XXXVI
– Надо ли нам вообще заниматься Отшельничьим? Единственное, что делают Черные, – это культивируют свою разлюбезную гармонию на своем острове. А всякого несогласного с ними или просто непохожего на них изгоняют – как правило, к нашей пользе.
– Но мы сейчас говорим не о войне, – мягко произносит Джеслек. – Неужто тебе не претит то, что наше золото уходит на Отшельничий, а потом Черные закупают на него товары из Хамора и Бристы?
– Их пряности и вина лучше и дешевле прочих, – грохочет голос с заднего ряда.
– И их шерсть...
– Если ты сможешь носить ее, Майрал!
– Что ты предлагаешь, Джеслек?
– Ничего особенного. Всего лишь повысить ввозную пошлину на товары с Отшельничьего. На тридцать процентов.
– Тридцать процентов! Тогда я лучше буду пить ту бурду из Кифриена!
– Точно так я и думаю.
– Это увеличит число контрабандистов.
– А мы потратим часть дополнительных доходов на постройку сторожевого флота. Контрабандистам не поздоровится.
– А куда пойдут остальные деньги? В твой карман, Джеслек?
– Это вряд ли. Решать будет Совет, но я предложил бы разделить сумму на три части. Одну потратить на увеличение довольствия членов Совета, другую – на перестройку площади и третью – на строительство дороги. Кто хочет высказаться?
– А не будет ли это способствовать оттоку золота в Спидлар?
– Как насчет Сарроннина?
– В Южном Оплоте будут довольны...
Вышедший под шумок из зала Стирол смотрит на Анию и задумчиво произносит:
– Совершенно прозрачно. Прозрачно, но умно.
– Они одобрят это?
– Конечно. А стало быть, и флот увеличится, и его популярность вырастет.
– А что предпримет Отшельничий?
– Ничего. Будут ворчать да наращивать торговлю с землями за Океаном. Но первым последствием этого, – тут Стирол улыбается, – станет отток судов и товаров из Лидьяра в Спидларию. А стало быть, если мы не хотим оставить наших купцов не у дел, нам придется прибрать Спидлар к рукам не позже чем через год.
– Ты думаешь? – начинает собеседница.
Стирол, однако, продолжает говорить, не выслушав вопроса, и на лице Ании появляется намек на раздражение.
– К тому времени Джеслек уже станет Высшим Магом и сочтет нужным запретить торговлю с Отшельничьим. То есть он, конечно, не станет ничего запрещать напрямую, а просто повысит пошлины еще процентов на сто. В результате Черным придется тратить все свое золото на покупку хлеба в Хидлене, потому как из Хамора ни зерно, ни муку без потерь не доставить. Они, конечно, начнут скулить, но вмешаться в погоду, как это делал Креслин, не рискнут. Отчасти – из боязни поставить под удар свое драгоценное население, но главным образом – потому, что у них сейчас нет мага с такими способностями... Ухудшение положения на острове повлечет за собой недовольство и беспорядки. Число изгнанников с Отшельничьего увеличится, а о каких-либо действиях не придется и говорить... до поры.
– Тебя послушать, так ты незыблемо веришь в осуществление всех Джеслековых замыслов.
– Быть Высшим Магом в эпоху перемен не так-то просто, – Стирол тихо смеется. – Вернусь-ка я в зал – надо проследить за голосованием, пусть это и простая формальность.
– А они правда осуществятся? Я о его планах.
– Не исключено – если только его успехи не будут чрезмерными. А они такими и будут, – Стирол кивает в сторону зала. – Идем, Ания.
Ания хмурится, но направляется в зал Совета следом за Высшим Магом.
XXXVII
– Это все, – Яррл опускает молот.
Раздув большие двухкамерные меха, Доррин закрепляет верхний рычаг и, окунув тряпицу в масло, тщательно протирает наружную поверхность этих мехов. Яррл тем временем убирает тяжелый молот и щипцы.
Положив на полку и свой молот, Доррин берется за метлу. Вообще-то подметать каждый вечер вовсе не обязательно, однако юноша чувствует себя лучше, когда в кузнице чисто, и терпеть не может оставлять после себя беспорядок. Он уже успел переложить по-своему редко используемые инструменты, хотя те, за которые Яррл берется регулярно, оставил на привычных для кузнеца местах.
Яррл уходит. Доррин кладет совок и метлу на место и, задвинув дверь, идет к колодцу, смывает пепел и сажу, а оставшиеся капли выливает на маленькую клумбу.
На севере, над океаном, собираются тучи. Солнце уже садится, касаясь краем оледенелых пиков Закатных Отрогов. Вздохнув, Доррин направляется к себе в каморку. Она приобрела более обжитой вид благодаря камышовому коврику и полученному от Рейсы старенькому стеганому покрывалу. Скоро он сделает скобы для стола, а потом смастерит какой-нибудь ларь для своих скудных пожитков.
Юноша берет стоящий позади двери посох и направляется к загону, откуда слышен жалобный голос козы. Он старается восстановить гармонию организма матери и еще не рожденного потомства, однако для этого ему не хватает то ли сил, то ли знаний.
– Это все, девочка, – говорит Доррин, почесав между рогов тычущуюся носом ему в руку козу, после чего открывает дверь сарая.
В сарае он тренируется, подвесив грубо сделанную соломенную куклу, которая служит ему в качестве мишени. После нескольких восьмидневок упражнений он чувствует себя куда более уверенным – и в своих руках, и в своем посохе. Конечно, упражнения с куклой не заменят тренировок с напарником, но теперь он, по крайней мере, чувствует посох.
Проделав первую серию упражнений, Доррин перебрасывает через балку веревку, подвешивает к ней мешочек с песком и толкает его, чтобы он качался. Ему удается нанести по этой движущейся цели пяток довольно сильных ударов, но в целом у него еще не все ладится и с равновесием, и с точностью.
Через некоторое время его прошибает пот, а колени начинают дрожать от усталости. Упражнялся он вроде бы не так уж долго, но после целого дня работы в кузнице выматывает и это. Убрав мишени и отставив посох в сторону, Доррин берется за скребницу.
Меривен тихонько ржет.
– Знаю, подружка, знаю. Мне стоило почистить тебя раньше, но ведь мы с тобой еще прогуляемся. Сегодня после ужина.
XXXVIII
Доррин привязывает Меривен к железному кольцу на побитом деревянном столбе перед лесопилкой – зданием с покатой крышей и скользящей дверью, приоткрытой как раз настолько, чтобы он мог войти, не протискиваясь бочком.
От поднятых его шагами опилок чешется нос, и, входя в помещение, где, уминая хлеб с сыром, сидит чернобородый молодой человек, Доррин усиленно трет переносицу.
– Прошу прощения. Ты Хеммил?
– Я? Хеммил? Хотелось бы, приятель, но увы... Я всего лишь Пергун, тутошний, подмастерье. А любопытно... – Пергун присматривается к темно-коричневому одеянию гостя. – Что могло потребоваться от Хеммила целителю? Ты ведь целитель, да? И одет похоже, и вид у тебя... этакий целительский.
– Отчасти я целитель, но вообще-то – подмастерье у кузнеца Яррла. И не то чтобы мне был нужен сам Хеммил, просто я ищу обрезки дерева...
– Ага. Надо думать, полешки в пару локтей длиной и без сучков? – Пергун говорит с набитым ртом, и слова его звучат не вполне разборчиво.
– Да нет же, тьма! Я имею в виду именно обрезки. Куски дерева в пол-локтя...
– Ладно, паренек, – со смехом говорит Пергун, проглатывая последний кусок и направляясь к выходу из-за загородки. – Скоро придет Хеммил, и мы возьмемся за работу, а пока можешь поискать, что тебе надо. Вон там стоит ларь с отходами, какие решено пустить на растопку. Приноси сюда, что найдешь, и мы столкуемся, – он поворачивается и, снова приглядевшись к Доррину, добавляет: – Одного вот только не пойму, на кой кузнецу деревянные чушки?
– Да я не для Яррла подбираю. Они мне нужны для работы... – легкая головная боль тут же заставляет Доррина дать дополнительное объяснение: – Я собираюсь смастерить несколько действующих моделей.
– А-а... – Пергун поднимает руку, чтобы почесать макушку, но тут же опускает ее. – Ладно, тащи деревяшки.
– Спасибо.
– Паренек, а звать-то тебя как?
– Доррин.
– Слышь, Доррин, а как ты ладишь с мистрисс Петрой? Я ведь так понимаю, у нее... То есть, люди-то толкуют... Ну, ты небось и сам...
– Ежели ты имел в виду «дурной глаз», – с ухмылкой отзывается Доррин, – то брехня все это, и насчет Петры, и насчет Рейсы. Семья у них славная, а что нелюдимы – так ведь это не преступление.
– Ну... вообще-то я и сам так думал. Хонсард говорит, что Яррл – мастер первостатейный. Он и для Хеммила всякую всячину мастерил. Наша новая пила – это ведь его работа. Зубья держит лучше, чем у Генштааля, – что тут еще скажешь. Ладно, – подмастерье тычет пальцем в сторону древесных отходов, – давай, выбирай что приглянется, Доррин.
Подбирая подходящие обрезки, юноша осматривает помещение. Запах дерева и опилок действует на него успокаивающе, однако расхолаживаться некогда. Яррл отпустил его неохотно, да и то лишь потому, что лесопилка закрывается в одно время с кузницей.
Отобранные деревяшки Доррин кладет на скамью рядом с загородкой, за которой какой-то мужчина выговаривает Пергуну:
– Нужно ему, гляди ж ты... Да ежели каждый подмастерье в Дью наладится сюда таскаться...
– Да, хозяин. Но он просил только коротенькие...
– Коротенькие... Знаем мы эти коротенькие...
Оба оборачиваются, как будто уловив присутствие Доррина. Хеммил, ни слова больше не сказав, направляется к пиле.
– Сколько с меня? – спрашивает Доррин у подмастерья.
– Я бы за так отдал, да видишь, какие дела... – Пергун со значением кивает вслед хозяину.
– Слышал я ваш разговор, – вздыхает Доррин, глядя на деревяшки. – Но медяка-то хватит?
Он надеется, что его голос не звучит слишком уж просительно.
– Не то чтобы ты отобрал такие уж большие куски... – Пергун ухмыляется, запускает пальцы в черную бороду, а потом машет рукой: – Ладно, пусть будет медяк, но только потому, что мне вовсе не с руки огорчать да сердить целителя. Во всяком случае, так я скажу Хеммилу.
Доррин роется в своем кошельке.
– Сам-то я с радостью отдал бы тебе все даром, – уверяет Пергун, – сам ведь подмастерье и знаю, что у нашего брата денег не густо, но ведь Хеммил меня живьем зажарит, – бородатый малый делает паузу, а потом спрашивает: – А ты когда-нибудь заглядываешь к Кирилу? Мы собираемся там в конце каждой восьмидневки.
– Нет, я там не бывал. Я вообще плохо знаю Дью, да и устаю так, что на гульбу сил не остается.
– Ну, ты слишком молод, чтобы сидеть в четырех стенах, – Пергун качает головой. – А узнать Дью как следует успеешь, когда женишься на хозяйской дочке и осядешь у нас.
– Я на ней не женюсь, хоть она и славная, – возражает Доррин.
– Ну тогда просто так приходи, гульнем, да и город тебе покажем.
– Постараюсь, – говорит Доррин, вручая ему медяк.
– Вечером, в конце любой восьмидневки. Прихвати с собой пару медяков – вот и все, что требуется.
– Может, не на этой восьмидевке, но приду обязательно, – обещает Доррин, забирая обрезки.
XXXIX
Чуть ли не со стоном Доррин выходит на середину сарая и начинает выполнять упражнения, которым больше года назад – неужели прошло столько времени? – его научила Лортрен. Сосредоточившись, он старается гармонизировать движения посоха и собственного тела. Спустя некоторое время юноша подвешивает качающуюся цель, толкает ее, приводя в движение, и начинает наносить удары из разных позиций.
Увлекшись, он подходит слишком близко ко второму стойлу, и его посох рикошетом отскакивает от деревянной скобы. Юноша поскальзывается на соломе. Как только не упал! Но именно такие неудачи и заставляют его упорно продолжать тренировки.
Наконец, взмокший от пота, с налипшими на лицо и руки соломой и мякиной, он ставит посох в угол.
– Координация движений у тебя недурна, но ты именно проделываешь упражнения, а нужно чувствовать себя, как в настоящей схватке, – произносит Рейса. Она только что вошла в сарай. – Ты малоподвижен. Чтобы уйти от твоему удара, меченосцу достаточно слегка отступить.
– Знаю. Кадара говорила мне нечто подобное, – соглашается Доррин, указывая на раскачивающуюся мишень. – Поэтому я и подвесил эту штуковину.
– Вообще-то тебе надо привыкнуть одновременно с выпадом делать шаг вперед, – ухмыляется Рейса, – а так – ты молодец. Во всяком случае, для кузнеца или целителя у тебя получается неплохо. Мечом ты владеешь так же?
– Мечом я вообще не владею.
– Это потому, что ты целитель.
Доррин утирает лоб тыльной стороной ладони и кивает.
– А твои друзья? Они владеют мечом так же, как ты посохом?
– Лучше. Гораздо лучше.
Попавший в открытую дверь сарая порыв ветра облепляет просторные брюки Рейсы вокруг ее ног.
– Жаль... – седовласая однорукая женщина качает головой.
– Тебе жаль, что ты не родилась на Отшельничьем? – удивляется Доррин, отвязывая веревку и снимая набитый песком мешочек. – Где ты изучала боевые искусства?
– Далеко отсюда, – женщина смотрит через плечо, словно надеясь что-то разглядеть вдали. – В Южном Оплоте.
– Ты жалеешь, что покинула его?
– Бывает. Но человеку не дано получить все желаемое. Ему дается лишь то, чего он способен добиться, – Рейса на минуту умолкает, а потом переводит разговор на другую тему:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81