрелы другого Варфоломея не являются для Христа достаточным аргументом для оправдания.
Еще ниже: ангелы, трубящие в трубы, и лодка Харона с осужденными душами, плывущими в ад. И наконец: «Дети Господа». У подножия ада.
Я оценил длину очереди к причастию: не густо. Благословил уходящих, откровенно подражая Эммануилу
— Держите меня в курсе.
Вскоре зал опустел. Со мной остались только телохранители — пять человек. Это просто смешно, если толпа прорвется.
Позвонил министру полиции.
— Как у вас дела?
— Готовим операцию.
— Когда?
— Понимаете, это не совсем штатная ситуация.
— Понимаю. Когда?
— Ну, через час…
— Вы что, с ума сошли?
— Это не так просто…
— Пришлите хотя бы несколько машин. Мне надо защитить входы.
Не успел я отключиться, как телефон снова зазвонил. Марта.
— У северного входа прорывается толпа.
— Держитесь. Сейчас будет полиция.
До северного входа довольно далеко, через несколько галерей и залов.
Телефон зазвонил вновь.
— У Бронзового портала драка. Мы сражаемся.
Это брат Анджело. Изображает рыцаря. Неужели ангел смерти станет моим спасителем? Я позвонил министру.
— Выслали машины?
— Уже на месте. Не могут прорваться через толпу.
— Что значит «не могут»? Они что, безоружны?
— Но… Вы что, предлагаете стрелять в толпу?
— Я не предлагаю — я приказываю. Если у вас нет газа — стреляйте!
— Газ будет. Подождите.
— Я не могу ждать. Пусть прорываются. Как — меня не волнует!
Все монархии, которые были свергнуты, пали из-за нерешительности монархов, обленившихся и разнеженных за годы правления. Я — простой человек и за три года с Эммануилом облениться не успел, да и не было возможности. Так что извините.
Революция в чумном городе смерти подобна! Хаос сейчас хуже любой власти. В этом я был солидарен с Эммануилом — не зря же я ему служил. Были, были точки соприкосновения! И последний свой приказ я бы отдал, даже если бы Эммануила надо мной не было.
Раздался звонок. Марта. Глухой, спотыкающийся голос.
— Они прорвались.
Грохот. Тишина.
— Отступайте к Новому крылу! — гаркнул я, но, по-моему, меня никто не услышал.
Отключился, попробовал перезвонить — глухо. Обернулся к одному из телохранителей, Паоло, кажется.
— Идите в Новое крыло и доложите обстановку. Постарайтесь не пустить их дальше Апостолической библиотеки.
— Сеньор Болотов, здесь есть подземный ход к железнодорожному вокзалу. Вас выведут.
— К черту! Я здесь не затем, чтобы спасать свою жизнь, когда страна погружается в хаос. Делайте, что вам приказано!
— Слушаюсь!
Я увидел преданный блеск в его глазах. Никогда не считал себя харизматическим лидером (куда мне до Эммануила!) — а вот на тебе!
Сказать, что мне была безразлична собственная жизнь, было бы чудовищным лицемерием. В любом случае я предпочел бы смерть менее брутальную, чем под ногами толпы. «Если кто-то спросит, боюсь ли я смерти, я отвечу — конечно, боюсь» . Но я вошел в азарт. Тот благотворный азарт, что всегда меня спасал и позволял выходить живым из таких ситуаций, что я сам себе удивлялся.
Раздался далекий грохот. По-моему, сломали дверь. Потом звонок.
— Новое крыло сдано! — задыхающийся голос Паоло. — Они в Апостолической библиотеке.
Шум приближался. Снова звонок. На этот раз Анджело.
— Оборона прорвана. Бронзовый портал пал.
Шум сменился ударами в дверь — ту, что направо от алтаря, под ладьей Харона. Двери здесь что надо, дубовые. Но и дуб поддается. Это уже не первая дверь. Я бы не чувствовал себя в безопасности, даже если бы она была из свинца.
Я стоял перед Христом-Судией на фреске Микеланджело, и казалось, что в капелле больше никого нет: я и он. Христос в золотом сиянии, так похожий на Эммануила.
Кто такой Эммануил в системе Тейяра? Статистическая ошибка? Бог сотворил существо, слишком великое и в замысле своем совершенное, чтобы не допустить чудовищной погрешности. А может быть, эта погрешность и есть свобода? Даже если Богу известны все волновые функции всех частиц, он не обладает совершенным знанием мира. Неопределенность. Волновая функция дает только вероятность обнаружения частицы в данной точке, а большего знать невозможно.
Мысли неслись с бешеной скоростью. Но не так! Не в том направлении! Думай о том, как спастись!
— Откройте двери! — кричали с той стороны. — Выдайте наместника!
Один из моих телохранителей уже было двинулся туда, и я было проводил его презрительной улыбкой, но тут раздались выстрелы.
Удары в дверь стали реже, потом вдруг резко прекратились.
— Это полиция! Все живы?
Я обернулся к телохранителю, который собирался меня предать.
— Открывай!
В капеллу ввалились полицейские.
— Сеньор Болотов, с вами все в порядке?
— Со мной да. Жертв много?
Полицейский кивнул. Я покусал губы.
— Что же вы медлили с газом?
— Уже работаем. Площадь практически очищена.
— Бронзовый портал?
— Наш.
— Спасибо за службу. Пойдемте!
Мы шли мимо перевернутых столов и испорченных пулями росписей Апостолической библиотеки. Кровь на начищенном паркете, отражающем позолоту потолка. Раненые и убитые.
— «Скорую» вызвали?
— Да, да.
«Дети Господа». Тела, изуродованные толпой, словно пропущенные через каток. Сломанные конечности, синие от побоев лица — кровавое месиво. И другие, со следами от пуль — мятежники.
Я нашел Марту у выхода во Двор Пинии. Она лежала ничком. Узнал по белым волосам. Перевернул. При жизни она была, пожалуй, красива. Я никогда не испытывал к ней симпатии, но она умерла за меня. Почти как Николь. За меня, из-за меня — неважно!
Я удержал власть и почти не испытывал угрызений совести по поводу жертв. Если бы я проявил слабость — было бы хуже. Революционеры не понимают одного: если до революции хлеба не хватало — после его вообще не будет. И начнутся казни якобы спекулянтов, а на самом деле белошвеек и сапожников с парой представителей свергнутой власти, подмешанных к приговоренным для солидности.
Войска подошли через полчаса после того, как все было кончено. Но я их оставил. Моя власть держалась на танках на улицах и «черемухе» наготове.
Через неделю пришло финансирование от Эммануила. Расщедрился все-таки! Конечно, жаль терять Рим. Рим — это вопрос престижа.
Теперь я мог закупить провизию и лекарства, и у моей власти появилось еще одно, к сожалению, недолговечное основание. Деньги имеют свойство быстро кончаться.
Одновременно с траншем от Эммануила пришло письмо. Если отбросить назидательный стиль, смысл его сводился к одной фразе: «Ну что, огреб?» Огреб! Я проупрямился до июля и открыл церкви. Эпидемия шла на спад. Она унесла четверть населения города.
Было жарко. Казалось бы, выбросы пепла после извержения вулканов должны вызвать похолодание климата, но нет: римское лето было обычным, то есть раскаленным. Летом здесь не открывают ставни, преграждая путь немилосердным солнечным лучам. Коричневая гамма римских построек и зеленые ставни окон — город с закрытыми глазами.
У Колизея расцвели олеандры, пели цикады в траве возле Форума, и только пустынные улицы, навсегда закрытые частные лавочки и запах хлорки напоминали о смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Я позвонил Николь. Трубку взял незнакомый молодой человек.
— Ее увезли сегодня ночью. Мы проводим дезинфекцию.
— Куда увезли?
— В больницу.
— В какую, черт побери?!
— Вас все равно не пустят. Карантин. Даже трупов не выдают.
Я грохнул трубку и позвонил ей на сотовый.
— Где ты?
Она говорила с трудом, словно пробиваясь сквозь туман.
— Не знаю.
— Ты что, антибиотики не принимала?
— Нам же сделали прививки.
— Больница Святого Франциска, — телефон взяла некая пожилая дама. — Что вам нужно?
— Увидеть мою невесту!
С чего это я назвал ее невестой? Думаю, для Николь это явилось бы полной неожиданностью. Между нами никогда не было ни духовной близости, ни настоящего взаимопонимания.
— Это невозможно. И не мучайте ее разговорами, ей и так достаточно тяжело.
— Я сейчас приеду!
Легко сказать! Меня не выпустили с этажа, я же контактер. Мне осталось только наводить справки: хорошая ли больница, не нужно ли чего? Лекарства? Оборудование? Сейчас! Срочно!
И чего я так рвался! Мною двигала уж точно не любовь к Николь, скорее комплекс вины. Я притащил ее в чумной город.
Николь не дожила до утра. Через пять минут после известия о ее смерти я отдал приказ закрыть все церкви и отменить причастие Третьего Завета. И засел под очередной: карантин на десять дней. Плевать! Для работы мне достаточно компьютера и телефонов. Я с трепетом ждал, когда известие о моем самоуправстве с его мессой дойдет до Эммануила. В том, что он узнает, сомневаться не приходилось.
Гневное письмо от моего Господа упало мне на компьютер через восемь дней. Долго. Значит, не до того ему было.
Он был краток: «Пьетрос, я понимаю твою заботу о людях, но отмена причастия приведет к куда худшим последствиям. В городе может начаться хаос. Немедленно открой церкви и восстанови службы. Пока не поздно».
Я медлил. Я решил, что у меня в запасе еще по крайней мере восемь дней.
Я так и не заболел. То ли профилактическая терапия тетрациклином задушила всех микробов в зародыше, то ли у меня сформировался иммунитет после прививки. Я консультировался по этому поводу. Господа эскулапы объяснили, что формирование иммунитета к чуме — явление сложное, комплексное, зависящее от многих факторов, и вообще, когда формируется, а когда нет. Из чего я заключил, что они сами ничего не знают.
Эммануил молчал. По крайней мере трагедия разыгралась раньше, чем он успел обругать меня еще раз.
Началось с разъяренной толпы студентов, идущей по улицам и бьющей витрины. Потом перевернутые и сожженные автомобили. Полиция не справлялась. Я кусал губы.
Передо мной стояли Марта и брат Анджело. Меньше всего мне хотелось прибегать к услугам «Детей Господа», Но я чувствовал себя акробатом, балансирующим на канате на огромной высоте — очень хочется подержаться за стенку. Что с того, что она, извините, в говне испачкана. Не до брезгливости!
— Вы отменили Причастие Третьего Завета, — сказала Марта. — Вы — враг Господа. Мы собирались выйти на улицы вместе со всеми.
— Вы выйдете на улицы, но против всех, — заявил я. — Для вас причастие будет восстановлено. Только принимайте антибиотики — выдам бесплатно. И всем, кто к вам присоединится.
Стенка на стенку. Побоища на улицах. Железные прутья против железных прутьев. Пожары и битое стекло. Меньше всего мне хотелось такого исхода, но мне нужно было продержаться до прихода войск.
Верна ли армия? Я не отменял там причастия единым указом, но в тех частях, где есть заболевшие, оно отменяется естественным образом — карантин. Сколько таких частей? Я навел справки — более трети армии. То же в полиции. Ситуация казалась критической.
Мы беседовали во дворце Сикста Пятого, и я видел площадь, запруженную толпой.
Швейцарские гвардейцы в шутовских костюмах, придуманных Микеланджело (штаны с оранжевыми и синими полосами и средневековые латы), хороши для антуража, а не для защиты. К тому же их всего сотня. А толпа настроена весьма решительно. Есть настоящая охрана, не антуражная, нормально вооруженная и профессиональная, набранная в эпоху Эммануила. Но тоже немного. На что способна стотысячная голодная толпа, доведенная до отчаяния постоянным страхом смерти?
Я вспомнил Москву трехлетней давности. Тогда я был с другой стороны: в толпе, а не во дворце. Три года! Мы даже не отметили это событие.
Тогда армия перешла на нашу сторону. Марк рассказывал мне, как этого добился Эммануил. У меня нет его силы. Если сейчас они переагитируют хотя бы несколько частей — может быть очень хреново.
— Брат Анджело! Ведите ваших людей в Сикстинскую капеллу. Пусть будет месса и причастие. Потом встаньте на выходах из ватиканских дворцов. Вы должны продержаться.
Тут же после их ухода я позвонил министру полиции.
— У вас на вооружении есть хлорацетофенон?
— Да. Вы считаете?..
— Я приказываю.
Это была любимая «черемуха» Марка. Я решил не выпендриваться и довериться опыту друга.
Большая часть ватиканских дворцов представляет собой лабиринт зданий, соединенных друг с другом, так что из дворца Сикста Пятого можно пройти в Сикстинскую капеллу, ни разу не выходя на улицу.
У подножия фрески Страшного Суда стоял брат Анджело и еще двое священников из «Детей Господа» и раздавали причастие. Над ними, почти под потолком, был написан Христос с лицом Аполлона и телом Геракла, решительным жестом мощной длани посылающий грешников в ад, властно-презрительным выражением лица очень напоминающий Эммануила. За Христом, в смиренной позе, в которой подходят к причастию, приютилась богоматерь. Так что непонятно, он ее защищает или она сама его боится. И уж никому не придет в голову просить милости у такой мадонны. Вокруг Иисуса — апостолы и мученики с орудиями казни, от коих погибли, смотрят на него с опаской и надеждой, словно ни содранная кожа апостола Варфоломея, ни колесо Екатерины, ни стрелы другого Варфоломея не являются для Христа достаточным аргументом для оправдания.
Еще ниже: ангелы, трубящие в трубы, и лодка Харона с осужденными душами, плывущими в ад. И наконец: «Дети Господа». У подножия ада.
Я оценил длину очереди к причастию: не густо. Благословил уходящих, откровенно подражая Эммануилу
— Держите меня в курсе.
Вскоре зал опустел. Со мной остались только телохранители — пять человек. Это просто смешно, если толпа прорвется.
Позвонил министру полиции.
— Как у вас дела?
— Готовим операцию.
— Когда?
— Понимаете, это не совсем штатная ситуация.
— Понимаю. Когда?
— Ну, через час…
— Вы что, с ума сошли?
— Это не так просто…
— Пришлите хотя бы несколько машин. Мне надо защитить входы.
Не успел я отключиться, как телефон снова зазвонил. Марта.
— У северного входа прорывается толпа.
— Держитесь. Сейчас будет полиция.
До северного входа довольно далеко, через несколько галерей и залов.
Телефон зазвонил вновь.
— У Бронзового портала драка. Мы сражаемся.
Это брат Анджело. Изображает рыцаря. Неужели ангел смерти станет моим спасителем? Я позвонил министру.
— Выслали машины?
— Уже на месте. Не могут прорваться через толпу.
— Что значит «не могут»? Они что, безоружны?
— Но… Вы что, предлагаете стрелять в толпу?
— Я не предлагаю — я приказываю. Если у вас нет газа — стреляйте!
— Газ будет. Подождите.
— Я не могу ждать. Пусть прорываются. Как — меня не волнует!
Все монархии, которые были свергнуты, пали из-за нерешительности монархов, обленившихся и разнеженных за годы правления. Я — простой человек и за три года с Эммануилом облениться не успел, да и не было возможности. Так что извините.
Революция в чумном городе смерти подобна! Хаос сейчас хуже любой власти. В этом я был солидарен с Эммануилом — не зря же я ему служил. Были, были точки соприкосновения! И последний свой приказ я бы отдал, даже если бы Эммануила надо мной не было.
Раздался звонок. Марта. Глухой, спотыкающийся голос.
— Они прорвались.
Грохот. Тишина.
— Отступайте к Новому крылу! — гаркнул я, но, по-моему, меня никто не услышал.
Отключился, попробовал перезвонить — глухо. Обернулся к одному из телохранителей, Паоло, кажется.
— Идите в Новое крыло и доложите обстановку. Постарайтесь не пустить их дальше Апостолической библиотеки.
— Сеньор Болотов, здесь есть подземный ход к железнодорожному вокзалу. Вас выведут.
— К черту! Я здесь не затем, чтобы спасать свою жизнь, когда страна погружается в хаос. Делайте, что вам приказано!
— Слушаюсь!
Я увидел преданный блеск в его глазах. Никогда не считал себя харизматическим лидером (куда мне до Эммануила!) — а вот на тебе!
Сказать, что мне была безразлична собственная жизнь, было бы чудовищным лицемерием. В любом случае я предпочел бы смерть менее брутальную, чем под ногами толпы. «Если кто-то спросит, боюсь ли я смерти, я отвечу — конечно, боюсь» . Но я вошел в азарт. Тот благотворный азарт, что всегда меня спасал и позволял выходить живым из таких ситуаций, что я сам себе удивлялся.
Раздался далекий грохот. По-моему, сломали дверь. Потом звонок.
— Новое крыло сдано! — задыхающийся голос Паоло. — Они в Апостолической библиотеке.
Шум приближался. Снова звонок. На этот раз Анджело.
— Оборона прорвана. Бронзовый портал пал.
Шум сменился ударами в дверь — ту, что направо от алтаря, под ладьей Харона. Двери здесь что надо, дубовые. Но и дуб поддается. Это уже не первая дверь. Я бы не чувствовал себя в безопасности, даже если бы она была из свинца.
Я стоял перед Христом-Судией на фреске Микеланджело, и казалось, что в капелле больше никого нет: я и он. Христос в золотом сиянии, так похожий на Эммануила.
Кто такой Эммануил в системе Тейяра? Статистическая ошибка? Бог сотворил существо, слишком великое и в замысле своем совершенное, чтобы не допустить чудовищной погрешности. А может быть, эта погрешность и есть свобода? Даже если Богу известны все волновые функции всех частиц, он не обладает совершенным знанием мира. Неопределенность. Волновая функция дает только вероятность обнаружения частицы в данной точке, а большего знать невозможно.
Мысли неслись с бешеной скоростью. Но не так! Не в том направлении! Думай о том, как спастись!
— Откройте двери! — кричали с той стороны. — Выдайте наместника!
Один из моих телохранителей уже было двинулся туда, и я было проводил его презрительной улыбкой, но тут раздались выстрелы.
Удары в дверь стали реже, потом вдруг резко прекратились.
— Это полиция! Все живы?
Я обернулся к телохранителю, который собирался меня предать.
— Открывай!
В капеллу ввалились полицейские.
— Сеньор Болотов, с вами все в порядке?
— Со мной да. Жертв много?
Полицейский кивнул. Я покусал губы.
— Что же вы медлили с газом?
— Уже работаем. Площадь практически очищена.
— Бронзовый портал?
— Наш.
— Спасибо за службу. Пойдемте!
Мы шли мимо перевернутых столов и испорченных пулями росписей Апостолической библиотеки. Кровь на начищенном паркете, отражающем позолоту потолка. Раненые и убитые.
— «Скорую» вызвали?
— Да, да.
«Дети Господа». Тела, изуродованные толпой, словно пропущенные через каток. Сломанные конечности, синие от побоев лица — кровавое месиво. И другие, со следами от пуль — мятежники.
Я нашел Марту у выхода во Двор Пинии. Она лежала ничком. Узнал по белым волосам. Перевернул. При жизни она была, пожалуй, красива. Я никогда не испытывал к ней симпатии, но она умерла за меня. Почти как Николь. За меня, из-за меня — неважно!
Я удержал власть и почти не испытывал угрызений совести по поводу жертв. Если бы я проявил слабость — было бы хуже. Революционеры не понимают одного: если до революции хлеба не хватало — после его вообще не будет. И начнутся казни якобы спекулянтов, а на самом деле белошвеек и сапожников с парой представителей свергнутой власти, подмешанных к приговоренным для солидности.
Войска подошли через полчаса после того, как все было кончено. Но я их оставил. Моя власть держалась на танках на улицах и «черемухе» наготове.
Через неделю пришло финансирование от Эммануила. Расщедрился все-таки! Конечно, жаль терять Рим. Рим — это вопрос престижа.
Теперь я мог закупить провизию и лекарства, и у моей власти появилось еще одно, к сожалению, недолговечное основание. Деньги имеют свойство быстро кончаться.
Одновременно с траншем от Эммануила пришло письмо. Если отбросить назидательный стиль, смысл его сводился к одной фразе: «Ну что, огреб?» Огреб! Я проупрямился до июля и открыл церкви. Эпидемия шла на спад. Она унесла четверть населения города.
Было жарко. Казалось бы, выбросы пепла после извержения вулканов должны вызвать похолодание климата, но нет: римское лето было обычным, то есть раскаленным. Летом здесь не открывают ставни, преграждая путь немилосердным солнечным лучам. Коричневая гамма римских построек и зеленые ставни окон — город с закрытыми глазами.
У Колизея расцвели олеандры, пели цикады в траве возле Форума, и только пустынные улицы, навсегда закрытые частные лавочки и запах хлорки напоминали о смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95