Тот повернул руки ладонями вниз, и карты послушно перевернулись, открывая расклад.
Теперь ему были хорошо видны все тринадцать слоев. Бросив взгляд на оставшуюся карту и удостоверившись, что она не несет никакого важного значения, Маг сосредоточился на изучении мандалы.
Карта «Мир», символизирующая в этом раскладе людской мир, легла в первом слое жребия Полночи. Увидев ее положение, Маг понял, что Императрица встревожилась не зря. Люди были обречены на застой и бесследное исчезновение в конце пробуждения. Можно было с уверенностью сказать, что при таком жребии все многотысячное человечество не породит ни одного творца.
Маг пробежал глазами по слоям, отыскивая, где легли карты Властей. Император на жребии Утрат, в седьмом слое – мощное противодействие. Жрица на Вечере, двенадцатый слой, перевернутая – конкуренция, тайная зависть. Здесь же Воин, в третьем слое – слабая позиция, требуется думать, а за рыжим этого грешка никогда не водилось.
А вот и его карта – жребий Утра, первый слой. Неспроста он решил разложить мандалу рано утром. Над ним, во втором слое размещалась карта «Отшельник». Какой-то неизвестный союзник? Маг вдруг догадался, что это Геката, вручившая ему карты, – она подходила под смысл «Отшельника». А Императрица… Маг нашел ее на Полдне – неудачная, пассивная позиция. По крайней мере, для людей.
Внимательно изучив остальные карты. Маг пришел к неизбежному выводу, что вмешательство необходимо. По правилам Чаши Судьбы он мог менять местами слои, а также вращать их в обоих направлениях. Одно направление, правда, сразу отпадало – вращение против хода светила замедляло человеческое время, а вместе с ним и развитие людей. Зато другое направление выглядело многообещающим. Если определенные слои – допустим, третий и пятый – передвинуть немного вперед, человеческое время ускорится. Правда, меньше людских поколений пройдет до конца пробуждения, зато возрастет скорость развития каждого поколения.
И разумеется, нужно увести карту «Мир» с Полночи. Где же ей самое подходящее место? Конечно же, Вечер! Самостоятельное развитие, никакой оглядки на внешние авторитеты! Кроме того, нужно ослабить позиции Жрицы и Императора…
Маг с увлечением завращал слои, пока не добился обнадеживающей картины. Если влияния расставить так, человеческое время ускорится, люди отвернутся от своих прежних богов и начнут самостоятельное развитие. И тогда все будет зависеть только от них. Тогда они получат то, что смогли заслужить сами.
Взгляд Мага наткнулся на карту «Отшельник». Ее новая позиция означала, что Геката выйдет на свободу. Интересное побочное следствие… Однако он не мог совершить одни изменения, не совершая при этом других. Может, ничего страшного – на последней встрече она не показалась ему безумной.
А где же оказался он сам? Увлекшись устройством судьбы человечества, он забыл про себя. Вот она, его карта – на жребии Полночи, в первом слое. Гадкая позиция. А что там сверху?
Добрую половину полуночной стопки накрывала карта «Бездна», обращая в ничто все, что лежало под ней. И его, Мага, тоже. Там же, где прежде лежала карта Мага, теперь кривлялся и хохотал «Шут». Человечеству предстояла трудная судьба – но разве она бывает легкой?
Маг еще раз проверил мандалу. Да, все сходится. Все сработает по его намерению, но только сам он отправится в Бездну. Неужели это единственный расклад? Он еще раз лихорадочно пересмотрел слои. Да, единственный. А чего он хотел? Разве он не знал, на что идет? Разве он не догадывался, чем это кончится? Но теперь, глядя на собственную, начертанную в раскладе судьбу, он понял, что до последнего надеялся улизнуть от неизбежного, вывернуться, уйти, как когда-то уходил от наказаний за всякие мелочи. Впрочем, он еще мог изменить расклад.
– Все, – скомандовал он картам. – Выполняйте.
По возвращении из Исмара он долго сидел в своем привычном кресле, глядя перед собой широко раскрытыми, невидящими глазами. Только что впереди у него была вечность, а теперь? Сколько ему еще оставалось времени – дней, часов, мгновений, – пока Посох Силы не призовет его в Вильнаррат для неизбежного приговора? Однако он чувствовал в себе такую тишину, такой покой, словно выполнил наконец-то главное дело своей жизни.
Ради чего принес он эту жертву, ради чего швырнул он под ноги судьбе свое бессмертие? Ведь не было никакой гарантии, что эти суетные обитатели маленького голубого шарика найдут в себе достаточно стремления пробиться к высшим мирам. Но разве это было главным? Нет, главным было то, что он освободил их, избавил их от добрых попечителей, дал им право на собственный выбор. Он дал им право сотворить самих себя.
Теперь он тоже был смертным, как и они. Теперь он тоже сознавал, что каждое следующее мгновение может оказаться для него последним.
Теперь он тоже смотрел на небо, на горы, на поднимающийся над горизонтом Аал с ощущением, что, может быть, он видит все это в последний раз. Во всем был привкус мимолетности, острый и сладостный, заставляющий понять, что там, в человеческом мире, он только играл в смертного, как бы добросовестно ни прикидывался одним из них.
Вот, значит, как ощущали это люди! Но, может быть, он ощущал это еще острее, потому что они рано осознавали свою бренность и постепенно привыкали к ней. Давным-давно надоевшие виды Аалана вдруг стали для него новыми и яркими – жаль, что ненадолго.
На его поясе шевельнулась веревка.
– И долго ты будешь так сидеть? – ворчливо спросила она.
– Мне больше нечего делать, веревочка, – вяло отозвался Маг. – Я все уже сделал.
Даже если она подслушивала и подсматривала, она наверняка не знала, что все уже предрешено. Опасаясь слежки, он не делился с ней своими планами, а ее знаний, разумеется, не хватало, чтобы понять конечный расклад карт.
– Неужели нечего? – прицепилась к нему она.
– Если только дожидаться приговора, – безразлично ответил он. – Этим я и занимаюсь.
– Ты так уверен в нем? – забеспокоилась Талеста.
– Он предусмотрен в раскладе. Ничего нельзя получить, не расплатившись за это. Новая судьба людей стоила мне бессмертия.
– Ну вот, доигрался… – проворчала веревка. – А ведь все началось с краденых яблок.
– Да. – Маг неожиданно для себя улыбнулся. – Все началось с краденых яблок.
Вдруг он быстрым движением вскочил с кресла.
– Идем, веревочка, – сказал он. – Давно я не лазил в Эдем – поем-ка я их напоследок!
– Между прочим, это запрещено, – напомнила она.
– Своевременное напоминание, – хмыкнул Маг. – Но зачем мне слушать его сейчас, если я не послушал его тогда?
– И зачем я служу мелкому воришке, который даже не может выговорить мое имя!
– Зануда, – отозвался Маг. – Гадкая, никчемная, противная веревка! – После мгновенной паузы он закончил уже другим тоном: – Потерпи немного, Талеста, тебе уже недолго осталось…
– Ладно, идем, – смягчилась та. – На что только не пойдешь ради некоторых.
Превратившись в белую молнию, он перенесся в Эдем. Перенос был замечательно точным – как раз на таком расстоянии от сада, чтобы не потревожить охранное заклинание Императора.
– Помогай, веревочка. – Маг кивнул на высокую стену сада.
– Ты, кажется, знал пропускающее слово? – невинным тоном осведомилась она.
– Его, наверное, давно сменили. Да и зачем оно мне, если у меня есть ты?
Веревка заползла на стену, зацепилась за уступ и вытянула хвост до самой земли, к Магу. Как в прежние времена, он влез по ней на стену, а затем перебрался в сад. Там он с видимым удовольствием прошелся под деревьями, пощипал ягод, разгрыз пару орехов. Затем он вышел на поляну, где росли два известных дерева, и остановился перед одним, словно примериваясь к висящим на нем плодам.
– Зачем они тебе? – забубнила Талеста. – Бессмертия тебе, что ли, не хватает!
– Представь себе, – рассмеялся Маг, удивляясь про себя, что после всего случившегося он может смеяться так легко и беззаботно. – Оказывается, и такое возможно! Но это, кстати, другое дерево.
– То самое, из-за которого вышло столько неприятностей?
– Оно, – с энтузиазмом подтвердил он, протягивая руку к яблоку.
– Тебе их мало? – изумилась веревка.
– Ничего, не жалуюсь, – весело отозвался он, пряча яблоко за пазуху.
– Ты опять что-то задумал?
– Слишком много мне не успеть, – с сожалением сказал Маг, – но кое-что я еще могу.
Когда они выбрались из сада, он понесся прямо в Литанию. То, что он собирался сделать, было вопиющей бессмыслицей. И все же он не мог не вручить своим любимым творениям этот горький подарок, за который они еще не однажды проклянут его. Как это сделали люди, назвавшие его врагом рода человеческого.
В пределах пробуждения его сильфиды не были смертными, как люди, но успеют ли они вырасти в творцов? Ведь прошло уже больше половины этого дня Единого. И все же он не мог не сделать этого – теперь, когда он знал, что в следующем пробуждении некому будет с любовной точностью воспроизвести отважную Люцину, рассудительную Флавию, плутовку Илиль.
Да и для них ли он это делал? Теперь, когда его время было отмерено, когда ничего нельзя было отложить на потом, не руководил ли им извечный инстинкт творца – вложить в свои творения божественную искру? Не все ли равно, думал Маг, когда летел к ним с заветным яблоком за пазухой, потешаясь про себя над любыми дурацкими запретами, недостойными высокой свободы творца.
– Создатель явился, Создатель! – слетелись к нему сильфиды.
– Да, мои девочки, – сказал он, принимая на руки веселый рой малышек. – Вы еще не передумали иметь божественную искру?
Шум и писк мгновенно затихли. Каким-то образом сильфиды почуяли, что их Создатель говорит серьезно. Маг ждал ответа, разглядывая поочередно каждую из них. Гладкие личики, блестящие пытливые глазки. Наверное, у него бывали творения и лучше, но эти были ближе – порождения его мечтательного настроения, шутливо-романтических грез.
Перед его лицом затрепетали радужные крылышки повисшей в воздухе Люцины.
– Где искра? – пискнула она. – Давай ее сюда, Создатель!
Маг вынул из-за пазухи яблоко. Оказывается, он боялся услышать от них другой ответ.
– Вот здесь, в этом яблоке. – Он с усилием разломил плод пополам и протянул им обе ладони с половинками в руках. – Съешьте каждая по кусочку, чтобы всем хватило.
Сильфиды окружили его ладони. Они жевали и морщились, попискивая: «Ой, кисло!» – но мужественно доели весь плод до конца. Затем они расселись на руках и плечах Мага. Тот отстраненно наблюдал, как в них загорались искорки, одна за одной. Искорки были гораздо ярче людских – материал, наверное, другой.
Люцина снова повисла перед его лицом. Магу показалось, что выражение ее крохотного кукольного личика неуловимо изменилось. В нем словно бы появилось что-то… человеческое.
– Ты уходишь от нас, Создатель, – пискнула она. – Насовсем?
– Насовсем, – признался он, стараясь не ломать голову над тем, как она догадалась об этом.
– Что же нам теперь делать? – спросила Люцина.
– Да ничего, – рассеянно повел плечами Маг. – Просто живите. И вспоминайте иногда меня.
Последнее было необязательным, но Магу почему-то вдруг очень захотелось, чтобы они его помнили. Таким, каким он приходил к ним, позволял им причесывать его волосы, пел вместе с ними песню цветов. Если они будут помнить его таким, то никогда не назовут его врагом.
Когда он снова оказался у себя в куполе, там уже наступал вечер. Аал уползал за горизонт, оставляя за собой длинные синие тени. Маг поменял кресло на ложе и повалился на него, заложив руки за голову. Вот и все. Все сделано, закончено, не осталось никаких долгов.
Там, в человеческом мире, время ускорялось и меняло качество, становилось тонким и быстрым, способствуя развитию искр. Наверное, уже сейчас человеческое поколение сменялось не за день, а за неделю ааланского времени. И стоить это новое время будет иначе. Медленно ползущая история людей встрепенется и с каждым веком пойдет все быстрее, пока наконец не помчится вскачь, словно вспугнутая лошадь. Пока человеческое время не сравняется с ааланским – по его расчетам, это должно случиться к концу пробуждения – и не даст преимущество ярким искрам, подавляя тусклые.
Вот и все.
Однако Мага преследовало неотвязное ощущение, что он упустил что-то важное. Он беспокойно ворочался с боку на бок, пытаясь уловить ускользающую мысль, и вдруг вспомнил – Нерея! Как же он мог забыть про нее?!
Еще не зная, что он сделает, Маг резко вскочил с ложа и заходил по куполу. Тонкая девушка с лицом подростка, со светло-серыми глазами, глядящими на него с преданной нежностью. Что с того, что она не всегда понимала его? Она принимала его безоговорочно, таким, какой он есть, – так почему же он сам не мог этого? Какое упрямство мешало ему поступать точно так же?
До сих пор его гордость, его тяга к независимости были сильнее этого чувства. Но теперь, когда ему наступило время расставаться со всем наносным и суетным, это чувство стало сильнее его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58
Теперь ему были хорошо видны все тринадцать слоев. Бросив взгляд на оставшуюся карту и удостоверившись, что она не несет никакого важного значения, Маг сосредоточился на изучении мандалы.
Карта «Мир», символизирующая в этом раскладе людской мир, легла в первом слое жребия Полночи. Увидев ее положение, Маг понял, что Императрица встревожилась не зря. Люди были обречены на застой и бесследное исчезновение в конце пробуждения. Можно было с уверенностью сказать, что при таком жребии все многотысячное человечество не породит ни одного творца.
Маг пробежал глазами по слоям, отыскивая, где легли карты Властей. Император на жребии Утрат, в седьмом слое – мощное противодействие. Жрица на Вечере, двенадцатый слой, перевернутая – конкуренция, тайная зависть. Здесь же Воин, в третьем слое – слабая позиция, требуется думать, а за рыжим этого грешка никогда не водилось.
А вот и его карта – жребий Утра, первый слой. Неспроста он решил разложить мандалу рано утром. Над ним, во втором слое размещалась карта «Отшельник». Какой-то неизвестный союзник? Маг вдруг догадался, что это Геката, вручившая ему карты, – она подходила под смысл «Отшельника». А Императрица… Маг нашел ее на Полдне – неудачная, пассивная позиция. По крайней мере, для людей.
Внимательно изучив остальные карты. Маг пришел к неизбежному выводу, что вмешательство необходимо. По правилам Чаши Судьбы он мог менять местами слои, а также вращать их в обоих направлениях. Одно направление, правда, сразу отпадало – вращение против хода светила замедляло человеческое время, а вместе с ним и развитие людей. Зато другое направление выглядело многообещающим. Если определенные слои – допустим, третий и пятый – передвинуть немного вперед, человеческое время ускорится. Правда, меньше людских поколений пройдет до конца пробуждения, зато возрастет скорость развития каждого поколения.
И разумеется, нужно увести карту «Мир» с Полночи. Где же ей самое подходящее место? Конечно же, Вечер! Самостоятельное развитие, никакой оглядки на внешние авторитеты! Кроме того, нужно ослабить позиции Жрицы и Императора…
Маг с увлечением завращал слои, пока не добился обнадеживающей картины. Если влияния расставить так, человеческое время ускорится, люди отвернутся от своих прежних богов и начнут самостоятельное развитие. И тогда все будет зависеть только от них. Тогда они получат то, что смогли заслужить сами.
Взгляд Мага наткнулся на карту «Отшельник». Ее новая позиция означала, что Геката выйдет на свободу. Интересное побочное следствие… Однако он не мог совершить одни изменения, не совершая при этом других. Может, ничего страшного – на последней встрече она не показалась ему безумной.
А где же оказался он сам? Увлекшись устройством судьбы человечества, он забыл про себя. Вот она, его карта – на жребии Полночи, в первом слое. Гадкая позиция. А что там сверху?
Добрую половину полуночной стопки накрывала карта «Бездна», обращая в ничто все, что лежало под ней. И его, Мага, тоже. Там же, где прежде лежала карта Мага, теперь кривлялся и хохотал «Шут». Человечеству предстояла трудная судьба – но разве она бывает легкой?
Маг еще раз проверил мандалу. Да, все сходится. Все сработает по его намерению, но только сам он отправится в Бездну. Неужели это единственный расклад? Он еще раз лихорадочно пересмотрел слои. Да, единственный. А чего он хотел? Разве он не знал, на что идет? Разве он не догадывался, чем это кончится? Но теперь, глядя на собственную, начертанную в раскладе судьбу, он понял, что до последнего надеялся улизнуть от неизбежного, вывернуться, уйти, как когда-то уходил от наказаний за всякие мелочи. Впрочем, он еще мог изменить расклад.
– Все, – скомандовал он картам. – Выполняйте.
По возвращении из Исмара он долго сидел в своем привычном кресле, глядя перед собой широко раскрытыми, невидящими глазами. Только что впереди у него была вечность, а теперь? Сколько ему еще оставалось времени – дней, часов, мгновений, – пока Посох Силы не призовет его в Вильнаррат для неизбежного приговора? Однако он чувствовал в себе такую тишину, такой покой, словно выполнил наконец-то главное дело своей жизни.
Ради чего принес он эту жертву, ради чего швырнул он под ноги судьбе свое бессмертие? Ведь не было никакой гарантии, что эти суетные обитатели маленького голубого шарика найдут в себе достаточно стремления пробиться к высшим мирам. Но разве это было главным? Нет, главным было то, что он освободил их, избавил их от добрых попечителей, дал им право на собственный выбор. Он дал им право сотворить самих себя.
Теперь он тоже был смертным, как и они. Теперь он тоже сознавал, что каждое следующее мгновение может оказаться для него последним.
Теперь он тоже смотрел на небо, на горы, на поднимающийся над горизонтом Аал с ощущением, что, может быть, он видит все это в последний раз. Во всем был привкус мимолетности, острый и сладостный, заставляющий понять, что там, в человеческом мире, он только играл в смертного, как бы добросовестно ни прикидывался одним из них.
Вот, значит, как ощущали это люди! Но, может быть, он ощущал это еще острее, потому что они рано осознавали свою бренность и постепенно привыкали к ней. Давным-давно надоевшие виды Аалана вдруг стали для него новыми и яркими – жаль, что ненадолго.
На его поясе шевельнулась веревка.
– И долго ты будешь так сидеть? – ворчливо спросила она.
– Мне больше нечего делать, веревочка, – вяло отозвался Маг. – Я все уже сделал.
Даже если она подслушивала и подсматривала, она наверняка не знала, что все уже предрешено. Опасаясь слежки, он не делился с ней своими планами, а ее знаний, разумеется, не хватало, чтобы понять конечный расклад карт.
– Неужели нечего? – прицепилась к нему она.
– Если только дожидаться приговора, – безразлично ответил он. – Этим я и занимаюсь.
– Ты так уверен в нем? – забеспокоилась Талеста.
– Он предусмотрен в раскладе. Ничего нельзя получить, не расплатившись за это. Новая судьба людей стоила мне бессмертия.
– Ну вот, доигрался… – проворчала веревка. – А ведь все началось с краденых яблок.
– Да. – Маг неожиданно для себя улыбнулся. – Все началось с краденых яблок.
Вдруг он быстрым движением вскочил с кресла.
– Идем, веревочка, – сказал он. – Давно я не лазил в Эдем – поем-ка я их напоследок!
– Между прочим, это запрещено, – напомнила она.
– Своевременное напоминание, – хмыкнул Маг. – Но зачем мне слушать его сейчас, если я не послушал его тогда?
– И зачем я служу мелкому воришке, который даже не может выговорить мое имя!
– Зануда, – отозвался Маг. – Гадкая, никчемная, противная веревка! – После мгновенной паузы он закончил уже другим тоном: – Потерпи немного, Талеста, тебе уже недолго осталось…
– Ладно, идем, – смягчилась та. – На что только не пойдешь ради некоторых.
Превратившись в белую молнию, он перенесся в Эдем. Перенос был замечательно точным – как раз на таком расстоянии от сада, чтобы не потревожить охранное заклинание Императора.
– Помогай, веревочка. – Маг кивнул на высокую стену сада.
– Ты, кажется, знал пропускающее слово? – невинным тоном осведомилась она.
– Его, наверное, давно сменили. Да и зачем оно мне, если у меня есть ты?
Веревка заползла на стену, зацепилась за уступ и вытянула хвост до самой земли, к Магу. Как в прежние времена, он влез по ней на стену, а затем перебрался в сад. Там он с видимым удовольствием прошелся под деревьями, пощипал ягод, разгрыз пару орехов. Затем он вышел на поляну, где росли два известных дерева, и остановился перед одним, словно примериваясь к висящим на нем плодам.
– Зачем они тебе? – забубнила Талеста. – Бессмертия тебе, что ли, не хватает!
– Представь себе, – рассмеялся Маг, удивляясь про себя, что после всего случившегося он может смеяться так легко и беззаботно. – Оказывается, и такое возможно! Но это, кстати, другое дерево.
– То самое, из-за которого вышло столько неприятностей?
– Оно, – с энтузиазмом подтвердил он, протягивая руку к яблоку.
– Тебе их мало? – изумилась веревка.
– Ничего, не жалуюсь, – весело отозвался он, пряча яблоко за пазуху.
– Ты опять что-то задумал?
– Слишком много мне не успеть, – с сожалением сказал Маг, – но кое-что я еще могу.
Когда они выбрались из сада, он понесся прямо в Литанию. То, что он собирался сделать, было вопиющей бессмыслицей. И все же он не мог не вручить своим любимым творениям этот горький подарок, за который они еще не однажды проклянут его. Как это сделали люди, назвавшие его врагом рода человеческого.
В пределах пробуждения его сильфиды не были смертными, как люди, но успеют ли они вырасти в творцов? Ведь прошло уже больше половины этого дня Единого. И все же он не мог не сделать этого – теперь, когда он знал, что в следующем пробуждении некому будет с любовной точностью воспроизвести отважную Люцину, рассудительную Флавию, плутовку Илиль.
Да и для них ли он это делал? Теперь, когда его время было отмерено, когда ничего нельзя было отложить на потом, не руководил ли им извечный инстинкт творца – вложить в свои творения божественную искру? Не все ли равно, думал Маг, когда летел к ним с заветным яблоком за пазухой, потешаясь про себя над любыми дурацкими запретами, недостойными высокой свободы творца.
– Создатель явился, Создатель! – слетелись к нему сильфиды.
– Да, мои девочки, – сказал он, принимая на руки веселый рой малышек. – Вы еще не передумали иметь божественную искру?
Шум и писк мгновенно затихли. Каким-то образом сильфиды почуяли, что их Создатель говорит серьезно. Маг ждал ответа, разглядывая поочередно каждую из них. Гладкие личики, блестящие пытливые глазки. Наверное, у него бывали творения и лучше, но эти были ближе – порождения его мечтательного настроения, шутливо-романтических грез.
Перед его лицом затрепетали радужные крылышки повисшей в воздухе Люцины.
– Где искра? – пискнула она. – Давай ее сюда, Создатель!
Маг вынул из-за пазухи яблоко. Оказывается, он боялся услышать от них другой ответ.
– Вот здесь, в этом яблоке. – Он с усилием разломил плод пополам и протянул им обе ладони с половинками в руках. – Съешьте каждая по кусочку, чтобы всем хватило.
Сильфиды окружили его ладони. Они жевали и морщились, попискивая: «Ой, кисло!» – но мужественно доели весь плод до конца. Затем они расселись на руках и плечах Мага. Тот отстраненно наблюдал, как в них загорались искорки, одна за одной. Искорки были гораздо ярче людских – материал, наверное, другой.
Люцина снова повисла перед его лицом. Магу показалось, что выражение ее крохотного кукольного личика неуловимо изменилось. В нем словно бы появилось что-то… человеческое.
– Ты уходишь от нас, Создатель, – пискнула она. – Насовсем?
– Насовсем, – признался он, стараясь не ломать голову над тем, как она догадалась об этом.
– Что же нам теперь делать? – спросила Люцина.
– Да ничего, – рассеянно повел плечами Маг. – Просто живите. И вспоминайте иногда меня.
Последнее было необязательным, но Магу почему-то вдруг очень захотелось, чтобы они его помнили. Таким, каким он приходил к ним, позволял им причесывать его волосы, пел вместе с ними песню цветов. Если они будут помнить его таким, то никогда не назовут его врагом.
Когда он снова оказался у себя в куполе, там уже наступал вечер. Аал уползал за горизонт, оставляя за собой длинные синие тени. Маг поменял кресло на ложе и повалился на него, заложив руки за голову. Вот и все. Все сделано, закончено, не осталось никаких долгов.
Там, в человеческом мире, время ускорялось и меняло качество, становилось тонким и быстрым, способствуя развитию искр. Наверное, уже сейчас человеческое поколение сменялось не за день, а за неделю ааланского времени. И стоить это новое время будет иначе. Медленно ползущая история людей встрепенется и с каждым веком пойдет все быстрее, пока наконец не помчится вскачь, словно вспугнутая лошадь. Пока человеческое время не сравняется с ааланским – по его расчетам, это должно случиться к концу пробуждения – и не даст преимущество ярким искрам, подавляя тусклые.
Вот и все.
Однако Мага преследовало неотвязное ощущение, что он упустил что-то важное. Он беспокойно ворочался с боку на бок, пытаясь уловить ускользающую мысль, и вдруг вспомнил – Нерея! Как же он мог забыть про нее?!
Еще не зная, что он сделает, Маг резко вскочил с ложа и заходил по куполу. Тонкая девушка с лицом подростка, со светло-серыми глазами, глядящими на него с преданной нежностью. Что с того, что она не всегда понимала его? Она принимала его безоговорочно, таким, какой он есть, – так почему же он сам не мог этого? Какое упрямство мешало ему поступать точно так же?
До сих пор его гордость, его тяга к независимости были сильнее этого чувства. Но теперь, когда ему наступило время расставаться со всем наносным и суетным, это чувство стало сильнее его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58