Таны Хродульфа потчевали королей и вождей крепким пивом, покуда все не развеселились и не начали похваляться друг перед другом, сколько врагов убили они на кровавых полях битвы, где набивали себе утробу серые волки да черные вороны утоляли жажду. Затем, когда пир достиг своей вершины, зал вдруг затих — Хеорренда прошел между скамьями и сел у ног Хродульфа. Умело коснулся он шести певучих струн своей арфы Чисто прозвенели они в дымном зале, сложились в мелодию, которая все ширилась и ширилась, пока огромный, украшенный рогами зал не затрепетал, не задрожал под морозными звездами в темном небе северной ночи.
Раскрыв словосокровищницу, запел поначалу Хеорренда знакомую песнь — о Сигемунде, сыне Вэльса. Мало кто из вождей мог сравниться с многостранствующим Сигемундом в деяниях яростных и кровавых, совершенных на многих далеких берегах. Много великанов и троллей поразил он в свое время, и величайшим из его деяний было убийство огнедышащего дракона. Из серого логова его вынес он великое сокровище, на котором дракон и сидел Этим деянием стал Сигемунд знаменитейшим среди мужей, а прежде был Херемод — за удаль, мощь и отвагу.
После этого скоп помолчал немного, чтобы люди могли поразмыслить о том, какие великие деяния свершались прежде на лике земли. Затем он ударил по струнам, они задрожали, и мысли людей снова вернулись в медовый зал. Теперь запел он песнь собственного сочинения, и была это песнь о Кердике, великом вожде гевиссов. В юности познал он изгнанье, пережил множество лишений, испытал печаль и тоску по старым товарищам, хладную зиму изгнанья. Ледяной ветер несчастий наполнял его душу, терпел он жестокие раны, тосковал по павшим родичам. Всего с тремя кораблями переплыл он ледяное море. Так может случиться с величайшими королями в тревожное время, ибо был он изгнан из тепла собственного очага предательством ближайших родичей.
Но Кердик был человеком чрезвычайной хитрости. Он выжидал свое время Был он не чересчур осторожным, но и не чересчур безрассудным, спокойным в речах и сдержанным в похвальбе, покуда враг не бывал пригвожден к земле его блестящим копьем. Он приплыл на остров Бриттене, где яростно бился он с бриттами, убивая их королей и истребляя их танов, пока вместе со своими соратниками не предал мечу многие их тысячи Так получил королевство Кердик — тот, кто был лишь таном при дворе другого.
Наконец настал день, когда великому королю, могучему в славе, богатому золотом, поседевшему с годами, пришло печальное время быть захороненному в пещере. Но ему на смену пришел Кинрик, сын его, тот, кто долго делил престол кольцедарителя со своим отцом, и теперь этот престол принадлежал ему одному. Отважный сын доблестного отца, стал он бичом бриттов. Теперь, весной, решил он пойти войной на этот гордый народ, разбогатевший и разленившийся после былых побед, одержанных их прославленным королем, которого называли Медведем Бриттене.
Отважны таны Кинрика, смертоносны их копья, остры их мечи Но не единой отвагой намерен Кинрик уничтожить это лживое племя, от чьих мечей пал его отец. Чтобы не подумали, будто бы его взяли как вепря за рыло или волка за хвост, он устроил в лесу ловушку отпрыскам Медведя. Искусной ложью и коварством устроил он им западню такую, в которую их король и все его воинство рухнет, как дикий зверь в хитроумно укрытую ветвями яму.
— Тогда все их города, окруженные стенами, опустеют, — пел Хеорренда, — продуваемые ветром, окованные морозом, разрушатся они. Рухнут их пиршественные залы, правители их падут во прах, смешавшись с пылью, лишенные радости. Плоть их будет разорвана на части — один кусок унесет ворон в бурное море, другой утащит серый волк в свое лесное логово. Кто унаследует тогда золоченые кувшины, драгоценные рога, блестящие кольчуги и светлые мечи, что без числа лежат в пустых залах мертвых королей? Кинрик, владыка гевиссов и вождь западных саксов, не скупой кольцедаритель. Мне доверил он такое послание: пусть ведают все короли земные, что этой весной посвящает он войско бриттов Водену Всеотцу, и все, кто присоединится к нему в его походе, получат равную долю добычи!
Пока короли раздумывали, замкнув свои мысли в цитадели разума, встал Унферт, хитроумный советник. Ему открыл Хеорренда замысел короля Кинрика, и он очень порадовал советника Хродульфа. Долго король Хродульф, как прежде Хродгар, дядя его, таил в сердце гнев на то, что слава Артура Медведя по ту сторону Вест-сэ была не меньшей, чем его — по эту. Казалось Унферту, что может воистину случиться так, что этот король бриттов, наследник Артура, попадется в ловушку, как бешеный вепрь в сеть, и тогда в бока его каждый сможет глубоко всадить широкое копье.
— Дело идет к тому, — объяснил Унферт королям и танам, изрядно хлебнувшим светлого пива, что раздавай Хродульф в своем зале, — что не только наследник Бриттского Медведя, который выхваляется, будто бы он Дракон Острова, попадется в сеть и будет убит, но и его отродье также будет уничтожено. А это дело немалое, поскольку змееныш с местью в сердце со временем может вырасти в огромного червя, отравляющего своим ядовитым дыханьем землю вширь и вдаль. Племя бриттов — единственное из всех народов Севера, живущих на берегах серо-зеленого моря, что почитает этого лживого Бога, которого они зовут Христос.
Я уверен, что сонм бессмертных богов гневается на то, что этот Христос, друг инеистых великанов и троллей, ставит храмы свои в населенном круге земном. Разве уже три года не приносили мы жертв на Блотмонат, следуя вокруг Острова за плугом, запряженным четырьмя быками, и принося дары Гевьон? А что мы получили от нее взамен? Три года плохого урожая и чахлого зерна, да еще и мор опустошал дома людей! Нетрудно увидеть, что грядет Страшная Зима, которую предсказывала вельва:
«Снег валит со всех сторон, жестоки морозы, и свирепы ветры, и совсем нет солнца. Три зимы таких идут кряду, без лета. А еще раньше приходят три зимы другие, с великими войнами по всему свету».
Помолчал Унферт, мудрый советник, чтобы люди смогли осознать правду того, что он говорил им. Затем продолжал он искусные речи, которые притягивали мысли людей так же, как присыпанная известью ловушка — птичку с яркими перышками.
— Я говорю вам, короли и таны из многих земель, что близятся эти времена. Мы должны пережить снега и холода такие, каких еще ни один человек прежде не знал, так что дворцы будут засыпаны, потеряются дороги, а земля станет твердой, как наковальня Веланда. Даже сейчас, говоря все это перед вами в гостеприимном медовом зале короля Хродульфа, я слышу, как ветер воет под его крышей, словно волк на темной окраине леса у овчарни.
Да и войны — разве не прокатились они по всему миру, такие, каких и не помнили прежде? Кольчужное воинство Касере завоевало все земли вокруг Вендель-сэ, смертельная война идет между лонгбеардами и гефтами, король франков жестоко разоряет земли тюрингов, мстя за мятеж саксов. Даже здесь, в Хеороте, как всем известно, Хродульф и Хродгар посрамили войско Ингельда, порубив воинов хеадобардов.
Более того, разве не видели в самой земле Бриттене ясных предзнаменований? Разве несколько поколений не наслаждалось миром Фреа в то время, когда король-Медведь правил бриттами? Под властью его все народы процветали под небесами, так что все соседние племена за обителью китов приходили подчиниться ему и предлагали ему дань. На щите носил он изображение Матери Христа, которую зовем мы Фреа, а Христос поднял свой остроконечный Крест против твердыни Всеотца. Но затем Медведь был убит в сражении со своим племянником, после чего (как слышал я) последовали три года войны с западными саксами и три зимы, злые, как Мировой Змей. Теперь некоторые говорят, будто Бриттене сам по себе есть мир, поднятый Ваде из обители китов, океана. Если все эхо правда — в чем я не сомневаюсь, — то наступает последний век войн. Мир ломается, и города его лежат открытыми для грабежа. Я уверен, что пришло время всем королям земли, что сошлись здесь, в великом зале Хеорота, собрать свои корабли и разграбить этот богатый остров.
Так говорил Унферт, сын Эгглафа, сидя у ног владыки скильдингов, тайными словами побуждая к войне. Ведь был он королевским тиле, чье дело — советовать королю и говорить от его имени со всеми собравшимися.
Слева Унферта были приятны всем, кто сидел на скамьях и пил пиво. Они, переговариваясь, одобряли и прекрасную песнь Хеорренды, и хитрые речи Унферта. Многие похвалялись своими мечами, уменьем и победами в былых сраженьях, а другие говорили о деяниях, что будут совершены по весне, когда их корабли поплывут по соленому океану на Остров Бриттене.
Приятно было веселье, а мед оказался сильнее мужей Ибо стал он и вязателем, и кнутобойцей, и, наконец, метателем. Иногда швырял он бойца наземь, и напрасно сопротивлялся тот могучему натиску, лежа на спине и колотя ногами по выложенному пестрой плиткой полу. Лишенный воли, шумный в речах, обессилевший, воин не мог далее владеть ни мыслями, ни руками, ни ногами.
Все пили друг за друга, осушали рога за здоровье каждого. Беспомощны были герои, веселы, хотелось им петь. Некоторых выворачивало прямо на пол, другие выходили за двери, чтобы выбросить врага из мыслей, выплеснув его на промерзшую землю. Прочие падали прямо у очага, и служанки не давали им поджариться, вытаскивая затычки из бочек, так что пиво, виновник их падения, становилось их спасителем.
Не одно пенное пиво да искристый мед испивала с жадностью земля под Хеоротом. Случилось так, что Хагена, стойкий король хольм-ругов, подошел к скамье, где сидел суровый Хеоден, король гломмов. Не бывать добру между их народами, но в чертоге Хеорота был в то время мир Фреа. Было на уме у Хагены предложить Хеодену дружбу, такую помощь, какую рука подает руке, а нога — ноге. Но, по несчастью, случилось так, что, когда стоял он рядом с Хеоденом, желудок его вывернуло, и рвота хлынула Хеодену в лицо, забив ему ноздри, глаза и рот, потекла по груди, пока он весь не вымазался в ней.
Некоторое время Хеоден едва мог дышать, но, когда он смог вздохнуть, его также против воли вырвало, и король Хагена оказался весь в блевотине с ног до головы. Кое-кого это рассмешило, особенно когда стало видно, что оба короля еще и все штаны обмарали, так что были они теперь в дерьме сверху донизу, словно свиньи, вывалявшиеся в грязи, но воины хольм-ругов и гломмов, что еще могли стоять на ногах, рассвирепели. Похватав копья со скрепленных железными скобами стен, они в гневе стали слепо кидать их друг в друга, хотя, по правде, это не они дрались, а доброе пиво, что цепко держало их. Да и смертоносное копье не любит праздно висеть на стене в королевском чертоге!
Так нарушены были клятвы, данные танами с обеих сторон, многие были заколоты и убиты, упав на пол среди тех, кого успели повалить пиво да мед. Кровь струей хлестала из распоротых глоток, мешаясь с пенным пивом, что лилось из бочонков рядом с убитыми, плоть их шипела на тлеющих углях королевского очага Хеорота. Зал наполнился блеском летящего оружия, криками раненых и запахом горелого мяса. Ястребы, сидевшие в зале, с криками заметались над головами воинов, а снаружи, на дворе, забили копытами кони.
Дурное дело свершилось — мир Фреа был нарушен, и король Хродульф разгневался. Он дал знак своему советнику, Унферту, сыну Эгглафа, и тот пошел между скамьями туда, где сидел старый воитель данов, тот, кто спас Хеорот от кровожадного Гренделя много лет назад. И хитроумный советник прошептал что-то на ухо владыке геатов, а тот встал и крикнул, чтобы все успокоились и дали своим мечам еще поспать в ножнах.
Тогда утихло побоище, ибо на шлеме героя было изображение вепря, знака Фреа. Никогда сын Эггтеова не убивал тех, кто сидел с ним у одного очага, даже если его и подначивал хмель. Не злобным было его сердце, хотя и получил он от богов великую силу, большую, нежели может иметь человек. Но никто из собравшихся в Хеороте не осмелился испытать силу князя геатов, хотя пять десятков зим и посеребрили его волосы. Ибо огромен и мрачен видом был Беовульф — недаром означало его имя — «пчелиный волк, мохнатый неуклюжий разоритель ульев». Был он славен своими подвигами в битвах, и в объятии его была сила тридцати могучих мужей. Под взглядом его кровожадные мечи попрятались в ножны и злейшие враги мирно сели рядком на пиршественные скамьи, дабы выслушать его слова.
Так говорил Беовульф, на чьей широкой косматой груди блестела кольчуга, искусно сплетенная Веландом паутина. Так яростно прорычал он.
— Славься, Хродульф! Слава и вам, короли и таны из многих земель! Думаю, вы слышали о славе моей, поскольку с юных дней совершил я много доблестных деяний. Отец мой Эггтеов был славен среди многих народов, и был он из благородного племени ведеров. В юности своей верно служил я Хигелаку, королю геатов, пока не погиб он в битве с фризами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Раскрыв словосокровищницу, запел поначалу Хеорренда знакомую песнь — о Сигемунде, сыне Вэльса. Мало кто из вождей мог сравниться с многостранствующим Сигемундом в деяниях яростных и кровавых, совершенных на многих далеких берегах. Много великанов и троллей поразил он в свое время, и величайшим из его деяний было убийство огнедышащего дракона. Из серого логова его вынес он великое сокровище, на котором дракон и сидел Этим деянием стал Сигемунд знаменитейшим среди мужей, а прежде был Херемод — за удаль, мощь и отвагу.
После этого скоп помолчал немного, чтобы люди могли поразмыслить о том, какие великие деяния свершались прежде на лике земли. Затем он ударил по струнам, они задрожали, и мысли людей снова вернулись в медовый зал. Теперь запел он песнь собственного сочинения, и была это песнь о Кердике, великом вожде гевиссов. В юности познал он изгнанье, пережил множество лишений, испытал печаль и тоску по старым товарищам, хладную зиму изгнанья. Ледяной ветер несчастий наполнял его душу, терпел он жестокие раны, тосковал по павшим родичам. Всего с тремя кораблями переплыл он ледяное море. Так может случиться с величайшими королями в тревожное время, ибо был он изгнан из тепла собственного очага предательством ближайших родичей.
Но Кердик был человеком чрезвычайной хитрости. Он выжидал свое время Был он не чересчур осторожным, но и не чересчур безрассудным, спокойным в речах и сдержанным в похвальбе, покуда враг не бывал пригвожден к земле его блестящим копьем. Он приплыл на остров Бриттене, где яростно бился он с бриттами, убивая их королей и истребляя их танов, пока вместе со своими соратниками не предал мечу многие их тысячи Так получил королевство Кердик — тот, кто был лишь таном при дворе другого.
Наконец настал день, когда великому королю, могучему в славе, богатому золотом, поседевшему с годами, пришло печальное время быть захороненному в пещере. Но ему на смену пришел Кинрик, сын его, тот, кто долго делил престол кольцедарителя со своим отцом, и теперь этот престол принадлежал ему одному. Отважный сын доблестного отца, стал он бичом бриттов. Теперь, весной, решил он пойти войной на этот гордый народ, разбогатевший и разленившийся после былых побед, одержанных их прославленным королем, которого называли Медведем Бриттене.
Отважны таны Кинрика, смертоносны их копья, остры их мечи Но не единой отвагой намерен Кинрик уничтожить это лживое племя, от чьих мечей пал его отец. Чтобы не подумали, будто бы его взяли как вепря за рыло или волка за хвост, он устроил в лесу ловушку отпрыскам Медведя. Искусной ложью и коварством устроил он им западню такую, в которую их король и все его воинство рухнет, как дикий зверь в хитроумно укрытую ветвями яму.
— Тогда все их города, окруженные стенами, опустеют, — пел Хеорренда, — продуваемые ветром, окованные морозом, разрушатся они. Рухнут их пиршественные залы, правители их падут во прах, смешавшись с пылью, лишенные радости. Плоть их будет разорвана на части — один кусок унесет ворон в бурное море, другой утащит серый волк в свое лесное логово. Кто унаследует тогда золоченые кувшины, драгоценные рога, блестящие кольчуги и светлые мечи, что без числа лежат в пустых залах мертвых королей? Кинрик, владыка гевиссов и вождь западных саксов, не скупой кольцедаритель. Мне доверил он такое послание: пусть ведают все короли земные, что этой весной посвящает он войско бриттов Водену Всеотцу, и все, кто присоединится к нему в его походе, получат равную долю добычи!
Пока короли раздумывали, замкнув свои мысли в цитадели разума, встал Унферт, хитроумный советник. Ему открыл Хеорренда замысел короля Кинрика, и он очень порадовал советника Хродульфа. Долго король Хродульф, как прежде Хродгар, дядя его, таил в сердце гнев на то, что слава Артура Медведя по ту сторону Вест-сэ была не меньшей, чем его — по эту. Казалось Унферту, что может воистину случиться так, что этот король бриттов, наследник Артура, попадется в ловушку, как бешеный вепрь в сеть, и тогда в бока его каждый сможет глубоко всадить широкое копье.
— Дело идет к тому, — объяснил Унферт королям и танам, изрядно хлебнувшим светлого пива, что раздавай Хродульф в своем зале, — что не только наследник Бриттского Медведя, который выхваляется, будто бы он Дракон Острова, попадется в сеть и будет убит, но и его отродье также будет уничтожено. А это дело немалое, поскольку змееныш с местью в сердце со временем может вырасти в огромного червя, отравляющего своим ядовитым дыханьем землю вширь и вдаль. Племя бриттов — единственное из всех народов Севера, живущих на берегах серо-зеленого моря, что почитает этого лживого Бога, которого они зовут Христос.
Я уверен, что сонм бессмертных богов гневается на то, что этот Христос, друг инеистых великанов и троллей, ставит храмы свои в населенном круге земном. Разве уже три года не приносили мы жертв на Блотмонат, следуя вокруг Острова за плугом, запряженным четырьмя быками, и принося дары Гевьон? А что мы получили от нее взамен? Три года плохого урожая и чахлого зерна, да еще и мор опустошал дома людей! Нетрудно увидеть, что грядет Страшная Зима, которую предсказывала вельва:
«Снег валит со всех сторон, жестоки морозы, и свирепы ветры, и совсем нет солнца. Три зимы таких идут кряду, без лета. А еще раньше приходят три зимы другие, с великими войнами по всему свету».
Помолчал Унферт, мудрый советник, чтобы люди смогли осознать правду того, что он говорил им. Затем продолжал он искусные речи, которые притягивали мысли людей так же, как присыпанная известью ловушка — птичку с яркими перышками.
— Я говорю вам, короли и таны из многих земель, что близятся эти времена. Мы должны пережить снега и холода такие, каких еще ни один человек прежде не знал, так что дворцы будут засыпаны, потеряются дороги, а земля станет твердой, как наковальня Веланда. Даже сейчас, говоря все это перед вами в гостеприимном медовом зале короля Хродульфа, я слышу, как ветер воет под его крышей, словно волк на темной окраине леса у овчарни.
Да и войны — разве не прокатились они по всему миру, такие, каких и не помнили прежде? Кольчужное воинство Касере завоевало все земли вокруг Вендель-сэ, смертельная война идет между лонгбеардами и гефтами, король франков жестоко разоряет земли тюрингов, мстя за мятеж саксов. Даже здесь, в Хеороте, как всем известно, Хродульф и Хродгар посрамили войско Ингельда, порубив воинов хеадобардов.
Более того, разве не видели в самой земле Бриттене ясных предзнаменований? Разве несколько поколений не наслаждалось миром Фреа в то время, когда король-Медведь правил бриттами? Под властью его все народы процветали под небесами, так что все соседние племена за обителью китов приходили подчиниться ему и предлагали ему дань. На щите носил он изображение Матери Христа, которую зовем мы Фреа, а Христос поднял свой остроконечный Крест против твердыни Всеотца. Но затем Медведь был убит в сражении со своим племянником, после чего (как слышал я) последовали три года войны с западными саксами и три зимы, злые, как Мировой Змей. Теперь некоторые говорят, будто Бриттене сам по себе есть мир, поднятый Ваде из обители китов, океана. Если все эхо правда — в чем я не сомневаюсь, — то наступает последний век войн. Мир ломается, и города его лежат открытыми для грабежа. Я уверен, что пришло время всем королям земли, что сошлись здесь, в великом зале Хеорота, собрать свои корабли и разграбить этот богатый остров.
Так говорил Унферт, сын Эгглафа, сидя у ног владыки скильдингов, тайными словами побуждая к войне. Ведь был он королевским тиле, чье дело — советовать королю и говорить от его имени со всеми собравшимися.
Слева Унферта были приятны всем, кто сидел на скамьях и пил пиво. Они, переговариваясь, одобряли и прекрасную песнь Хеорренды, и хитрые речи Унферта. Многие похвалялись своими мечами, уменьем и победами в былых сраженьях, а другие говорили о деяниях, что будут совершены по весне, когда их корабли поплывут по соленому океану на Остров Бриттене.
Приятно было веселье, а мед оказался сильнее мужей Ибо стал он и вязателем, и кнутобойцей, и, наконец, метателем. Иногда швырял он бойца наземь, и напрасно сопротивлялся тот могучему натиску, лежа на спине и колотя ногами по выложенному пестрой плиткой полу. Лишенный воли, шумный в речах, обессилевший, воин не мог далее владеть ни мыслями, ни руками, ни ногами.
Все пили друг за друга, осушали рога за здоровье каждого. Беспомощны были герои, веселы, хотелось им петь. Некоторых выворачивало прямо на пол, другие выходили за двери, чтобы выбросить врага из мыслей, выплеснув его на промерзшую землю. Прочие падали прямо у очага, и служанки не давали им поджариться, вытаскивая затычки из бочек, так что пиво, виновник их падения, становилось их спасителем.
Не одно пенное пиво да искристый мед испивала с жадностью земля под Хеоротом. Случилось так, что Хагена, стойкий король хольм-ругов, подошел к скамье, где сидел суровый Хеоден, король гломмов. Не бывать добру между их народами, но в чертоге Хеорота был в то время мир Фреа. Было на уме у Хагены предложить Хеодену дружбу, такую помощь, какую рука подает руке, а нога — ноге. Но, по несчастью, случилось так, что, когда стоял он рядом с Хеоденом, желудок его вывернуло, и рвота хлынула Хеодену в лицо, забив ему ноздри, глаза и рот, потекла по груди, пока он весь не вымазался в ней.
Некоторое время Хеоден едва мог дышать, но, когда он смог вздохнуть, его также против воли вырвало, и король Хагена оказался весь в блевотине с ног до головы. Кое-кого это рассмешило, особенно когда стало видно, что оба короля еще и все штаны обмарали, так что были они теперь в дерьме сверху донизу, словно свиньи, вывалявшиеся в грязи, но воины хольм-ругов и гломмов, что еще могли стоять на ногах, рассвирепели. Похватав копья со скрепленных железными скобами стен, они в гневе стали слепо кидать их друг в друга, хотя, по правде, это не они дрались, а доброе пиво, что цепко держало их. Да и смертоносное копье не любит праздно висеть на стене в королевском чертоге!
Так нарушены были клятвы, данные танами с обеих сторон, многие были заколоты и убиты, упав на пол среди тех, кого успели повалить пиво да мед. Кровь струей хлестала из распоротых глоток, мешаясь с пенным пивом, что лилось из бочонков рядом с убитыми, плоть их шипела на тлеющих углях королевского очага Хеорота. Зал наполнился блеском летящего оружия, криками раненых и запахом горелого мяса. Ястребы, сидевшие в зале, с криками заметались над головами воинов, а снаружи, на дворе, забили копытами кони.
Дурное дело свершилось — мир Фреа был нарушен, и король Хродульф разгневался. Он дал знак своему советнику, Унферту, сыну Эгглафа, и тот пошел между скамьями туда, где сидел старый воитель данов, тот, кто спас Хеорот от кровожадного Гренделя много лет назад. И хитроумный советник прошептал что-то на ухо владыке геатов, а тот встал и крикнул, чтобы все успокоились и дали своим мечам еще поспать в ножнах.
Тогда утихло побоище, ибо на шлеме героя было изображение вепря, знака Фреа. Никогда сын Эггтеова не убивал тех, кто сидел с ним у одного очага, даже если его и подначивал хмель. Не злобным было его сердце, хотя и получил он от богов великую силу, большую, нежели может иметь человек. Но никто из собравшихся в Хеороте не осмелился испытать силу князя геатов, хотя пять десятков зим и посеребрили его волосы. Ибо огромен и мрачен видом был Беовульф — недаром означало его имя — «пчелиный волк, мохнатый неуклюжий разоритель ульев». Был он славен своими подвигами в битвах, и в объятии его была сила тридцати могучих мужей. Под взглядом его кровожадные мечи попрятались в ножны и злейшие враги мирно сели рядком на пиршественные скамьи, дабы выслушать его слова.
Так говорил Беовульф, на чьей широкой косматой груди блестела кольчуга, искусно сплетенная Веландом паутина. Так яростно прорычал он.
— Славься, Хродульф! Слава и вам, короли и таны из многих земель! Думаю, вы слышали о славе моей, поскольку с юных дней совершил я много доблестных деяний. Отец мой Эггтеов был славен среди многих народов, и был он из благородного племени ведеров. В юности своей верно служил я Хигелаку, королю геатов, пока не погиб он в битве с фризами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115