– На ужин придешь?
– Пожалуй, нет. Я договорился с Бридом и Кадарой, мы встретимся в таверне.
– Понимаю. Они слишком хороши, чтобы бывать здесь.
Доррин, держа в руках свою мишень, молча ждет, когда жена кузнеца продолжит.
– Ежели ты оказываешься слишком хорош для того, что делаешь, – размышляет она вслух, мысленно возвращаясь в прошлое, – тебя в конце концов настигает хаос. Но в твоем случае это произойдет не скоро.
– Почему? – спрашивает Доррин, сматывая веревку.
– Ты еще не научился всему тому, что тебе нужно знать, – отвечает Рейса с едва заметной улыбкой. – И не принимай мои слова близко к сердцу: старухи вечно ворчат. Развлекайся со своими друзьями.
Она уходит так же бесшумно, как и пришла.
Убрав принадлежности для упражнений, Доррин чистит щеткой Меривен и переодевается в чистую полотняную рубаху и коричневые штаны. Натянув сверху тонкую кожаную тунику, он возвращается в стойло и седлает лошадь.
Клумба у заднего крыльца залита лучами полуденного солнца и радует глаз зеленью, оттененной желтизной и пурпуром шалфея. Забыв на миг обо всем, Доррин полной грудью с наслаждением вдыхает пряные ароматы.
В седло он взлетает с куда большей легкостью, чем мог даже мечтать в тот день, когда впервые взгромоздился на Меривен.
Едва свернув на проходящую за домом Яррла дорогу, Доррин нагоняет фургон, помеченный эмблемой Хонсарда, каковой самолично сидит на козлах.
– Добрый день, мастер Хонсард, – говорит Доррин, слегка склонив голову.
– День добрый, – бурчит с козлов возница.
Легкие белые облака клубятся над западным горизонтом в свете послеполуденного солнца, когда Доррин останавливает Меривен напротив трактира. Точнее, перед его обгорелыми, дымящимися развалинами.
Какой-то солдат из Спидлара придерживает коня перед покосившейся стеной и закопченной вывеской неподалеку от того места, где остановился Доррин. На вывеске угадывается дно пивной кружки; верхняя часть изображения выгорела. Позади чудом не рухнувшей стены высится здоровенная, в рост человека, груда мусора и обломков, усыпанных сверху черепицей от провалившейся крыши.
– Демоны! – бормочет солдат себе под нос.
На камне возле дымящихся развалин сидит женщина с перепачканным сажей лицом и младенцем на руках.
– Господин, – умоляюще произносит она, завидев солдата, – подай на еду, мне и моей дочурке.
Воин колеблется, но потом машет рукой и со словами «а, все равно бы пропил!..» бросает на мостовую монету.
Женщина тянется за ней, но тут из проулка выскакивает какой-то оборванец. Схватив медяк, он пытается улизнуть.
– Вор! – пронзительно и отчаянно кричит нищенка. Доррин не успевает понять, как оказавшийся в его руках посох словно сам собой сбивает похитителя наземь.
– Ублюдок! – злобно рычит тот, вскакивая на ноги и выхватывая нож.
Неуловимое движение посоха – и выбитый ударом по запястью нож со звоном падает на камни.
– Отдай женщине ее монету, – говорит Доррин.
Юнец смотрит на свой нож, потом поднимает глаза на Доррина и, внезапно отскочив в сторону, припускает бегом в другой проулок.
На сей раз Доррин не успевает зацепить его посохом. Надо бы побольше упражняться верхом, но где взять время еще и на это?
Юноша поднимает нож – белая бронза окутана хаосом, болезненно воспринимаемым его чувствами, – и опускает трофей рукоятью вверх в маленький мешочек у передней луки седла.
Встреча с Кадарой и Бридом была назначена в «Пивной Кружке», а не в «Рыжем Льве» Кирила. У солдат вообще принято посещать «Кружку», тогда как завсегдатаи «Льва» – в большинстве своем горожане.
– Видно, приятель, придется теперь и нам ехать к Кирилу, – замечает солдат. – Как я понимаю, теперь, кроме «Рыжего Льва», податься некуда.
Он поворачивает серого в яблоках коня и направляет его вверх по улице. Доррин, бросив последний взгляд на сгоревшую гостиницу, берется за поводья, но его останавливают жалобные причитания нищенки:
– А мой медяк, господин? Как же мой медяк?
От нее исходит ощущение хаоса, однако не зла, а просто беспорядка.
Порывшись в кошельке, Доррин бросает ей медяк, а потом, взяв двумя пальцами отобранный у воришки нож, кидает ей и его:
– Возьми. Может, сумеешь продать.
Порыв жаркого ветра бросает ему в лицо сажу, и Доррин смаргивает, а когда открывает глаза, нищенки перед развалинами «Кружки» уже и след простыл.
Возле конюшни «Рыжего Льва» Доррин спешивается и, держа поводья в одной руке, а посох в другой, заглядывает под узкий навес.
– Привет, целитель, – говорит кудлатый конюх, волокущий тюк сена к стойлу.
– Привет, Ваос. Сегодня у тебя конюшня битком набита.
– Кирил будет рад, но вообще-то от солдатни одна морока.
– Что, все они так уж плохи?
– Демоны, конечно же, нет! Но почем мне знать, кто из них расщедрится на хорошую выпивку, а кто будет скупердяйничать? Ну а скупердяи нам ни к чему... Поставь свою кобылу в крайнее стойло, рядом с Кириловой. Он весь в делах и ничего не заметит, а лошадки обе славные, так что они поладят.
– А можно?
– Раз я сказал, значит, можно. Положись на меня, целитель.
– Спасибо, приятель, – с улыбкой говорит Доррин, потрепав Ваоса по плечу. Тот выразительно посматривает на свой тюк. Заметив это, Доррин отставляет в сторону посох, вручает юнцу поводья и взваливает кипу сена себе на плечи.
– Нести-то куда?
– Брось в ту кормушку, во втором стойле. Я потом веревки разрежу и раскидаю куда требуется.
Во втором стойле ржет и скалит зубы рослый белый жеребец. Остановившись и удерживая тюк на плече, Доррин пытается успокоить коня. Жеребец снова ржет, но уже не так злобно. Юноша сбрасывает сено в ясли и гладит коня пальцами по лбу.
– У белого что-то болит? – обращается он к конюху.
– Понятия не имею. Я вообще не видел, как его ставили, – отзывается Ваос, ведя Меривен к дальнему стойлу.
Задержавшись, Доррин оглаживает коня обеими руками и, обнаружив рубцы от плети, исцеляет их, снимая боль и отчасти успокаивая животное.
– Бедняге досталось плетью.
– Чертова солдатня, – равнодушно ворчит конюх. – Я принесу зерна для твоей лошадки.
– Ну, это не обязательно.
– А тебе было вовсе не обязательно заниматься чужой лошадью, – с ухмылкой отзывается Ваос.
– Делаю что могу, – ухмыляется в свою очередь Доррин и берет посох. Пока Ваос роется в бочке щербатой жестяной кружкой, Доррин выходит из конюшни и направляется к трактиру
– Смотри! Я ж тебе говорила, что он сообразит, – заслышав знакомый голос, Доррин поднимает глаза и видит у дверей Кадару с Бридом.
– Вы куда лошадей пристроили? – спрашивает он. – Что-то я их не заметил. Неужто проглядел?
– Пришлось поставить в платную конюшню. А ты?
– Я... э... Ваос подыскал тут... местечко для Меривен.
– И что же ты для него сделал? – спрашивает Кадара чуть ли не снисходительно.
– Ничего особенного. Просто потолковал с ним.
– Ты здесь впервые?
– Нет, бывал пару раз с Пергуном. Это подмастерье с лесопилки.
– Видишь, Кадара, – широко ухмыляется Брид, – твой друг вовсе не беспомощен. Просто он все делает по-своему, потихоньку.
– Ага, никогда не спешит, но коли упрется, так с места не сдвинешь.
Брид смотрит на Доррина и пожимает плечами, словно говоря: «Ну что с нее взять?»
Доррин пожимает плечами ему в ответ.
– Мужчины... – кривит губы Кадара, переводя взгляд с одного на другого.
Брид занимает столик, освобожденный уходящими солдатами. Не успели трое друзей усесться, как перед ними появляется служанка.
– Что будете пить?
– Темное пиво.
– Мне тоже.
– А мне сок, – добавляет Доррин.
– А, это ты целитель! А как насчет еды?
– А что есть?
– Что и всегда – мясо в соусе или пирог с дичью. И то и другое – три медяка. Есть, правда, еще отбивные, но брать не советую.
– Мне мяса, – говорит Доррин.
– И мне, – в один голос вторят ему Брид и Кадара.
– Надо же, а мы-то думали, что, приглашая тебя сюда, даем возможность отдохнуть от тяжкого труда в кузнице, – насмешливо укоряет Доррина Кадара.
– Так оно и есть. Просто иногда я устраиваю себе отдых сам, а иногда мне помогает еще и Пергун.
– Тебе все еще нравится работать в кузнице?
– Я учусь. Яррл говорит, что мне еще многое следует усвоить, а мастер он славный. Думаю, не хуже Хегла.
На столе, одна за другой, появляются три кружки. Доррин вытаскивает два медяка, но Кадара успевает вручить служанке полсеребреника.
– Сегодня мы угощаем.
– Спасибо.
– Ну, как у тебя дела? – снова спрашивает Кадара. – Выкладывай все!
– Хорошо. Яррл разрешает мне пользоваться горном по ночам, и я смастрячил несколько вещичек. Но на серьезное дело требуется время.
– Возможно, у тебя его больше, чем ты думал, – тихо произносит Кадара.
– Почему?
– Фэрхэвен обложил товары с Отшельничьего дополнительным налогом.
Доррин отпивает соку.
– Ты не понял? – спрашивает Кадара, возмущенная его безразличием.
– Просто проголодался.
– Человек проголодался, – смеется Брид. – Объясняю, что беспокоит Кадару. Она считает, что из-за этой пошлины корабли между Кандаром и Отшельничьим будут ходить все реже и реже, а значит, когда придет время, мы не сможем вернуться домой.
– А тебя это совсем не беспокоит? – любопытствует Кадара.
– Что толку переживать попусту? Вернуться сейчас Лортрен нам все одно не позволит, а за год много чего может случиться, – говорит Брид, отпивая большой глоток.
– Вы оба – тупоголовые упрямцы! – фыркает Кадара, глядя в упор на собеседников. – Один света не видит за своими машинами, а другой предпочитает закрыть глаза на очевидное и думать, будто все уладится само собой.
Доррин косится в сторону кухни, надеясь, что служанка принесет еду прежде, чем у него забурчит в животе.
– Я и не говорил, будто все уладится, – заявляет Брид. – Просто не вижу смысла переживать из-за того, чего все равно не в состоянии изменить. Остановить войну между Отшельничьим и Фэрхэвеном не в моих силах.
– Неужто дело дойдет до этого? – спрашивает Доррин.
– Думаю, да, – отвечает Брид, сокрушенно качая головой. – Впервые за века со времен Креслина у Белых появился действительно великий маг.
– Но означает ли это неизбежную войну? – задумчиво говорит Доррин. – Я не понимаю, что такая война может дать Белым? Если они уничтожат Отшельничий, то станет меньше пряностей и шерсти, так что эти товары резко возрастут в цене. А Белым будет некому сбывать зерно, и оно подешевеет. Вот и получится, что уйма золота и множество жизней будут потрачены без малейшей выгоды для кого бы то ни было.
– Ты слишком рассудителен для войны, Доррин, – со смешком отзывается Кадара. – Небось, не прекратишь своих логических выкладок, даже когда Белые легионы начнут охотиться за тобой по всем здешним холмам! А люди, мой друг, далеко не всегда поступают разумно. Пора бы тебе это усвоить.
– Пожалуй, ты права, – произносит кузнец и целитель с кривой усмешкой. – Я вот знаю, что в основе работы моих машин лежит гармония, и это логично. Хаос перемалывает все сложное, а машина непроста, и чтобы она работала, необходима гармония. Однако никто не смотрит на мою деятельность с позиции логики.
Кадара и Брид переглядываются.
– Надо же, – произносит Кадара после недолгого молчания, – я никогда не смотрела на это с такой точки зрения.
– Я до сего дня тоже, – смеется Доррин.
Наконец-то служанка ставит на стол три тяжелые миски, над которыми поднимается пар.
– Выкладывайте денежки.
Брид вручает ей серебреник.
– Тут за троих.
Она отдает ему медяк сдачи и со стуком опускает на стол тарелку с хлебом.
– Спасибо, – говорит Доррин Бриду. Глаза его слезятся от дыма и духоты. Кадара улыбается Бриду – с такой нежностью, что у целителя щемит сердце из-за того, что эта улыбка предназначена не ему.
– Не за что, Доррин, – говорит Брид, поднимая кружку. – Долго ты собираешься здесь пробыть?
– В Дью? Пока не уразумею, кто я таков.
– Как это жестоко! – с неожиданной яростью восклицает Кадара. – Лортрен... стерва она! Ей прекрасно известно, как честен Доррин! Могут пройти годы... – на глаза рыжеволосой воительницы наворачиваются слезы, но она даже не пытается их утереть.
– Я уверен, что именно это она и имела в виду, – сухо роняет Доррин, отламывает хлеба и зачерпывает ложку щедро проперченного соуса. – Ладно, хватит о грустном. Давайте насладимся едой.
Брид протягивает тарелку Кадаре, но та, утирая слезы, только качает головой.
– Вот тебе еще пиво, солдат, – служанка заново наполняет кружку Брида.
Доррин, моргая, проглатывает еще ложку. В глазах у него слезы, но он уверяет себя, что это исключительно от дыма. Неожиданно для себя Доррин зевает.
– Устал, – поясняет он извиняющимся тоном.
– Работа в кузнице так выматывает?
– Я ведь еще и целительствую помаленьку, в основном – с животными, а по ночам, бывает, сижу над чертежами.
– Чертежами?
– Это вроде рисунков. Иногда, прежде чем делать модель, лучше изобразить узел или деталь на бумаге. А потом я вырезаю модели из дерева, даже приводы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81