– Они отказались от машин как от творений хаоса, – заявляет Аркол. Физиономия у него круглая, нос пуговкой – простецкий вид в сочетании с ревностной верой в Предание выглядит едва ли не забавно.
– О, это ответ истинно верующего.
Аркол краснеет, однако упрямо вскидывает подбородок и повторяет:
– Разрушение есть проявление хаоса. Ангелы бежали, дабы избежать его и не превратиться в орудия хаоса.
– Ну что, обсудим эту версию? – спрашивает Лортрен.
Доррину представляется, что обсуждать тут нечего. Уж ему-то известно, что никакие машины не вечны и сколько бы этого добра ни доставили ангелы на землю, за минувшие века все устройства вполне могли сломаться и оказаться переплавленными, а то и просто погребенными под вечными снегами Крыши Мира.
– Какой вообще в этом смысл, магистра? – вступает в разговор Брид. – Я хочу сказать, какой смысл в истории про женщин, будто бы удравших от шайки спятивших мужчин, засевших на вершине горы и, выучившись драться мечами, начавших внушать всем и каждому, будто все мужчины глупы и слабы?
– Святотатец! – бормочет Аркол.
Лортрен ухмыляется – не то чтобы удивленно, но как-то плотоядно.
– Брид, ты затрагиваешь интересный вопрос. Тебе случайно не известно, в какой державе Кандара с ее основания до падения вся власть и политика строились именно на Предании?
– В Западном Оплоте, конечно. Иначе бы ты не спрашивала.
– А какая страна, единственная в мире, следовала Преданию и во всем остальном? – не унимается Лортрен.
– Опять же Оплот, – пожимает плечами рационально мыслящий Брид. – Однако то, что на основе Предания возникла держава, где правили и владели оружием исключительно женщины, само по себе не служит доказательством ни истинности, ни ложности этого самого Предания. Тем паче что в конце концов Оплот пал.
– А откуда, скажи на милость, явился Креслин? И чье наследие позволяет тебе оставаться свободным от власти хаоса?
– Явился-то он из Оплота, но как раз потому, что удрал оттуда, восстав против Предания.
Лортрен едва заметно улыбается:
– Ну что ж, рассуждения Брида не лишены оснований. Мы еще потолкуем на эту тему, но сейчас вернемся к вопросу, прозвучавшему ранее. Почему Предание – в том виде, в каком оно преподносится, – нельзя признать корректным. Кадара?
– Женщины без мужчин, без магии и без всяких там хитрых устройств не могли иметь детей и оставить потомство. Магия хаоса никоим образом не укладывается в Предание, мужчины или какие-то ученые хитрости в нем не упоминаются, а значит...
– А значит, Предание не истинно, поскольку пусть не содержит лжи, но и не сообщает всей правды. Так?
Кадара кивает.
– Ну что ж, с вопросом об истинности Предания пока покончим. А вопрос о его социальной основе вам удалось обойти, хотя Брид высказался на сей счет довольно резко.
Русоволосый парень, словно огорчившись этим замечанием, смотрит себе под ноги.
Кадара улыбается. Доррин видит ее устремленный на Брида взгляд.
– А почему Предание действенно? – спрашивает Лортрен, указывая на Мерган.
Та беспомощно таращится на пол, смотрит в окно и, наконец, подняв глаза, мямлит:
– Я это... не знаю.
– А ты подумай. Аркол, вон он сидит, готов стереть в порошок Брида, который вдвое его сильнее, – лишь за то, что Брид сомневается в истинности Предания. Западный Оплот, единственная держава, вся жизнь которой основывалась на Предании, просуществовал дольше любого другого государства в Кандаре. Другое долговечное и стабильное государство – Отшельничий – было основано человеком, взращенным на Предании. О чем это говорит?
– Я не знаю, – беспомощно повторяет Мерган.
– А ты, Доррин?
– О том, что люди верили в это.
– Именно. Любая власть остается стабильной и крепкой, пока народ верит в учение, на котором она основана. Почему правители Западного Оплота держались за Предание, хотя, надо думать, осознавали его неточность?
– Потому что Предание работало на власть, – учтиво, но не без ехидцы говорит Брид.
Доррин качает головой. По его мнению, машины и инструменты куда надежнее легенд и убеждений. Они, а не пустые разглагольствования – вот что по-настоящему действенно. Чем сидеть тут, лучше бы вернуться к себе в комнату да покорпеть над чертежами нового двигателя.
– Тогда почему Белые добиваются таких успехов?
Доррин поджимает губы. Лортрен, хотя она и знает даже больше его отца, тоже многого не понимает. Двигать миром могут не только вера и меч. Но вот как это доказать?
– Большинство жителей Фэрхэвена вполне довольно своей жизнью. Почему? Скажи, Аркол, как такое возможно?
Доррин смотрит на Аркола, открывшего рот, как вытащенная на сушу рыба, и старается не обращать внимания на горящий взгляд Кадары, обращенный к Бриду.
XII
– Зачем мне учиться владеть оружием? – недовольно ворчит худощавый юноша.
– Во-первых, потому что мы живем в беспокойном мире, – отвечает магистра. – Во-вторых, потому что эти навыки улучшают физическое состояние и помогают быстрее соображать. И наконец, потому что в Кандаре тебе без этого не обойтись.
– Что? Я не собираюсь в Кандар. Там опасно!
В глазах Лортрен мелькает насмешливая искорка.
– Собираться, может, и не собираешься, а отправиться – отправишься. И не один, а в компании с такими, как твоя подружка Кадара.
– А она-то почему?
– По той же причине, что и ты.
– Из-за того, что мы не понимаем, в каком прекрасном месте нам посчастливилось жить?
– Не совсем. Из-за того, что вы не понимаете, ПОЧЕМУ это место столь замечательно.
– Но я все прекрасно понимаю.
– Вот как? Тогда почему ты используешь каждую свободную минуту, чтобы набросать чертеж какого-нибудь механизма, совершенно не вписывающегося в наш мир?
– Потому что он вполне мог бы вписаться. Все машины, о которых я думаю, имеют в своей основе не хаос, а гармонию. Я хочу сказать, что их детали можно выковать из черной стали...
– Ты хоть подумай, что говоришь. Ну кто мог бы их построить? Какой кузнец справится с таким количеством черного железа? И кто, наконец, смог бы эти машины применить?
– Да хотя бы ты.
– Но с какой целью? Наши поля – самые плодородные в мире. О здоровье народа успешно пекутся наши целители. Наши дома теплы, уютны и надежно противостоят непогоде. Изделия наших ремесленников славятся по всему побережью Восточного Океана. И всего этого мы добиваемся, не обращаясь к хаосу!
– Но могли бы добиться большего.
– В каком смысле? Разве машины могут сделать людей счастливее? Урожаи – богаче? Деревья – прямее или выше? А не придется ли из-за них потрошить горы ради добычи руды и перекапывать поля, чтобы извлечь из-под земли уголь?
– Но это не обязательно должно быть так.
– Доррин, прислушайся к собственным словам. Похоже, тебе кажется, будто машины имеют какую-то ценность сами по себе! То есть вне зависимости от того, что можно получить с их помощью.
– Это не так, – решительно говорит Доррин. – Не так, хотя убедительных доводов я пока не нашел.
– Может быть, ты и прав, – пожимает плечами Лортрен. – Тьма свидетель, я и сама кое-чему у тебя научилась. Но – и уж это тебе следует признать! – нельзя отрицать явное и очевидное. Тебе необходимо обрести самопонимание. Тогда, возможно, ты уразумеешь, что машины имеют смысл лишь в том случае, если они способствуют улучшению жизни. Но здесь, дома, тебе такого самопонимания не обрести.
Доррин отмалчивается, переводя взгляд на заваленный книгами письменный стол. Легкий ветерок, несущий солоноватый привкус Восточного Океана, касается его вспотевшего лба.
– Пора в тренировочный зал. Пришло время учиться обращаться с оружием.
Провожаемый суровым взглядом магистры, юноша медленно и уныло бредет в указанном направлении.
За темной дубовой дверью, в зале, вдоль стен которого тянутся полки и стойки с оружием, его встречает другая женщина в черном – наставник по боевым искусствам.
– Прежде всего пройдись вдоль стеллажей и выбери тот вид оружия, какой больше придется тебе по вкусу, – говорит она.
– Да мне бы его век не видеть.
– Тот, кому предстоит отправится в Кандар, – наставительно произносит магистра, – должен уметь постоять за себя. Выбирай, – она указывает на полку, – а как с этим обращаться – мы тебе покажем. Попробуй сначала клинок.
Сделав шаг, Доррин берется за рукоять короткого меча. То ли в силу идущей от Оплота традиции, то ли из-за его удобства и эффективности, многие в Братстве, особенно женщины, предпочитают именно это оружие. Взяв меч за удобную рукоять, он всматривается в него – не только глазами, но и чувствами, как всматривается в больного целитель. Почему-то ему становится не по себе. Ощущение тошноты проходит лишь тогда, когда клинок возвращается на полку. Обоюдоострая секира, длинный двуручный меч и прочее рубящее оружие вызывают у него те же ощущения. Более-менее подходящим юноше кажется разве что гладкий, потертый деревянный посох. Он осторожно касается его пальцами, берет в руки и кивает.
– Ты целитель? – спрашивает наставница. – Так бы сразу и сказал. Клинковое оружие большинству целителей не подходит.
Желание возразить, сказать, что он вовсе не целитель, Доррин подавляет. В конце концов, целительство ему ближе, чем что бы то ни было, ведь на кузнеца он так и не выучился.
Магистра кивает с таким видом, будто видела таких, как он, раньше.
– Ты один из ЭТИХ...
Доррин краснеет.
Наставница немного смущенно улыбается:
– Прости, я не хотела тебя обидеть. К тому же для большинства путников посох – лучшее оружие.
– Почему? – спрашивает Доррин, вспоминая ощущение смертельной угрозы, исходящее от клинков.
– Перво-наперво потому, что большинство не считает палку настоящим оружием, а если противник тебя недооценивает, с ним легче справиться. К тому же, умело владея посохом, можно отбиться от двух клинков. Правда, не лучших. Умелый боец с мечом может тебя одолеть. На сегодня все. Начнешь завтра, со вторым утренним колоколом.
XIII
Прохладный ветерок ерошит волосы юноши, до его слуха доносится шум прибоя. В одной руке он держит еловую плашку, в другой нож.
Пасмурно. Над Академией нависли клубящиеся серые облака, но дождь пока не разразился.
– Привет.
Заслышав знакомый голос, он вскидывает глаза и видит Кадару, одетую в линялый синий костюм для тренировок.
– Опять вырезаешь?
– А что делать? Горна да наковальни у меня здесь нет, а от всех этих рассуждений насчет основ гармонии да внутреннего противоречия промеж тем да этим просто голова пухнет. Я все равно не поверю, будто машины есть орудия хаоса.
– Конечно, нет, – усмехается Кадара. – Орудие – оно и есть орудие, другое дело, куда его повернуть. Учат же нас обращаться с мечами! Да и все ремесленники используют инструменты.
Она заправляет за ухо выбившуюся рыжую прядку.
– Вот именно. Машины – это всего лишь инструменты, только они посложнее обычных и способны использовать для работы не только силу воды или мускулов, – говорит он, заглядывая в голубые глаза девушки, которую знает столько же времени, сколько помнит себя. – Видишь? – юноша раскрывает ладонь.
Кадара хмурится, разглядывая три соединенных вершинами вырезанных из дерева треугольника.
– Что это?
– Механический вентилятор. На эту мысль меня навел рисунок с изображением императорского дворца в Хаморе. Здесь только лопасти, но если смастерить привод, то, вращая ручку...
– Доррин!
– Прости. Я знаю, ты, хоть и не сознаешься, но наполовину веришь всему этому вздору насчет машин.
– Я собираюсь в тренировочный зал. Ты пойдешь? Гелизел говорит...
– Что мне нужно больше практиковаться. Ну что делать, если боец из меня никудышный?
– Тренироваться, Доррин, что же еще! – отвечает Кадара.
– Знаю, – вздыхает он, вкладывая нож в ножны и убирая деревяшку в котомку. – Знаю.
– Над чем ты работаешь?
– Так, чепуха.
– Я никому не скажу.
– Даже Бриду?
– Доррин! – Девушка вспыхивает.
– Прости... но Брид...
– Брид – очень хороший парень. И никогда никого не выдаст, хотя я все равно бы ему ничего не сказала. Он считает, что каждый волен поступать как ему угодно, лишь бы не во вред другим.
Чем круче вверх забирает тропа, тем шире становятся шаги девушки.
– Но ты не должен просить меня что-то от него скрывать.
– Прости, – со вздохом повторяет Доррин. – Это я из-за Лортрен. Она, знаешь ли, не в восторге от моих игрушек.
– Игрушек?
– Так она называет мои придумки.
– Об этом я и не подумала.
– О чем? – спрашивает Доррин, еле-еле поспевая за девушкой.
– Почему бы тебе и вправду не делать игрушки?
– Но я не хочу делать игрушки!
Кадара останавливается.
– Ты не только упрямец, Доррин, но и тугодум. Ты делаешь модели машин, так? А в чем, скажи на милость, разница между игрушками и моделями? Кроме названия, конечно.
– Но это нечестно.
– Твои модели... даже мне понятно, что в них нет никакого хаоса, никакого зла. Так что тебе мешает назвать их по-другому, ежели это сделает Лортрен счастливой?
– Возможно ты права, – нехотя соглашается Доррин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81