Помимо шума ломающегося тростника слышалось также негромкое похрюкивание
и тяжелое дыхание.
Спустя секунду выявился и внешний облик создания. На расстоянии в
десяток метров над тростником двигалась окованная панцирем спина -
округлая, покатая. Секунду казалось, что это гигантская черепаха. Но вот
животное, шутя сломив остающиеся стебли, вырвалось на проложенную людьми
тропу. Мелькнула плоская жабья морда с рогатыми надбровными выступами,
упрятанная в панцирь массивная спина и короткие мощные ноги. Ступни у
чудовища были очень большие и с перепонками, словно у утки, и двигалось
оно неуклюже, раскачиваясь из стороны в сторону. Мелькнул напоследок и
скрылся короткий, но сильный хвост, также в роговой оболочке.
- Боже ты мой, это еще что? - спросил Манефон. Доггинз пожал плечами.
- У большинства этих тварей даже названия нет. Хотя и без того ясно,
что ей наплевать на шум, который она поднимает. С таким панцирем,
небось, никакая угроза не страшна.
Снова тронувшись в путь, они выбрались на тропу, проторенную чудищем
сквозь тростник. На тропе никого уже не было, хотя издалека все еще
доносились треск и сухой шелест.
- А отчего б нам не пойти здесь?- предложил Доггинз.- Все лучше, чем
возвращаться.
Когда двинулись по следу чудища, идти стало легче; его вес прибил
тростник, приплющив к земле; в одном месте оно даже выворотило небольшой
куст. До этой поры они шли, углубляясь в нужном направлении вперед и
вправо. Когда одолели с четверть мили, грунт стал более вязким; вода,
просачиваясь, чавкала сквозь тростник. На одном из участков чудовище
сделало поворот в сторону тверди - как оказалось, в сторону сердцевины
Дельты.
Идущий сзади Найл поминутно оглядывался. Не потому, что чувствовал
слежку. Просто следовал наказу Симеона: замыкающий должен постоянно быть
начеку. Когда, сменив направление, углубились еще на пару сот метров,
Найла вынудило остановиться и оглянуться ощущение странной неуютности.
Чудится, или глаза действительно уловили мимолетное движение там, где в
тростнике теряется след? Не заметив, что их товарищ остановился, Манефон
с Доггинзом продолжали двигаться вперед. Когда шаги постепенно смолкли,
Найл в набрякшей тишине различил еще один звук: вкрадчивую поступь в
гуще тростника, в паре метров слева. Напряженно вслушиваясь, он подался
вперед, но вот когда перемещал вес с одной ноги на другую, внизу громко
треснул стебель, и шорох тотчас же смолк. Найл не чувствовал
беспокойства; жнец в руках придавал уверенности.
Он осторожно сунул голову в чащобу, стволом жнеца отстраняя
теснящиеся стебли.
От неожиданности Найл вздрогнул: прямо в глаза таращилась лягушачья
образина. Существо находилось в какой-нибудь паре метров, и вид у него
был такой же ошарашенный, что и у самого парня. Тут тростник под ногами
неожиданно разъехался, и Найл инстинктивно вскинул руки, чтобы удержать
равновесие. Губы твари сложились в оскал, и Найл увидел перед собой два
ряда острых желтых зубьев. Послышалось шипение, и щеку с виском обдала
теплая струйка жидкости. Едва успел выпрямиться, как создание уже
исчезло. Он успел мельком углядеть белесое туловище, с неизъяснимой
ловкостью скользящее меж стеблей, не ломая их, и стена тростника тотчас
же сомкнулась.
- Найл, ты где? - прокричал в отдалении голос Доггинза.
Теплая жидкость, скатившаяся по щеке, начала вдруг жалить. Найл,
нагнувшись, зачерпнул пригоршню мутной водицы и плеснул себе на кожу.
- Что случилось? - осведомился Доггинз.
- За нами кто-то следует. - Кожу жгло немилосердно. Найл смочил
носовой платок и приложил к щеке.
- Это то самое, похожее на лягушку. Плюнуло в меня. Они постояли
минут пять, вслушиваясь: ничего, тихо.
- Ты по-прежнему считаешь, что оно безвредно? - спросил Доггинз.
- Теперь уже нет. Я видел его зубы. Существо определенно плотоядное.
Доггинз посмотрел на небо.
- Надо бы двигаться дальше.
Мысль у всех была одна: ночевать на болоте нежелательно. Вскоре после
того, как пошли дальше, щека у Найла разгорелась не на шутку. Минут
через десять пришлось остановиться и снова охладить ее водой. Доггинз
поглядел на Найла с беспокойством.
- Краснеть начинает. Какой-нибудь яд, не иначе.
- У меня однажды на одного из матросов напала плюющаяся кобра, -
заметил Манефон. - Так он едва не ослеп.
При мысли о том, что значит ощутить подобное жжение в глазах, Найл
невольно содрогнулся.
Они продолжали идти по тропе через вмятый в грязь тростник. Грязь
становилась все жиже; ясно было, что только толстый ковер из стеблей не
дает увязнуть в ней по колено. Пробираться по этому податливому покрытию
было утомительно. От липкой жары потело тело; одежда взмокла так, будто
они купались.
Кстати, стена из тростника постепенно редела, и стебли становились
короче. Время от времени издали доносилось ворочание бронированного
чудовища, идущего где-то впереди. Найл то и дело оглядывался через
плечо, но двуногих лягушек теперь не замечал. Поддерживать бдительность
на прежнем уровне становилось все труднее; единственное, чего хотелось,
это отыскать где-нибудь место посуше, куда можно приткнуться и
передохнуть.
Внезапно Манефон рухнул сквозь вдавленный тростник и очутился по пояс
в воде. Он шел впереди, к тому же из троих был самым тяжелым. Товарищи
помогли ему высвободиться, затем выковыряли его застрявший в грязи
парусиновый башмак. Пробираясь ощупью, Найл почувствовал, как что-то
шевельнулось на запястьи, и отдернул руку. Оказывается, по предплечью
взбиралась черная пиявка размером, по меньшей мере, сантиметров пять. Он
с отвращением сшиб насекомое, и сорвав пригоршню мокрой травы, стал
яростно оттирать ее слизистый след.
Постепенно становилось ясно: зря они двинулись этой тропой. Вместе с
тем мысль о возвращении этой дорогой нагоняла тоску. Они остановились в
нерешительности, раздумывая, что делать дальше. И тут об усталости
заставил забыть жуткий, исполненный муки рев. Реву вторили тяжелые
неистовые всплески. Еще один взрев - сдавленный - и сразу внезапная
тишина.
Усталость как рукой сняло. Вперившись друг в друга, путники стояли,
держа жнецы наготове. Теперь до слуха доносились лишь отдельные всплески
да утробное урчание.
- Боюсь, как бы не пришлось возвращаться,- опасливо покачал головой
Найл.
- Мне б хотелось поглядеть, что там происходит,- буркнул Доггинз,
нахмурясь.
Он начал осмотрительно пробираться вперед, всякий раз пробуя вначале
землю носком башмака, и лишь затем ступая всем весом. Манефон и Найл
тронулись следом с такой же осторожностью. В том месте, где тропа делала
поворот, Доггинз поднял жнец, затем медленно его опустил. Товарищам,
обернувшись, сделал знак: осторожнее! Те подтянулись через
секунду-другую.
Перед ними тянулась болотная заводь, вода в которой была взбита в
жидкую слякоть. Горб окованного панцирем монстра возвышался над водой.
Он стоял к ним спиной, поэтому невозможно было разобрать, что он ест,
однако по движениям легко угадывалось, что в передних лапах он держит
добычу и со смаком вгрызается в плоть. Насторожась неким шестым
чувством, чудище подняло голову и обернулось. Крохотные глазки тлеющими
угольями оглядели людей из-под горбатых выростов на лбу. Бородавчатая
жабья физиономия заляпана кровью, кровь капает из нажевывающих челюстей.
Найл готов был нажать на спуск, но существо не стало тратить времени на
двуногих; отвернувшись, оно продолжало насыщаться. Очевидно, оно сполна
ощущало неуязвимость своего панциря, и присутствие чужаков его не
трогало.
Путники переглянулись меж собой. Путь вперед, очевидно, заказан.
Болота за пожирающим пищу монстром заканчиваются, и земля начинает
постепенно морщиниться невысокими холмами. По ту их сторону, милях в
пяти, возвышался холм с башней-шишаком. Кстати, с этого расстояния
становилось заметно, что шишак этот - не рукотворное строение. Он
выглядел скорее как обломанный рог некоего исполинского ящера.
Они слегка отступили по тропе и осмотрелись. На север, к морю, все
так и тянется болотистая низменность, идти в этом направлении не имеет
смысла. Если огибать чудовище, то придется податься к югу, еще не раз
прорубаясь сквозь тростник.
Мысль о том, что болото остается позади, придала решительности.
Доггинз нацелил жнец и, сдвинув ограничитель на самый малый уровень,
нажал на спуск. Передние стебли, шелестя, посыпались наземь, будто
скошенные невидимым великаном. Одновременно с тем слух резанул мгновенно
оборвавшийся сиплый взвизг. .
- Один готов, - мрачно усмехнулся Доггинз.
Приподняв стволы, они двинулись вперед. Метрах в десяти наткнулись на
останки существа, насторожившего их своим визгом. Белесое туловище было
аккуратно раскроено надвое. Луч прошелся чуть ниже пояса. Губы
топорщились в смертном оскале, обнажая желтые зубья; внутри ощеренного
рта, над языком, можно было различить узкую трубку для впрыскивания яда.
Сходства с человеком в существе, оказывается, было гораздо больше,
чем с лягушкой. Пальцы, несмотря на перепонки, были явно приспособлены
для хватания. От выпроставшихся серо-голубоватых внутренностей
неприглядно попахивало, и путники не стали задерживаться лишнего. В
окружающем тростнике слышалось скрытое шуршание - вероятно, за ними шли
по пятам.
Через четверть часа за болотом завиднелись невысокие холмы. Тростник
по бокам пошел реже, так что и местность начала просматриваться метров
на десять. Между тем шуршание не умолкало, хотя куда ни кинь, ничего не
было заметно ни по ту, ни по другую сторону.
Теперь, чтобы расчистить дорогу через болото, требовался жнец. Стебли
отстояли друг от друга на достаточное расстояние и не составляли
препятствия. А вот зыбь под ногами стала более коварной. В одном месте
Найл лишился обоих башмаков; пришлось выковыривать их из вязко чавкающей
черной грязи, издающей знакомый гнилостный запах, к которому путники,
кстати, так уже привыкли, что не обращали внимания.
И надо же, когда до суши было уже рукой подать, Манефон, коротко
вскрикнув, вдруг провалился по пояс. Найл с Доггинзом спешно похватали
его за руки и начали дружно вытягивать.
- Берегитесь! - рявкнул вдруг он.
Они обернулись. Навстречу им, мелькая среди редких стеблей тростника,
неслась во всю прыть огромная орава человеко-лягушек. Доггинз, а за ним
и Найл отпустили Манефону руки (тот в ту же секунду ушел обратно в
темную жижу) и похватали жнецы. Доггинз пальнул первым. Голубое пламя,
рванувшись, без труда прорезалось через бегущих и подпалило сзади них
тростник. Удивительно, но уцелевшие как ни в .чем не бывало продолжали
нестись в их сторону. Найл выстрелил, целясь по ногам, и с грозной
решимостью медленно повел жнецом из стороны в сторону. Ему претило
губить живое, поводя смертоносным лучом, словно косой, но иного выхода
не было. Создавалось впечатление, что существам этим не присущи ни
страх, ни чувство самосохранения; единственная их цель - уничтожить
незваных гостей - неважно, какой ценой.
Атака захлебнулась так же неожиданно, как и началась. Зыбь вся как
есть была усеяна белесыми телами, в большинстве срезанными под колено
(эти все еще извивались и подергивались). От других оставались лишь
обугленные останки: Доггинз использовал жнец на большой мощности. В
воздухе стоял удушливый запах горелой плоти. Найл опустил ствол. К горлу
подкатывала тошнота. Доггинз палил навскидку до тех пор, пока не исчезли
последние признаки движения. Раскаленный ствол жнеца, когда он положил
его на мокрый грунт, зашипел.
Манефон к этой поре увяз по грудь. Чем отчаяннее он барахтался, тем
глубже его утягивало. Найл с Доггинзом, поминутно оскальзываясь на
слякоти, начали выволакивать товарища наружу. В конце концов, Найл
догадался вынуть из своего мешка моток веревки, которую они пропустили
Манефону под мышки. Затем начали постепенно отходить, нащупывая ногами
опору понадежней; утвердившись, что есть силы потянули. Манефон помогал
как мог, впиваясь в грунт пальцами. Смачно чавкнув, его тело неожиданно
выпросталось из трясины; Найл же с Доггинзом, не удержавшись,
опрокинулись на спину.
Минут десять они сидели неподвижно, переводя дыхание, и отстраненно
наблюдали, как Манефон с насупленной сосредоточенностью соскребает с
ноги слякоть пучками болотной травы. Солнце почти коснулось вершин
западных холмов;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33