загоняли ли
бамбуковые колючки под ногти или это было только в черно-белых военных
кинофильмах? Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь труб. Отсвет огня лижет
стены. В то утро далеко в лесу он и Эрик помогали своему отцу рубить
дрова. Отец опустился на колени в снегу и показал ему тропу, которую
выбрал олень, она вела под защиту холмов. "Прогресс заставляет их бежать",
- сказал отец. - "Они знают, что города пожирают землю лесов и что это
неправильно". Как же они тогда делают это? Зачем же они забрали его
одежду? Почему они заставляют его ждать?
В свете огня Эрик - мертвый Эрик - очень медленно поворачивает
голову. Его глаза белые и наполненные жидкостью, как светлые глаза той
оленихи, которую отец однажды застрелил по ошибке в золотые дни осени. Его
глаза невидящие, но они все же просверливают души как шрапнель и открывают
секреты, таящиеся там.
"Ты сделал это", - говорит Эрик шепотом. Огонь потрескивает сзади
него, словно звук, который издается при захлопывании стальной ловушки или
колючая проволока, когда она лопается и вы понимаете: Пресвятой Боже, я
попался. "Вы убили меня, потому что вы знали. Вы убили меня, и я не
позволяю вам когда-либо забыть это". Это мертвое, знакомое и в то же время
ужасное лицо ухмыляется. Зубы испачканы могильной землей.
"Хватит, Эрик, - тихо говорит мать, поглощенная своим вязанием. -
Прекрати этот разговор. Давай хорошо встретим Рождество".
Человек на койке задрожал, плотно закрыв глаза, потому что его усилия
избежать пытки превратились в более глубокую, более ужасающую пытку,
которую они могли когда-либо выдумать. Он потряс головой из стороны в
сторону, пытаясь избавиться от заслонивших реальность образов. И они,
словно картины, нарисованные исчезающими чернилами, начали растворятся в
тумане.
- Лейтенант Рейд?
Эван сразу узнал этот мужской голос, принадлежавший вьетконговскому
офицеру, высокому и гибкому, носившему всегда чистую форму, у которого
вызывало отвращение даже подходить близко к пленникам, покрытым грязью. Он
улыбался колючей улыбкой и глазами мог просверливать сталь: Улыбающийся
Джентльмен, прозвал его Дикерсон.
Теперь этот человек появился в поле зрения Эвана. В свете
единственной лампы его лысая голова блестела бисеринками пота. Он вытер
свою голову белым носовым платком и слегка улыбнулся, глядя Эвану прямо в
глаза. Скулы выступили на его лице, оставляя темные провалы. - Лейтенант
Рейд, - сказал он, кивнув. - Наконец мы встречаемся без этих клеток между
нами.
Эван ничего не сказал. Он закрыл глаза, чтобы не видеть это лицо,
обведенное кружочком света. Не потому ли у него забрали одежду, что она
была испачкана грязью и испражнениями, и Джентльмен мог бы быть оскорблен?
- Почему американцы находят силу в молчании? - мягко спросил
Джентльмен. - Это недружелюбно. Ты же знаешь, что для тебя война
закончилась. Зачем настаивать?.. Ну, хорошо. Я ожидаю, что ты будешь таким
же, как и все сначала. Кроме молодого капрала, к сожалению, он слишком
болен.
Эван заскрипел зубами.
- Мне бы хотелось кое о чем спросить у тебя, - сказал человек, изо
всех сил стараясь правильно произносить слова. - Мне бы хотелось узнать
тебя лучше. Хорошо?
Не говори, предупредил себя Эван. Не позволяй ему, не...
- Мне бы хотелось знать, откуда ты родом, где ты родился, - сказал
Джентльмен. - Ты можешь сказать мне это? Ну, хорошо, где бы это не было, я
уверен, что ты очень скучаешь по родным местам. У меня есть жена и две
девочки. Прекрасная семья. А у тебя тоже есть семья? Лейтенант Рейд, мне
не очень-то нужны монологи.
Эван открыл свои глаза и внимательно вгляделся в лицо человека,
который стоял над ним. Еще глубже. Его взгляд пронизывал мускулы лица,
вплоть до самых костей. Джентльмен улыбался как давно утраченный друг или
брат. Собираясь с мыслями, Эван наблюдал за его лицом. Оно неожиданно
начало изменяться и расправляться, как лицо восковой фигуры. Зубы
удлинились и стали похожи на клыки. Глаза наполнились пронизывающей,
горячей докрасна ненавистью, которая, казалось, хватала Эвана за сердце.
Да. Это была настоящая суть человека, скрытая за фасадом улыбок.
- Видишь? - сказал Джентльмен. - Я твой друг. Я не желаю тебе зла.
- Иди к черту, - сказал Эван, тут же пожалев о сказанном.
Джентльмен засмеялся.
- Ага. Ответ. Нехороший, но ответ. Как вы поступили на военную
службу, лейтенант? Были вы, как это называется, призваны? Или поступили на
службу добровольно, из ложно понятого патриотизма? Это не имеет большого
значения сейчас, не так ли? Я уверен, что это не много значит для молодого
капрала. Боюсь, что он может умереть.
- Тогда почему же вы не пригласите врача? - спросил Эван.
- У вас у всех будут врачи для лечения ваших ран, - ровным голосом
сказал человек. - У вас у всех будут хорошая пища, питье и настоящие
кровати. Если вы покажете, что достойны. Мы не будем тратить время и
усилия на тех, которые... бесполезны. Я надеялся, что вы покажете, что вы
достойны лучшей участи, лейтенант, потому что вы мне нравитесь, и я...
- Лжец, - сказал Эван. - Я вижу тебя насквозь. Я знаю, что ты такое.
- Он представил, как он, потрясенный и растерянный, стоит перед жужжащей
камерой и отрекается от злобного милитаристического империализма
Соединенных Штатов. Или они проведут его парадом по улицам Ханоя с
веревкой на шее и позволят маленьким детям забрасывать его грязью?
Джентльмен подошел поближе.
- В этом нет смысла. Я могу сделать так, чтобы дела для тебя обстояли
лучше или хуже. У нас есть к тебе некоторые предложения. Это действительно
твой выбор. Я вижу, что ты боишься, потому что не знаешь, что тебя ждет
впереди. Я этого тоже не знаю, потому что скоро дело будет не в моих
руках. Здесь есть другой, кто желает причинить тебе вред. - Его глаза
заблестели тигриным блеском. - Некто, владеющий искусством внушать страх.
Теперь, лейтенант Рейд, почему бы нам не поговорить как цивилизованным
людям?
Капля пота скатилась в глаз Эвана и заблестела словно фонарь. Он
продолжал молчать.
- Ты так сильно ненавидишь себя? - мягко спросил Джентльмен. - Ну что
же, мне очень жаль тебя. - Он еще секунду постоял над койкой и затем исчез
в темноте, словно призрак.
И на долгое время - час? два часа? - все замерло.
Когда появилась следующая тень, она пришла тихо и остановилась в
круге света над койкой Эвана, и он ее не сразу увидел.
- Лейтенант Рейд, - сказала фигура, голосом мягким, словно шелк, от
которого по спине пробежал озноб. - Я хочу ознакомить вас с женской особью
вида.
Эван моргнул. Проволока словно докрасна раскалилась на его запястьях
и лодыжках, и он больше не чувствовал ни своих рук, ни своих ног.
Над ним стояла женщина-вьетконговка, одетая в аккуратную форму, с
черным шарфом, обернутым вокруг шеи. Ее волосы были собраны в гладкий
черный пучок, а глаза через миндалевидные щели светились холодным
презрением. Она скользнула взглядом по его телу.
- Женская особь самая опасная, - мягко сказала она, - потому что
наносит удар без предупреждения. Она кажется мягкой, слабой и лишенной
целеустремленности, но это и есть основа ее власти. Когда приходит время,
- она провела ногтем поперек его живота, и красный рубец медленно вспух, -
женщина не знает сомнения.
Она умолкла на некоторое время. Ее глаза оставались неподвижны, одна
рука отошла от туловища и двинулась за пределы круга света.
- Способность женщины к мести и ненависти является легендарной,
лейтенант, иначе зачем же мужчины пытаются контролировать и унижать их?
Потому, что они боятся. - Рука вернулась назад, что-то свисало с пальцев.
- Укус женщины может быть пыткой. И смертельным тоже. Например, вот этой.
- Женщина покачивала над животом Эвана маленькую бамбуковую клетку. -
Здесь женская особь. Ты видишь? - В другой руке она держала заостренную
бамбуковую палку. Она потыкала палкой в клетку несколько раз и
заулыбалась. Что-то зашелестело внутри клетки. - Сейчас она получила
ранение, которое зажжет в ней чувство мести. - Она ткнула палкой в клетку
еще раз. Эвану показалось, что он слышит резкий крик, и струйка черной
жидкости просочилась со дна клетки на пол. Не кровь, нет, но...
Яд.
- Если ты не хочешь говорить, - сказала женщина, - может быть, ты
хочешь кричать... - Она щелкнула замком и, удерживая клетку в вытянутой
руке, потрясла ею над телом Эвана, скорчившимся, покрытым пленкой пота.
То, что выпало на его бедро, выдавило из него вопль дикого ужаса.
Паук из джунглей, размером с половину его руки, покрытый гладкими
зеленовато-коричневыми волосками. Черные глазки размером с острие
карандаша искали источник своего мучения. Тварь заковыляла вперед, по
пузырькам пота, поднявшимся вдоль по его бедру. Он приподнял голову, и
глаза его наполнились диким ужасом, когда он увидел красную чашечку пасти
паучихи в центре между черными щупальцами. Он хотел закричать и забиться,
но последними остатками своей силы воли поборол это желание. Женщина
отступила назад, свет переливался по ее плечам, он мог слышать шум ее
прерывистого возбужденного дыхания.
Паучиха переползла на его яички и замешкалась там, ее глаза
подергивались. - Слезай с меня, ты, сволочь, - выдохнул Эван, чувствуя,
что его нервы начинают сдавать. - Слезай, слезай, слезай... - Паучиха
поползла вперед через яички на живот сквозь лес светло-коричневых волос.
- Ты все еще желаешь молчать? - спросила женщина.
Паучиха начала вползать на грудь Эвана, ее черные глазки вращались во
всех направлениях; на минуту она задержалась на его грудной клетке,
попробовав на вкус его пот. Эван чувствовал, как колотится его пульс, и он
мысленно закричал тем криком, который опустошил его сознание и поставил на
границу черного безумия. Паучиха поползла вперед, наверх. По направлению к
вене, которая билась у него на горле.
- Молчание убьет тебя, - прошептала женщина, завернутая в темноту,
как в плащ; двигался только ее рот - такая же красная чашечка, как у
паучихи.
Паучиха передвинулась к основанию его горла и остановилась. Капля
жидкости просочилась на тело человека. Он почувствовал
болезненно-сладковатый аромат яда, и его тело задрожало, вне его контроля.
Паучиха выжидала.
В следующее мгновение женщина шагнула вперед. Ее тень упала на
мужчину на койке. И он почувствовал удушье. Она подняла руку - ту самую, с
бамбуковой палкой, и ткнула ею паучиху. Раздался короткий вопль, и пополз
густой кислый запах, паучиха зацепилась за горло Эвана. Он почувствовал
подобное бритве прикосновение леденящей боли, затем липкую теплоту
струящегося яда. Паучиха тряслась, изливая свою жидкость в белое животное
под ней. Человек закричал в животном страхе и яростно забился в проволоке,
паучиха засеменила по его шее, оставляя тонкий, коричневатый след, упала
на пол и заспешила в темноту. Но женщина обрушила на нее свою туфлю и
превратила в окровавленную массу.
Человек все еще вопил и дергался, кровь запятнала его запястья и
лодыжки. В круге света появился Джентльмен. Он глядел на Эвана
прищуренными глазами, выражающими любопытство. Его сопровождали два
вооруженных солдата. Один из них осклабился.
Женщина была зачарована реакцией Эвана на боль. Ее язык высунулся и
лизнул нижнюю губу. Эван приподнял голову, жилы на его шее напряглись,
небольшая красная точечка отмечала место укуса паучихи. Затем его голова
откинулась назад, а дыхание стало хриплым и прерывистым. Его зрачки
закатились, и из-под полузакрытых век выглядывали два белых пятна, словно
мраморные шары. Джентльмен сделал знак, чтобы проволоку ослабили.
- У одного, которого зовут Эн-ди-котт, есть возможности, - сказала
ему женщина. - Также у другого, которого зовут Вин-зант. Они будут
сотрудничать. Другие бесполезны. - Она коротко кивнула Джентльмену,
наблюдая как двое других отвязывали американца, затем повернулась и
исчезла в темноте.
Когда она ушла, вьетконговский офицер с отвращением поглядел вниз на
раздавленного паука и содрогнулся. Использовать пауков было ее идеей. С
тошнотворным отвращением он увидел, что пятно яда попало на его ботинок, и
поспешил к себе, чтобы очистить его, пока не разъело французскую кожу.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ИЮНЬ
3. В ТЕМНОТЕ, 1980
В темноте он прислушивался к отдаленному глухому звуку собачьего лая
и недоумевал, почему этот звук вызвал мурашки на его теле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
бамбуковые колючки под ногти или это было только в черно-белых военных
кинофильмах? Четыре. Пять. Шесть. Семь. Восемь труб. Отсвет огня лижет
стены. В то утро далеко в лесу он и Эрик помогали своему отцу рубить
дрова. Отец опустился на колени в снегу и показал ему тропу, которую
выбрал олень, она вела под защиту холмов. "Прогресс заставляет их бежать",
- сказал отец. - "Они знают, что города пожирают землю лесов и что это
неправильно". Как же они тогда делают это? Зачем же они забрали его
одежду? Почему они заставляют его ждать?
В свете огня Эрик - мертвый Эрик - очень медленно поворачивает
голову. Его глаза белые и наполненные жидкостью, как светлые глаза той
оленихи, которую отец однажды застрелил по ошибке в золотые дни осени. Его
глаза невидящие, но они все же просверливают души как шрапнель и открывают
секреты, таящиеся там.
"Ты сделал это", - говорит Эрик шепотом. Огонь потрескивает сзади
него, словно звук, который издается при захлопывании стальной ловушки или
колючая проволока, когда она лопается и вы понимаете: Пресвятой Боже, я
попался. "Вы убили меня, потому что вы знали. Вы убили меня, и я не
позволяю вам когда-либо забыть это". Это мертвое, знакомое и в то же время
ужасное лицо ухмыляется. Зубы испачканы могильной землей.
"Хватит, Эрик, - тихо говорит мать, поглощенная своим вязанием. -
Прекрати этот разговор. Давай хорошо встретим Рождество".
Человек на койке задрожал, плотно закрыв глаза, потому что его усилия
избежать пытки превратились в более глубокую, более ужасающую пытку,
которую они могли когда-либо выдумать. Он потряс головой из стороны в
сторону, пытаясь избавиться от заслонивших реальность образов. И они,
словно картины, нарисованные исчезающими чернилами, начали растворятся в
тумане.
- Лейтенант Рейд?
Эван сразу узнал этот мужской голос, принадлежавший вьетконговскому
офицеру, высокому и гибкому, носившему всегда чистую форму, у которого
вызывало отвращение даже подходить близко к пленникам, покрытым грязью. Он
улыбался колючей улыбкой и глазами мог просверливать сталь: Улыбающийся
Джентльмен, прозвал его Дикерсон.
Теперь этот человек появился в поле зрения Эвана. В свете
единственной лампы его лысая голова блестела бисеринками пота. Он вытер
свою голову белым носовым платком и слегка улыбнулся, глядя Эвану прямо в
глаза. Скулы выступили на его лице, оставляя темные провалы. - Лейтенант
Рейд, - сказал он, кивнув. - Наконец мы встречаемся без этих клеток между
нами.
Эван ничего не сказал. Он закрыл глаза, чтобы не видеть это лицо,
обведенное кружочком света. Не потому ли у него забрали одежду, что она
была испачкана грязью и испражнениями, и Джентльмен мог бы быть оскорблен?
- Почему американцы находят силу в молчании? - мягко спросил
Джентльмен. - Это недружелюбно. Ты же знаешь, что для тебя война
закончилась. Зачем настаивать?.. Ну, хорошо. Я ожидаю, что ты будешь таким
же, как и все сначала. Кроме молодого капрала, к сожалению, он слишком
болен.
Эван заскрипел зубами.
- Мне бы хотелось кое о чем спросить у тебя, - сказал человек, изо
всех сил стараясь правильно произносить слова. - Мне бы хотелось узнать
тебя лучше. Хорошо?
Не говори, предупредил себя Эван. Не позволяй ему, не...
- Мне бы хотелось знать, откуда ты родом, где ты родился, - сказал
Джентльмен. - Ты можешь сказать мне это? Ну, хорошо, где бы это не было, я
уверен, что ты очень скучаешь по родным местам. У меня есть жена и две
девочки. Прекрасная семья. А у тебя тоже есть семья? Лейтенант Рейд, мне
не очень-то нужны монологи.
Эван открыл свои глаза и внимательно вгляделся в лицо человека,
который стоял над ним. Еще глубже. Его взгляд пронизывал мускулы лица,
вплоть до самых костей. Джентльмен улыбался как давно утраченный друг или
брат. Собираясь с мыслями, Эван наблюдал за его лицом. Оно неожиданно
начало изменяться и расправляться, как лицо восковой фигуры. Зубы
удлинились и стали похожи на клыки. Глаза наполнились пронизывающей,
горячей докрасна ненавистью, которая, казалось, хватала Эвана за сердце.
Да. Это была настоящая суть человека, скрытая за фасадом улыбок.
- Видишь? - сказал Джентльмен. - Я твой друг. Я не желаю тебе зла.
- Иди к черту, - сказал Эван, тут же пожалев о сказанном.
Джентльмен засмеялся.
- Ага. Ответ. Нехороший, но ответ. Как вы поступили на военную
службу, лейтенант? Были вы, как это называется, призваны? Или поступили на
службу добровольно, из ложно понятого патриотизма? Это не имеет большого
значения сейчас, не так ли? Я уверен, что это не много значит для молодого
капрала. Боюсь, что он может умереть.
- Тогда почему же вы не пригласите врача? - спросил Эван.
- У вас у всех будут врачи для лечения ваших ран, - ровным голосом
сказал человек. - У вас у всех будут хорошая пища, питье и настоящие
кровати. Если вы покажете, что достойны. Мы не будем тратить время и
усилия на тех, которые... бесполезны. Я надеялся, что вы покажете, что вы
достойны лучшей участи, лейтенант, потому что вы мне нравитесь, и я...
- Лжец, - сказал Эван. - Я вижу тебя насквозь. Я знаю, что ты такое.
- Он представил, как он, потрясенный и растерянный, стоит перед жужжащей
камерой и отрекается от злобного милитаристического империализма
Соединенных Штатов. Или они проведут его парадом по улицам Ханоя с
веревкой на шее и позволят маленьким детям забрасывать его грязью?
Джентльмен подошел поближе.
- В этом нет смысла. Я могу сделать так, чтобы дела для тебя обстояли
лучше или хуже. У нас есть к тебе некоторые предложения. Это действительно
твой выбор. Я вижу, что ты боишься, потому что не знаешь, что тебя ждет
впереди. Я этого тоже не знаю, потому что скоро дело будет не в моих
руках. Здесь есть другой, кто желает причинить тебе вред. - Его глаза
заблестели тигриным блеском. - Некто, владеющий искусством внушать страх.
Теперь, лейтенант Рейд, почему бы нам не поговорить как цивилизованным
людям?
Капля пота скатилась в глаз Эвана и заблестела словно фонарь. Он
продолжал молчать.
- Ты так сильно ненавидишь себя? - мягко спросил Джентльмен. - Ну что
же, мне очень жаль тебя. - Он еще секунду постоял над койкой и затем исчез
в темноте, словно призрак.
И на долгое время - час? два часа? - все замерло.
Когда появилась следующая тень, она пришла тихо и остановилась в
круге света над койкой Эвана, и он ее не сразу увидел.
- Лейтенант Рейд, - сказала фигура, голосом мягким, словно шелк, от
которого по спине пробежал озноб. - Я хочу ознакомить вас с женской особью
вида.
Эван моргнул. Проволока словно докрасна раскалилась на его запястьях
и лодыжках, и он больше не чувствовал ни своих рук, ни своих ног.
Над ним стояла женщина-вьетконговка, одетая в аккуратную форму, с
черным шарфом, обернутым вокруг шеи. Ее волосы были собраны в гладкий
черный пучок, а глаза через миндалевидные щели светились холодным
презрением. Она скользнула взглядом по его телу.
- Женская особь самая опасная, - мягко сказала она, - потому что
наносит удар без предупреждения. Она кажется мягкой, слабой и лишенной
целеустремленности, но это и есть основа ее власти. Когда приходит время,
- она провела ногтем поперек его живота, и красный рубец медленно вспух, -
женщина не знает сомнения.
Она умолкла на некоторое время. Ее глаза оставались неподвижны, одна
рука отошла от туловища и двинулась за пределы круга света.
- Способность женщины к мести и ненависти является легендарной,
лейтенант, иначе зачем же мужчины пытаются контролировать и унижать их?
Потому, что они боятся. - Рука вернулась назад, что-то свисало с пальцев.
- Укус женщины может быть пыткой. И смертельным тоже. Например, вот этой.
- Женщина покачивала над животом Эвана маленькую бамбуковую клетку. -
Здесь женская особь. Ты видишь? - В другой руке она держала заостренную
бамбуковую палку. Она потыкала палкой в клетку несколько раз и
заулыбалась. Что-то зашелестело внутри клетки. - Сейчас она получила
ранение, которое зажжет в ней чувство мести. - Она ткнула палкой в клетку
еще раз. Эвану показалось, что он слышит резкий крик, и струйка черной
жидкости просочилась со дна клетки на пол. Не кровь, нет, но...
Яд.
- Если ты не хочешь говорить, - сказала женщина, - может быть, ты
хочешь кричать... - Она щелкнула замком и, удерживая клетку в вытянутой
руке, потрясла ею над телом Эвана, скорчившимся, покрытым пленкой пота.
То, что выпало на его бедро, выдавило из него вопль дикого ужаса.
Паук из джунглей, размером с половину его руки, покрытый гладкими
зеленовато-коричневыми волосками. Черные глазки размером с острие
карандаша искали источник своего мучения. Тварь заковыляла вперед, по
пузырькам пота, поднявшимся вдоль по его бедру. Он приподнял голову, и
глаза его наполнились диким ужасом, когда он увидел красную чашечку пасти
паучихи в центре между черными щупальцами. Он хотел закричать и забиться,
но последними остатками своей силы воли поборол это желание. Женщина
отступила назад, свет переливался по ее плечам, он мог слышать шум ее
прерывистого возбужденного дыхания.
Паучиха переползла на его яички и замешкалась там, ее глаза
подергивались. - Слезай с меня, ты, сволочь, - выдохнул Эван, чувствуя,
что его нервы начинают сдавать. - Слезай, слезай, слезай... - Паучиха
поползла вперед через яички на живот сквозь лес светло-коричневых волос.
- Ты все еще желаешь молчать? - спросила женщина.
Паучиха начала вползать на грудь Эвана, ее черные глазки вращались во
всех направлениях; на минуту она задержалась на его грудной клетке,
попробовав на вкус его пот. Эван чувствовал, как колотится его пульс, и он
мысленно закричал тем криком, который опустошил его сознание и поставил на
границу черного безумия. Паучиха поползла вперед, наверх. По направлению к
вене, которая билась у него на горле.
- Молчание убьет тебя, - прошептала женщина, завернутая в темноту,
как в плащ; двигался только ее рот - такая же красная чашечка, как у
паучихи.
Паучиха передвинулась к основанию его горла и остановилась. Капля
жидкости просочилась на тело человека. Он почувствовал
болезненно-сладковатый аромат яда, и его тело задрожало, вне его контроля.
Паучиха выжидала.
В следующее мгновение женщина шагнула вперед. Ее тень упала на
мужчину на койке. И он почувствовал удушье. Она подняла руку - ту самую, с
бамбуковой палкой, и ткнула ею паучиху. Раздался короткий вопль, и пополз
густой кислый запах, паучиха зацепилась за горло Эвана. Он почувствовал
подобное бритве прикосновение леденящей боли, затем липкую теплоту
струящегося яда. Паучиха тряслась, изливая свою жидкость в белое животное
под ней. Человек закричал в животном страхе и яростно забился в проволоке,
паучиха засеменила по его шее, оставляя тонкий, коричневатый след, упала
на пол и заспешила в темноту. Но женщина обрушила на нее свою туфлю и
превратила в окровавленную массу.
Человек все еще вопил и дергался, кровь запятнала его запястья и
лодыжки. В круге света появился Джентльмен. Он глядел на Эвана
прищуренными глазами, выражающими любопытство. Его сопровождали два
вооруженных солдата. Один из них осклабился.
Женщина была зачарована реакцией Эвана на боль. Ее язык высунулся и
лизнул нижнюю губу. Эван приподнял голову, жилы на его шее напряглись,
небольшая красная точечка отмечала место укуса паучихи. Затем его голова
откинулась назад, а дыхание стало хриплым и прерывистым. Его зрачки
закатились, и из-под полузакрытых век выглядывали два белых пятна, словно
мраморные шары. Джентльмен сделал знак, чтобы проволоку ослабили.
- У одного, которого зовут Эн-ди-котт, есть возможности, - сказала
ему женщина. - Также у другого, которого зовут Вин-зант. Они будут
сотрудничать. Другие бесполезны. - Она коротко кивнула Джентльмену,
наблюдая как двое других отвязывали американца, затем повернулась и
исчезла в темноте.
Когда она ушла, вьетконговский офицер с отвращением поглядел вниз на
раздавленного паука и содрогнулся. Использовать пауков было ее идеей. С
тошнотворным отвращением он увидел, что пятно яда попало на его ботинок, и
поспешил к себе, чтобы очистить его, пока не разъело французскую кожу.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ИЮНЬ
3. В ТЕМНОТЕ, 1980
В темноте он прислушивался к отдаленному глухому звуку собачьего лая
и недоумевал, почему этот звук вызвал мурашки на его теле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54