Элементалы остановились, дожидаясь приказов творца. Маг отпустил их и разбудил младшего сына, спавшего рядом с девчонкой. Тот увидел землю и обрадованно закричал, будя остальных.
Мужчины соскочили в воду и потащили плоты к берегу. Маг присоединился к ним. Оказавшись на берегу, хозяйка упала на колени и стала гладить ладонями землю. Рядом с ней опустилась старуха, но ее глаза не были обращены к земле – они смотрели вверх, к ее богу. Ее губы шептали благодарственную молитву. Беременная женщина дошла до ближайших кустов и согнулась пополам. Ее опять рвало.
Старшая сноха плакала от радости и обнимала детей. Глядя на нее, заревела и соседская девчонка, но не от радости, а от горя – ее родители, все ее родные остались под водой. Мужчины оставили бабьи слезы бабам, а сами отвязали и выволокли на сушу лодки с грузом, затем стали разгружать плоты. Овец развязали, те с трудом поднялись на шаткие ноги и пошли щипать траву. Когда плоты опустели, их затащили на берег – бревна еще могли пригодиться.
Маг таскал вещи наравне со всеми. Он уже выучился понимать, что все, что не сделает он, придется делать кому-то другому, а люди едва держались на ногах. Закончив переноску груза, мужчины пошли за дровами для костра, чтобы просушить на нем вещи и приготовить горячую еду. На берегу остался один хозяин, занятый разделыванием павшей овцы. Это была еда, которой нельзя было бросаться.
Вскоре на берегу выросла куча валежника. Средний брат сунул топор Магу, чтобы тот нарубил растопки для костра, а сам с братьями ушел за следующей порцией дров. Маг неуклюже замахал топором и кое-как справился с поручением. Старуха подобрала за ним щепки, уложила горкой и начала разводить костер.
Валежник был насквозь сырым – после недавнего ливня на всех окрестных склонах, несомненно, не осталось ни одной сухой хворостины. Старуха разломала щепки на мелкие крошки, добавила тонких веток и стала стучать кремнем о кремень. Сырые дрова не разгорались. Ее тощие старческие руки дрожали, кремень прыгал в них, задевая пальцы, но старуха упрямо разводила огонь.
Хозяйка и сноха возились с детьми, беременная женщина обессиленно лежала на земле, девчонка ревела в голос. Хозяин разделывал овцу, его сыновья ушли за дровами. Больше некому было развести огонь, и дрожащие пальцы старухи продолжали чиркать кремнем по кремню. Огонь был нужен семье, был нужен ее сыну, внукам и правнукам.
Маг, словно зачарованный, смотрел на ее руки. Старуха разогнула спину, чтобы дать себе короткую передышку, ее взгляд встретился со взглядом Мага.
– Слава Всевышнему, – пробормотала она. Ее голова тряслась от старческой слабости. – Слава Всемогущему Господу.
– Которому? – неожиданно для себя спросил Маг. Его голос был резким и чужим. – Тому, который устроил это бедствие?
– Слава Всемилостивому, Тому, который спас нас от неминуемой гибели, – продребезжал голос старухи. – Тому, по воле которого все мы остались живы.
Она снова склонилась над костром и зачиркала кремнями. Вдруг Маг быстрым движением вытянул руку к щепкам.
В одно мгновение их охватило пламя. Старуха подняла на него потрясенный взгляд.
Зачем он это сделал? Зачем так глупо, опрометчиво выдал себя?
Камни выпали из пальцев старухи. Она бухнулась на колени и поползла к нему с протянутыми руками, ее глаза сверлили его – исступленно, полубезумно.
Маг понял, что ему пора покидать этих людей – безнадежно было пытаться и дальше выдавать себя за одного из них. Одним движением мысли он убрал в небытие свое плотное тело и перенесся в тонкие миры. Глазам старухи на мгновение предстал юноша в малиновом плаще, с волосами цвета горного снега, с пронзительными светло-серыми глазами и нечеловечески красивым лицом.
– Чудо! Чудо! – закричала она. – Всевышний, мне явился сам Всевышний!
Но Маг не слышал этого – он был уже далеко.
Глава 8
Он молнией мчался сквозь тонкие миры, возвращаясь к их привычному спокойствию. И буйство стихий плотного мира, и борьба за выживание людской семьи – все осталось позади, но внутри у него бушевала буря. Там, в плотном мире, хрупкое бытие этих хрупких творений было таким же реальным, как его собственное. Их жизнь была реальной, их заботы, тяготы и страдания были реальными. Их смерть была реальной.
До сих пор Маг не задумывался над тем, как воспринимают свою жизнь создания творцов. Вернее, он считал, что знает это, но теперь понял, что взгляд со стороны не дает настоящего знания. Прочувствовать их жизнь было возможно, только окунувшись в нее. Он, пусть ненадолго, но сделал это. Он принял, впустил в себя их непрочное бытие, их тяготы и страдания. Ограничения плотного тела. Зависимость от тысячи мелочей и условий. Вечные заботы о поддержании своей жизни. И смерть.
Существование плотного тела до сих пор представлялось ему пустяком, временным вместилищем для развивающейся божественной искры. Но там, в плотном мире это тело имело самостоятельное бытие, самостоятельное сознание – отголосок дремлющего зародыша творца. Пребывание в плотном теле было единственным бытием этого временного эха вечности – коротким и драгоценным, – а смена оболочки была для него равносильной уходу в небытие.
Прежде Маг не знал, что такое – жить под ежедневной угрозой уйти в небытие. С творцами этого никогда не случалось. Даже при наступлении ночи Единого им было точно известно, что они вернутся в бытие со следующим пробуждением – отчасти другие, измененные истекшим днем Единого, но тем не менее помнящие о своем прошлом. Вновь воплощенная в людях искра не помнила своего прошлого, а значит, не знала о своем будущем. Вся их сознательная жизнь определялась сроком существования плотного тела.
Он только слегка коснулся людского бытия. Там, посреди гибельного для людей бедствия, он все время был в безопасности, но все же сумел проникнуться их ужасом перед смертью, их отчаянной готовностью до последнего цепляться за жизнь, и теперь в нем колотились их чувства, бушевали их страдания, болела их боль. В нем стоял безмолвный вопрос: а как он сам чувствовал бы, вел бы себя перед угрозой исчезновения?
Маг не заметил, как оказался у себя в куполе. Он с некоторым удивлением оглядел царящую вокруг пустоту – ни посуды, ни запасов одежды и еды, – а затем привычным движением мысли вызвал ложе и бросился на него ничком, зарывшись лицом в полупрозрачные покрывала. Ложе услужливо повторило форму его тела – никакого сравнения ни с тюфяком в сенях, ни тем более с колышущимися под спиной бревнами; прежде Магу и в голову не приходило, что может быть по-другому.
Вытрясти бы из головы эти новые, чужие мысли! Маг вцепился пальцами в снежно-белые волосы. Ну почему, почему бытие людей, такое обыкновенное для взгляда со стороны, выглядит изнутри просто чудовищным? И что натворили они с Геласом, сделав его еще чудовищнее?
В его сознании зазвучал суровый голос Императора, говорящий об ответственности. Нет, дальше так было невозможно, нужно было как-то забыться, отвлечься. Может быть, податься в какой-нибудь из промежуточных миров… нет, не то – живущие в них творения только напомнят ему о людях. Нужно было что-то другое…
Маг перевернулся на спину. Сквозь прозрачный свод купола виднелось ночное небо. Ночь семнадцати лун миновала, и на небе виднелась только одна луна. Как в плотном мире, из которого он только что вернулся. Правда, эта была из проявленных в тонких мирах – там его плотное зрение не заметило бы ее. Только одна луна – интересно, а это что-нибудь предвещает?
Он одним движением вскочил с ложа и шагнул к гептаграмме. Он не стал посылать вызов, ограничившись проверкой – у себя ли она дома. Нерея была дома, она сидела в кресле и создавала музыку. Легкие, нежные звуки наполняли жилище, и Маг заслушался на мгновение, но она почувствовала на себе его взгляд и оборвала мелодию.
В следующее мгновение он в сиянии белого света уже материализовывался в пентаграмме ее портала. Нерея вздрогнула и вскочила на ноги, удивленно глядя на неожиданного гостя. Немыслимая бестактность – явиться к ней посреди ночи, без приглашения, даже без предупреждения. Однако этот Маг был известен своими немыслимыми поступками.
Как обычно, от его присутствия стало светлее. Малиновый плащ, снежно-белые волосы… но сегодня этот свет был необычным, неспокойным. Маг выглядел взволнованным, вернее, он был просто не в себе. Узкие полоски его бровей сошлись у переносицы, глаза были напряженными и отсутствующими, словно их владелец не явился к ней незваным, а блуждал по каким-то бесконечно удаленным мирам.
– Что с тобой? – вырвалось у нее.
– Что со мной? – переспросил Маг. Он взглянул на нее так, что Нерея засомневалась, видит ли он ее вообще. – Если бы я сам это знал…
– Что тебе здесь нужно? – нахмурилась она, давая ему понять о его неприличном поведении.
– Не знаю, – пробормотал он. – Не знаю…
Нерея замолчала. Она искала слова и не находила их. Маг тем временем шагнул к ней вплотную, вглядываясь в ее лицо. Она попыталась отвернуться, но он взял ее лицо пальцами за подбородок и повернул к себе. Нерея так изумилась, что позволила ему этот оскорбительный жест, и остолбенело уставилась на него.
– Я только что вернулся из плотного мира, – заговорил он чужим, незнакомым голосом. – Мы с Геласом занимались переделкой нашего опыта.
– Вы сделали что-то не так? – догадалась Нерея.
– Не знаю. – Маг болезненно поморщился. – Не знаю, существует ли «так». Все, что там ни сделай, – все больно. Этот закон о невмешательстве… наверное, он нужен не столько для них, людей, сколько для нас, творцов.
Он говорил сам с собой, не заботясь о том, слышит ли она его, понимает ли она его. Но Нерее необходимо было понять его – ведь эти люди были детьми Геласа, а ей самой больше всего на свете хотелось иметь детей.
– О чем ты говоришь? – перебила она его. – Объясни мне.
– Все больно, Нерея, – повторил он. – Гибнуть – больно, губить – еще больнее. Это другой мир, в нем другие законы, его нужно еще изучать и изучать, и только после этого вмешиваться. Мы с Геласом поторопились: не знаю, как сейчас он, но я…
– Что? Что вы сделали?
– Не важно. Ты не поймешь. Мы просто переделывали опыт. Чтобы понять, нужно быть подопытным.
– Но ты расскажи мне – я постараюсь понять.
– Не спрашивай! – неожиданно вспылил Маг. – Я не хочу ни говорить, ни вспоминать об этом. Я не хочу этого помнить, но не смогу забыть.
Он схватил ее за плечи. Его пальцы больно впились в ее кожу.
– Что ты делаешь? – испуганно вскрикнула она.
Маг резким движением притянул ее к себе.
– Ты поможешь мне забыть? – Вопрос обрушился на нее, словно камень. – Или хотя бы забыться?
– Так вот зачем ты здесь! – внезапно догадалась Нерея.
– Ты, вижу, знаешь это лучше меня, – горько усмехнулся он. – Откуда мне знать, зачем я здесь, – может, и забыться. Может, и развлечься. Может, понять, что в этом находит рыжий, который называет себя златокудрым. Может, понять этих смертных, которые не знают ничего другого для продолжения себя. Откуда мне это знать, Нерея?
– Но ты же не любишь меня, – прошептала она.
– Не люблю, – подтвердил Маг. – Как рыжий не любил тебя и как ты не любила рыжего. Как ты не любишь меня. Но ты не оттолкнешь меня, потому что хочешь надеяться. Так почему бы и нет?
Нерея хотела надеяться. Она безвольно обмякла в его руках. Маг повернул ее за плечи и легонько подтолкнул к ложу.
* * *
Утро он встретил на берегу своего озера. Терзавшая его буря отбушевала в объятиях Нереи, и теперь он был холоден, даже слишком. Беспристрастно холоден.
– Талеста! – позвал он.
– Да? – откликнулась с пояса веревка.
Эту манеру отвечать она переняла у него.
– Ты посмотри, какие кристаллы. – Маг кивнул на озеро. – Какая легкость, изящество, какой покой… Взгляд погружается в их глубины, а там… Бездна, наверное. Там уже ничего нет. По сравнению с этими глубинами все кажется таким мелким… – Он вздохнул.
– Еще бы, ты же сам создавал их, – вспомнила Талеста. – Чтобы они напоминали тебе о вечности.
– Да, – медленно кивнул Маг. – Мы – убийцы, Талеста. Я и Гелас. Мы убили себе подобных.
– Вы просто переделывали опыт, – возразила веревка. – Я была с тобой и видела этих людей. Я совершенно согласна с Геласом – опыт нуждался в переделке.
– Это не опыт. – Маг произнес это со спокойной убежденностью, как окончательно сложившееся мнение. – Пусть их искра слаба и неразвита, пусть они еще во многом несовершенны, пусть их сознательное бытие недолговечно, но в главном они такие же, как мы. Закон о невмешательстве верен. Мы нарушили его и стали убийцами.
– Но себя-то ты зачем так называешь? – стала уговаривать его веревка. – Гелас – это как-то еще понятно, но ты там только и занимался тем, что спасал их.
– Я дал согласие на убийство, – сказал Маг. – Значит я виновен наравне с ним. Нужно было не спешить, нужно было разобраться во всем, но я повел себя слишком беспечно. Это проклятое легкомыслие!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58