Глубоко вздохнув, Доррин вынимает из держателя свой посох и медленно распрямляет плечи.
– Доррин! – произносит Брид, наклоняясь к конской гриве. – Я не против того, чтобы ты поупражнялся, но прошу порой озираться по сторонам. Дерево, оно твердое.
– Прости, я не подумал, что ты можешь оказаться так близко.
– А помнишь, Лортрен говорила, что когда имеешь дело с оружием, раздумывать некогда?
Доррин краснеет.
– Это ничего, ты ведь не собираешься становиться бойцом, – утешает его Брид.
Доррин смотрит на тропу, тянущуюся по грязному склону к маленькому каменному домишке. Из трубы в ясное послеполуденное небо поднимается, расплываясь над овином и деревянным нужником, дымок.
– Понимаешь, – говорит он, – посох какое-никакое, а все же оружие. Оружие предназначено для разрушения, а это, как ни крути, хаос.
Брид сочувственно кивает:
– Да... Хорошо, что я не связан гармонией.
– И я тоже, – добавляет Кадара.
– Сколько еще до Дью?
Брид вздыхает.
– Не считая сегодняшнего, еще день, а то и полтора. Это если мы получили точные указания.
– До сих пор Лидрал не ошибалась, – говорит Доррин и спиной чувствует, как ухмыляется позади него Кадара. – Перестань!
– Чего перестань, я и слова не сказала.
Кадара достает короткий меч и приступает к упражнениям.
Доррин смотрит на свой посох, озирается по сторонам и следует ее примеру.
Через некоторое время они поднимаются на вершину холма – еще одного в длинной, бесконечной гряде. Оттуда видны огороженные луга и загоны.
– Скоро должна быть перевалочная станция, – бодро заявляет Брид. – Можно будет передохнуть.
– Надеюсь, ты не собираешься ехать всю ночь? – спрашивает Доррин.
Ни Брид, ни Кадара не отвечают. Брид на своем мерине обгоняет Меривен, и ком земли из-под конского копыта едва не попадает Доррину по колену.
С вершины следующего холма никаких признаков чего-либо похожего на перевалочную станцию не обнаруживается.
Все, что остается Доррину, – это вздыхать и ерзать в седле.

Часть вторая
КУЗНЕЦ И ЦЕЛИТЕЛЬ
XXXIV
Брид с Кадарой ждут на гребне холма. Доррин подъезжает к ним и смотрит на неглубокую долину, отделяющую их от места назначения.
На плоском плато над невысоким водопадом лежит разделенный надвое рекой Вайль городок Дью. Он не разбросан по равнине, как скотоводческий Вивет, не стиснут каменными стенами, как Джеллико, не чахнет под белым хлыстом Фэрхэвена, как Вергрен. Нижняя часть города, расположенная в дельте, представляет собой заштатный порт. Порт настолько бедный, что даже вездесущая Лидрал посещает его лишь от случая к случаю.
Другая, не портовая часть Дью, к которой примыкают фермы и разбросанные по ближним холмам арендуемые участки, представляет собой непритязательное поселение на дороге, ведущей из Клета к неприветливому северному побережью Кандара. Этот захолустный тракт превращается чуть ли не в тропу, заканчивающуюся тупиком в нескольких кай за Дью, городком, где Закатные Отроги встречаются с Северным Океаном. За теснящимися на плато постройками и вьющимися над ними струйками дыма высятся чудовищные, покрытые вечными снегами и льдами каменные громады, в сравнении с которыми все притулившиеся у подножий людские строения кажутся жалкими и ничтожными.
– Вид не вдохновляющий, – высказывается Брид.
– По крайней мере, все соответствует условиям, – указывает Кадара. – Мы побывали в Фэрхэвене, перебрались через Рассветные отроги и теперь попытаемся прожить у подножия Закатных по крайней мере более одного года.
– Вот это «по крайней мере, более» мне с самого начала не нравилось, – ворчит Брид. – Что значит «более» – на день или на полгода?
Доррин хмурится: перед ним Лортрен таких условий не ставила и сроков, даже столь нечетких, не определяла. Просто сказала, что он должен найти себя.
– Ну что ж, сидя здесь, на ветру, в Дью не попадешь, – говорит Кадара и щелкает поводьями гнедой, направляя ее по дороге к городу. Брид следует за девушкой. Доррин мешкает, глядя, как непринужденно держатся в седле его спутники, а потом наклоняется, гладит Меривен по шее, и говорит:
– Ну что, красавица, поедем и мы. Поедем, куда бы ни вел нас путь.
XXXV
Доррин присматривается к деревянному, увенчанному трубой зданию кузницы и покрытому навесом дворику, отделяющему его от маленького сарая, кораля с парой лошадей и загона для свиней. За сараем высятся три могучих дуба, еще не покрывшихся листвой.
Стоило ли являться сюда одному? С другой стороны, решает Доррин, это только его дело. У Брида с Кадарой свой путь – они бойцы и должны искать соответствующую службу.
– Можно войти? – громко спрашивает он, но никто не отзывается. Спешившись, Доррин привязывает Меривен к железному кольцу на квадратном столбе и заходит в помещение, наполненное покалывающим глаза туманом и металлическим запахом. Протискиваясь бочком мимо нагроможденных у одной стены сломанных орудий и каких-то непонятных металлических заготовок, юноша отмечает, что в сравнении с кузницей Хегла в этой мастерской царит полнейший кавардак и даже инструменты на полках набросаны кое-как, вперемешку. Зато их разнообразие производит впечатление. Многие из них – обычные молоты и молотки, штамповочные молот и прессы, приспособления для чеканки и прочее – Доррину хорошо знакомы, но он видит и чудные приспособления. Например, щипцы, напоминающие по форме змей, или два больших конических пробойника на тяжеленных основах. Из двух резервуаров с угольной пылью один разделен на две части.
Мускулы на спине кузнеца бугрятся, когда вздымается и падает его молот и когда он берет щипцами горячее железо. Потом железо остывает и возвращается в горн. Мастер внимательно следит за накалом и в нужный момент вновь перемещает заготовку на наковальню.
Наконец, когда деталь – сложной формы изогнутая скоба – устанавливается на краю горна для прокаливания, мастер откладывает молот и поворачивается к вошедшему.
– Ты кто, парень? Что тебе нужно?
– Меня зовут Доррин. Джардиш сказал, что тебе нужен помощник. Вот я и хотел бы поступить в подмастерья.
– Джардиш? С каких это пор торговцы стали разбираться в кузнечном деле?
Доррин отмалчивается, вежливо улыбаясь.
– Ты малый тощий, а стало быть, прожорливый. Всех молодых парней надобно кормить на убой, ровно свиней, – мастер обходит Доррина вокруг, внимательно его разглядывая. – И с чего ты вообще решил, будто можешь работать в кузне?
– Я уже работал. Был подмастерьем.
– Так почему там и не остался?
– Я... с Отшельничьего.
– А, из этих... И за что же они тебя поперли?
– Я хотел делать игрушки, маленькие машины. Ну а они там не видят в этом никакого проку.
– Хм... я, признаться, тоже.
– Но я могу делать все, что требуется.
– Рассчитываешь поработать у меня годик-другой, а, малый?
– Нет, почтеннейший. Я не рассчитываю занять это место надолго.
– Ха! Оно для тебя недостаточно хорошее?
Доррин прикусывает язык.
– Если я стану хорошим кузнецом, то мне придется уйти раньше, чем ты будешь готов от меня отказаться. Ну а не стану – так ты сам меня выставишь.
– Ну, парень, на язык ты, я вижу, востер. А что знаешь о нашем ремесле?
– Немного... Во всяком случае, недостаточно.
– Умеешь орудовать вон теми большими мехами? Гвозди ковать можешь? Хороший подмастерье способен выковать за утро не одну сотню. Пазы сращивать умеешь? Так, чтобы схватило намертво? Чушки у тебя ровные, не колются?
– Обычно нет, – Доррин ухитряется-таки вставить слово в эту тираду. Спиной он чувствует, что в кузнице появился кто-то еще, однако не оборачивается.
– Работа у нас трудная. Будешь меня слушаться? Делать что я скажу, и чтобы без дерзостей?
– А вопросы задавать можно?
Кузнец хмурится.
– Если ты прогонишь этого парня, Яррл, то будешь распоследним Белым болваном, – звучит позади твердый голос.
– Это наши, кузнечные дела, Рейса, – говорит Яррл, оборачиваясь на вошедшую женщину. Доррин отмечает ее седые волосы, широкие плечи и культю – правая рука ниже локтя у нее отсутствует. Кузнец тем временем вновь переводит взгляд на Доррина и пожимает плечами:
– Плачу я немного. Еда, койка в угловой каморке при кузнице и медяк за восьмидневку, пока не научишься толком работать самостоятельно. Но коли спустя первую восьмидневку ты не сможешь как следует орудовать молотом и ковать хорошие гвозди, можешь проваливать. Неумехи и бездельники мне не нужны.
– Справедливо. А найдется в конюшне свободное стойло, которое я мог бы почистить и занять?
– Стойло? – Яррл в недоумении. – Ты что, хочешь спать в стойле?
– Не я, почтеннейший. У меня есть лошадка.
– А чем ты собираешься ее кормить? Я на нее тратиться не собираюсь.
– Это само собой. Но ежели от меня будет толк, то я заработаю и на прокорм лошадке, а нет – так ты все одно меня выставишь. Ну а на первое время осталась у меня еще пара монет.
– Ну... я не знаю.
– Яррл... – Женский голос тих, но настойчив.
– Ладно. Но конюшню чистить и все такое будешь в свободное время. А сейчас отведи лошадь и возвращайся сюда. Хочу не откладывая посмотреть, способен ли ты отработать хотя бы харч.
– Да, почтеннейший.
– Этот по крайней мере не грубиян, – ворчит кузнец, отворачиваясь и берясь за молот.
Рейса, слегка покачав головой, улыбается Доррину и обращается к мужу:
– Я провожу его на конюшню.
Следом за однорукой женщиной юноша направляется к сараю и трем стойлам. В первом мул, второе и третье свободны.
– У Петры есть гнедая и повозка, но они сейчас на рынке.
– Петра – это твоя дочка?
– Да, и славная дочка, – в голосе Рейсы почему-то слышится нотка раздражения.
– Значит, тебе повезло, – улыбается Доррин.
– А ты что, вправду подмастерье кузнеца?
– Во всяком случае, был им. А еще я целитель.
– Целитель? И хочешь работать в кузне?
– Ну... в общем, меня тянет к металлу.
– Понятно. Но ты и впрямь целитель, один из Черных?
Доррин кивает, невольно глядя на ее культю. Женщина качает головой:
– Ну, это никакому целителю не под силу. А вот животных ты лечишь?
– Если не слишком тяжелый случай.
– Как насчет коз?
– Ими не занимался, но могу попробовать.
– Тогда пристраивай тут лошадку, да собери свои вещички – отнесешь в каморку. Место не ахти, но всяко лучше сарая, а со временем, думаю, Яррл устроит тебя поудобнее. Как освободишься, взглянешь на мою козу.
Взяв грабли, Доррин разравнивает глину, потом разбрасывает поверх нее солому и, расседлав Меривен, чистит ее. Затем, перекинув через плечо сумы и прихватив спальный мешок, он следует за Рейсой. Она указывает ему дверь в заднем углу, за которой находится комнатушка с единственным окном, закрытым ставнями, но незастекленным. Грубые половицы пропитались пылью, а всю обстановку составляют приделанная к стене койка с соломенным тюфяком, табурет да колченогий стол, на котором стоит покореженная медная масляная лампа.
– Скромно, зато уютно.
Положив свои вещи, Доррин поворачивается к Рейсе:
– Пойдем к твоей козе?
В маленьком загоне возле сарая он видит козу со вздутым животом и проводит рукой по козьей спине, потом по бокам.
– Она носит.
– Я знаю.
– Я не великий мастер по части животных, но, по-моему, она вынашивает нескольких.
– Скольких?
– Кажется, трех.
– Можешь ты что-нибудь сделать?
– Попробую, – Доррин старается привнести добавочную гармонию в организм козы и неродившихся козлят. Хочется верить, что это поможет. Наконец он выходит из загона, утирая лоб и стараясь не чихать от влажного запаха соломы.
– Ну как?
– Пока не знаю. Может потребоваться некоторое время...
– А вроде на ногах бедняжка стоит потверже, – говорит Рейса, глядя на козу.
Доррин, привалясь к изгороди, с трудом переводит дух.
– Э, паренек, да прежде чем идти в кузницу, тебе нужно подкрепиться. Садись на крыльцо, а я принесу что-нибудь перекусить. Я и забыла, что исцеление – это работа.
Доррин присаживается на верхушке крыльца, поставив ноги на нижнюю ступеньку. Прислушиваясь к доносящимся из кузни ударам молота, он подставляет лицо по-зимнему скупому на тепло солнцу. Весна еще не добралась до Дью.
– Вот.
– Спасибо, госпожа Рейса.
Женщина краснеет:
– Какая я тебе госпожа, паренек. Ты угощайся.
На поцарапанной деревянной тарелке лежат два ломтя овсяного хлеба, намазанных маслом, а поверх масла еще и густым, темным вареньем, и тонкий ломтик сыра. Помимо того, Рейса вручает юноше большую глиняную кружку с холодным сидром. Еда приходится кстати – слабость и дрожь в руках быстро проходят.
– Ну, теперь тебе лучше пойти в кузницу.
– Спасибо, – говорит Доррин, вставая.
Войдя в кузню, он снимает куртку и рубаху, вешает их на крюк в углу и остается в одной майке без рукавов.
Яррл кивает в сторону разложенного на боковой скамье толстого кожаного фартука.
– Раздувай меха. Противовес у них обычный, а для облегчения служит вон тот верхний рычаг. Будем калить, но хотелось бы не совсем добела...
Доррин надевает фартук, надеясь, что заработает не слишком много волдырей, прежде чем его руки успеют задубеть снова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81