Джеслек делает жест над зеркалом, и туман расступается. Рыжеволосый кузнец и паренек-подмастерье возятся в кузнице с каким-то колесом.
– Что он делает? – интересуется Ания.
– Похоже, волочит проволоку. Пусть потеет, мы нашли способ бороться с его ловушками.
– А вдруг он найдет ей новое применение?
– Это возможно, но беда невелика. Мы потеряли несколько сот никчемных новобранцев, около сотни обученных кавалеристов, но ни одного мага. Я предпочту выждать и нести меньше потерь.
– Ты такой рассудительный, что просто тошнит.
– Неужели и сейчас? – смеется он, начиная расстегивать ее платье. – Неужели и сейчас?
CXXXI
Бросив взгляд на нависающие облака, Доррин катит к кораблю последний бочонок. Над морской гладью прокатывается глухой раскат грома, белая вспышка выхватывает из рассветного сумрака белые гребни за мысом. Холодная взвесь тумана липнет к его лицу.
У песчаной прибрежной полосы юноша останавливается и смотрит сначала вперед, на увязшую в песке шхуну, а потом на три песчаных холмика. Гильдия предала земле выброшенные на берег тела погибших моряков.
Переведя дух, Доррин снова берется за бочонок. Он старается катить его равномерно, без резких толчков, а его чувства выискивают малейшие признаки хаоса, при обнаружении каковых следует опрометью мчаться к укрытию.
Примерно на середине прибрежной песчаной полосы юноша ставит бочонок на попа, а сам идет дальше, к судну.
По словам Лидрал, «Хартагей» и до крушения пребывал в состоянии, не вызывающем восхищения, причиной чему была, главным образом, небрежность капитана – вероятно, также погибшего.
Проводя рукой по обшивке борта, Доррин, уже в который раз, проверяет древесину чувствами. Корпус довольно прочен, и даже грот-мачта не получила повреждений, а вот клочья разорванных парусов приходится обрезать с рей. Зимнее течение сместило песок так, что глубоко засевшая в нем корма с одного борта погружена в воду примерно локтя на три, а с другого к ней можно подойти посуху. Расстояние от отмели до того места, где глубина достаточна, чтобы судно могло плыть, не скребя килем по дну, составляет локтей десять.
Более восьмидневки ушло у Доррина на расчистку прибрежной полосы и рытье за кормой донного канала. Теперь пришло время освободить корму из песчаного плена. Что и будет сделано, если его расчеты верны.
Вернувшись к бочонку, Доррин открывает крышку, извлекает вощеный пакет с первым зарядом и направляется к тому месту, где уже воткнута в песок лопата. Вырыв яму глубиной в пару локтей, он опускает туда заряд, поджигает фитиль и прячется за корпус судна.
Грохочет взрыв. В воздух взлетает фонтан песка.
Вернувшись, Доррин осматривает воронку и решает, что заряд можно было бы заложить и поглубже. А вот осмотр корпуса его не разочаровывает: корабль заляпало мокрым песком, но никаких новых повреждений не появилось.
Юноша роет очередную яму, закладывает туда очередной заряд и снова прячется за корабль.
После второго взрыва яма за кормой начинает заполняться водой. Ее, однако, необходимо расширить, и Доррин пускает в ход заряды с длинными, спрятанными в навощенные трубки запальными шнурами.
Еще четыре взрыва, и «Хартагей» оказывается на плаву – он покачивается в озерце холодной воды.
Однако работа еще далека от завершения. На всякий случай привязав к поясу надутый пузырь, юноша забирается в утлую лодчонку, едва выдерживающую вес человека и небольшого якоря. Он гребет в море, следя за тем, как разматывается якорный канат. Когда в бухте остается не больше дюжины локтей, Доррин подбирается к корме и сбрасывает якорь в воду. Облегченная лодка подскакивает так резко, что он падает, ударяясь спиной о скамью.
– Тьма!
Юноша налегает на весла, опасаясь, что даже кожаные рукавицы не уберегут ладони от мозолей.
Привязав лодку к судну, он взбирается на корму и берется за рукоять лебедки. Шхуна скрипит, качается и продвигается к морю примерно на локоть, однако затем опять застревает. А вот рукоять поворачивается без напряжения – якорь сорвался с дна. Доррину не остается ничего другого, как подтянуть якорь к борту, снова спуститься в лодку и повторить все сначала. Хорошо еще, что море сегодня спокойное.
Вернувшись, он отпивает из фляги воды и снова берется за лебедку. Осторожно, не более чем по четверти оборота за раз, он начинает подтягивать шхуну к открытой воде. На сей раз якорь зацепился прочно, и корабль, содрогаясь, ползет по прорытому каналу к открытой воде.
К полудню судно уже стоит на якоре за пределами отмели, и под его килем не менее трех футов воды.
Вздохнув с облегчением, юноша одну за другой запускает две взлетающие на сотню локтей зеленые сигнальные ракеты.
Подав условленный знак, он допивает воду, съедает ломтик сыра и полкраюхи хлеба и обшаривает взглядом горизонт в поисках Лидрал и «Потешного Зайца». Но над горизонтом вьются лишь чайки – никаких парусов не видно. Наконец на севере появляется сутианский корабль, вдвое превосходящий шхуну размером.
Доррин машет зеленым флагом и, когда на судне поднимают такой же, запускает в его сторону ракету, к которой прикреплен линь. Она падает в воду перед самым носом корабля.
Свесившийся с борта матрос цепляет линь багром. Доррин плавно стравливает сначала линь, а потом и привязанный к нему буксирный канат. Как только канат натягивается, он обрубает трос якоря.
«Хартагей» раскачивается, натянутый как струна канат гудит, и юноша начинает опасаться, как бы он не лопнул. Однако пока шхуна следует за «Потешным Зайцем». От Доррина требуется одно – пока они не приблизятся к молу, держать штурвал крепко и не давать рулю вихлять.
У мола «Заяц» останавливается и спускает шлюпку с четырьмя моряками. Двигаясь вдоль каната, они подплывают к шхуне, привязывают лодку и поднимаются на палубу.
– Смышленый ты малый, мастер Доррин, – говорит шкипер «Зайца», проверив рулевые тяги и поставив к штурвалу одного из своих людей. – Мало кто верил, что это корыто снова поплывет.
– Я едва сдернул шхуну с места, – смущаясь, говорит Доррин, – да и то лишь потому, что у нее малая осадка.
– Не прибедняйся. Ты не моряк, а корабль вызволил. Теперь надо затянуть его в гавань, но это дело нетрудное. Настоящие трудности, – мореход смеется, – начнутся у тебя, когда ты приведешь лохань в порядок. Скажу тебе честно – быть судовладельцем еще та морока!
CXXXII
Копыта Меривен постукивают по покрывшей мостовую ледяной корке. Все окна «Рыжего Льва», кроме ближайшего к главному входу, закрыты ставнями, однако над трубой поднимается тоненькая струйка дыма.
Ставни трактира дребезжат под напором ветра с Северного Океана. Свернув на почти пустую улицу, что ведет к конторе Тирела, Доррин касается своего черного посоха – по нынешним временам с ним лучше не расставаться нигде.
Проехав мимо стучащегося молотком в дверь малого в пастушьей куртке и двоих работников, выкатывающих бочку из мастерской бочара, он приближается к гавани.
Все причалы пусты, окна складов плотно закрыты ставнями. Возле западного мола на колодах покоится «Хартагей».
Привязав Меривен под навесом верфи – сейчас стапеля пусты – юноша берет кожаную папку и направляется в здание, рядом с которым находится шхуна.
– Только ты мог притащиться в такую погоду, – ворчит управляющий по имени Тирел.
Расстегнув куртку, Доррин достает из папки чертежи и раскладывает их на столе, придавив утлы кусочками кирпича.
– Мне нужно, чтобы платформа была обрасоплена вот так, – говорит он Тирелу, указывая на верхний рисунок. – Лестницы...
Тирел, не обращая внимания на копоть и запах не совсем чистого масла, поправляет лампу так, чтобы на стол падало больше света, и всматривается в чертежи.
– Ну и крепкую же платформу ты хочешь! На кой тебе такая?
– Мне нужна очень крепкая, чтобы выдержала сто стоунов железа.
– Тогда тебе потребуется какой-то противовес, а то и перевернуться недолго. И потом – ежели мы установим эту штуковину, как ты собираешься попадать в трюм?
Тирел подходит к очагу и бросает туда маленькое поленце.
– Ну и зима, того и гляди задница отмерзнет! Не иначе как поганые чародеи наворожили.
– А ты что предлагаешь? – спрашивает Доррин, глядя на чертежи.
Протолкнув кочергой поленце поглубже, Тирел возвращается к столу, закусывает нижнюю губу выступающими передними зубами и бормочет:
– Ежели, например, передвинуть вот эту часть на пару локтей...
Доррин хмурится, понимая, что в таком случае наклон оси окажется еще больше, тогда как он всячески стремился свести его чуть ли не на нет. Правда, с другой стороны ось тогда будет короче, а значит и легче.
– Ладно, но коли так, то и брасопить придется по-другому, – говорит он.
– Это-то мы сделаем, – ворчит Тирел. – Чем еще заниматься-то? Но учти, когда спустишь посудину на воду, тебе потребуется охрана.
– Догадываюсь.
– И вот еще. Эта штука выходит наружу ниже ватерлинии. Чтобы в корпус не попадала вода...
Лампа мигает, выбрасывает струйку черного дыма, но спустя мгновение снова начинает светить ровно. Снаружи, загоняя под навес легкий снежок, свистит ветер.
CXXXIII
Насыпав в ступку ивовой коры и звездочника, Доррин берется за пестик, чтобы измельчить смесь в тонкий порошок.
– Знаешь, тебе было вовсе не обязательно сюда приходить, – говорит Рилла, добавив к толченому бринну капельку сиропа.
– Наверное, нет, – рассеянно отзывается юноша, глядя в маленькое, так и оставшееся не закрытым ставнями окошко с южной стороны дома. Снаружи метет пурга.
– Мерга говорит, ты все стараешься наладить машину для своего корабля.
– Машина почти готова, осталось довести до ума паровой котел да доставить все детали на верфь, – откликается Доррин, продолжая орудовать пестиком. Ивовая кора поддается плохо: вместо порошка у него получается что-то вроде мелкой стружки.
– Котлы, машины – по мне это та же магия, – бормочет Рилла, перекладывая ложкой микстуру в чашечку, наливая туда горячего сидра и размешивая снадобье. – А как дела у Лидрал?
– Ей становится лучше, но... – юноша пожимает плечами. – Иногда хочется не только любить, ждать и терпеть.
– А что, свою машину ты смастерил за пару восьмидневок? – спрашивает целительница не то сварливо, не то лукаво. – Или нашел какой-то способ получать все, что нужно, мгновенно?
– Нет, конечно, – вздыхает Доррин. – Да только от этого не легче.
Он пересыпает смесь в кисет и идет в переднюю, где возле сидящего на стуле бледного паренька стоит грузная, закутанная в линялую вязаную шаль женщина.
Паренька лихорадит. Подкрепив его прикосновением гармонии, Доррин вручает снадобье матери.
– На завтрак и ужин добавляй по две щепотки порошка в чашку с чем-нибудь горячим. Это поможет сбить жар.
– Спасибо, целитель. После каждой встречи с тобой ему становится получше, только вот ненадолго.
– Я делаю что могу.
Женщина вручает ему медяк, и он не отказывается, поскольку намерен передать монету Рилле. А та пытается уговорить больную старуху принять лекарство:
– Герд, тебе нужно это выпить.
– Так ведь гадость же, Рилла. Воняет, как гнилая рыбья требуха, а то и похуже.
– Да это же сидр с сиропом, тут и порошка-то чуть-чуть.
Герд подносит чашку ко рту, но тут же ставит обратно.
– Чуть-чуть, а воняет, как из выгребной ямы.
– Хочешь окочуриться, так и пожалуйста, – рявкает Рилла. – Жалко только, что я зря перевела ценное снадобье на такую дуреху!
– Да выпью я эту гадость, – ворчит больная. – Выпить выпью, но любить ее вовсе не обязана, – она залпом опустошает чашку и морщится.
Доррин ее прекрасно понимает. Бринн – действенное средство против вздутия живота, но его горечь ни сидром, ни сиропом не перебить.
– Скоро тебе полегчает, – заверяет Рилла, вручая женщине крошечный матерчатый квадратик. – На ночь залей этот мешочек чем-нибудь горячим и выпей.
– Обязательно?
– Вовсе нет. Можешь ничего не пить и спокойно ждать, пока у тебя кишки наизнанку не вывернет. Только боюсь, ты тогда и до меня доползти не сможешь.
– Ох, Рилла, больно уж ты строга.
Целительница фыркает.
Когда и эта больная, завернувшись в плащ, выходит за дверь на холод, Рилла поворачивается к Доррину.
– Незачем тебе было сюда являться, – повторяет она. – А ну-ка брысь! Надевай куртку и дуй в свою кузницу. У тебя своих дел по горло.
– Я прихожу сюда не потому, что делаю тебе одолжение, – возражает Доррин. – Понимаешь, как ни крути, но моя помощь Бриду оборачивается гибелью людей. Исцеляя других, я, хотя бы отчасти, восстанавливаю Равновесие.
– Так уж устроен мир, – качает головой целительница. – Иногда убийство нельзя остановить ничем, кроме убийства. Но так или иначе, на сегодня у нас здесь все, и ты можешь отправляться домой.
– Я пытаюсь найти новый, лучший способ...
– Ага... Вот еще одна закавыка.
Доррин, уже натягивая куртку, бросает на нее вопросительный взгляд.
– Новый способ вовсе не обязательно лучший.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81