Но, содрав ветви со многих деревьев и разбросав их повсюду, из-за пышной и густой растительности буря не сумела проникнуть внутрь, благодаря чему оказалась бессильна нанести природе более существенный вред: за сломанными пальмами виднелись не тронутые ураганом зеленые, пестреющие яркими цветами лужайки.
На берегу, который на добрые полмили простирался от одного скалистого выступа до другого, не было ни души. Издали второй выступ казался неприступным.
Спрыгнув на песок, Ниолопуа стал пристально вглядываться в море, а вслед за ним туда посмотрела и Рэйчел. Всего в нескольких сотнях ярдов от них, пуская фонтан белых брызг, плыл кит, он устремил свое могучее тело к небу, а затем необъятным черным столбом погрузился в воду. Рэйчел ждала, когда он появится вновь, но, видно, ему наскучила эта игра, его блестящая спина некоторое время еще мерцала в лучах солнца, затем на поверхности остался один спинной плавник, но вскоре исчез и он. Неожиданно охваченная волнением, Рэйчел посмотрела на берег. Галили нигде не было. Если разбившаяся яхта была и правда «Самаркандом», как полагал Ниолопуа, то капитана забрали глубокие воды залива, и никто, кроме китов, уже не сможет его найти.
Обессиленная, она присела на край скалы, пытаясь собрать остатки мужества, чтобы не поддаться жалости к самой себе. Она должна была закончить дело, ради которого сюда пришла, и какой бы горькой ни была правда, взглянуть ей в глаза. Раз здесь находятся обломки кораблекрушения, Рэйчел обязана на них посмотреть. Только тогда она сможет быть уверена. Она должна узнать то, что ей надлежит знать.
Глубоко вздохнув, она встала и, преодолев последний выступ, спрыгнула на песок.
Глава XV
Дорогу к дому, в котором остановилась Рэйчел, Митчелл знал, ибо на протяжении нескольких лет они с Гаррисоном говорили об этом острове не один раз. Но одно дело говорить, а другое – приехать сюда, наверное, именно поэтому на подступах к дому он все сильнее ощущал себя человеком, вторгавшимся в чужие владения, чего от себя никак не ожидал. Едва он вышел из такси, как его сердце заколотилось, а ладони стали мокрыми и липкими. Пытаясь совладать с собой, он на минуту замешкался у ворот, после чего рискнул наконец совершить ответственный шаг и, отодвинув деревянную задвижку, толкнул калитку.
Будучи не в силах справиться с охватившим его волнением, он то и дело напоминал себе: ничто в этом доме ему не угрожает, тут нет никого, кроме женщины, которую нужно спасти от собственной глупости.
Шагая по тропинке к дому, он позвал Рэйчел, и несколько голубей вспорхнули с крыши – других признаков жизни в доме не обнаружилось. Подойдя к входной двери, он вновь окликнул Рэйчел и вновь не получил ответа – либо она его не слышала, либо хотела незаметно скрыться. Не дождавшись приглашения, он открыл входную дверь и вошел; на него пахнуло затхлым постельным бельем и несвежей пищей. Дом, вопреки ожиданиям Митчелла, оказался довольно мрачным. Хотя на протяжении шестидесяти – семидесяти лет его время от времени посещали представительницы разных поколений семьи Гири, дом оставался весьма неуютным и явно нуждался в женской руке.
Однако от этого у Митчелла на сердце не стало спокойнее. Дом, в котором он находился, в свое время был тайным пристанищем женщин, куда, как он узнал еще юношей, не имел права входить никто из мужчин семьи Гири. На вопрос Митчелла «почему» отец, избегая прямого ответа, сказал, что отличительной особенностью Гири от прочих фамилий является почтительное отношение к своей истории, которую не всегда, можно понять, но которую всегда следует уважать. Думаю, излишне будет говорить, что такое объяснение никак не удовлетворяло юного Митчелла, который не имел ни малейшего желания продолжать туманную беседу об уважении к прошлому, а просто хотел узнать причину того, что казалось ему лишенным всякого смысла. Дом, в который допускались только женщины? Почему? Почему женщины заслужили право иметь этот дом (и на этом острове)? Ведь они не были финансовыми воротилами, не были крупными брокерами на бирже. Судя по распорядку дня его матери и ее приятельниц, они только и делали, что тратили заработанные мужчинами деньги. Поэтому он не мог понять, за какие такие заслуги им была оказана, подобная честь.
И не понял этого до сих пор. Конечно, ему подчас случалось видеть силу женщин Гири в действии, и это могло быть воистину впечатляющим зрелищем, но, будучи в полной зависимости от мужей, они, по сути, паразитировали на их труде, без которого были бы не способны вести столь роскошную и беззаботную жизнь. Если он прежде питал надежду, войдя в этот дом, найти ключик к мучившей его тайне, то его постигло глубокое разочарование. Пока он расхаживал по комнатам, волнение постепенно покинуло его, ибо он не нашел тут никаких тайн, никаких ответов на свои вопросы. Это был обыкновенный дом, немного запущенный, немного неухоженный, который было бы неплохо обновить, а лучше вообще снести.
Он поднялся наверх. Спальни второго этажа были столь же непривлекательны, что и гостиные внизу. Только раз он испытал чувство неловкости и стыда, подобное тому, что постигло его в окрестностях дома, – когда он вошел в самую большую спальню, где стояла разобранная кровать. Несомненно, прошлой ночью здесь спала его жена, но не столько этот факт вывел его из душевного равновесия, сколько неприглядный вид самой кровати – украшенная грубоватой резьбой, потертая и поблекшая, она показалась ему похожей на причудливый гроб. Он не мог даже вообразить, что вообще могло заставить женщину лечь в такую кровать. Нет, Рэйчел совершенно сошла с ума. Задержался он в спальне только затем, чтобы обыскать чемодан и дорожную сумку жены, но, не обнаружив ничего интересного, вышел в коридор, закрыв за собой дверь на ключ. Лишь вне спальни он осмелился задуматься об ином назначении кровати. Разумеется, это было брачное ложе, или, другими словами, место, где Галили посещал своих женщин, и когда Митчелла осенила эта мысль, он ощутил приступ тошноты, но так и не смог избавиться от неожиданно представшей его внутреннему взору сцены: все женщины Гири – Рэйчел, Дебора, Лоретта, Китти – возлежали в раскованной позе на этой кровати с одним и тем же любовником. Он ясно представил, как черные руки гладили белую кожу, как игривые мужские пальцы прикасались к тому, к чему не имели никакого права прикасаться, к тому, что ни по какому закону мира им не принадлежало – не принадлежало нигде, кроме этого злополучного, хмурого дома, где правили недоступные пониманию Митчелла принципы обладания. Ему хотелось только одного – схватить жену за плечи и хорошенько встряхнуть, и не просто встряхнуть, а трясти до тех пор, пока у нее не застучат зубы, – именно так он рисовал себе сцену их встречи. Может, ему все-таки удастся ее так напугать, что она наконец взмолится о пощаде и попросит у него прощения, а заодно и разрешения к нему вернуться. Возможно, он даже ее простит, – что вполне вероятно, если она сумеет тронуть его душу, – но беда была в том, что Рэйчел всегда была не слишком благодарной. Она никогда не вкусила бы роскоши высшего света и продолжала бы влачить заурядное существование, если бы он в свое время не изменил ее жизнь, а стало быть, она обязана ему всем, что у нее было. И чем же она ему отплатила? Неблагодарностью, предательством и изменой.
Но Митчелл знал, что ему следует проявить великодушие. В свое время отец сказал ему, что, когда судьба человеку благоволит, как благоволила она Митчеллу, во всех своих делах человеку этому надлежит проявлять особую щедрость и всячески избегать зависти и мелочности, двух неразлучных демонов, которые сопутствуют всякому, кто лишен дальновидности. Грешить надо, стоя на стороне ангелов, говорил ему отец.
Это было непросто понять, тем более что подобные примеры не часто встречаются в повседневной жизни. И вот Митчеллу выпал исключительный случай применить принципы, которым учил его отец, и, поборов в себе ревность и мстительность, стать другим человеком, лучшим человеком.
И все, что от него требовалось, – это трясти Рэйчел за плечи до тех пор, пока она не начнет умолять его о прощении.
Глава XVI
– Это кусок корпуса «Самарканда», – сказал Ниолопуа, указывая на прибившийся к берегу кусок доски. – Вон там еще один. И еще несколько в бурунах.
Когда Рэйчел подошла к воде, то в самом деле обнаружила несколько раскачивающихся обломков досок, а чуть дальше, за бурунами, увидела два плавающих куска крашеной древесины более крупных размеров, что вполне могло быть частью мачты.
– Почему ты уверен, что это от «Самарканда»? – спросила она Ниолопуа, который тем временем приблизился к ней и остановился у самого края воды.
– Не знаю, – ответил он, глядя на свои ноги, скрюченные пальцы которых вонзились в грязный песок. – Просто у меня такое ощущение. Но я ему доверяю.
– А разве не может так быть, что обломки корабля прибило к берегу здесь, а Галили выбросило в каком-нибудь другом месте?
– Конечно, может, – ответил Ниолопуа. – Скажем, он мог проплыть вдоль берега. В конце концов, природа не обделила его силой.
– Но ты в это не веришь.
Ниолопуа пожал плечами.
– Видите ли, – начал он, – что касается его жизни и смерти, ваши инстинкты работают тут не хуже моих. Если не лучше. Вы все-таки были ему ближе, чем я.
Кивнув, она взглянула вдаль, пытаясь охватить глазом всю замусоренную отмель – вдруг ее возлюбленный лежит где-нибудь в тени в столь обессиленном состоянии, что без посторонней помощи даже не может одолеть нескольких последних ярдов до берега? При этой мысли внутри живота у нее как будто что-то перевернулось. Он мог находиться совсем рядом и нуждаться в помощи любящего человека, а она об этом не знала.
– Я пройдусь вдоль берега, – сказала она. – Посмотрю, может, что-нибудь найду...
– Хотите, я пойду с вами? – спросил Ниолопуа.
– Нет, – покачала головой Рэйчел. – Спасибо, не надо.
Ниолопуа достал из нагрудного кармана сорочки самокрутку и старомодную стальную зажигалку.
– Не хотите сначала попробовать лучшей в мире Мэри-Джейн? – предложил он. – Отличная штука.
Она кивнула, и он раскурил косячок, затянулся и передал его Рэйчел. Она наполнила легкие ароматным дымом и вернула сигарету Ниолопуа.
– Идите и не спешите, – сказал он. – Я никуда не уйду.
Медленно выдохнув из себя дым, она ощутила первые признаки легкого и приятного наркотического опьянения и отправилась вдоль берега. Не успела она пройти нескольких ярдов, как обнаружила на пути еще несколько обломков кораблекрушения – кусок веревки с привязанным к ней снаряжением, каркас рулевой рубки и панель с приборами. Присев, она стала исследовать свою находку, надеясь обнаружить какую-нибудь зацепку, которая смогла бы либо подтвердить предположения Ниолопуа, либо, что было бы несомненно лучше, опровергнуть их.
Рэйчел подняла панель, из нее полилась вода, и притаившийся под ней на мокром песке голубоватый крабик тотчас поспешил прочь. Ни на обратной стороне панели, ни на лицевой не было никаких опознавательных знаков и даже имени производителя. Разочарованная, она бросила ее обратно на песок, встала с колен и внезапно ощутила на себе действие наркотика, который сыграл с ее органами чувств странную шутку. Она вдруг поняла, что каждое ее ухо воспринимает различные звуки: слева она слышала шум плещущегося о берег моря, а справа, в мгновения тишины между плеском волн, улавливала всякое дуновение ветра, который начал сопровождать ее и Ниолопуа еще с начала восхождения, а теперь касался уже верхушек деревьев, приводя в трепет листок за листком, лепесток за лепестком.
Оглянувшись, она посмотрела на Ниолопуа, который сидел на песке глядя в море. На этот раз она не последовала за его взглядом, ибо море с его красотами уже ее не интересовало, но обратила свой взор на возвышающийся берег, где в нескольких ярдах от нее, извиваясь зигзагом среди деревьев, бежал по песку маленький ручеек. Рэйчел принялась взбираться к тому месту, где он брал начало, попутно изучая возвышавшуюся перед ней растительность. Ветер вновь взбудоражил верхушки деревьев, и вновь встрепенулись цветы, которые, когда она к ним приближалась, словно склоняли свои головки в поклоне.
Скинув босоножки, она ступила ногой в ручеек, вода в котором оказалась значительно холоднее, чем в море. Рэйчел наклонилась и, немного поиграв в воде руками, зачерпнула пригоршню и плеснула свежими брызгами в лицо, после чего провела мокрыми руками по волосам. Ледяные струйки, спустившись по шее, побежали вниз, и, чтобы преградить им дальнейший путь, она инстинктивно приложила руки к груди и почувствовала, как сильно бьется ее сердце. Почему оно бьется так отчаянно? Не может быть, чтобы причиной этому была холодная вода или марихуана, наверняка причина в чем-то ином, и когда она вновь погрузила руки в ручей, то ощутила, что пульс ускорился почти вдвое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
На берегу, который на добрые полмили простирался от одного скалистого выступа до другого, не было ни души. Издали второй выступ казался неприступным.
Спрыгнув на песок, Ниолопуа стал пристально вглядываться в море, а вслед за ним туда посмотрела и Рэйчел. Всего в нескольких сотнях ярдов от них, пуская фонтан белых брызг, плыл кит, он устремил свое могучее тело к небу, а затем необъятным черным столбом погрузился в воду. Рэйчел ждала, когда он появится вновь, но, видно, ему наскучила эта игра, его блестящая спина некоторое время еще мерцала в лучах солнца, затем на поверхности остался один спинной плавник, но вскоре исчез и он. Неожиданно охваченная волнением, Рэйчел посмотрела на берег. Галили нигде не было. Если разбившаяся яхта была и правда «Самаркандом», как полагал Ниолопуа, то капитана забрали глубокие воды залива, и никто, кроме китов, уже не сможет его найти.
Обессиленная, она присела на край скалы, пытаясь собрать остатки мужества, чтобы не поддаться жалости к самой себе. Она должна была закончить дело, ради которого сюда пришла, и какой бы горькой ни была правда, взглянуть ей в глаза. Раз здесь находятся обломки кораблекрушения, Рэйчел обязана на них посмотреть. Только тогда она сможет быть уверена. Она должна узнать то, что ей надлежит знать.
Глубоко вздохнув, она встала и, преодолев последний выступ, спрыгнула на песок.
Глава XV
Дорогу к дому, в котором остановилась Рэйчел, Митчелл знал, ибо на протяжении нескольких лет они с Гаррисоном говорили об этом острове не один раз. Но одно дело говорить, а другое – приехать сюда, наверное, именно поэтому на подступах к дому он все сильнее ощущал себя человеком, вторгавшимся в чужие владения, чего от себя никак не ожидал. Едва он вышел из такси, как его сердце заколотилось, а ладони стали мокрыми и липкими. Пытаясь совладать с собой, он на минуту замешкался у ворот, после чего рискнул наконец совершить ответственный шаг и, отодвинув деревянную задвижку, толкнул калитку.
Будучи не в силах справиться с охватившим его волнением, он то и дело напоминал себе: ничто в этом доме ему не угрожает, тут нет никого, кроме женщины, которую нужно спасти от собственной глупости.
Шагая по тропинке к дому, он позвал Рэйчел, и несколько голубей вспорхнули с крыши – других признаков жизни в доме не обнаружилось. Подойдя к входной двери, он вновь окликнул Рэйчел и вновь не получил ответа – либо она его не слышала, либо хотела незаметно скрыться. Не дождавшись приглашения, он открыл входную дверь и вошел; на него пахнуло затхлым постельным бельем и несвежей пищей. Дом, вопреки ожиданиям Митчелла, оказался довольно мрачным. Хотя на протяжении шестидесяти – семидесяти лет его время от времени посещали представительницы разных поколений семьи Гири, дом оставался весьма неуютным и явно нуждался в женской руке.
Однако от этого у Митчелла на сердце не стало спокойнее. Дом, в котором он находился, в свое время был тайным пристанищем женщин, куда, как он узнал еще юношей, не имел права входить никто из мужчин семьи Гири. На вопрос Митчелла «почему» отец, избегая прямого ответа, сказал, что отличительной особенностью Гири от прочих фамилий является почтительное отношение к своей истории, которую не всегда, можно понять, но которую всегда следует уважать. Думаю, излишне будет говорить, что такое объяснение никак не удовлетворяло юного Митчелла, который не имел ни малейшего желания продолжать туманную беседу об уважении к прошлому, а просто хотел узнать причину того, что казалось ему лишенным всякого смысла. Дом, в который допускались только женщины? Почему? Почему женщины заслужили право иметь этот дом (и на этом острове)? Ведь они не были финансовыми воротилами, не были крупными брокерами на бирже. Судя по распорядку дня его матери и ее приятельниц, они только и делали, что тратили заработанные мужчинами деньги. Поэтому он не мог понять, за какие такие заслуги им была оказана, подобная честь.
И не понял этого до сих пор. Конечно, ему подчас случалось видеть силу женщин Гири в действии, и это могло быть воистину впечатляющим зрелищем, но, будучи в полной зависимости от мужей, они, по сути, паразитировали на их труде, без которого были бы не способны вести столь роскошную и беззаботную жизнь. Если он прежде питал надежду, войдя в этот дом, найти ключик к мучившей его тайне, то его постигло глубокое разочарование. Пока он расхаживал по комнатам, волнение постепенно покинуло его, ибо он не нашел тут никаких тайн, никаких ответов на свои вопросы. Это был обыкновенный дом, немного запущенный, немного неухоженный, который было бы неплохо обновить, а лучше вообще снести.
Он поднялся наверх. Спальни второго этажа были столь же непривлекательны, что и гостиные внизу. Только раз он испытал чувство неловкости и стыда, подобное тому, что постигло его в окрестностях дома, – когда он вошел в самую большую спальню, где стояла разобранная кровать. Несомненно, прошлой ночью здесь спала его жена, но не столько этот факт вывел его из душевного равновесия, сколько неприглядный вид самой кровати – украшенная грубоватой резьбой, потертая и поблекшая, она показалась ему похожей на причудливый гроб. Он не мог даже вообразить, что вообще могло заставить женщину лечь в такую кровать. Нет, Рэйчел совершенно сошла с ума. Задержался он в спальне только затем, чтобы обыскать чемодан и дорожную сумку жены, но, не обнаружив ничего интересного, вышел в коридор, закрыв за собой дверь на ключ. Лишь вне спальни он осмелился задуматься об ином назначении кровати. Разумеется, это было брачное ложе, или, другими словами, место, где Галили посещал своих женщин, и когда Митчелла осенила эта мысль, он ощутил приступ тошноты, но так и не смог избавиться от неожиданно представшей его внутреннему взору сцены: все женщины Гири – Рэйчел, Дебора, Лоретта, Китти – возлежали в раскованной позе на этой кровати с одним и тем же любовником. Он ясно представил, как черные руки гладили белую кожу, как игривые мужские пальцы прикасались к тому, к чему не имели никакого права прикасаться, к тому, что ни по какому закону мира им не принадлежало – не принадлежало нигде, кроме этого злополучного, хмурого дома, где правили недоступные пониманию Митчелла принципы обладания. Ему хотелось только одного – схватить жену за плечи и хорошенько встряхнуть, и не просто встряхнуть, а трясти до тех пор, пока у нее не застучат зубы, – именно так он рисовал себе сцену их встречи. Может, ему все-таки удастся ее так напугать, что она наконец взмолится о пощаде и попросит у него прощения, а заодно и разрешения к нему вернуться. Возможно, он даже ее простит, – что вполне вероятно, если она сумеет тронуть его душу, – но беда была в том, что Рэйчел всегда была не слишком благодарной. Она никогда не вкусила бы роскоши высшего света и продолжала бы влачить заурядное существование, если бы он в свое время не изменил ее жизнь, а стало быть, она обязана ему всем, что у нее было. И чем же она ему отплатила? Неблагодарностью, предательством и изменой.
Но Митчелл знал, что ему следует проявить великодушие. В свое время отец сказал ему, что, когда судьба человеку благоволит, как благоволила она Митчеллу, во всех своих делах человеку этому надлежит проявлять особую щедрость и всячески избегать зависти и мелочности, двух неразлучных демонов, которые сопутствуют всякому, кто лишен дальновидности. Грешить надо, стоя на стороне ангелов, говорил ему отец.
Это было непросто понять, тем более что подобные примеры не часто встречаются в повседневной жизни. И вот Митчеллу выпал исключительный случай применить принципы, которым учил его отец, и, поборов в себе ревность и мстительность, стать другим человеком, лучшим человеком.
И все, что от него требовалось, – это трясти Рэйчел за плечи до тех пор, пока она не начнет умолять его о прощении.
Глава XVI
– Это кусок корпуса «Самарканда», – сказал Ниолопуа, указывая на прибившийся к берегу кусок доски. – Вон там еще один. И еще несколько в бурунах.
Когда Рэйчел подошла к воде, то в самом деле обнаружила несколько раскачивающихся обломков досок, а чуть дальше, за бурунами, увидела два плавающих куска крашеной древесины более крупных размеров, что вполне могло быть частью мачты.
– Почему ты уверен, что это от «Самарканда»? – спросила она Ниолопуа, который тем временем приблизился к ней и остановился у самого края воды.
– Не знаю, – ответил он, глядя на свои ноги, скрюченные пальцы которых вонзились в грязный песок. – Просто у меня такое ощущение. Но я ему доверяю.
– А разве не может так быть, что обломки корабля прибило к берегу здесь, а Галили выбросило в каком-нибудь другом месте?
– Конечно, может, – ответил Ниолопуа. – Скажем, он мог проплыть вдоль берега. В конце концов, природа не обделила его силой.
– Но ты в это не веришь.
Ниолопуа пожал плечами.
– Видите ли, – начал он, – что касается его жизни и смерти, ваши инстинкты работают тут не хуже моих. Если не лучше. Вы все-таки были ему ближе, чем я.
Кивнув, она взглянула вдаль, пытаясь охватить глазом всю замусоренную отмель – вдруг ее возлюбленный лежит где-нибудь в тени в столь обессиленном состоянии, что без посторонней помощи даже не может одолеть нескольких последних ярдов до берега? При этой мысли внутри живота у нее как будто что-то перевернулось. Он мог находиться совсем рядом и нуждаться в помощи любящего человека, а она об этом не знала.
– Я пройдусь вдоль берега, – сказала она. – Посмотрю, может, что-нибудь найду...
– Хотите, я пойду с вами? – спросил Ниолопуа.
– Нет, – покачала головой Рэйчел. – Спасибо, не надо.
Ниолопуа достал из нагрудного кармана сорочки самокрутку и старомодную стальную зажигалку.
– Не хотите сначала попробовать лучшей в мире Мэри-Джейн? – предложил он. – Отличная штука.
Она кивнула, и он раскурил косячок, затянулся и передал его Рэйчел. Она наполнила легкие ароматным дымом и вернула сигарету Ниолопуа.
– Идите и не спешите, – сказал он. – Я никуда не уйду.
Медленно выдохнув из себя дым, она ощутила первые признаки легкого и приятного наркотического опьянения и отправилась вдоль берега. Не успела она пройти нескольких ярдов, как обнаружила на пути еще несколько обломков кораблекрушения – кусок веревки с привязанным к ней снаряжением, каркас рулевой рубки и панель с приборами. Присев, она стала исследовать свою находку, надеясь обнаружить какую-нибудь зацепку, которая смогла бы либо подтвердить предположения Ниолопуа, либо, что было бы несомненно лучше, опровергнуть их.
Рэйчел подняла панель, из нее полилась вода, и притаившийся под ней на мокром песке голубоватый крабик тотчас поспешил прочь. Ни на обратной стороне панели, ни на лицевой не было никаких опознавательных знаков и даже имени производителя. Разочарованная, она бросила ее обратно на песок, встала с колен и внезапно ощутила на себе действие наркотика, который сыграл с ее органами чувств странную шутку. Она вдруг поняла, что каждое ее ухо воспринимает различные звуки: слева она слышала шум плещущегося о берег моря, а справа, в мгновения тишины между плеском волн, улавливала всякое дуновение ветра, который начал сопровождать ее и Ниолопуа еще с начала восхождения, а теперь касался уже верхушек деревьев, приводя в трепет листок за листком, лепесток за лепестком.
Оглянувшись, она посмотрела на Ниолопуа, который сидел на песке глядя в море. На этот раз она не последовала за его взглядом, ибо море с его красотами уже ее не интересовало, но обратила свой взор на возвышающийся берег, где в нескольких ярдах от нее, извиваясь зигзагом среди деревьев, бежал по песку маленький ручеек. Рэйчел принялась взбираться к тому месту, где он брал начало, попутно изучая возвышавшуюся перед ней растительность. Ветер вновь взбудоражил верхушки деревьев, и вновь встрепенулись цветы, которые, когда она к ним приближалась, словно склоняли свои головки в поклоне.
Скинув босоножки, она ступила ногой в ручеек, вода в котором оказалась значительно холоднее, чем в море. Рэйчел наклонилась и, немного поиграв в воде руками, зачерпнула пригоршню и плеснула свежими брызгами в лицо, после чего провела мокрыми руками по волосам. Ледяные струйки, спустившись по шее, побежали вниз, и, чтобы преградить им дальнейший путь, она инстинктивно приложила руки к груди и почувствовала, как сильно бьется ее сердце. Почему оно бьется так отчаянно? Не может быть, чтобы причиной этому была холодная вода или марихуана, наверняка причина в чем-то ином, и когда она вновь погрузила руки в ручей, то ощутила, что пульс ускорился почти вдвое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109