Один из пятидесяти трех. Затем мы добрались до
Терры, а шансы с треском грохнулись до одного из ста. А сейчас сколько,
как вы думаете? Один к тысяче?
- Я получал новые прогнозы каждые несколько дней... вот почему и
винюсь перед тобой. Последний, полученный прямо перед вылетом, исходил из
еще не подтвержденного в тот момент предположения, что мы смоемся с Терры
и благополучно вернемся домой. Или что хоть один из нас троих вернется.
Вот почему товарища Стью вызвали в Луну - у него, как у землянина, больше
выносливости к сильным ускорениям.
Фактически Майк выдал восемь прогнозов. В худшем из них мы погибаем
все трое, в лучшем - все трое остаемся в живых, а в промежутке всякие
варианты. Хочешь поставить несколько долларов на то, каков этот последний
прогноз? Размер ставки и шансы назовешь сам. Намекну ты излишне
пессимистичен.
- Э-э... Да ну его! Говорите, не тяните время.
- Шансы против нас сейчас всего семнадцать к одному... и весь месяц
разрыв сокращается. А сказать тебе об этом я не имел права.
Я был изумлен, поражен, восхищен - и жестоко обижен.
- Как это - не имел права сказать?! Слушайте, проф, если мне не
доверяют, отстраните меня и поставьте на мое место в исполнительной ячейке
Стью.
- Погоди, сынок. Именно туда он и войдет, если что-нибудь случится с
нами - со мной, с тобой или с бесценной Вайоминг. Я не имел права сказать
тебе это на Земле - и _м_о_г_у_ сказать сейчас - не потому, что тебе не
доверяют, а потому, что ты плохой актер. Ты мог успешно справиться со
своей ролью только в том случае, если бы верил, что наша цель - добиться
признания независимости.
- Спасибо, что разъяснили!
- Мануэль, Мануэль, нам надо было бороться каждую секунду, бороться
изо всех сил - и проиграть.
- Вот как! А мне не сказали, потому что не дорос, да?
- Ну пожалуйста, Мануэль! То, что мы временно держали тебя в
неведении, резко повышало наши шансы; можешь справиться у Адама. Добавлю
только, что Стьюарт принял свой вызов на Луну без слов, даже не спросил
зачем. Товарищ дорогой, тот комитет был слишком малочислен, а председатель
слишком умен; все время существовала опасность, что нам предложат
приемлемый компромисс. В первый день такая вероятность была особенно
высока. Если бы нам удалось настоять, чтобы наш вопрос вынесли на Великую
Ассамблею, опасность разумного решения исчезла бы. Но нам отказали.
Лучшее, что я мог сделать, это разозлить комитет, не останавливаясь даже
перед личными оскорблениями, чтобы обеспечить хоть один голос, который
всегда будет против здравых решений.
- Наверное, я никогда не разберусь во всех этих высших соображениях!
- Наверное. Но твои таланты и мои дополняют друг друга. Мануэль, ты
ведь хочешь видеть Луну свободной?
- Вы знаете, что хочу.
- Но тебе также известно, что Терра может нас разгромить?
- Конечно. Ни один прогноз не дает нам шансов даже пятьдесят на
пятьдесят. Поэтому я никак не могу понять, зачем вы решили их разозлить...
- Пожалуйста, не торопись. Поскольку они могут навязать нам свою
волю, наш единственный шанс заключается в том, чтобы эту волю ослабить.
Вот почему нам так важно было попасть на Терру. Чтобы посеять разногласия,
чтобы породить разброс мнений. Самый хитроумный в истории Китая полководец
однажды сказал, что высшее военное искусство - это подавить волю
противника так, чтобы он сдался без боя. Вот в чем заключается и наша
конечная цель, и самая страшная из угрожающих нам опасностей. Предположим,
- а это казалось вполне вероятным в первый день, - что нам предложили бы
заманчивый компромисс. На место Смотрителя - губернатор, возможно, из
наших же рядов. Местная автономия. Делегат в Великой Ассамблее. Высокие
цены на зерно у головы катапульты плюс премии за поставки сверх квоты.
Осуждение политики Хобарта и выражение сожалений по поводу насилий и
убийств, сопровождаемое солидной денежной компенсацией родственникам
жертв. Было бы это приемлемо для нас? Вот тут - в Луне?
- Но они ничего подобного не предлагали!
- Председатель был готов предложить нечто в этом роде в первый день,
причем тогда он был полным хозяином в своем комитете. Он намекнул на
возможность подобной сделки. Предположим, мы добились бы условий, которые
я только что обрисовал. Было бы это приемлемо для наших лунарей?
- З-э... возможно.
- Более чем возможно. Вот почему шансы, когда мы улетали с Луны, были
такими низкими. Именно этого нам следовало избежать любой ценой -
компромисса, который успокоит народ, ослабит его волю к сопротивлению и
вместе с тем не предотвратит неизбежную катастрофу, ожидающую нас в
недалеком будущем. А потому я круто изменил курс и ликвидировал
возможность соглашения, начав придираться к мелочам и сохранил при этом
оскорбительную вежливость. Мануэль, мы с тобой знаем - и Адам знает, - что
поставкам продовольствия _д_о_л_ж_е_н_ быть положен конец! Только так
можно спасти Луну от катастрофы. Но ты можешь представить себе
фермера-пшеничника, который борется за прекращение поставок?
- Нет. А любопытно было бы получить известия из дома: как там приняли
сообщение о прекращении поставок?
- Таких сообщений не будет. Так решил Адам: никаких заявлений не
будет сделано до тех пор, пока мы не доберемся домой. Мы все еще
продолжаем скупать зерно у фермеров. Баржи по-прежнему прибывают в Бомбей.
- Но вы же сказали, что поставки прекратятся немедленно?
- Это была угроза, а не моральное обязательство. Несколько барж
погоды не делают, а нам нужно выиграть время. У нас в Луне маловато
союзников - только незначительное меньшинство. Большинство людей
индифферентны, их можно временно склонить и в ту, и в другую сторону. А
противостоит нам тоже меньшинство... главным образом, фермеры, которых
интересует не политика, а цены на зерно. Они ворчат, но еще принимают
купоны, надеясь, что их курс все-таки начнет расти. Однако, если мы
объявим, что поставки прекращены, фермеры займут активно враждебную
позицию. Адам хочет сделать заявление в такой момент, когда большинство
будет на нашей стороне.
- Это когда же? Через год? Через два?
- Через два-три дня. Может быть, через четыре. Тщательно
отредактированные цитат из "плана пятилетки", отрывки из твоих записей,
особенно предложение этого ублюдка, рассказы о твоем аресте в Кентукки...
- Эй! Об этом лучше не вспоминайте!
Проф только улыбнулся и вздернул бровь.
- Хм... - сказал я недовольно. - О'кей. Если это поможет.
- Это поможет больше, чем любая статистика наших природных ресурсов.

Наш пилот - опутанное проводами бывшее человеческое существо - пошел
на посадку, даже не подумав задержаться на орбите (чего, мол, тянуть:
корабль легкий, маневренный), так что мы получили напоследок еще одну
хорошую встряску. Но тормозил он всего два с половиной километра, и через
девятнадцать секунд мы сели в Джонсон-Сити. Я перенес посадку нормально,
только ужасно сдавило грудь, словно чья-то гигантская рука сжала сердце в
кулак; потом все прошло, и я принялся жадно глотать воздух, приходя в себя
и радуясь привычному весу тела. Но бедного старого профа посадка чуть не
доконала.
Позднее Майк объяснил мне, что пилот отказался подчиниться приказу.
Зная, что проф на борту, Майк хотел посадить корабль осторожненько, с
небольшими перегрузками, как яичко в корзинку. Но не исключено, что киборг
знал, что делает: посадка с длительным торможением требует массы топлива,
а "Лотос-Жаворонок" и так сел почти "сухим".
Как бы там ни было, но лихая гаррисонова посадка чуть не стоила профу
жизни. Стью заметил это, пока я пытался отдышаться, и мы оба туг же
кинулись к профу - сердечные стимуляторы, искусственное дыхание, массаж...
Наконец ресницы профа дрогнули, он взглянул на нас и улыбнулся.
- Дома... - шепнул он еле слышно.
Мы заставили его отдохнуть минут двадцать, прежде чем позволили
надеть скафандр. Он был так близок к концу, что, казалось, вот-вот услышит
ангельские хоры. Шкипер заполнял баки и очень торопился отделаться от нас,
чтобы забрать пассажиров в обратный рейс. Этот голландец за всю дорогу не
перемолвился с нами ни единым словом; думаю, он здорово жалел, что
позволил алчности вовлечь себя в историю, которая могла его разорить или
даже угробить,
Но в этот момент на борт проникла Вайо - примчалась нас встречать. Не
думаю, что Стью доводилось видеть ее в скафандре раньше, и уверен, что
блондинкой он ее ни разу не видел; во всяком случае, он ее не узнал. Я
обнял ее, несмотря на скафандр, а Стью стоял рядом и ждал, чтобы его
представили. Когда же незнакомый "мужик" схватил его и начал тискать, Стью
страшно удивился.
Я услыхал приглушенный скафандром голос Вайо:
- О Боже! Манни, мой шлем!
Я открыл его и откинул. Она встряхнула локонами и широко улыбнулась.
- Стью, разве ты не рад меня видеть? Или ты меня _н_е у_з_н_а_е_ш_ь_?
По его лицу медленно разлилась улыбка - как восход над лунным
"морем".
- З_д_р_а_в_с_т_в_у_й_т_е_, _г_о_с_п_о_ж_а_! Я счастлив вас видеть!
- Вот еще - _г_о_с_п_о_ж_а_! Я, милый, для тебя просто Вайо, запомни
раз и навсегда. Манни тебе не сказал, что я снова блондинка?
- Говорил, конечно... Но знать и видеть - вещи разные.
- Ничего, привыкнешь! - Она остановилась, нагнулась над профом,
что-то шепнула, хихикнула, поцеловала, потом выпрямилась и выдала мне
(теперь уже без шлема) такой "с приездом", что у нас обоих на глазах
выступили слезы. После чего кинулась целовать Стью.
Он попятился. Вайо удивилась:
- Стью, мне что - опять намазаться ваксой, чтобы ты со мной
поздоровался?
Стью искоса взглянул на меня и наконец ответил на поцелуй Вайо. Она
уделила этому делу не меньше времени и усердия, чем нашему с ней
приветствию.
Только позже я понял причину странного поведения Стью; несмотря на
его "обращение", он все же не был настоящим лунарем, а Вайо за это время
успела выйти замуж. Ну и что, спрашивается, какая разница? Но на Терре это
большая разница, а Стью еще не проникся как следует мыслью, что в Луне
леди - сама себе хозяйка. Этот дурачок подумал, что я обижусь!
Мы натянули скафандр на профа, облачились сами и вышли; под мышкой я
тащил профову пушку. После того как спустились и прошли через шлюз,
скафандры сняли, и я почувствовал себя польщенным - под скафандром у Вайо
оказалось измятое красное платье, которое я подарил ей сто лет назад. Она
разгладила его рукой, и юбка вспыхнула ярким огнем.
Иммиграционный зал пустовал. Только вдоль стены выстроилось человек
сорок в скафандрах и шлемах, точь-в-точь новоприбывшие ссыльные. Это
отправлялись домой земляне - застрявшие здесь туристы и несколько ученых.
Но лететь им придется налегке, скафандры перед стартом выгрузят. Я
поглядел на бедолаг и вспомнил о пилоте-киборге. Когда "Жаворонка"
готовили к рейсу, с него сняли все кресла, кроме трех; этим людям придется
переносить перегрузки, лежа на голом полу, и если шкипер не проявит
осторожности, киборг раздавит землян в лепешку.
Я сказал об этом Стью.
- Не бери в голову, - ответил он. - У капитана Лейерса есть на борту
поролоновые матрасы. Он не даст погибнуть пассажирам - они для него теперь
все равно что страховой полис на собственную жизнь.

21
Моя семья, все тридцать с лишком человек, начиная с Деда и кончая
детишками, ждала нас за дверью следующего шлюза уровнем ниже. Нас залили
слезами, зацеловали, затискали; на сей раз Стью не пятился. Маленькая
Хейзел устроила целую церемонию: надела нам на головы "колпаки свободы", а
уж потом поцеловала, и по этому сигналу вся семья напялила колпаки; я
внезапно прослезился. Может, это и есть чувство патриотизма - когда
спирает дыхание и ты счастлив до боли? А может, это просто радость от
встречи с любимыми?
- А где Слим? - спросил я у Хейзел - Его что - не пригласили?
- Не мог прийти. Он младший церемониймейстер на приеме.
- На приеме? Нам вполне достаточно этого приема.
- Подожди и увидишь.
Увидел. Хорошо, что вся семья приехала нас встретить; только там да
по пути в Луна-Сити (мы заняли целую капсулу) я их и видел. На станции
"Западная" стояла густая орущая толпа в "колпаках свободы". Нас троих на
плечах потащили прямо в Старый Купол, окружив охраной из _с_т_и_л_я_г_,
которые, сомкнув локти, прокладывали дорогу сквозь эту веселую давку.
Парни все щеголяли в красных колпаках и белых рубашках, девчонки - в белых
свитерах и красных, под цвет колпаков, шортиках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67