- Для начала, это бы вернуло зрение Манефону. Не успев еще
произнести, он запоздало спохватился и тотчас пожалел о сказанном. Но
слово не воробей. Доггинз глянул на Найла, да остро так.
- Ты в самом деле так думаешь?
- Да, - однако, чувствовал Найл себя хвастливым подростком,
пытающимся сейчас выкрутиться перед сверстниками. На Манефона стыдно
было и смотреть.
- В таком случае, - медленно проговорил Симеон, - нам, вероятно, есть
смысл попробовать,- он оглядел остальных.
У Найла упало сердце. Он уже собирался сказать, что не это имел в
виду. И тут впервые подал голос Манефон:
- Я не хочу, чтобы для меня кто-то приносил жертвы.
Голос был блеклым, невыразительным, но, судя по всему, Найл заронил
надежду.
Все поглядели сначала друг на друга, затем вместе - на Манефона.
Каждый ощущал себя виноватым в том, что Манефон вот ослеп, а они все
зрячие. Симеон поднял взор в сторону моря.
- Худшее позади. Повезет, так через пару часов дойдем до моря.
Глаза у всех остановились на Доггинзе. Тот делал вид, что ест и не
прислушивается, но по лицу-то видно: чувствует, что ждут его решения. В
конце концов, он дернул плечом.
- Ладно, поступайте как знаете.
- Совсем обезумели! - выдохнул Милон, оторопело округлив глаза.
Ему никто не ответил. Он повернулся к Найлу:
- Как ты думаешь, это поможет Уллику? Найл качнул головой, не сказав
ничего. Милон беспомощно развел руками и отвернулся. Симеон протянул
свой жнец Найлу.
- Ну что, попробуй?
Найл молча принял оружие. Направляясь медленно к озерцу, он в душе
заклинал растение-властитель. Украдкой посмотрел в его сторону. С этого
угла оно выглядело до крайности неброско, как любой другой холм. Найл
взошел на косогор, выдающийся над озерцом, поднял жнец на головой и
швырнул его как можно дальше. В момент броска ощутилась странная
возвышенная радость, содержащая элемент злорадства. Затем повернулся;
Симеон протягивал ему второй жнец. Найл опять бросил изо всех сил.
Оружие с плеском вошло в воду и кануло - только его и видели. Третий
жнец Симеон потянул из рук Милона; тот расстался с оружием неохотно.
Жнец, кувыркаясь в воздухе, полетел к середине озерца следом за первыми
двумя. Когда раздался всплеск, поверхность озерца на секунду взбурлила.
- Там что-то сидит, - угрюмо заметил Догтинз.
- Хорошо, если жрать не хочет, - вставил Милон.
Все смотрели на Манефона, незрячее лицо которого было уставлено в
сторону озерца. Затем Симеон бережно взял его за руку.
- Омой себе глаза в воде, - Манефон стал опускаться на колени, не
сознавая, что до воды надо еще пройти метра три. - Нет, не здесь. Поди
сюда.
Его подвели к месту, где склон полого сходил к воде. Здесь Манефон
встал на колени и опускал разведенные руки, пока не коснулся ими
поверхности. Затем, склонив голову, плеснул бурой воды себе в глаза. И
пронзительно вскрикнул от боли:
- Жжется! - он отпрянул, отчаянно натирая глаза руками. Подбежал
Милон и поднес тряпицу, которую Манефон, стиснув зубы, прижал к лицу,
Найл согнулся и, черпнув, тоже плеснул себе в глаза. Не стерпев, он
вскрикнул: вода была соленой от минералов и жгла, будто кислота.
Несколько капель стекло в рот - тьфу, горечь!
Доггинз сунул Манефону бутыль, где еще оставалось на четверть вина.
- На-ка вот, хлебни, - Манефон мотнул головой и оттолкнул посудину;
ему, очевидно, было не до этого. Симеон опустился возле слепого на
колени и взял его за запястье.
- А ну, дай взглянуть.
Манефон понемногу унялся и поднял лицо, все еще страдальчески
постанывая. Симеон, бормоча что-то утешительное, возложил пальцы на
распухшую щеку Манефона и осторожно, бережно оттянул нижнее веко.
Манефон неожиданно замер. Лицо у него неузнаваемо переменилось.
- Я... я тебя вижу!
С видимым усилием он открыл оба глаза и вперился в Симеона. И тут он
захохотал - громово, безудержно, стирая бегущие по щекам слезы. Изо всех
сил расширив веки, он оглядывался вокруг себя.
- Я снова, снова могу видеть!
Манефон вскочил на ноги, облапил Найла и стиснул так, что тот аж
поперхнулся. Жесткая борода царапала Найлу ухо.- Все как ты говорил, так
и вышло!
- Ты отчетливо нас различаешь? - осведомился Симеон. Манефон крупно
моргнул.
- Не сказать чтобы очень. Но я вижу, вижу! - он вновь огляделся с
восторгом и изумлением.
Милон посматривал на Найла с благоговейным ужасом.
- Как у тебя это получилось? Какое-то волшебство? Найл пожал плечами.
- Да что ты. Видимо, вода. Она, должно быть, вывела отраву.
Но взгляд Милона красноречиво говорил: давай, мол, не скромничай.
Теперь Манефон принял бутыль и выпил вино без остатка, не отрываясь.
После этого вес снова сели и закончили еду. Головы плыли от восторга,
происшедшее казалось добрым знамением. У Найла было любопытное ощущение,
будто это он сам прозрел и любой предмет сейчас он озирал с восторженным
изумлением; оттого, видимо, что у него с Манефоном установилось некое
сопереживание.
Вышли в приподнятом настроении. Земля под ногами вновь стала твердой,
море заметно приблизилось; так идти - к вечеру, глядишь, можно оказаться
и на месте. В очередной раз шли через равнину, поросшую песколюбом и
низкими кустами, из которых многие были усеяны яркими ягодами (последние
огибали загодя). Слева местность постепенно снижалась к реке, петляющей
теперь к морю через плоские болота. Послеполуденной порой с западных
холмов нагрянул ливень. Ветер неожиданно переменился, низко над головой,
словно наступающее войско двинулись сонмы черных туч, и через несколько
минут вокруг ничего уже не было видно, кроме пелены дождя. Сполохам
молний вторили обильные раскаты грома, а земля под яростным напором
хлещущих струй превращалась в слякоть.
Останавливаться не было смысла. Кусты прибежища не давали, а земля
под ногами превратилась в сущий поток, стекающий по склону в сторону
реки. В считанные секунды путники вымокли до нитки - и плащи не помогли
- а башмаки хлюпали от скопившейся воды. Пошатываясь, брели вперед,
превозмогая напор перемежающегося ветром дождя; через намокшую одежду
струи проникали к телу совершенно беспрепятственно. Найл в одном месте
чуть не шлепнулся, но его схватила и втащила на ноги мощная длань
Манефона. Затем Манефон положил ручищу Найду на плечо и тесно, любяще
его сжал. Найл снизу вверх поглядел на товарища и обнаружил, что тот
самозабвенно смеется, подставив лицо под струи. Найл еще раз проникся
радостью Манефона за то, что тот не только чувствует, но и видит дождь.
Ливень неожиданно кончился. Облака истаяли над восточными макушками
холмов, и озябшие тела согревало солнце. Из звуков слышались разве что
всплески, вторящие поступи по все еще стекающей вниз воде. Путники
остановились и сняли башмаки. Дальше пошли босиком, обувь перебросив
сзади через заплечные мешки. Постепенно сгустилась жара, от одежды шел
пар, и лужи вокруг песколюба поисчезали. Впереди в солнечных лучах
переливчато поблескивало море, словно дождь вымыл его дочиста.
Шагающий впереди Доггинз вдруг остановился и с напряженным вниманием
уставился на что-то.
- Ты чего?- спросил Найл.
- Змеи, - коротко ответил тот, ткнув пальцем.
Из дыры в земле меж двумя кустами утесника выявлялось что-то белое.
То же самое происходило повсюду вокруг. Путники озирались в тревожном
недоумении; на миг Найл пожалел, что опрометчиво расстался со жнецами. И
тут Симеон воскликнул:
- Какие змеи, это же грибы!
Что-то коснулось Найла голени. Он отскочил и тут увидел, что это
шаткий стебель, вытесняющийся из земли движением, напоминающим червя или
сороконожку. Все вокруг - цветы, грибы-красавцы и уродливые поганки -
проталкивались наружу из почвы, будто крохотные рептилии. Некоторые
грибы разбухали, словно шары; иные уже и лопнули, наполняя воздух
запахом влажного леса.
Найлу вспомнилось детство - минуты, когда ожила пустыня (только
теперь все происходило гораздо быстрее). Четверти часа не прошло, как
они ступали по морю цветов и разноцветных грибов, а воздух наполнен был
смесью запахов, местами изысканных, местами неприятных. Но даже
последнее никак не сказывалось на восторге Найла. Словно детство
возвратилось, и они по-прежнему жили в пещере у подножия плато, и все
еще живы были отец, Хролф и Торг. Ожило забытое прежде радостное
волнение, которое он ребенком испытывал, побалтываясь в корзине за
спиной у матери на пути в новое жилище. И помнился терпковатый вкус
сочного корня, который мать выковыряла ножом, и запах горелых кустов
креозота, смешанный со своеобразным запахом жуков-скакунов, державшихся
у них в пещере несколько месяцев. Удивительно было сознавать, что в нем
по-прежнему живет семилетний мальчуган, а воспоминания все настолько
свежи, будто все происходило вчера. Идя среди прохладных на ощупь
цветов, Найл почувствовал, что Дельта ненадолго вернула ему детство, и
что все это - прощальный подарок растения-властителя.
Через пару часов к морю приблизились настолько, что стали слышны
голоса чаек. Снова путников окружала зеленая растительность, похожая на
непомерно разросшийся водокрас, и кусты, глянцевитые листья которых
яркостью напоминали покрашенные. Чтобы обогнуть поляну с наркотическим
плющом, пришлось сделать порядочный крюк к востоку. Заодно осталась в
стороне и непроходимая чащоба мечевидных кустов, идущая аркой почти
полмили. Путь вывел к подножию восточных холмов, напротив места, откуда
они начали путешествие через лес. Найл подумал об Уллике, и впервые за
весь день его одолела печаль.
Тут ветер донес запах моря, а через несколько минут они уже ступали
по теплому песку, слыша, как волны с глухим шумом накатывают на берег.
Найл со стоном облегчения скинул свою ношу и ощутил бессмысленную
легкость, будто ноги вот-вот сейчас сами собой оторвутся от земли.
Пробежав через берег, он побрел в воду, пока волны не закачались вокруг
пояса. Найл постоял, закрыв глаза, податливо мотаясь назад и вперед
вместе с движением волн, и утомление изошло из тела, уступив место
легкомысленной радости, от которой тянуло рассмеяться в голос.
Крик Милона заставил обернуться. Тот рукой указывал на берег.
Какую-то секунду Найл не мог уяснить причину его волнения. Затем
разглядел поднимающийся из-за пальм султан дыма в полумиле. Найл быстро,
насколько позволяла вода, двинулся к берегу.
У Симеона вид был удрученный.
- Это могут быть слуги пауков. А если так, то пригнали их сюда
хозяева.
- Не думаю, - Найл покачал головой.
- Почему?
- Они думают, мы все еще вооружены. И не пошли бы на прямое
столкновение.
Милон поочередно оглядел лица товарищей.
- А может это наши люди? Приплыли и разыскивают нас.
Они подошли к пальмам и медленно двинулись вдоль берега. Ветер дул с
северо-запада, но человеческие голоса не доносились. Когда до дымного
столба оставалось несколько сот метров, путники подошли к прогалине меж
деревьев и осторожно вышли на вершину холма. Отсюда видно было, что
костер дымит примерно в том же месте, где они ночевали перед отходом в
Дельту. Неподалеку под сенью деревьев лежал человек и, очевидно, спал.
Милон повернулся к остальным.
- Мне кажется, это Уллик.
- Дурачок, он умер, - сказал Доггинз.
- Посмотри, у него мешок, как у нас.
И вправду, мешок возле костра был точь-в-точь такой. Тут Милон
рванулся вперед так, что не угнаться. Слышно было, как он кричит на
берегу. Спавший, вскочив на ноги, оторопело уставился. Затем Милон
повернулся, размахивая руками.
- Это правда Уллик? - они вдвоем кинулись навстречу друг к другу и,
обнявшись, завозились, неуклюже приплясывая от безудержной радости.
Мысль, ударившую всех разом, вслух высказал Доггинз:
- Слава Богу, мы его не закопали.
Через минуту все уже наперебой хлопали Уллика по спине и трясли ему
руку, пока тот не начал корчиться от боли. Он был бледен, скулы за эти
дни обросли густой щетиной. В остальном внешне он ничуть не отличался от
прежнего. Изъясняться толком не удавалось, от радости все были бессвязно
шумливы, кричали наперебой, события изливались скомканными отрывками.
Что-то более-менее связное сложилось лишь через несколько часов, когда
улеглись в темноте вокруг костра. А пока Найл, вскарабковшись на
исполинское дерево, опустил мешки и полотнища паучьих шаров; Манефон,
прихватив рыбачью леску, отправился на камни наловить чего-нибудь к
ужину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33