– Прости, Доррин, но послушай и ты. Я себя ни перед кем виноватой не чувствую. Мы шастаем по горам и теряем силы, а ты тем временем зарабатываешь почет и деньги. У тебя есть дом, ты спишь в чистой постели, и люди смотрят на тебя с уважением. А когда проезжаем мы, они отворачиваются. От нас пахнет смертью, хотя, возможно, мы спасли не меньше жизней чем ты.
– Надо подумать... – бормочет Доррин. – Мы ведь осенью уже об этом говорили, верно? Что-то режущее, как нож, но не являющееся ни ножом, ни мечом? Может быть, порох на что-нибудь сгодится? Эти кертанцы... с ними будут чародеи?
– Скорее всего. Наверное, не со всеми отрядами, но будут.
– А как твой отряд?
– Теперь это отряд Кадары.
Только сейчас юноша замечает, что и на ее вороте красуются нашивки.
– Брид теперь возглавляет ударную группу из трех отрядов.
Не зная, что сказать на это, Доррин спрашивает о другом:
– Эти кертанцы, они двинутся по дорогам?
– Мы все движемся по дорогам, – отвечает Брид. – А каким еще способом можно переправить войско через горы? По бездорожью, по грязи да каменюкам армия не пройдет.
– Хм...
– Подумай, кузнец, дельце может оказаться выгодным. Совет выделил мне на закупку оружия аж два золотых, – саркастически замечает Брид.
– Купи на них припасов, – ворчит Доррин.
Брид опускает глаза. Кадара молча жует горбушку.
– Я придумаю, – говорит наконец Доррин. – Тьма знает что, но обязательно придумаю. И щиты вы получите.
Он снова наполняет кружки.
– Ты много работаешь, – медленно произносит Брид. – Может, тебе и не так достается, как солдату, но глаза у тебя усталые, да и морщин прибавилось.
– Стараюсь, – вздыхает Доррин, – а времени все одно не хватает. Чтобы построить двигатель, мне нужны материалы и инструменты – а значит, деньги. Вот и приходится трудиться не покладая рук.
– Доррин, но что ты все-таки собираешься с этим двигателем делать? – любопытствует Кадара. – Построишь его, а использовать-то как будешь?
– Он может вертеть пилу лесопилки, вращать мельничный жернов или двигать корабль. Лучше всего корабль, потому что в море больше внутренней гармонии.
– Стоит поторопиться с постройкой, – замечает Брид. – Если нам не удастся остановить Фэрхэвен, то летом тебе уже никакая машина не понадобится.
– Что слышно нового от твоей подружки? – меняет тему Кадара.
– Ничего хорошего, – отвечает Доррин, снова садясь за стол. – Я чувствую, что ей больно, но где она, определить не могу.
– И ты что же, собираешься сидеть сложа руки? – спрашивает Кадара.
– А ты что предлагаешь? – отвечает вопросом на вопрос Доррин.
– Порой стоит выждать, – замечает Брид. – И научиться этому труднее всего.
– Перестань корчить из себя умудренного жизнью старца, – слегка улыбается Кадара.
– А может, это лучше, чем быть молодым, напористым глупцом? – смеется Брид.
– Не особо. А как насчет того, чтобы хоть изредка бывать молодым и счастливым?
– Таких, подружка, в нашем мире не водится. Но я попробую.
Доррин отпивает сидра и откусывает кусочек ябруша, думая о щитах, невидимых ножах, дорогах... и Лидрал, приближающейся к нему вместе со своей болью.
CII
Дождь так и хлещет по лицу. Доррин направляет Меривен по размытой равнине к деревьям, растущим недалеко от двора Джардиша. Лидрал должна находиться если не у него, то где-то неподалеку. Он выехал из Дью, как только почувствовал, что она совсем рядом.
Под свист ветра он приближается к маленькому складу Джардиша. Копыта постукивают по каменной мостовой, покрытой слякотной жижей.
Уже заводя Меривен во двор, он узнает лежащую у конюшни перевернутую повозку, и страх пронизывает его насквозь, подобно тому как весь двор пронизан всепроникающей белизной хаоса.
Доррин не успевает спешиться, как из кухни выбегает Джардиш.
– Я собирался сообщить... – бормочет торговец. – Но не было оказии в Дью...
Юноша улавливает окружающую его ауру хаоса и спрыгивает с седла, уже держа в руках черный посох.
– Я сделал, что мог... – лопочет Джардиш, чуть ли не пресмыкаясь в грязи. – Привез сюда... вот...
– Где она?
– Я не мог в дом... там... – взгляд торговца перемещается к конюшне, и Доррин, держа посох наготове, спешит туда.
Лежащая на тюфяке в углу женщина избита и измучена так, что ее боль на миг ослепляет юношу. Он пытается прийти в себя. Джардиш между тем продолжает бессвязно бормотать:
– Конечно... я обязан Лидрал, но Белые... Видишь, что они сделали! Брата ее прикончили, прямо на складе... Ты уж забери ее, а? Мне тут неприятности...
– Сначала нужно ее осмотреть.
Лоб юноши покрывается испариной, он по-прежнему не понимает, почему Белые так обошлись с безобидной странствующей торговкой. Уж наверное не потому, что она не ездит по их дорогам и не платит им пошлины. Значит, из-за его игрушек?
– Но ты ведь увезешь ее, да? – канючит Джардиш.
– Белых, которых ты так боишься, поблизости нет, – гневно говорит Доррин, грозя торговцу посохом. – Кого тебе надо бояться сейчас, так это меня! Бесстыжий ублюдок, ты даже не перенес ее в дом!
Джардиш пятится.
– Мне нужна горячая вода, чистые тряпицы и одеяло.
Торговец, спотыкаясь, выбегает из конюшни, а Доррин вытирает глаза, переводит дух и осторожно касается пальцами тонких запястий.
Пятна запекшейся крови видны по всему телу, однако все раны неглубоки, и ни одна из них не смертельна. Впечатление такое, что мучители старались причинить своей жертве как можно больше страданий. Еще хуже то, что ее окружает аура хаоса, хотя это лишь поверхностный налет. А вот Джардиш пронизан белизной насквозь.
Хорошо еще, что Лидрал лежит на относительно чистой простыне.
Лисса, служанка Джардиша, приносит и ставит на солому возле стойла корзину с ворохом тряпиц.
– Джэдди сказала, что кипятка придется подождать.
– Можешь ты принести мне ведро чистой колодезной воды?
– Да, почтеннейший, – отвечает Лисса, стараясь не встречаться с юношей взглядом.
– И чистую женскую сорочку.
– Сорочку?
– Тебе, небось, невдомек, но Лидрал женщина. Она разъезжала в мужском платье, чтобы... чтобы избежать чего-то подобного.
– Неужели они избили ее только за это? За то, что она женщина?
– Белые не потворствуют почитателям Предания, – сухо отвечает Доррин.
Чародеи, конечно же, устроили это истязание вовсе не из-за такого пустяка, как мужской костюм. Они беспощадны, но их жестокость не бывает бесцельной. «Ну почему... – тут руки юноши непроизвольно сжимаются в кулаки. – Почему я не настоял, чтобы она осталось в Дью?»
Лисса возвращается с ведром холодной воды.
– Спасибо, – говорит Доррин, стараясь, чтобы его голос звучал помягче. Он берет из корзины тряпицу и смачивает ее.
– У меня есть сорочка... не новая, но мягкая и чистая.
– Спасибо, – тихо повторяет юноша, смахивая одной рукой слезы, и принимается счищать грязь и кровь. То и дело у него возникают вопросы: где Белые схватили Лидрал, не заманили ли они ее в ловушку – но он отгоняет все посторонние мысли, сосредоточиваясь на страдалице.
Наконец, когда ценой огромных усилий ему удается восстановить нормальное биение темного пульса гармонии, он сворачивается на соломе, укрывшись одним из одеял, неохотно принесенных Джардишем. Темный посох лежит под рукой. Доррин надеется, что он предупредит его о возможной опасности.
Сон прерывается, когда в конюшне еще темно. Юноша хватается за посох и лишь потом осознает, что его разбудил голос Лидрал.
– Нет... – стонет в бреду женщина. – Не надо...
Каждое слово, каждое непроизвольное движение вызывает новую волну боли.
– Лежи спокойно... отдыхай... – говорит Доррин, касаясь ее лба.
– Доррин... ты... где... Так хочется пить... За что ты так со мной... так больно... Почему?
Неужели Лидрал считает его виновником своих мучений? Почему?
Не находя ответа, он вливает ей в рот тонюсенькую струйку воды, а потом погружает ее в целебный сон. Понимая, что ему сегодня уже не заснуть, Доррин крепко сжимает посох. Жаль, конечно, что он не боец, как Кадара и Брид, но может быть, ему под силу использовать гармонию как оружие?
Правда, если и под силу... то следует ли?
А впрочем, почему бы и нет? Креслин же делал это! Основатели делали это и остались живы. Но как к этому подступиться?
Нужна машина или что-то вроде магического ножа, как говорил Брид...
Так или иначе, он исцелит Лидрал и отплатит Белым. Вот и все.
CIII
Пожалуй, Лидрал еще слаба, однако Доррин все же решает перевезти ее. Несмотря на размытые дороги, он готов рискнуть, лишь бы не оставлять больную в такой близости от хаоса, источаемого теперь Джардишем.
Безделушки, найденные в повозке, он складывает в два мешка, которые подобрал в конюшне. Дно повозки юноша устилает чистой соломой, набрасывает тряпок, а сверху кладет тюфяк.
Потом наступает пора седлать Меривен и запрягать ее в повозку. Что ему еще нужно? Ну конечно, припасы, ведь на дорогу уйдет дня три, а то и четыре. О снеди следовало позаботиться раньше.
Вздохнув, он поворачивается к Лидрал, и их глаза встречаются.
– За что? – стонет она – Мне было так больно...
Эти слова звучат снова и снова.
– Я здесь, – говорит Доррин, положив ладонь ей на лоб. – Все будет хорошо.
– Пить...
Юноша вливает струйку в пересохшее горло, но часть проливается на тюфяк, потому что ей трудно глотать. И лежать она может только ничком, потому что на спине и боках страшные рубцы.
Спустя несколько мгновений женщина снова проваливается в сон, словно убегая от воспоминаний о пережитом ужасе. Навьючив мешки с товарами на Меривен, Доррин направляется на кухню.
– Как та бедняжка? – спрашивает повариха, когда он заходит внутрь с седельными сумами. – Какой кошмар! Что эти чародеи творят!
– Ей получше. Могу я прикупить в дорогу немного припасов?
– Куда ты собрался? Дороги-то нынче непроезжие, всюду грязь.
– Дорога до Дью проезжая в любую распутицу – досюда-то я добрался. А оставаться здесь нам нельзя, – говорит юноша.
– Жаль, что тебе придется везти бедняжку через весь Спидлар! И это после такой тяжелой зимы...
– Так как насчет провизии?
– Ну, запасов у нас самих немного, но как я могу отказать целителю? – бормочет Джэдди, заглядывая в лари и бочонки. – Вот сушеные фрукты... сыр... галеты есть, малость жесткие, но в пути сгодятся...
Юноша невольно улыбается, глядя, как под это неумолчное бормотание на столе вырастает горка съестного.
– Бедняжке сухой кусок в рот не полезет, надо его смочить. Водой или сидром... Не стой столбом. Укладывай все в свои сумы. А я посмотрю, может, еще что найду.
Невольно улыбнувшись, Доррин начинает собирать продукты, но улыбка исчезает, когда на кухне появляется Джардиш.
– Я тут попросил твою повариху....
– Еда – это мелочи. Ты, целитель, в долгу передо мной за то, что я занес в конюшню твою подружку. Это был рискованный поступок, – голос Джардиша звучит жестко, хотя встретиться с Доррином взглядом он не решается.
– Не такой уж и рискованный, – отзывается Доррин, сжимая темное дерево посоха.
– Ты мне должен! – настаивает Джардиш, и за его словами юноша чувствует биение хаоса.
– Пожалуй. Получи-ка должок той же монетой!
Доррин выпускает из рук посох и смотрит Джардишу в глаза.
Тот пытается отпрянуть, но удерживающие его запястья пальцы кузнеца крепки, как сталь, которую он кует.
– Я отплачу тебе гармонией! – хрипло, почти надрывно смеется Доррин, свивая вокруг торговца магическую паутину. – Ты больше не сможешь иметь дело с хаосом, даже в мелочах. При любом соприкосновении твоя кожа будет зудеть и шелушиться!
Его глаза вспыхивают, и тьма изливается из них на Джардиша, корчащегося в железной хватке.
– Ты убил меня! – рыдает дрожащий торговец, когда юноша отпускает его. Он поворачивается и, волоча ноги и расчесывая на ходу шею, бредет прочь.
Доррин возвращается к стойлу, подняв Лидрал вместе с тюфяком, переносит ее на повозку, а потом выводит обеих лошадей из конюшни.
Джардиш, в одних подштанниках, стоит у колодца, выливая на себя ведро холодной воды.
– Еще одно... еще одно...
– Что за проклятие ты наложил на него? – кричит повариха Джэдди, выбегая на грязный двор. – Ничего хорошего из этого не выйдет! А я-то думала, ты славный парнишка!
– Я лишь благословил его тяготением к гармонии, – отвечает Доррин с невеселой улыбкой.
– Да это ведь хуже смерти! Как ты можешь быть таким жестоким?
Доррин выразительно смотрит в сторону повозки.
– Ты что, думаешь, это он ее? Нет, он не мог... – стряпуха едва не плачет.
– Сделай это он, его бы уже не было в живых.
– Ты справедлив, а это пугает еще больше, – качает головой повариха, оглядываясь на Джардиша. – Никто не в силах проклясть тебя страшнее, чем ты уже проклят. Все, кто окружают тебя, будут страдать.
– Они уже страдают, – печально откликается Доррин, садясь на козлы и щелкая вожжами.
Повозка, слегка кренясь, выкатывает с грязного двора на дорогу.
CIV
После крутого поворота Доррин выводит повозку на прямую дорогу. Лидрал, обложенная подушками и укрытая одеялом, спит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81