Но в этот критический момент инстинктивное умение убивать заставило
его зубы ощериться в рычании и рывком правой руки схватить лопатку,
лежавшую всего лишь нескольких футах. Когда топор достиг сверкающей точки
своего зенита и застыл в ней на долю секунды, Эван уперся каблуками в
ковер и бросился на нее. Со всей силой, на какую были способны мышцы, он
метнул садовую лопатку в нависший над ним силуэт. Желтая канареечная ткань
остановила его руку.
Женщина откинула голову назад и завопила от боли и гнева.
Канареечно-желтая ткань покраснела.
Она попыталась отшатнуться назад, чтобы все-таки нанести свой удар,
но Эван опередил ее, ударив свободной рукой по лодыжкам, и она упала, все
еще сжимая топор в белых восковых руках. Он сразу же отвел назад лопатку
и, продолжая рычать, нанес новый удар. Она кричала, боролась, пыталась
расцарапать ему лицо, но промахнулась; Эван навалился всем весом на свое
импровизированное оружие и почувствовал, что оно вонзилось в нее еще
глубже. Тело под ним бешено билось, и топор просвистел мимо его левого
плеча. Другой рукой она ухватилась за его щеку, оставив в коже глубокие
царапины. Он отшатнулся и ударил ее еще раз, затем снова и снова.
Пока наконец не осознал, что она мертва.
Он отступил назад, упираясь в пол липкими от крови руками. Лопатка по
самую рукоятку погрузилась в ее тело, под которым собралась лужа крови.
Эван отполз прочь, больной и потрясенный, в углу гостиной его вырвало. В
течение долгого времени он лежал на спине, неспособный шевельнуться;
тонкие красные ручейки струились по его щеке из трех глубоких царапин. Он
понял, что женщина, должно быть, услышала, как заскрипела дверь, и
почувствовала что-то: запах его пота или страха. Снова взглянув на труп,
он увидел, что ее глаза темны и безжизненны; лицо, усохшее и сморщенное,
было похоже на череп и утратило свою ужасную силу. Но он все еще опасался
повернуться к ней спиной. Он уставился на свои окровавленные руки, пальцы
дрожали и подергивались. Шатаясь, он дотащился до ванной комнаты и увидел
в зеркальце аптечки лицо, которое потрясло его: глаза ввалились, на
бледной коже чернели синяки - один на челюсти, другой - на правой щеке - и
краснели окровавленные царапины. На обоих плечах и поперек груди виднелись
кровавые рубцы. Рубашка была разорвана в клочья. Он вымыл лицо холодной
водой, его снова едва не вырвало при этом, и потом осмотрел остальную
часть дома Демарджонов.
Маленькие, уютные комнаты казались сошедшими прямо со страниц
каталога мебели. В самой задней части дома он обнаружил обезглавленное
тело Гарриса Демарджона, все еще сидящее в своем кресле на колесиках. В
его комнате не было окон и мебели, только кровать с темно-коричневым
покрывалом.
Эван быстро закрыл дверь.
В гостиной он сел на диван и понял, что с любопытством смотрит на
труп женщины. Итак, они умирают вместе со своим телом. Но умирают ли? Он
не мог быть в этом уверен. Но он твердо знал одну вещь: чтобы держать
топор, необходима материально существующая рука, а рука этой женщины
никогда не сможет подняться. Он встал с дивана, наклонился к телу и
расстегнул халат.
Левая грудь отвисла, ее сосок расплющился и выглядел серым; на месте
правой груди был коричневый звездообразный шрам, который указывал на
жестокий ожог.
"Обряд Огня и Железа, - сказала эта женщина. - Сегодня ночью.
Оливиадра становится беспокойной". Эван запахнул халат, потому что больше
не хотел смотреть на этот шрам. Мертвые глаза женщины, полузакрытые,
уставились в потолок.
Теперь, сидя на полу в присутствии Смерти и закрыв свою голову
руками, Эван ясно понял, что должен сделать, чтобы спасти свою жену и
ребенка.

29. ЭВАН В ОЖИДАНИИ НОЧИ
В доме Демарджонов, в кухне под раковиной, Эван нашел шесть пустых
бутылок из-под кока-колы. Взяв две из них, он спустился в подвал и начал
шарить в ящиках в поисках подходящих тряпок - не слишком грязных и
достаточно тонких, чтобы запихнуть их в горлышки бутылок. Наполнив бутылки
примерно на три четверти бензином, запихнул в них кончики тряпок,
свернутых в качестве запалов для своих самодельных бомб.
Потом он вернулся наверх и повесил телефонную трубку на рычаг,
опасаясь, что продолжительный сигнал "занято" привлечет к себе внимание.
Он собирался устроить диверсию, чтобы выиграть время и добраться до
клиники Мабри и забрать Кэй. Подпалив дом Демарджонов, с этими двумя
зажигательными бомбами он мог подобрать себе парочку других мишеней и
устроить достаточную суматоху, чтобы прикрыть свои действия. Но оставалась
другая проблема: где Лори? В доме Драго? В "Солнечной школе"? Да.
Вероятно, там, под внимательным взглядом той ужасной сущности, которая
скрывалась в теле миссис Омариан. Выжидая время, которое перевалило за
полдень, Эван внимательно наблюдал из гостиной за улицей. Чуть отодвинув в
сторону оконные занавески, он разглядывал одним глазом Мак-Клейн-террас.
Сначала она казалась пустынной, но затем Эван увидел призрачные очертания
фигуры, сидящей перед окном в доме, расположенном на другой стороне улицы
по диагонали. Еще одну фигуру он разглядел в доме, находящемся рядом с
тем, где был убит Китинг. Это были часовые, наблюдающие за улицей.
Возможно, миссис Демарджон тоже отвели роль наблюдателя. - Провались они
все к дьяволу, - выдохнул он.
Наступали сумерки. Вечер потихоньку наползал на Вифаниин Грех. Эван
наблюдал, как по Мак-Клейн-террас в сторону Круга проехало несколько
машин. В домах напротив не зажигались огни, но он знал, что они все здесь,
наблюдают за ним и ждут. На полу валялась пластмассовая зажигалка,
сброшенная с перевернутого столика во время схватки. Эван подобрал ее,
уселся на диван и несколько раз зажег и потушил пламя. Огонь тускло
отражался от глаз трупа, лежащего у его ног.
Наступила ночь.
Деревня Вифаниин Грех была безмолвной; но где-то в глубине дома все
тикали, тикали, тикали часы. Эван вытер лицо тыльной стороной ладони,
моргая, когда капельки пота касались свежих царапин и порезов. Он был
один, совсем один, и все события сегодняшней ночи зависели только от его
интуиции, от его способностей тихо скользить от тени к тени, от его воли к
жизни. Сегодня ночью он должен лицом к лицу встретиться с Рукой Зла, и
больше он не убежит от нее. Его сердце билось в такт тиканью часов.
Двадцать минут девятого зазвонил телефон. Эван напряженно уставился
на него. Звонок повторился. Еще раз. Еще раз. И еще.
Пусть они знают. Да. Пусть знают, что я готов сражаться с ними.
Телефон продолжал звонить.
Эван встал, подошел к нему и с силой вырвал шнур из стены.
Теперь пора было уходить.
Он забрал зажигалку с собой в подвал, остатками бензина намочил
журналы, газеты и изношенную одежду в коробках. Затем оттащил ящики под
лестницу, разломал сломанный стул на куски и бросил их в блестящую от
бензина кучу. Во второй канистре оставалось достаточно бензина, чтобы
полить лестницу. После этого он щелкнул зажигалкой и поднес огонь к
краешку рваного платья; ткань задымилась, затлела, загорелась. Газеты и
журналы быстро занялись пламенем, их страницы скручивались и чернели;
щупальца дыма змейками поднимались вверх по направлению к лестнице, и
синеватая змейка побежала по древесине. Эван выждал, пока куча ящиков
полностью загорится. Огонь был слишком ярким и заставил его отступить на
несколько шагов назад. Он наблюдал, как начинают чернеть ступеньки и
перила. Подвал наполнился сероватым и кислым запахом дыма. Эван положил
зажигалку в задний карман, подобрал свои зажигательные бомбы и выскользнул
через дверь подвала на задний двор. Он перелез через забор, бережно держа
на изгибе руки бутылки с плескавшейся жидкостью. Затем оглянулся назад,
увидел через дверные панели подвала красный свет и бросился в темноту. Он
бежал вдоль канавы, планируя обогнуть деревню по кругу и таким образом
добраться до клиники. Над головой висел почти идеально круглый глаз луны,
освещая его жарким безумным светом. Он продолжал бежать, низко пригибаясь
к земле, озираясь по сторонам, в поисках самого малейшего движения; справа
от него темнели задние стены домов, а слева - лес.
В следующий момент до него донесся ужасный высокий пронзительный
вопль, и три амазонки верхом на лошадях набросились на него из этой
темноты, размахивая топорами. На этот раз он знал, что они убьют его,
потому что разглядел выражение смерти в их глазах.
Эван щелкнул зажигалкой и притронулся желтым язычком пламени к одному
из запалов, вымоченных в бензине. Он не тратил время на то, чтобы
прицелиться, а просто бросил бутылку в середину. Когда бутылка ударилась о
землю, из нее вырвался ослепительный огненный шар, и лошади испуганно
заржали, отступая. Две из них столкнулись и упали, а третья от испуга
стала выписывать круги, пока пламя пожирало высохший кустарник и
перепутанные заросли. Эван промчался мимо, не чуя под собою ног. На
мгновение обернувшись, он увидел участок леса, покрытый дрожащими языками
пламени, и темные силуэты лошадей, оказавшихся в его центре. После этого
он больше не оглядывался, а продолжал бежать по окраине Вифанииного Греха,
не зная, сколько еще осталось до клиники. Из бездны леса послышались новые
выкрики, приближающиеся к нему, и он крепко сжал рукою оставшуюся бомбу.
Тени метнулись к нему; ночь превратилась в сумасшедший дом лунного света и
темноты, борющихся между собой и с человеком, продирающимся сквозь них. Он
споткнулся, чуть не упал, но продолжал бежать; если эта бутылка
разобьется, его последнее оружие исчезнет.
Тяжело дыша, Эван резко остановился, его легкие горели от кислорода.
Он всмотрелся в темноту. Прислушался. Что это за звук? Что это за ужасный
адский звук?
Удары копыт. Четыре или пять лошадей, скачущих вдоль канавы по
направлению к нему.
Еще до того как Эван успел отпрыгнуть к забору, они настигли его:
четыре амазонки с лицами, перекошенными от ненависти. Топоры мерцали в
лунном свете, подпитываемые светящейся мрачной пульсирующей энергией
сжимающих их рук. Ржание лошадей с красными глазами напоминало звук
землетрясения, от которого трескается и раскалывается земля. Выкрики,
раздававшиеся из беснующихся глоток, чуть не оглушили его. Отступая, он
подносил пламя к своему последнему запалу; запал начал тлеть, огонь
разгорелся. Он отступил назад и бросил бутылку в их середину; пламя
высвечивало отдельные части тела: локоть, плечо... и наконец взорвалось,
как ручная граната. Огонь и осколки стекла пронизали воздух, попадая в
волосы и глаза женщин-тварей. Одна из них дико вскрикнула и начала
беспорядочно рубить воздух, пока ее глаза горели; другая рвала на себе
горящее платье; третья приникла к отступающей лошади с горящей гривой.
Эван отвернулся, прыгнул к забору, уцепился за него пальцами, подтянулся.
Топор ударил по сетке рядом с ним. Эван оттолкнулся, спрыгнул в траву и
побежал через задний двор к улице. Его нервы натянулись как струны.
Достигнув улицы, он увидел, что это Фредония; он полностью обошел
Вифаниин Грех по кругу и прошел мимо клиники. До него доносилось жалобное
ржание лошадей, а небо по направлению к Мак-Клейн-террас начало слабо
краснеть. Он понял, что они обнаружили пожар и пытаются погасить его. Эван
постоял несколько секунд, пытаясь сориентироваться; ему придется пройти
через деревню, чтобы добраться до клиники, и они будут ждать его там. Он
огляделся: рядом находились станция техобслуживания и несколько безмолвных
домов. Еще была дорога, ведущая из Вифанииного Греха по направлению к
безопасности и...
...поперек этой дороги что-то лежало.
Вспыхнули огни. Эван оказался пойманным, как мотылек, завороженный
двумя огоньками. Он прищурился и постарался рассмотреть, что за ним. Он
понял, что это фары. Поперек дороги стояла машина.
- Мистер Рейд, - сказал чей-то мужской голос. - Мистер Рейд, думаю,
что вам лучше подойти сюда. Подходите. И двигайтесь спокойно.
Из машины выбралась какая-то фигура, прошла вперед и встала между
фар. Шериф Вайсингер нацелил на него пистолет. - Теперь идите сюда, -
сказал он, словно уговаривал маленького мальчика выбраться из своего
укрытия. - Бежать бесполезно. Вам следует знать это, мистер Рейд.
Эван не шевельнулся.
- Я хочу найти свою жену и ребенка, - сказал Эван, во рту его было
горько и сухо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54