В экстазе он разразился громким визгливым смехом, ощутив, как узы, стягивающие его мысли, лопаются и распадаются. Вырвались на волю дикие мысли, что прежде были скованы крепко, как Волк Болот, из чьей смертоносной пасти течет река ожидания, что выступит из берегов в страшный день Муспилли.
Застывшие глаза скопа широко распахнулись, и пред собой увидел он одноглазого Всеотца, мчавшегося во весь опор на своем восьминогом жеребце впереди бури, что неслась из врат Чертога Мертвых. Испил он из глубочайшего из источников, отдав за то свой глаз Великану Бездны. Он соблазнил дочь старого инеистого великана, украл тайну пенистого меда, что лишает людей разума, улетел прочь на орлиных крыльях, смеясь над рассказанной им ложью! Восьминогий его скакун летел длинными прыжками, обнажив желтые зубы; длинная грива его струилась по ветру, ноздри его раздувались, и с пронзительным ржанием несся он впереди завывающего урагана. Топот его копыт на дороге грозовых облаков был эхом далекого грохота бубнов нойди, раскатившегося в вечной тьме Севера, дрожавшего над железной хваткой льда под копьями света, все выше взмывавшими в звездное полуночное небо.
Два черных ворона летели над шлемом Повелителя Виселиц, волки и волколаки, медведи и медведи-оборотни, жестокие изгои разных племен мчались рядом с ним, жаждая битвы Высоко над головой потрясал он широким копьем, которым отмечает он павших, указывая с ликующим воплем на запад, где еще горел бледный отблеск закатного солнца. Как пламя, бушующее в сожженном городе, было прочерченное красными полосами небо, и как вопли истребляемых горожан был крик воинства мертвых, мчавшихся вперед по грозовым облакам, что безудержно неслись по волчьей тропе.
Они мчались следом за Копьем, Копьем Водена, копьем, которое отковал Веланд, изведя на отковку его целый лес, а при закалке высушило оно целую реку. И тот, кто владеет им, носит имя бешеной ярости, яда в вине, битвы и разрушения. Ведь что есть вино без излишества, битва без утоления жажды меча, женщина без того, чтобы взять ее силой, как крепость, которую защищают до тех пор, пока не падут ее врата и густая красная кровь не потечет из-за частокола? Слаще поцелуя самых нежных губ поцелуй острого лезвия секиры! Волчий век, грозовой век несется с востока, лед в порыве бури и молния в ветре. Будут раскалываться щиты, и не пощадит брат брата, никто не сохранит верности ни жене, ни родне — лживый рунознатец идет по страшному своему пути!
Над пустыней и горами, над замкнутым соленым морем летел гневный сонм, и за смерчем следом тянулись невозделанная степь да вырванный и поваленный лес. Холодным ветром потянуло в чертогах королей далеко-далеко перед наступающей бурей. Еще не знали они, что идет с востока, но занавеси на окнах их палат задрожали, когда первый порыв ветра взвихрил их. Близился пожиратель падали, волнуя еще невиданное море, неся злой ветер под орлиными крыльями!
Теперь прошел смерч над нехожеными тропами Меарк-вуду, что отмечает границу между Срединным Миром и Пустошами. Ветви в мрачном этом лесу раскачивались вверх-вниз, как ледяные волны океана, не знающего солнца. В мшистых логовищах после долгой зимней спячки под надвигающейся тенью заворочались огромные медведи, их застывшая кровь начала течь быстрее, и в их косматые лапы стала заново вливаться сила, более могучая, чем сила дуба или вяза. Затачивая когти о стволы сосен и берез, проламывались они от берегов рек, сквозь чащу вслед за воинством. Неразумен тот воин, что становится у них на пути, думая слабой сталью своею остановить сокрушительную силу отважного волка пчел!
За белым скакуном родителя всех зол, разжигателя битв, дарителя побед, мчались, выпрямившись в седлах, три мертвых короля. Их глаза тускло мерцали на их бледных лицах, увенчанных шлемами с изображением вепря, и на землю из зияющих ран на груди и боках их капала густая кровь. Вся Хуна-ланд содрогалась, когда над ними пролетали их тени, да и было от чего, ибо были это три разрушителя, что при жизни сокрушали стены Срединного Мира. Пред их бунчуками с конскими хвостами склонялись земные князья, одетые в пурпур, по волнующимся полям пшеницы прошелся огонь их завоеваний Возделанные и ухоженные виноградники втаптывали в пыль тысячи их конников, и виноград их давильни кровоточил напитком густым и жестоким.
Первым из этих всадников был Этла, великий король, и мчался он на кроваво-красном жеребце с длинной гривой, мчался среди мечей, и был дан ему большой меч, знак войны бесконечной. Мчась за Всеотцом, клялся он на идущем к югу солнце, на скале Ведена, на священном кольце Вульдора, что не останется больше мира на земле, и меч этот был знаком вражды великой и ужасной среди родичей, что будет длиться, пока всеобщая резня не восстанет во всей земле.
Вторым всадником был Эорманрик, король готов, злобный и лживый, чьим жестоким королевством управлял Этла, когда настало время, когда кости верно выпали на тавлейной доске:
Когда росток из игры уйдет,
Тогда королевское древо падет.
Эорманрик мчался на черном как смоль коне, и весы были в руке его, которыми взвешивал он ячмень и пшеницу, масло и вино, поскольку был он первым, кто взял в свои руки королевства земные, и богатства их стали принадлежать ему. Так с грохотом мчался Эорманрик по грозовым облакам, запрокинув голову и с хохотом дергая себя за усы, яростно шпоря коня в бешенстве своем, бешенстве от вина. Отбросил назад он свои каштановые локоны и крепко схватил свой белый щит.
Рядом с Воденом и двумя его грозными королями мчался четвертый всадник, крепко сидя на бледном коне. Не было имени у этого короля, ибо звали его Желтая Смерть. И свитой за ним неслись все мучения адские. Он был ужаснее своих страшных путников, и сильнее их страшились его люди. Разорения Этлы и Эорманрика привели к тому, что все поля земли были засеяны костьми убитых, и высоко вставали холмы из черепов мертвых. И все же во времена войны рождается много детей, и потому род человеческий не был уничтожен мечом окончательно.
Четвертый всадник идет прямо по пятам войны, и его бледный взгляд приносит куда более ужасные страдания, чем кровожадный меч или жалящая стрела. Ибо он — терзатель трупов, приносящий смерть, что незаметно подползает к человеку, отравляет его кровь ядом, подобным жидкому пламени, гноит его внутренности, скручивает их, отрывает кожу от мяса, причиняет страдания невыносимые обреченным несчастным, и уходят они в опоясанные туманом бездны Хель, что лежит внизу, в девятом мире. Сочащиеся нарывы и гнойники повергнут и величайшего из королей, проникнут и за крепчайшие стены.
Вслед за Воденом и королями неслась кавалькада мертвых. Раны их все еще кровоточили, будто они были только что убиты. По-над Меарк-вуду летела Дикая Охота, и дальше, вперед, над безликими болотами и вылизанными ветром равнинами, где живут винеды и гефты, эсты и хольм-ругги, покуда не достигла холодного Ост-сэ, Восточного моря. Воден указал вниз копьем своим, и лед, что сковывал море, начал ослаблять свою жестокую хватку. Морские змеи, крутобокие корабли, долгие месяцы томившиеся в ледяных оковах, наконец-то закачались на приколе на канатах из крепкой тюленьей кожи, готовые с началом весны нести своих воинственных хозяев на запад дорогой китов.
Темный плащ ночи окутал землю мраком, и лишь огромный зал Хеорота светился в темноте внизу красным пылающим угольком. Всеотец осадил своего мерцающе-серого восьминогого скакуна и, хрипло рассмеявшись в пустоте, указал своим копьем вниз, на славный украшенный рогами чертог Хеорота, где собрались Хродульф и короли. Воины пробуждались ото сна где лежали — у пиршественных лавок, глядя вверх, туда, где первый слабый свет с востока бледно играл на шлеме с изображением вепря, на плетенье кольчужной рубахи и на знаменитых мечах, отточенных и закаленных. Затем крепкое пиво и мед, что заполняли их тела, снова потекли в их жилах, возбуждая мечтания об отважных подвигах в чужих краях. Встали они, суровые соратники щедрого Хродульфа, и начали опоясываться мечами.
Но Воден и его Дикая Охота не замедлили своего скока, чтобы полюбоваться на это могучее оружие, а бешено понеслись вперед, по широкому мосту в небесах, именуемому Тропой Иринга. Мчались они над дикими волнами Вест-сэ, пока не завидели далеко внизу очертаний прекрасного острова, лежавшего в западном океане, как великолепная брошь на пурпурном плаще императора.
Двадцать восемь городов украшали его, словно драгоценные камни, три могучие реки орошали плодородные луга, три благодатных близлежащих острова украшали его берега. По его богатым лугам вились спокойные реки, по берегам которых в изобилии росли калужницы и кукушкины слезы. Подснежники и первоцветы украшали каждый круглый холм, а лесные прогалины были усыпаны колокольчиками. Из королевских крепостей и каждой жалкой хижины поднимался в свежий воздух дымок очага. Из хлевов и загонов стада мычащих коров и блеющих овец шли на летние пастбища на теплых нагорьях, и надо всем этим звенел сладостный зов кукушки, напоминая о милых друзьях и прошлогодних радостях.
И казалось, будто бы из середины острова поднимается дерево с ветвями, усыпанными плодами, и что ветви его тянутся даже над морем, окружающим остров. Птицы небесные кружились вокруг него, и плоды эти были им пищей, и плодов этих было бесчисленное множество. Под сенью этого дерева лежала мирная и богатая страна, неприкосновенная для демонов, недоступная мору или напастям ночным. Ибо был это остров, хранимый узаконенной королевской властью, управляемый неизменными законами, освященный Правдой Земли. Власть великого короля распростерлась по нему от моря до моря, мир Христов хранил его богатство и силу.
Зависнув в воздухе, Воден расхохотался, глядя вниз на остров, о берега которого гневно бились волны, и смех его был подобен ржанию боевого коня посреди побоища. Мертвенно-бледные лица королей, следовавших за ним, искривила волчьим оскалом ухмылка, их острые зубы блеснули в свете звезд. Полчища мертвых, следовавших за ними, зашумели в пьяном предвкушении грядущего нападения. Кровь польется рекой и встанет озерами на равнине, кровь, жизнь для живых мертвецов! Тролли и ведьмы, эльфы и инеистые великаны, волколаки и медведи-оборотни в бешеном ликовании завыли среди восточного ветра, принесшего их по Тропе Иринга. Через весь остров протянулось Воинство Водена. роилось в вонючих туманах и смрадных испарениях, покуда черное промозглое облако не повисло надо всем королевством. Казалось, будто бы океан бездны Гарсегг в жестоких корчах выплеснулся вверх, затопив одинокое убежище своими черными волнами. Ясная звезда Эарендель, герольд рассвета, чей луч оберегает каждый порог в стране в часы мрака, некоторое время мерцала в темноте, трижды мигнула и затем исчезла из виду.
Теперь Воден торжествующе устремился вниз верхом на своем жеребце, так же быстро, как давным-давно упал он со своего высокого трона в небесах, пока не приблизился к одной зеленой долине. Он парил над ней, крича на ветру, пока не углядел на крутом склоне зеленый могильный курган. Он помчался прямо туда, спрыгнул с седла на землю, опустился на земляной дом, укрытый отрогом горы, чье сокровище было защищено от грабителя магическими рунами. На Воднесбеорге, Кургане Водена, стоял предводитель мертвых, глядя вдаль и вширь на владения свои на туманной равнине внизу. Хрипло рассмеялся он, глядя единственным своим глазом на глубокую дорогу, выбитую в скале словно бы ударом его бессмертного копья. Звалась она Путем Побоищ, Вальвег, сток для крови, льющейся в нагорьях. На кургане, на холме и на дороге крови начертал Воден руны вреда и обмана, чтобы настал день, когда будет тут брат убивать брата и кровь родичей сольется в едином потоке. Мудрый весьма любил обман, и коварство и взаимную резню, поскольку это злейшее из убийств приводило новых воинов в его свиту, летящую по ночному небу!
Всю землю оглядел он. Взгляд глаза его поднимался по холму, пронзая туман, пока не наткнулся на дорогу через дюны, проходящую мимо огромной крепости на земляном валу. В ней стоял высокий король этого острова, окруженный жалкими остатками своей дружины. Снова насмешливо рассмеялся Воден, стоя в канаве на насыпи, увидев горсточку воинов, напрасно старающихся укрепить гнилой частокол, что стоял на валу. Уже катилась волна, и не такими кольями и камнями остановить ее. Одиноко стоял король посреди тавлейной доски, и не было вокруг него защищающих фигурок.
Взгляд всевидящего ока Водена устремился вперед, вдоль по проселочной дороге, туда, где на вершине северного утеса она пересекалась с другой дорогой — дорогой, идущей прямо, как стрела, с севера на юг. Третий раз рассмеялся Владыка Оград и Хранитель Дорог. Долго и громко смеялся он, и хриплый хохот его прокатился по огражденному Пути Побоищ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Застывшие глаза скопа широко распахнулись, и пред собой увидел он одноглазого Всеотца, мчавшегося во весь опор на своем восьминогом жеребце впереди бури, что неслась из врат Чертога Мертвых. Испил он из глубочайшего из источников, отдав за то свой глаз Великану Бездны. Он соблазнил дочь старого инеистого великана, украл тайну пенистого меда, что лишает людей разума, улетел прочь на орлиных крыльях, смеясь над рассказанной им ложью! Восьминогий его скакун летел длинными прыжками, обнажив желтые зубы; длинная грива его струилась по ветру, ноздри его раздувались, и с пронзительным ржанием несся он впереди завывающего урагана. Топот его копыт на дороге грозовых облаков был эхом далекого грохота бубнов нойди, раскатившегося в вечной тьме Севера, дрожавшего над железной хваткой льда под копьями света, все выше взмывавшими в звездное полуночное небо.
Два черных ворона летели над шлемом Повелителя Виселиц, волки и волколаки, медведи и медведи-оборотни, жестокие изгои разных племен мчались рядом с ним, жаждая битвы Высоко над головой потрясал он широким копьем, которым отмечает он павших, указывая с ликующим воплем на запад, где еще горел бледный отблеск закатного солнца. Как пламя, бушующее в сожженном городе, было прочерченное красными полосами небо, и как вопли истребляемых горожан был крик воинства мертвых, мчавшихся вперед по грозовым облакам, что безудержно неслись по волчьей тропе.
Они мчались следом за Копьем, Копьем Водена, копьем, которое отковал Веланд, изведя на отковку его целый лес, а при закалке высушило оно целую реку. И тот, кто владеет им, носит имя бешеной ярости, яда в вине, битвы и разрушения. Ведь что есть вино без излишества, битва без утоления жажды меча, женщина без того, чтобы взять ее силой, как крепость, которую защищают до тех пор, пока не падут ее врата и густая красная кровь не потечет из-за частокола? Слаще поцелуя самых нежных губ поцелуй острого лезвия секиры! Волчий век, грозовой век несется с востока, лед в порыве бури и молния в ветре. Будут раскалываться щиты, и не пощадит брат брата, никто не сохранит верности ни жене, ни родне — лживый рунознатец идет по страшному своему пути!
Над пустыней и горами, над замкнутым соленым морем летел гневный сонм, и за смерчем следом тянулись невозделанная степь да вырванный и поваленный лес. Холодным ветром потянуло в чертогах королей далеко-далеко перед наступающей бурей. Еще не знали они, что идет с востока, но занавеси на окнах их палат задрожали, когда первый порыв ветра взвихрил их. Близился пожиратель падали, волнуя еще невиданное море, неся злой ветер под орлиными крыльями!
Теперь прошел смерч над нехожеными тропами Меарк-вуду, что отмечает границу между Срединным Миром и Пустошами. Ветви в мрачном этом лесу раскачивались вверх-вниз, как ледяные волны океана, не знающего солнца. В мшистых логовищах после долгой зимней спячки под надвигающейся тенью заворочались огромные медведи, их застывшая кровь начала течь быстрее, и в их косматые лапы стала заново вливаться сила, более могучая, чем сила дуба или вяза. Затачивая когти о стволы сосен и берез, проламывались они от берегов рек, сквозь чащу вслед за воинством. Неразумен тот воин, что становится у них на пути, думая слабой сталью своею остановить сокрушительную силу отважного волка пчел!
За белым скакуном родителя всех зол, разжигателя битв, дарителя побед, мчались, выпрямившись в седлах, три мертвых короля. Их глаза тускло мерцали на их бледных лицах, увенчанных шлемами с изображением вепря, и на землю из зияющих ран на груди и боках их капала густая кровь. Вся Хуна-ланд содрогалась, когда над ними пролетали их тени, да и было от чего, ибо были это три разрушителя, что при жизни сокрушали стены Срединного Мира. Пред их бунчуками с конскими хвостами склонялись земные князья, одетые в пурпур, по волнующимся полям пшеницы прошелся огонь их завоеваний Возделанные и ухоженные виноградники втаптывали в пыль тысячи их конников, и виноград их давильни кровоточил напитком густым и жестоким.
Первым из этих всадников был Этла, великий король, и мчался он на кроваво-красном жеребце с длинной гривой, мчался среди мечей, и был дан ему большой меч, знак войны бесконечной. Мчась за Всеотцом, клялся он на идущем к югу солнце, на скале Ведена, на священном кольце Вульдора, что не останется больше мира на земле, и меч этот был знаком вражды великой и ужасной среди родичей, что будет длиться, пока всеобщая резня не восстанет во всей земле.
Вторым всадником был Эорманрик, король готов, злобный и лживый, чьим жестоким королевством управлял Этла, когда настало время, когда кости верно выпали на тавлейной доске:
Когда росток из игры уйдет,
Тогда королевское древо падет.
Эорманрик мчался на черном как смоль коне, и весы были в руке его, которыми взвешивал он ячмень и пшеницу, масло и вино, поскольку был он первым, кто взял в свои руки королевства земные, и богатства их стали принадлежать ему. Так с грохотом мчался Эорманрик по грозовым облакам, запрокинув голову и с хохотом дергая себя за усы, яростно шпоря коня в бешенстве своем, бешенстве от вина. Отбросил назад он свои каштановые локоны и крепко схватил свой белый щит.
Рядом с Воденом и двумя его грозными королями мчался четвертый всадник, крепко сидя на бледном коне. Не было имени у этого короля, ибо звали его Желтая Смерть. И свитой за ним неслись все мучения адские. Он был ужаснее своих страшных путников, и сильнее их страшились его люди. Разорения Этлы и Эорманрика привели к тому, что все поля земли были засеяны костьми убитых, и высоко вставали холмы из черепов мертвых. И все же во времена войны рождается много детей, и потому род человеческий не был уничтожен мечом окончательно.
Четвертый всадник идет прямо по пятам войны, и его бледный взгляд приносит куда более ужасные страдания, чем кровожадный меч или жалящая стрела. Ибо он — терзатель трупов, приносящий смерть, что незаметно подползает к человеку, отравляет его кровь ядом, подобным жидкому пламени, гноит его внутренности, скручивает их, отрывает кожу от мяса, причиняет страдания невыносимые обреченным несчастным, и уходят они в опоясанные туманом бездны Хель, что лежит внизу, в девятом мире. Сочащиеся нарывы и гнойники повергнут и величайшего из королей, проникнут и за крепчайшие стены.
Вслед за Воденом и королями неслась кавалькада мертвых. Раны их все еще кровоточили, будто они были только что убиты. По-над Меарк-вуду летела Дикая Охота, и дальше, вперед, над безликими болотами и вылизанными ветром равнинами, где живут винеды и гефты, эсты и хольм-ругги, покуда не достигла холодного Ост-сэ, Восточного моря. Воден указал вниз копьем своим, и лед, что сковывал море, начал ослаблять свою жестокую хватку. Морские змеи, крутобокие корабли, долгие месяцы томившиеся в ледяных оковах, наконец-то закачались на приколе на канатах из крепкой тюленьей кожи, готовые с началом весны нести своих воинственных хозяев на запад дорогой китов.
Темный плащ ночи окутал землю мраком, и лишь огромный зал Хеорота светился в темноте внизу красным пылающим угольком. Всеотец осадил своего мерцающе-серого восьминогого скакуна и, хрипло рассмеявшись в пустоте, указал своим копьем вниз, на славный украшенный рогами чертог Хеорота, где собрались Хродульф и короли. Воины пробуждались ото сна где лежали — у пиршественных лавок, глядя вверх, туда, где первый слабый свет с востока бледно играл на шлеме с изображением вепря, на плетенье кольчужной рубахи и на знаменитых мечах, отточенных и закаленных. Затем крепкое пиво и мед, что заполняли их тела, снова потекли в их жилах, возбуждая мечтания об отважных подвигах в чужих краях. Встали они, суровые соратники щедрого Хродульфа, и начали опоясываться мечами.
Но Воден и его Дикая Охота не замедлили своего скока, чтобы полюбоваться на это могучее оружие, а бешено понеслись вперед, по широкому мосту в небесах, именуемому Тропой Иринга. Мчались они над дикими волнами Вест-сэ, пока не завидели далеко внизу очертаний прекрасного острова, лежавшего в западном океане, как великолепная брошь на пурпурном плаще императора.
Двадцать восемь городов украшали его, словно драгоценные камни, три могучие реки орошали плодородные луга, три благодатных близлежащих острова украшали его берега. По его богатым лугам вились спокойные реки, по берегам которых в изобилии росли калужницы и кукушкины слезы. Подснежники и первоцветы украшали каждый круглый холм, а лесные прогалины были усыпаны колокольчиками. Из королевских крепостей и каждой жалкой хижины поднимался в свежий воздух дымок очага. Из хлевов и загонов стада мычащих коров и блеющих овец шли на летние пастбища на теплых нагорьях, и надо всем этим звенел сладостный зов кукушки, напоминая о милых друзьях и прошлогодних радостях.
И казалось, будто бы из середины острова поднимается дерево с ветвями, усыпанными плодами, и что ветви его тянутся даже над морем, окружающим остров. Птицы небесные кружились вокруг него, и плоды эти были им пищей, и плодов этих было бесчисленное множество. Под сенью этого дерева лежала мирная и богатая страна, неприкосновенная для демонов, недоступная мору или напастям ночным. Ибо был это остров, хранимый узаконенной королевской властью, управляемый неизменными законами, освященный Правдой Земли. Власть великого короля распростерлась по нему от моря до моря, мир Христов хранил его богатство и силу.
Зависнув в воздухе, Воден расхохотался, глядя вниз на остров, о берега которого гневно бились волны, и смех его был подобен ржанию боевого коня посреди побоища. Мертвенно-бледные лица королей, следовавших за ним, искривила волчьим оскалом ухмылка, их острые зубы блеснули в свете звезд. Полчища мертвых, следовавших за ними, зашумели в пьяном предвкушении грядущего нападения. Кровь польется рекой и встанет озерами на равнине, кровь, жизнь для живых мертвецов! Тролли и ведьмы, эльфы и инеистые великаны, волколаки и медведи-оборотни в бешеном ликовании завыли среди восточного ветра, принесшего их по Тропе Иринга. Через весь остров протянулось Воинство Водена. роилось в вонючих туманах и смрадных испарениях, покуда черное промозглое облако не повисло надо всем королевством. Казалось, будто бы океан бездны Гарсегг в жестоких корчах выплеснулся вверх, затопив одинокое убежище своими черными волнами. Ясная звезда Эарендель, герольд рассвета, чей луч оберегает каждый порог в стране в часы мрака, некоторое время мерцала в темноте, трижды мигнула и затем исчезла из виду.
Теперь Воден торжествующе устремился вниз верхом на своем жеребце, так же быстро, как давным-давно упал он со своего высокого трона в небесах, пока не приблизился к одной зеленой долине. Он парил над ней, крича на ветру, пока не углядел на крутом склоне зеленый могильный курган. Он помчался прямо туда, спрыгнул с седла на землю, опустился на земляной дом, укрытый отрогом горы, чье сокровище было защищено от грабителя магическими рунами. На Воднесбеорге, Кургане Водена, стоял предводитель мертвых, глядя вдаль и вширь на владения свои на туманной равнине внизу. Хрипло рассмеялся он, глядя единственным своим глазом на глубокую дорогу, выбитую в скале словно бы ударом его бессмертного копья. Звалась она Путем Побоищ, Вальвег, сток для крови, льющейся в нагорьях. На кургане, на холме и на дороге крови начертал Воден руны вреда и обмана, чтобы настал день, когда будет тут брат убивать брата и кровь родичей сольется в едином потоке. Мудрый весьма любил обман, и коварство и взаимную резню, поскольку это злейшее из убийств приводило новых воинов в его свиту, летящую по ночному небу!
Всю землю оглядел он. Взгляд глаза его поднимался по холму, пронзая туман, пока не наткнулся на дорогу через дюны, проходящую мимо огромной крепости на земляном валу. В ней стоял высокий король этого острова, окруженный жалкими остатками своей дружины. Снова насмешливо рассмеялся Воден, стоя в канаве на насыпи, увидев горсточку воинов, напрасно старающихся укрепить гнилой частокол, что стоял на валу. Уже катилась волна, и не такими кольями и камнями остановить ее. Одиноко стоял король посреди тавлейной доски, и не было вокруг него защищающих фигурок.
Взгляд всевидящего ока Водена устремился вперед, вдоль по проселочной дороге, туда, где на вершине северного утеса она пересекалась с другой дорогой — дорогой, идущей прямо, как стрела, с севера на юг. Третий раз рассмеялся Владыка Оград и Хранитель Дорог. Долго и громко смеялся он, и хриплый хохот его прокатился по огражденному Пути Побоищ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115