В лесу раздались крики каких-то животных, высокие и отрывистые.
— Что это, Варфоломей?
— Думаю, обезьяны. Древние китайцы считали, что их крики навевают печаль.
Может быть, и печаль, но мне они показались зловещими.
— Наверное, мы их потревожили. — Варфоломей оглянулся на дорогу, где всего метрах в пятидесяти от обугленных стен монастыря двигалась бесконечная вереница танков и БМП, поднимая облака пыли, гулом тревожа лес, разрезая огнями спокойствие сумерек.
Централизованной власти на юге Китая больше не было. Остались удельные князьки, поддерживаемые наемной армией и ненавидящие друг друга не меньше, чем Господа. Наемники же кормились за счет местного населения, очевидно, не слишком довольного таким положением вещей. По-моему, в такой ситуации разумнее всего было просто ждать, но Эммануил торопился. Он повел войска в Гуйчжоу, а вторую половину армии под предводительством Филиппа отправил через Цзянси в Хунань. В Гуйчжоу армии должны были соединиться. Однако гуйчжоуский князек Чжан Бо оказал ожесточенное сопротивление, так что мы пересекли границу провинции только к концу мая. Здесь Эммануил встал лагерем в окрестностях Гуйяна.
Мы летели на вертолете над дорогой в город. Эммануил осматривал свои позиции. Я сидел рядом с ним, по другую сторону — Вэй Ши. Было раннее утро, и лес еще был окутан туманом. Вдоль дороги на одинаковом расстоянии друг от друга я заметил какие-то черные предметы, примерно в рост человека, словно там были выставлены посты или почетный караул. Люди не двигались. Если это были люди. С такой высоты невозможно было что-либо разобрать.
— Что это такое? — спросил я.
— Действительно интересно, — заметил Эммануил. — Снижайтесь.
— Тянь-цзы, я вам говорил об этом, — вмешался Вэй Ши. — Я выполнил ваш приказ.
Господь внимательно посмотрел на него, но решения не изменил. Вертолет приземлился прямо на дорогу. Впрочем, еще раньше я понял, что это за предметы. Вдоль дороги стояли бамбуковые клетки в форме усеченных пирамид, и в них были заключены люди — так, что голова осужденного оставалась над клеткой, а шея опиралась о перекладину, что сразу могло привести к удушению, однако под ноги несчастному было подложено несколько черепиц, которых он едва касался пальцами ног.
— Местный обычай, — проговорил Эммануил. — Черепицы постепенно уберут, и наступит смерть. Виселица по-китайски.
Мы прошли немного вперед. Между клетками изредка стали попадаться огромные бочки. Над крышками бочек тоже торчали головы осужденных.
— А это что, Вэй Ши? — поинтересовался Эммануил.
— Это называется «стоять в бочке». Работает почти так же, как бамбуковая клетка, только под ноги злодею насыпают негашеную известь и наливают в нее немного воды.
— А-а. А что ж так мало?
— Бочки труднее достать, Тянь-цзы, да и негашеную известь тоже. Так что только для офицеров.
— Сомнительная привилегия.
Я посмотрел в глаза одной из жертв. Страдальческие глаза, полные боли. Раздался приглушенный стон, скорее хрип. И я представил, как его ступни разъедает бурлящая известь. Что я мог сделать? Эммануил с Вэй Ши уходил дальше, вперед по дороге, спокойной прогулочной походкой. Туда же, насколько хватало глаз, до горизонта, тянулись бесконечные бамбуковые клетки с заключенными в них людьми.
Я бросился за Эммануилом.
— Господи, прекрати это!
— Это не я. Это юйвейбины.
— Ты дьявол! — крикнул я и испугался собственной смелости.
Эммануил усмехнулся.
— Зачем дьявол, если есть человек?
— Я только выполнял приказ, Тянь-цзы! — попытался оправдаться Вэй Ши.
— Я приказал только наказать бунтовщиков. Этого, — Эммануил кивнул в сторону клеток, — я не приказывал.
— Это наемники, Тянь-цзы, они посмели поднять против тебя оружие.
— Я понял.
Эммануил поднял руку, и я увидел, как ближайший к нам осужденный дернулся и затих. Потом следующий, за ним еще. И так в обоих направлениях, по обе стороны дороги, Волна смерти очень быстро катилась от одной клетки к другой. Наконец Господь опустил руку.
— Это все, что я могу для них сделать, Пьетрос, — жестко сказал он. — Они заслужили смерть, хотя, возможно, не такую, какую приготовил для них Вэй Ши. Кстати, — Эммануил обернулся к предводителю юйвейбинов, — сегодня вечером я устраиваю пир в честь нашей победы. Ты приглашен.
Он сказал слово «пир» с такой интонацией, что Вэй Ши смертельно побледнел и очень неловко поклонился.
— Очень не хочется называть это мероприятие банкетом, — как ни в чем не бывало продолжал Эммануил. —Званый ужин для армии в походных условиях. Какой это банкет! Есть замечательное старое слово «пир». Пьетрос, тебя бы я тоже хотел там видеть.
И в этот раз слово «пир» было произнесено точно с такой же интонацией. Я отдал бы все, что имел, чтобы оказаться за тридевять земель от этого праздника. Но я не мог бежать. Я должен был разобраться.
Бог или дьявол? Я мучился этим вопросом так, словно от этого зависела моя жизнь. Впрочем, она и зависела Она всегда от этого зависит. Я попал в плен собственного, в запальчивости брошенного слова.
Эммануил менее чем за год совершил то, для чего его предшественникам требовались по крайней мере годы, а иногда и десятилетия — он создал великую империю. И я был рядом с вершиной этой пирамиды. Я мог общаться с тем, кто стоял на этой вершине. Высота пьянила.
Мне нужно было с кем-то поделиться своими сомнениями. Иоанн, конечно, знал предмет, но юный апостол отпадал. Я ему больше не доверял.
Оставался Матвей, он все-таки не был таким узколобым солдафоном, как Филипп, или верным рыцарем, как Марк, и был способен размышлять. Хотя я не слишком верил в его эрудицию. Зато я был уверен, что он не выдаст меня ни при каких обстоятельствах, для этого он был слишком бесхитростен и прямодушен.
Матвей лежал в своей палатке и читал при свете карманного фонарика. Было уже довольно темно.
Я недооценил старого тусовщика. Выслушав мой рассказ, он кивнул и вытащил из рюкзака потрепанную Библию с многочисленными закладками.
— Я тоже интересовался этим вопросом, — объяснил он. — Вот, послушай-ка. Так, Исход 12:21-29. «В полночь Господь поразил всех первенцев в земле Египетской, от первенца фараона, сидевшего на престоле своем, до первенца узника, находившегося в темнице, и все первородное от скота». Ну, это ты знаешь. Дальше. 2 Царств 24:10-15. «И послал Господь язву на израильтян от утра до назначенного времени; и началась язва в народе, и умерло из народа от Дана до Вирсавии, семьдесят тысяч человек».
— Ты читаешь Ветхий Завет…
— Ну конечно, Новый Завет читать приятнее — акварель, написанная розовыми и голубыми красками: звезда, поклонение, притчи, исцеления. Мелодрама о смерти и воскресении. А ты это почитай! Тьма и огонь. Слишком страшно? Но, может быть, это ближе к истине? Семьсот лет назад Христа изображали благословляющим одной рукой праведников, а другой рукой посылающим грешников в ад. А вдруг это правда? Что, если наши средневековые предки понимали гораздо больше нашего? Откуда мы взяли, что пришедший в славе будет так же кроток, как смиренный проповедник, погибший на кресте? Тот, кто приносит себя в жертву, и тот, кто царствует, должны вести себя по-разному. Вот еще: 4 Царств 2:15-23,24. «И пошёл он (Елисей) оттуда в Вефиль. Когда он шел дорогою, малые дети вышли из города и, насмехались над ним и говорили ему: иди, плешивый! иди, плешивый! Он оглянулся и увидел их и проклял их именем Господним. И вышли две медведицы из леса и растерзали из них сорок два ребенка». Теперь ты понимаешь, с кем мы имеем дело?
— С Богом? Или с дьяволом?
— Ты видишь разницу?
— Матвей, ты говоришь страшные вещи.
— Истина страшна. «Бог есть любовь!..» Любовь к кому? К убитым первенцам египтян, к детям, посмеявшимся над пророком? К кому еще? Альбигойцы считали дьяволом Бога Ветхого Завета.
— В колледже нас учили трактовать все это символически.
— А-а. Так давай символически трактовать деяния Эммануила. Стало быть, там, вдоль дороги, в символических бамбуковых клетках и символических бочках с негашеной известью умирали символические китайцы. Что же тебя так возмущает? Хочешь выпить?
Я сел рядом и взял стакан. Матвей плеснул туда рисовой водки.
— За что пить будем? — спросил я.
— За доброго проповедника, который возьмет нас всех за ручку и приведет на небеса. — Матвей поднял стакан и посмотрел сквозь него на пламя свечи.
Выпили.
— Знаешь, это наш грех, — сказал Матвей. — Наше грехопадение. После того как на Эммануила было совершено первое покушение, нас изгнали из рая.
— Покушались не мы, а «Союз Связующих».
— Ну и что? Он всегда наказывал одних за грехи других. Круговая порука. Баоцзя, как здесь, в Китае. Каждый отвечает за кого-нибудь другого. Помнишь Вторую книгу Царств, которую я цитировал? Моровая язва была послана за то, что Давид устроил перепись населения. Так сказать, в доказательство тщетности человеческих знаний. А книга Есфири? Помнишь, по какому поводу празднуют Пурим? За то, что Аман хотел погубить иудеев, в Сузах было вырезано несколько сотен человек, а десять сыновей Амана — повешены на дереве. Вот так! Всеблагого и всемогущего Бога придумали греческие философы. В Библии не было ничего подобного.
— Ну, избранному народу многое позволялось. Теперь это ушло в прошлое.
— В прошлое, говоришь? Нет! Просто изменился критерий выбора. Теперь не по крови, не по языку и не по крещению. Теперь иной признак. Вот он! — и Матвей вытянул вперед сжатую в кулак руку со знаком на тыльной стороне ладони. — Теперь мы — избранный народ!
У входа в палатку послышалась какая-то возня.
— Кто там? — крикнул я.
— Адъютант Господа Эммануила. Господь ждет вас на пиру!
— Ну что, пойдем? — задорно спросил Матвей и усмехнулся.
В центре военного лагеря горел огромный костер, точнее, полоса огня шириной метра в три и длиной в несколько десятков метров. Вокруг костра на толстых брёвнах, покрытых парусиной, уже расселись офицеры Господа и его приближенные. Для солдат тоже было устроено угощение, но у других костров, поменьше.
Господь сидел в центре, у полосы огня. Рядом с ним расположились Мария (по одну сторону), Хун-сянь (по другую), Иоанн, Филипп, Марк, Варфоломей и прочие.
Ми с Матвеем подошли и поклонились ему.
— Очень рад вас видеть. Матвей, садись сюда, — и он указал на место рядом с Варфоломеем. — Пьетрос, по другую сторону костра, рядом с Вэй Ши.
Я посмотрел сквозь пламя костра. Там, прямо напротив нас, действительно сидел предводитель юйвейбинов.
— Да, Господи, — сказал я.
Марк печально посмотрел на меня. Да, это не предвещало ничего хорошего. Меня, единственного из апостолов, отсылали на ту сторону, к китайцам.
Я долго обходил вокруг огненной полосы, так что когда я сел рядом с Вэй Ши, Эммануил уже открывал празднество. После обычных обрядовых фраз о доблести нашего войска и преданных Господу последовало обычное веселье, и я уже было расслабился, как и весьма напряженный Вэй Ши. Но вот в руках у Эммануила появилась большая изумрудная чаша, казалось, вырезанная из целого камня. Он поднял ее высоко над головой так, чтобы было видно всем.
— Эта чаша была изумрудом в короне Люцифера в те времена, когда его еще величали «Несущим Свет» и ангелом утренней звезды. И Будда впервые погрузился в нирвану, сосредоточив свое сознание на восходящей утренней звезде. Только тогда наступило просветление. Теперь эта чаша у меня. Изумруд упал на землю во время войны в небесах, и теперь в этой чаше вино вечной жизни, которое никогда не кончается. Я приглашаю вас отведать его вместе со мной.
Он отпил из чаши, а потом передал ее апостолам. Когда последний из них пригубил вино и вернул чашу Эммануилу, Господь посмотрел на нас.
— Вэй Ши, встань и иди сюда. Для европейцев это вино вечной жизни, для тебя — патра Будды, наполненная живительной влагой. Это неважно. Суть одна.
Предводитель юйвейбинов начал было обходить костер, но Господь остановил его.
— Куда? Я сказал — сюда, а не вокруг костра!
Вэй Ши остановился и растерянно посмотрел на Господа. Их разделяла стена огня.
— Если ты не доверяешь мне — значит, не веришь в меня. Зачем мне такая преданность? Ты легко отправил на мучительную смерть несколько сотен человек, а сам боишься костра. Это только половина послушания. У тебя не должно быть своей воли. Ты принадлежишь мне так же, как и они. Как все здесь. Либо ты живешь в моей воле, либо не живешь вовсе.
Вэй Ши стоял на месте. Чашка, которую он почему-то не оставил, когда направился к Эммануилу, и теперь держал в руке, чуть-чуть дрожала.
— Отдай мне, — шепнул я.
Он отдал.
Эммануил поднял руку. И в его руке была смерть. Я отлично знал, что именно так он убивает. Но произошло совсем другое. Пламя стало ниже, где-то по пояс человеку, как высокая трава, словно напротив Господа время разрушило участок огненной стены.
— Ну, иди же, это не так трудно.
Вэй Ши поднял глаза к небу, туда, где сияли огромные южные звезды и сверкала небесная река Млечного Пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
— Что это, Варфоломей?
— Думаю, обезьяны. Древние китайцы считали, что их крики навевают печаль.
Может быть, и печаль, но мне они показались зловещими.
— Наверное, мы их потревожили. — Варфоломей оглянулся на дорогу, где всего метрах в пятидесяти от обугленных стен монастыря двигалась бесконечная вереница танков и БМП, поднимая облака пыли, гулом тревожа лес, разрезая огнями спокойствие сумерек.
Централизованной власти на юге Китая больше не было. Остались удельные князьки, поддерживаемые наемной армией и ненавидящие друг друга не меньше, чем Господа. Наемники же кормились за счет местного населения, очевидно, не слишком довольного таким положением вещей. По-моему, в такой ситуации разумнее всего было просто ждать, но Эммануил торопился. Он повел войска в Гуйчжоу, а вторую половину армии под предводительством Филиппа отправил через Цзянси в Хунань. В Гуйчжоу армии должны были соединиться. Однако гуйчжоуский князек Чжан Бо оказал ожесточенное сопротивление, так что мы пересекли границу провинции только к концу мая. Здесь Эммануил встал лагерем в окрестностях Гуйяна.
Мы летели на вертолете над дорогой в город. Эммануил осматривал свои позиции. Я сидел рядом с ним, по другую сторону — Вэй Ши. Было раннее утро, и лес еще был окутан туманом. Вдоль дороги на одинаковом расстоянии друг от друга я заметил какие-то черные предметы, примерно в рост человека, словно там были выставлены посты или почетный караул. Люди не двигались. Если это были люди. С такой высоты невозможно было что-либо разобрать.
— Что это такое? — спросил я.
— Действительно интересно, — заметил Эммануил. — Снижайтесь.
— Тянь-цзы, я вам говорил об этом, — вмешался Вэй Ши. — Я выполнил ваш приказ.
Господь внимательно посмотрел на него, но решения не изменил. Вертолет приземлился прямо на дорогу. Впрочем, еще раньше я понял, что это за предметы. Вдоль дороги стояли бамбуковые клетки в форме усеченных пирамид, и в них были заключены люди — так, что голова осужденного оставалась над клеткой, а шея опиралась о перекладину, что сразу могло привести к удушению, однако под ноги несчастному было подложено несколько черепиц, которых он едва касался пальцами ног.
— Местный обычай, — проговорил Эммануил. — Черепицы постепенно уберут, и наступит смерть. Виселица по-китайски.
Мы прошли немного вперед. Между клетками изредка стали попадаться огромные бочки. Над крышками бочек тоже торчали головы осужденных.
— А это что, Вэй Ши? — поинтересовался Эммануил.
— Это называется «стоять в бочке». Работает почти так же, как бамбуковая клетка, только под ноги злодею насыпают негашеную известь и наливают в нее немного воды.
— А-а. А что ж так мало?
— Бочки труднее достать, Тянь-цзы, да и негашеную известь тоже. Так что только для офицеров.
— Сомнительная привилегия.
Я посмотрел в глаза одной из жертв. Страдальческие глаза, полные боли. Раздался приглушенный стон, скорее хрип. И я представил, как его ступни разъедает бурлящая известь. Что я мог сделать? Эммануил с Вэй Ши уходил дальше, вперед по дороге, спокойной прогулочной походкой. Туда же, насколько хватало глаз, до горизонта, тянулись бесконечные бамбуковые клетки с заключенными в них людьми.
Я бросился за Эммануилом.
— Господи, прекрати это!
— Это не я. Это юйвейбины.
— Ты дьявол! — крикнул я и испугался собственной смелости.
Эммануил усмехнулся.
— Зачем дьявол, если есть человек?
— Я только выполнял приказ, Тянь-цзы! — попытался оправдаться Вэй Ши.
— Я приказал только наказать бунтовщиков. Этого, — Эммануил кивнул в сторону клеток, — я не приказывал.
— Это наемники, Тянь-цзы, они посмели поднять против тебя оружие.
— Я понял.
Эммануил поднял руку, и я увидел, как ближайший к нам осужденный дернулся и затих. Потом следующий, за ним еще. И так в обоих направлениях, по обе стороны дороги, Волна смерти очень быстро катилась от одной клетки к другой. Наконец Господь опустил руку.
— Это все, что я могу для них сделать, Пьетрос, — жестко сказал он. — Они заслужили смерть, хотя, возможно, не такую, какую приготовил для них Вэй Ши. Кстати, — Эммануил обернулся к предводителю юйвейбинов, — сегодня вечером я устраиваю пир в честь нашей победы. Ты приглашен.
Он сказал слово «пир» с такой интонацией, что Вэй Ши смертельно побледнел и очень неловко поклонился.
— Очень не хочется называть это мероприятие банкетом, — как ни в чем не бывало продолжал Эммануил. —Званый ужин для армии в походных условиях. Какой это банкет! Есть замечательное старое слово «пир». Пьетрос, тебя бы я тоже хотел там видеть.
И в этот раз слово «пир» было произнесено точно с такой же интонацией. Я отдал бы все, что имел, чтобы оказаться за тридевять земель от этого праздника. Но я не мог бежать. Я должен был разобраться.
Бог или дьявол? Я мучился этим вопросом так, словно от этого зависела моя жизнь. Впрочем, она и зависела Она всегда от этого зависит. Я попал в плен собственного, в запальчивости брошенного слова.
Эммануил менее чем за год совершил то, для чего его предшественникам требовались по крайней мере годы, а иногда и десятилетия — он создал великую империю. И я был рядом с вершиной этой пирамиды. Я мог общаться с тем, кто стоял на этой вершине. Высота пьянила.
Мне нужно было с кем-то поделиться своими сомнениями. Иоанн, конечно, знал предмет, но юный апостол отпадал. Я ему больше не доверял.
Оставался Матвей, он все-таки не был таким узколобым солдафоном, как Филипп, или верным рыцарем, как Марк, и был способен размышлять. Хотя я не слишком верил в его эрудицию. Зато я был уверен, что он не выдаст меня ни при каких обстоятельствах, для этого он был слишком бесхитростен и прямодушен.
Матвей лежал в своей палатке и читал при свете карманного фонарика. Было уже довольно темно.
Я недооценил старого тусовщика. Выслушав мой рассказ, он кивнул и вытащил из рюкзака потрепанную Библию с многочисленными закладками.
— Я тоже интересовался этим вопросом, — объяснил он. — Вот, послушай-ка. Так, Исход 12:21-29. «В полночь Господь поразил всех первенцев в земле Египетской, от первенца фараона, сидевшего на престоле своем, до первенца узника, находившегося в темнице, и все первородное от скота». Ну, это ты знаешь. Дальше. 2 Царств 24:10-15. «И послал Господь язву на израильтян от утра до назначенного времени; и началась язва в народе, и умерло из народа от Дана до Вирсавии, семьдесят тысяч человек».
— Ты читаешь Ветхий Завет…
— Ну конечно, Новый Завет читать приятнее — акварель, написанная розовыми и голубыми красками: звезда, поклонение, притчи, исцеления. Мелодрама о смерти и воскресении. А ты это почитай! Тьма и огонь. Слишком страшно? Но, может быть, это ближе к истине? Семьсот лет назад Христа изображали благословляющим одной рукой праведников, а другой рукой посылающим грешников в ад. А вдруг это правда? Что, если наши средневековые предки понимали гораздо больше нашего? Откуда мы взяли, что пришедший в славе будет так же кроток, как смиренный проповедник, погибший на кресте? Тот, кто приносит себя в жертву, и тот, кто царствует, должны вести себя по-разному. Вот еще: 4 Царств 2:15-23,24. «И пошёл он (Елисей) оттуда в Вефиль. Когда он шел дорогою, малые дети вышли из города и, насмехались над ним и говорили ему: иди, плешивый! иди, плешивый! Он оглянулся и увидел их и проклял их именем Господним. И вышли две медведицы из леса и растерзали из них сорок два ребенка». Теперь ты понимаешь, с кем мы имеем дело?
— С Богом? Или с дьяволом?
— Ты видишь разницу?
— Матвей, ты говоришь страшные вещи.
— Истина страшна. «Бог есть любовь!..» Любовь к кому? К убитым первенцам египтян, к детям, посмеявшимся над пророком? К кому еще? Альбигойцы считали дьяволом Бога Ветхого Завета.
— В колледже нас учили трактовать все это символически.
— А-а. Так давай символически трактовать деяния Эммануила. Стало быть, там, вдоль дороги, в символических бамбуковых клетках и символических бочках с негашеной известью умирали символические китайцы. Что же тебя так возмущает? Хочешь выпить?
Я сел рядом и взял стакан. Матвей плеснул туда рисовой водки.
— За что пить будем? — спросил я.
— За доброго проповедника, который возьмет нас всех за ручку и приведет на небеса. — Матвей поднял стакан и посмотрел сквозь него на пламя свечи.
Выпили.
— Знаешь, это наш грех, — сказал Матвей. — Наше грехопадение. После того как на Эммануила было совершено первое покушение, нас изгнали из рая.
— Покушались не мы, а «Союз Связующих».
— Ну и что? Он всегда наказывал одних за грехи других. Круговая порука. Баоцзя, как здесь, в Китае. Каждый отвечает за кого-нибудь другого. Помнишь Вторую книгу Царств, которую я цитировал? Моровая язва была послана за то, что Давид устроил перепись населения. Так сказать, в доказательство тщетности человеческих знаний. А книга Есфири? Помнишь, по какому поводу празднуют Пурим? За то, что Аман хотел погубить иудеев, в Сузах было вырезано несколько сотен человек, а десять сыновей Амана — повешены на дереве. Вот так! Всеблагого и всемогущего Бога придумали греческие философы. В Библии не было ничего подобного.
— Ну, избранному народу многое позволялось. Теперь это ушло в прошлое.
— В прошлое, говоришь? Нет! Просто изменился критерий выбора. Теперь не по крови, не по языку и не по крещению. Теперь иной признак. Вот он! — и Матвей вытянул вперед сжатую в кулак руку со знаком на тыльной стороне ладони. — Теперь мы — избранный народ!
У входа в палатку послышалась какая-то возня.
— Кто там? — крикнул я.
— Адъютант Господа Эммануила. Господь ждет вас на пиру!
— Ну что, пойдем? — задорно спросил Матвей и усмехнулся.
В центре военного лагеря горел огромный костер, точнее, полоса огня шириной метра в три и длиной в несколько десятков метров. Вокруг костра на толстых брёвнах, покрытых парусиной, уже расселись офицеры Господа и его приближенные. Для солдат тоже было устроено угощение, но у других костров, поменьше.
Господь сидел в центре, у полосы огня. Рядом с ним расположились Мария (по одну сторону), Хун-сянь (по другую), Иоанн, Филипп, Марк, Варфоломей и прочие.
Ми с Матвеем подошли и поклонились ему.
— Очень рад вас видеть. Матвей, садись сюда, — и он указал на место рядом с Варфоломеем. — Пьетрос, по другую сторону костра, рядом с Вэй Ши.
Я посмотрел сквозь пламя костра. Там, прямо напротив нас, действительно сидел предводитель юйвейбинов.
— Да, Господи, — сказал я.
Марк печально посмотрел на меня. Да, это не предвещало ничего хорошего. Меня, единственного из апостолов, отсылали на ту сторону, к китайцам.
Я долго обходил вокруг огненной полосы, так что когда я сел рядом с Вэй Ши, Эммануил уже открывал празднество. После обычных обрядовых фраз о доблести нашего войска и преданных Господу последовало обычное веселье, и я уже было расслабился, как и весьма напряженный Вэй Ши. Но вот в руках у Эммануила появилась большая изумрудная чаша, казалось, вырезанная из целого камня. Он поднял ее высоко над головой так, чтобы было видно всем.
— Эта чаша была изумрудом в короне Люцифера в те времена, когда его еще величали «Несущим Свет» и ангелом утренней звезды. И Будда впервые погрузился в нирвану, сосредоточив свое сознание на восходящей утренней звезде. Только тогда наступило просветление. Теперь эта чаша у меня. Изумруд упал на землю во время войны в небесах, и теперь в этой чаше вино вечной жизни, которое никогда не кончается. Я приглашаю вас отведать его вместе со мной.
Он отпил из чаши, а потом передал ее апостолам. Когда последний из них пригубил вино и вернул чашу Эммануилу, Господь посмотрел на нас.
— Вэй Ши, встань и иди сюда. Для европейцев это вино вечной жизни, для тебя — патра Будды, наполненная живительной влагой. Это неважно. Суть одна.
Предводитель юйвейбинов начал было обходить костер, но Господь остановил его.
— Куда? Я сказал — сюда, а не вокруг костра!
Вэй Ши остановился и растерянно посмотрел на Господа. Их разделяла стена огня.
— Если ты не доверяешь мне — значит, не веришь в меня. Зачем мне такая преданность? Ты легко отправил на мучительную смерть несколько сотен человек, а сам боишься костра. Это только половина послушания. У тебя не должно быть своей воли. Ты принадлежишь мне так же, как и они. Как все здесь. Либо ты живешь в моей воле, либо не живешь вовсе.
Вэй Ши стоял на месте. Чашка, которую он почему-то не оставил, когда направился к Эммануилу, и теперь держал в руке, чуть-чуть дрожала.
— Отдай мне, — шепнул я.
Он отдал.
Эммануил поднял руку. И в его руке была смерть. Я отлично знал, что именно так он убивает. Но произошло совсем другое. Пламя стало ниже, где-то по пояс человеку, как высокая трава, словно напротив Господа время разрушило участок огненной стены.
— Ну, иди же, это не так трудно.
Вэй Ши поднял глаза к небу, туда, где сияли огромные южные звезды и сверкала небесная река Млечного Пути.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95