Великан, что был заточен в окованной железом кузне под корнями священного холма, рвался из опутывающих его цепей, жаждая разломать засовы, что удерживали его. Его нужно было остановить, он должен быть заперт в скале, поскольку если он вырвется, то он прибьет кольцо к небу, а к нему прикрепит цепь, обрушит небо на землю, землю перевернет, смешает небо с землей в одном водовороте. Горячий яд вечно капает на него, и потому изо всех сил старается он ослабить путы, развязать узлы, разрушить руны уз, что охраняют Срединный Мир и не дают ему разрушиться от силы его содроганий.
И от кровавого столба расходились по всему миру землетрясения. Повсюду вокруг были кровавые лезвия, кромсающие мертвые лица, разинутые рты, выкрикивавшие заклятья. И глядя на хищные ножи и открытые раны, медленно припоминал Хеорренда откуда-то издали возникавшую в его сознании давно забытую песнь о гуннах, которую перенял он от скопа из их народа, что жил у свевов. Разве не о таких же воплях и ранах и ледяном степном ветре рассказывала песнь о гуннской страве? Качалась мировая опора, ибо было время Муспилли, как в те времена, когда Покоритель Мира поднял бешеный вихрь, который поверг всю землю.
Когда Этла умер, его народ оплакал его вокруг шелкового шатра, в котором лежало его тело, вспарывая себе щеки по обычаю гуннов. И среди воплей нойди, среди воя бури и стонов мирового древа возвысил свой голос Хеорренда и громко запел о страве Этлы:
Здесь лежит Этла, великий король гуннов.
Могучий сын Мундзука,
Повелитель храбрейших племен в мире.
О таком могуществе и не слыхивали прежде,
Ему были подвластны королевства земные
К востоку и западу от Вистлавуду
Он принес погибель двум империям румвалов,
Захватив их крепости Затем,
Снизойдя к их жалобным мольбам,
Чтобы не грабил он то, что осталось,
Он наложил на них ежегодную дань.
Обретя такую славу и беспредельную удачу,
Умер он — не от вражьей раны,
Но от вероломства друга,
Среди народа, который защищал он,
Среди смеха и радости, без боли.
Как же счесть смертью то,
За что никому не нужно давать клятвы
Об отмщении?
Чем громче пел Хеорренда, тем согласнее резали себя и вопили нойди. Все сливалось в могучей песне, поднимаясь молитвой к Биег-Олмаю, чтобы не упало мировое дерево, чтобы не сбросил цепей великан, чтобы кровавое озеро в его жилище не перелилось через край в конце времен. И тут позади во мраке рассмеялась ужасным смехом Лоухи, царапая кошачьими своими когтями дерево, где жил сейди, вырвав из шкуры своей волосок, испускавший ядовитое зловоние.
— Теперь пусть будет то, что созрело! — по-кошачьи взвизгнула она, и нойди попадали ничком наземь, на голую медную гору.
Только Хеорренда стоял перед возвышением, на котором, мнилось ему, видит он тело Этлы на окровавленных носилках, застывшее среди клубящегося тумана. Вокруг тела разрушителя вспыхнуло неземное пламя, все выше и выше взбираясь на носилки. Пламя все тянулось вверх, пока не повисло спиральной завесой между небом и землей. Подняв взгляд, Хеорренда увидел мириады воинов, сражающихся в круге огня, — души убитых, чьи копья и мечи не оставались праздными даже после их смерти.
Наверху, словно отражаясь в пламенном колодце, мерцали вечные звезды — Серп Вяйнямойнена полыхал так яростно, что казалось, будто бы он того гляди спалит кровлю самого неба. Взгляд скопа был прикован к центру круговерти. Мысль его пробудилась, взор его прояснился. Взметнулись пульсирующие ленты пламени, сойдясь в устье звездного колодца. Лучи плясали над головой Хеорренды, шептали вокруг и тихо пели ему в уши.
Птичка, что летела над санями короля-коротышки среди снегов, сладко запела и понесла на крыльях своих скопа наверх, в зияющее устье круговерти. Со всех сторон вспыхивали волнистые разноцветные полотна света, они взметывались и опадали, сверкали разными цветами, и все же ни разу не обожгли его огромными языками своего огня. Вокруг носились бури Биег-Олмая, они толкали его, запихивая себе в глотку, втягивали его туда, откуда они вышли, тащили из мерцающего колодца света.
Хеорренда видел эту опасность. Он боялся, что может потерпеть неудачу в своем странствии. Как взойти ему по текучему пламени, взобраться по гневному водопаду, взлететь к краю светозарного порога? Жалобно воззвал он к птице-поводырю, к своей сайва-ледди, вожатому на пути.
Тогда птичка забила крыльями, порхнула в пылающий проход, пронеся Хеорренду мимо разинутых пастей и жадных когтей, через реку огня и дальше. Они летели так быстро, что он ничего не видел и слышал лишь громкий свист ветра Они неслись над бескрайним лесом, самим Меарк-вуду, что тянется по лику земли, разделяя здешнее от запредельного. Посередине Меарк-вуду стоит горная стена, которую поводырь Хеорренды едва сумел перелететь. Все проходы в ней были усыпаны костями тех, кому не удалось закончить это страшное путешествие, а скалы стали пестрыми от лошадиных костей.
Летели они на юг, над желтой степью, где прежде и ворон не летал, летели над желтыми песками под палящим солнцем, которое испепеляло все, что останавливалось под его взглядом. Пересекали они застывшие солью моря по мостам, узким, как волосок, и острым, как меч. Под пылающими, словно кузнечный горн, небесами, над пустынями, горевшими, как раскаленный уголь, несла сайва-ледди путника, пока не приблизились они наконец к устью пещеры Северного Ветра, входу в дыхательное горло земли. За ней возвышались те самые горы, чьи вершины касаются звезд. Спокойно было небо, по которому мчались они, но тот, кто приближается сюда, слышат издалека грохочущий рев ураганов, завывавших над обрывами, видел, как откалывались от скал камни и медленно катились вниз по утесам, видел, как снег бешено крутился в воздухе, повисая морозным туманом на арке небес.
В солнечных пустынях, под клыкастыми небесными горами, лежит дымящееся соленое озеро, воду которого даже собака пить не станет. Посреди озера лежит остров, а на острове — черный провал, на дне которого лежит медный котел о сорока ручках, в котором рождается Северный Ветер Когда он спит, озеро спокойно, но когда он просыпается, нижняя его челюсть вспахивает землю, верхняя — небо. Он сотрясает дно морское, трясет ложе океана сын Эрлик-Хана! Пасть его — огромная разорванная рыба, вокруг него скользят его дутпалар с зелеными боками, бледными грудями, с пастями, словно огромное судно.
Здесь источник ярости и безумия, раздоров и войн — здесь влагалище племен, чрево народов, откуда выплескиваются племена земные в дикую пустыню. Погоняет их вперед горячее дыханье урагана и гонит в не знающие солнца долины и болота Меарк-вуду, сквозь опирающийся на колонны мрак этого темного чертога, пока не выходят они на ветреные болота и подернутые голубоватой дымкой пустоши, что лежат по окраинам Срединного Мира. Там собираются эти племена, сбитые с толку и дрожащие, вокруг каменной ограды цитадели королей Оттуда доносится до них звон золотых кубков, мелодичное пенье и веселый смех — там владыки земли пируют среди роскоши.
Некоторое время эти сбившиеся в кучу племена дрожат за холодными стенами, с завистью прислушиваясь к звукам веселой пирушки, что идет в золотоверхих чертогах, к величественному пенью в церквах, ярко освещенных тысячами свечей, словно солнцем. За их стенами, в холодной тьме крадутся эти толпы бродяг, которых не пустили в княжье застолье, дивясь далекому смеху Но затем по пятам за ними приходят с востока иные племена, и несть им числа, и, движимые гневом отчаянья и наслаждением разрушения, они перехлестывают через стену и затопляют улицы городов. Наступает мгновение удивления, восхищения невозможным богатством, работой искусных мастеров, сокровищем, достойным сонма небесного.
Но это ненадолго. Чего люди не могут сделать, то они могут разрушить. Вскоре подует в бронзовые врата, болтающиеся на сломанных петлях, острый ледяной Северный Ветер, сорвет тканые занавеси с выложенных мрамором коридоров и стен залов и ворвется, как взбешенный медведь, в пиршественный зал. Затихает музыка, умолкает смех, и тишина повисает над богатыми палатами, когда морозный ветер начинает забавляться всем, что ему попадается, — золотые кубки катятся по мозаичному полу, кровь течет по узорам и мешается с вином. Словно осенние листья выпархивают из окон горящих библиотек — мудрость громоздится на мертвую мудрость, покуда усталый человек не может уже учиться дальше — пора вставать и идти!
Ураган летит через души людей, и они идут, бьются, кричат, свергают то, что было высоким, вырывают старое, уродуют прекрасное. Прочь, древняя мертвая мудрость, долой устроенные дороги, долой мягкий изгиб! Идет жестокая зима, та, с мраком и тьмой которой могут поспорить лишь юность, отвага и сила Может, снова расцветет весна, но к чему это сейчас, когда ночи долги, а мороз злобен и жесток?
Пернатая помощница Хеорренды опустила его на каменный выступ у зарослей беспокойно раскачивавшегося камыша. За ними, на дрожащем от зноя горизонте, где лежало то озеро, которое он искал, отворялась пасть пещеры. Под ним сбилась кучка серых волков, шерсть их шевелилась под надвигающимся ветром Они все время беспокойно возились, временами рыча и скалясь Страх и ярость охватили зверей, и скопу хеоденингов становилось все страшнее и страшнее от взглядов их кроваво-красных глаз Вдалеке озеро дымилось зноем под жаром висящего горна солнца. Восемь рек впадали в него с каждой стороны, восемь быстрых потоков, через которые скоп с помощью своей сайва-ледди с трудом перебрался во время их сумасшедшего полета.
Когда скоп прикрыл глаза рукой, чтобы посмотреть на остров-башню, встающий из вод, он увидел белогривые волны, хлещущие по его подножью и бросающиеся на берег Пасть пещеры открывалась, ветер начал вырываться наружу. Теперь знойное марево раздалось от внезапных порывов ветра, и темная фигура встала посреди бесплодной равнины. Поверхность озера взбилась, волны бешено пенились. Затем основание пика посередине затуманилось, как подножья поднимающихся до небес дальних хребтов.
Черные грозовые облака собирались над водой, быстро скрывая озеро из виду. Они злобно клубились, яростно перекатывались, испуская струи белого пара. Пока они набирали силу, короткое затишье опустилось на неглубокую ложбинку, где затаился Хеорренда. Но затем послышался глухой ропот, словно вдалеке прилив катился на берег, ревя все громче и страшнее. В черной стене туч, неумолимо наползавшей на равнину, сверкнула молния, деревья вырывало с корнем и расшвыривало, словно траву, что росла у их корней.
Дикий порыв ветра пронесся в небесах, когда вихрь промчался по пустыне. Страшный удар встряхнул тяжелое небо, затем распорол его, словно острым льдистым ножом. Из острова в середине бешеной круговерти поднялся, извиваясь змеей, столп и заскользил, шатаясь и головокружительно вращаясь, как плясун-пророк, когда на него находит припадок. Проходя над озером, он всосал воду, поднял ее смерчем на высоту горы и яростно выплюнул в пустыню ослепляющей пеленой дождя и снежной крупы.
Тьма пала на землю — словно ночь пришла. Хеорренда огляделся по сторонам, ища укрытия. Волки внизу сбились в кучу, засунув головы под брюхо друг другу в поисках уюта. И тут вдруг вся их храбрость вмиг улетучилась, они бросились бежать, дико завывая, прочь от бури. Но скопу уже слишком поздно было думать о бегстве — тростники уже прижало ветром к земле, вырванные с корнем деревья уже унеслись неведомо куда. Становилось все темнее, огромные тучи песка величиной с гору закрыли небо, и ветер кричал, как воин, сражающийся с врагом.
Хеорренда лежал на земле, тщетно хватаясь за камышинки, вцепившись пальцами в текучий песок. Он закрыл глаза, хотя снаружи было так же черно. Затем показалось ему, будто бы земля переворачивается, меняясь местами с небом, и что это вращение затягивает и его, и что он будет вращаться, пока не схватится за крышу бездны. В ушах его стоял такой рев, будто бы все водопады земли слились в одну широкую небесную все разрушающую пенистую реку. Гул был такой, будто бы зимние волны, высотой с утес, набрасывались на северные мысы, словно бешено визжали все ветра над замерзшей степью среди бессолнечной зимы пустынных северных окраин. Звезды дрожали в небесах, срываясь длинными огненными полосами с крыши полога небесного в бездну, ветер планет стал яростным ураганом, разбрасывая элементы, словно пыль среди черной пустоты. Как рывки Мирового Змея в конце времен стали ливень и стрелы града, что хлестали по спине покинутого всеми скопа. Не похож на теплый очаг Хеорота был этот рвущий, крутящийся, леденящий, черный ураган! Как треск северных льдин по весне был хриплый хохот рассыпающейся вселенной, когда корчилась, и плясала, и колотила в бубен она в экстатическом пароксизме.
И пока хохот этот звучал в его ушах и эхом отдавался в закоулках его сознания, Хеорренда тоже ощутил, как элементы его разума разлетаются по сторонам и безумие хватает его своими когтями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
И от кровавого столба расходились по всему миру землетрясения. Повсюду вокруг были кровавые лезвия, кромсающие мертвые лица, разинутые рты, выкрикивавшие заклятья. И глядя на хищные ножи и открытые раны, медленно припоминал Хеорренда откуда-то издали возникавшую в его сознании давно забытую песнь о гуннах, которую перенял он от скопа из их народа, что жил у свевов. Разве не о таких же воплях и ранах и ледяном степном ветре рассказывала песнь о гуннской страве? Качалась мировая опора, ибо было время Муспилли, как в те времена, когда Покоритель Мира поднял бешеный вихрь, который поверг всю землю.
Когда Этла умер, его народ оплакал его вокруг шелкового шатра, в котором лежало его тело, вспарывая себе щеки по обычаю гуннов. И среди воплей нойди, среди воя бури и стонов мирового древа возвысил свой голос Хеорренда и громко запел о страве Этлы:
Здесь лежит Этла, великий король гуннов.
Могучий сын Мундзука,
Повелитель храбрейших племен в мире.
О таком могуществе и не слыхивали прежде,
Ему были подвластны королевства земные
К востоку и западу от Вистлавуду
Он принес погибель двум империям румвалов,
Захватив их крепости Затем,
Снизойдя к их жалобным мольбам,
Чтобы не грабил он то, что осталось,
Он наложил на них ежегодную дань.
Обретя такую славу и беспредельную удачу,
Умер он — не от вражьей раны,
Но от вероломства друга,
Среди народа, который защищал он,
Среди смеха и радости, без боли.
Как же счесть смертью то,
За что никому не нужно давать клятвы
Об отмщении?
Чем громче пел Хеорренда, тем согласнее резали себя и вопили нойди. Все сливалось в могучей песне, поднимаясь молитвой к Биег-Олмаю, чтобы не упало мировое дерево, чтобы не сбросил цепей великан, чтобы кровавое озеро в его жилище не перелилось через край в конце времен. И тут позади во мраке рассмеялась ужасным смехом Лоухи, царапая кошачьими своими когтями дерево, где жил сейди, вырвав из шкуры своей волосок, испускавший ядовитое зловоние.
— Теперь пусть будет то, что созрело! — по-кошачьи взвизгнула она, и нойди попадали ничком наземь, на голую медную гору.
Только Хеорренда стоял перед возвышением, на котором, мнилось ему, видит он тело Этлы на окровавленных носилках, застывшее среди клубящегося тумана. Вокруг тела разрушителя вспыхнуло неземное пламя, все выше и выше взбираясь на носилки. Пламя все тянулось вверх, пока не повисло спиральной завесой между небом и землей. Подняв взгляд, Хеорренда увидел мириады воинов, сражающихся в круге огня, — души убитых, чьи копья и мечи не оставались праздными даже после их смерти.
Наверху, словно отражаясь в пламенном колодце, мерцали вечные звезды — Серп Вяйнямойнена полыхал так яростно, что казалось, будто бы он того гляди спалит кровлю самого неба. Взгляд скопа был прикован к центру круговерти. Мысль его пробудилась, взор его прояснился. Взметнулись пульсирующие ленты пламени, сойдясь в устье звездного колодца. Лучи плясали над головой Хеорренды, шептали вокруг и тихо пели ему в уши.
Птичка, что летела над санями короля-коротышки среди снегов, сладко запела и понесла на крыльях своих скопа наверх, в зияющее устье круговерти. Со всех сторон вспыхивали волнистые разноцветные полотна света, они взметывались и опадали, сверкали разными цветами, и все же ни разу не обожгли его огромными языками своего огня. Вокруг носились бури Биег-Олмая, они толкали его, запихивая себе в глотку, втягивали его туда, откуда они вышли, тащили из мерцающего колодца света.
Хеорренда видел эту опасность. Он боялся, что может потерпеть неудачу в своем странствии. Как взойти ему по текучему пламени, взобраться по гневному водопаду, взлететь к краю светозарного порога? Жалобно воззвал он к птице-поводырю, к своей сайва-ледди, вожатому на пути.
Тогда птичка забила крыльями, порхнула в пылающий проход, пронеся Хеорренду мимо разинутых пастей и жадных когтей, через реку огня и дальше. Они летели так быстро, что он ничего не видел и слышал лишь громкий свист ветра Они неслись над бескрайним лесом, самим Меарк-вуду, что тянется по лику земли, разделяя здешнее от запредельного. Посередине Меарк-вуду стоит горная стена, которую поводырь Хеорренды едва сумел перелететь. Все проходы в ней были усыпаны костями тех, кому не удалось закончить это страшное путешествие, а скалы стали пестрыми от лошадиных костей.
Летели они на юг, над желтой степью, где прежде и ворон не летал, летели над желтыми песками под палящим солнцем, которое испепеляло все, что останавливалось под его взглядом. Пересекали они застывшие солью моря по мостам, узким, как волосок, и острым, как меч. Под пылающими, словно кузнечный горн, небесами, над пустынями, горевшими, как раскаленный уголь, несла сайва-ледди путника, пока не приблизились они наконец к устью пещеры Северного Ветра, входу в дыхательное горло земли. За ней возвышались те самые горы, чьи вершины касаются звезд. Спокойно было небо, по которому мчались они, но тот, кто приближается сюда, слышат издалека грохочущий рев ураганов, завывавших над обрывами, видел, как откалывались от скал камни и медленно катились вниз по утесам, видел, как снег бешено крутился в воздухе, повисая морозным туманом на арке небес.
В солнечных пустынях, под клыкастыми небесными горами, лежит дымящееся соленое озеро, воду которого даже собака пить не станет. Посреди озера лежит остров, а на острове — черный провал, на дне которого лежит медный котел о сорока ручках, в котором рождается Северный Ветер Когда он спит, озеро спокойно, но когда он просыпается, нижняя его челюсть вспахивает землю, верхняя — небо. Он сотрясает дно морское, трясет ложе океана сын Эрлик-Хана! Пасть его — огромная разорванная рыба, вокруг него скользят его дутпалар с зелеными боками, бледными грудями, с пастями, словно огромное судно.
Здесь источник ярости и безумия, раздоров и войн — здесь влагалище племен, чрево народов, откуда выплескиваются племена земные в дикую пустыню. Погоняет их вперед горячее дыханье урагана и гонит в не знающие солнца долины и болота Меарк-вуду, сквозь опирающийся на колонны мрак этого темного чертога, пока не выходят они на ветреные болота и подернутые голубоватой дымкой пустоши, что лежат по окраинам Срединного Мира. Там собираются эти племена, сбитые с толку и дрожащие, вокруг каменной ограды цитадели королей Оттуда доносится до них звон золотых кубков, мелодичное пенье и веселый смех — там владыки земли пируют среди роскоши.
Некоторое время эти сбившиеся в кучу племена дрожат за холодными стенами, с завистью прислушиваясь к звукам веселой пирушки, что идет в золотоверхих чертогах, к величественному пенью в церквах, ярко освещенных тысячами свечей, словно солнцем. За их стенами, в холодной тьме крадутся эти толпы бродяг, которых не пустили в княжье застолье, дивясь далекому смеху Но затем по пятам за ними приходят с востока иные племена, и несть им числа, и, движимые гневом отчаянья и наслаждением разрушения, они перехлестывают через стену и затопляют улицы городов. Наступает мгновение удивления, восхищения невозможным богатством, работой искусных мастеров, сокровищем, достойным сонма небесного.
Но это ненадолго. Чего люди не могут сделать, то они могут разрушить. Вскоре подует в бронзовые врата, болтающиеся на сломанных петлях, острый ледяной Северный Ветер, сорвет тканые занавеси с выложенных мрамором коридоров и стен залов и ворвется, как взбешенный медведь, в пиршественный зал. Затихает музыка, умолкает смех, и тишина повисает над богатыми палатами, когда морозный ветер начинает забавляться всем, что ему попадается, — золотые кубки катятся по мозаичному полу, кровь течет по узорам и мешается с вином. Словно осенние листья выпархивают из окон горящих библиотек — мудрость громоздится на мертвую мудрость, покуда усталый человек не может уже учиться дальше — пора вставать и идти!
Ураган летит через души людей, и они идут, бьются, кричат, свергают то, что было высоким, вырывают старое, уродуют прекрасное. Прочь, древняя мертвая мудрость, долой устроенные дороги, долой мягкий изгиб! Идет жестокая зима, та, с мраком и тьмой которой могут поспорить лишь юность, отвага и сила Может, снова расцветет весна, но к чему это сейчас, когда ночи долги, а мороз злобен и жесток?
Пернатая помощница Хеорренды опустила его на каменный выступ у зарослей беспокойно раскачивавшегося камыша. За ними, на дрожащем от зноя горизонте, где лежало то озеро, которое он искал, отворялась пасть пещеры. Под ним сбилась кучка серых волков, шерсть их шевелилась под надвигающимся ветром Они все время беспокойно возились, временами рыча и скалясь Страх и ярость охватили зверей, и скопу хеоденингов становилось все страшнее и страшнее от взглядов их кроваво-красных глаз Вдалеке озеро дымилось зноем под жаром висящего горна солнца. Восемь рек впадали в него с каждой стороны, восемь быстрых потоков, через которые скоп с помощью своей сайва-ледди с трудом перебрался во время их сумасшедшего полета.
Когда скоп прикрыл глаза рукой, чтобы посмотреть на остров-башню, встающий из вод, он увидел белогривые волны, хлещущие по его подножью и бросающиеся на берег Пасть пещеры открывалась, ветер начал вырываться наружу. Теперь знойное марево раздалось от внезапных порывов ветра, и темная фигура встала посреди бесплодной равнины. Поверхность озера взбилась, волны бешено пенились. Затем основание пика посередине затуманилось, как подножья поднимающихся до небес дальних хребтов.
Черные грозовые облака собирались над водой, быстро скрывая озеро из виду. Они злобно клубились, яростно перекатывались, испуская струи белого пара. Пока они набирали силу, короткое затишье опустилось на неглубокую ложбинку, где затаился Хеорренда. Но затем послышался глухой ропот, словно вдалеке прилив катился на берег, ревя все громче и страшнее. В черной стене туч, неумолимо наползавшей на равнину, сверкнула молния, деревья вырывало с корнем и расшвыривало, словно траву, что росла у их корней.
Дикий порыв ветра пронесся в небесах, когда вихрь промчался по пустыне. Страшный удар встряхнул тяжелое небо, затем распорол его, словно острым льдистым ножом. Из острова в середине бешеной круговерти поднялся, извиваясь змеей, столп и заскользил, шатаясь и головокружительно вращаясь, как плясун-пророк, когда на него находит припадок. Проходя над озером, он всосал воду, поднял ее смерчем на высоту горы и яростно выплюнул в пустыню ослепляющей пеленой дождя и снежной крупы.
Тьма пала на землю — словно ночь пришла. Хеорренда огляделся по сторонам, ища укрытия. Волки внизу сбились в кучу, засунув головы под брюхо друг другу в поисках уюта. И тут вдруг вся их храбрость вмиг улетучилась, они бросились бежать, дико завывая, прочь от бури. Но скопу уже слишком поздно было думать о бегстве — тростники уже прижало ветром к земле, вырванные с корнем деревья уже унеслись неведомо куда. Становилось все темнее, огромные тучи песка величиной с гору закрыли небо, и ветер кричал, как воин, сражающийся с врагом.
Хеорренда лежал на земле, тщетно хватаясь за камышинки, вцепившись пальцами в текучий песок. Он закрыл глаза, хотя снаружи было так же черно. Затем показалось ему, будто бы земля переворачивается, меняясь местами с небом, и что это вращение затягивает и его, и что он будет вращаться, пока не схватится за крышу бездны. В ушах его стоял такой рев, будто бы все водопады земли слились в одну широкую небесную все разрушающую пенистую реку. Гул был такой, будто бы зимние волны, высотой с утес, набрасывались на северные мысы, словно бешено визжали все ветра над замерзшей степью среди бессолнечной зимы пустынных северных окраин. Звезды дрожали в небесах, срываясь длинными огненными полосами с крыши полога небесного в бездну, ветер планет стал яростным ураганом, разбрасывая элементы, словно пыль среди черной пустоты. Как рывки Мирового Змея в конце времен стали ливень и стрелы града, что хлестали по спине покинутого всеми скопа. Не похож на теплый очаг Хеорота был этот рвущий, крутящийся, леденящий, черный ураган! Как треск северных льдин по весне был хриплый хохот рассыпающейся вселенной, когда корчилась, и плясала, и колотила в бубен она в экстатическом пароксизме.
И пока хохот этот звучал в его ушах и эхом отдавался в закоулках его сознания, Хеорренда тоже ощутил, как элементы его разума разлетаются по сторонам и безумие хватает его своими когтями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115