Затем я стал раздумывать над смыслом этого непонятного сооружения, поскольку смысл тут точно должен был быть — неважно, понимал ли его тот, кто это сделал, или нет. Я решил действовать с должной предосторожностью, поскольку, как мы говорим: «Что привязано к спине коня Малена, сползет под брюхо». Сама дощечка сразу же привлекла меня, поскольку очень напоминала мне (пусть и в уменьшенном виде) доску для игры в гвиддвилл.
В этом случае дерево должно было изображать Верховного Короля, а яблоки по углам — младших королей — на Севере и Юге, Востоке и Западе. Сходство было таким разительным, что никак не могло быть случайным. Но почему же вместо обычных пешек были яблоки и птичка на ветке?
Здесь была какая-то тайна, и, несмотря на мое ужасное положение, я тотчас же полностью погрузился в попытки разгадать ее. Я рассеянно попробовал посмотреть на нее как на настоящую доску для гвиддвилла и попытался было передвинуть одно яблоко внутрь, туда, где оно защищало бы короля. Но, поскольку обычных клеток на доске не было, это оказалось невозможно, и я вместо этого с голоду стал есть яблоко. И пока я его ел, откуда-то из глубины моего сознания всплыл обрывок стиха:
Душистая яблоня в нежных цветах,
Корни в земле, голова — в небесах.
Что там, бледноцвет, в Гофана садах?
Я бессознательно произнес эти слова вслух, но, прежде чем я успел задуматься над их смыслом или над тем, с чего это они пришли мне в голову, мои размышления были нагло прерваны — из-за двери послышался грубый голос:
— Там, мой юный друг, то, что господин наш король ждет, что ты окажешь ему честь и составишь ему компанию там, внизу!
С этими словами дверь с привычным грохотом засовов отворилась, и в комнату шагнул дюжий чернобородый воин. Увидев, что я сижу на кровати, набросив одеяло на голые плечи, он подошел ко мне, сгреб вместе с одеялом и перебросил через плечо, словно барсука в мешке. Трясясь на его широкой спине самым пренеприятным образом, я увидел, что меня быстро несут вниз по винтовой лестнице. Я пытался сохранять достойный вид (и, возможно, отвагу), продолжая поедать яблоко, но в таком положении все это давалось мне не без труда.
Вскоре тряска немного улеглась, и, судя по приглушенным звукам, которые я принял за рев моря, я понял, что мы вышли из башни. Тащивший меня воин не остановился, и я услышал на ходу, как он своим грубым голосом кого-то приветствует или кому-то отвечает. Но куда мы шли? Несколько раз я слышал, как упоминали о короле, и нетрудно было догадаться, что меня несут в такое место, о котором мне и думать бы не хотелось Вскоре, к моему удивлению, мне показалось, что мой страж спускается еще по какой-то лестнице. Когда воин стал скорее сползать вниз, чем просто спускаться, я догадался, что мы, наверное, подходим к обрыву. Возможно, мы дошли до дамбы, соединявшей полуостров с материком узким перешейком.
По вновь начавшейся тряске и ворчанью тащившего меня воина я предположил, что теперь он не спускался, а с некоторым трудом карабкался, а затем я внезапно почувствовал, что воин выпрямился и мы пошли легко и спокойно по гладкой поверхности. Мгновением позже меня бросили на мягкую землю. Одеяло раскрылось, и глаза мои ослепило огромное небо, и я вынужден был тереть их кулачками. Я слышал, как неподалеку волнуется прибой, перекрывая голоса людей и крики чаек.
Я мало-помалу открыл глаза и огляделся. Мое одеяло лежало на узком берегу, в песчаной бухточке, открытой постоянному прибою. По обеим ее сторонам уходили под воду острые скалы, словно челюсти чудища бездны. В их трещинах и в нагромождениях валунов, которые злоба Кораниайд низвергла с вершин утесов и подняла из бездн океана, лежали разбросанные кости и изорванные морем клочья кожи — не могу сказать, была ли то людская кожа или шкуры зверей. Честно говоря, в тот момент мне не слишком хотелось все это близко рассматривать.
Надо мной возвышались черные на фоне поднимавшегося солнца утесы. Я все еще беспомощно лежал на спине и Дрыгал в воздухе толстенькими ножонками. Я повернул голову на голоса. Там я увидел пару десятков или около того воинов в полном доспехе, с копьями и щитами. Рядом с ними, словно лучик утешения во мраке, стоял мой друг аббат, спрятав руки в широких рукавах рясы. Я старался поймать его взгляд, но он повернул голову и посмотрел куда-то вверх позади меня.
Слегка повернувшись всем телом, я проследил его взгляд и сразу же догадался, что здесь находится мой страшный враг. Ибо там, на низкой каменной площадке у подножья утеса, стоял темноволосый и темноглазый человек с золотой гривной на шее и — вот уж не лучшее зрелище! — плотно завернутый в жесткую бычью шкуру. На голове были рога, а копыта и хвост болтались внизу.
Возможно, ты сочтешь меня предвзятым, если я скажу, что чувствовал, как каждая пора тела короля сочится злобой Но достаточно было мельком посмотреть на его низкий лоб в тени надвинутой на него шкуры с бычьей мордой, чтобы понять, что именно в нем кажется зловещим. Дело в том, что из-под тяжелой, серовато-коричневой шкуры с мертвыми глазами и высохшими ноздрями торчала пара узловатых выступов, живые наросты на лбу короля, что казались повторением чужих кривых рогов над ними. Теперь я понимал, как король Кустеннин получил прозвище, под которым он был известен среди королей Острова Могущества — «Рогатый». Пара низких тупых рогов была на нем печатью позора. Размерами и видом своим они напоминали человеческие пальцы. Хотя он явно и не пытался скрыть свое уродство, было нетрудно догадаться, что это сильно смущало его дух. Или, может, это позорное уродство отражало то смятение, что уже жило в его душе, — не знаю.
Король опирался на короткий дротик. Его наконечник с красивой насечкой сверкал, когда он то так, то сяк поворачивал его — как мне показалось, немного нервно. Это наверняка и был король Кустеннин, а угрюмый подросток рядом с ним был, наверное, его сын или племянник, который однажды унаследует королевство Король в свой черед посмотрел на меня, но, как мне показалось, он избегал моего взгляда. Кустеннин показал на меня дротиком и что-то гневно крикнул своим людям. Хотя мой конец неотвратимо приближался, я с каким-то глупым удовольствием внезапно осознал, что король испуган не меньше меня, если не больше. Его оружие было не для войны, это был какой-то ритуальный символ, с помощью которого он надеялся отвратить любую злую силу, которой, как он боялся, я обладал. Тут я вспомнил о дихенидде и понял его опасения.
По приказу короля его воины ступили на песок, выставив копья и прикрывшись щитами, словно перед ними было самое грозное вражье воинство, а не голенький беспомощный младенец на одеяле. В одно мгновение кольцо щитов сомкнулось вокруг меня и копья поднялись надо мной, чтобы, вне всякого сомнения, в следующий миг вонзиться в мое беззащитное тело. Я услышал, как король пронзительно выкрикнул следующий приказ и крик этот подхватили чайки, качавшиеся на волнах под обрывом, и закрыл глаза. Теперь, О Золотой, Блистающий, настало время тебе отвратить беду от меня!
Я ждал — целую вечность, как показалось мне в моем слепом страхе. Но потом, когда ни единое острие не вонзилось в мою плоть, в мои кости, в мои едва сложившиеся связки и жилы, я приоткрыл глаза и огляделся, все еще ожидая худшего. Вокруг меня стояли воины, каждый целился в меня копьем — расплывчатое кольцо острых точек. Они, однако, оставались неподвижными, как изображения Друстана маб Таллуха, встретившиеся в зачарованной галерее короля Марха.
В круг вошел мой пухленький приятель аббат вместе с двумя рабами (я так решил по ошейникам на их шеях). Аббат Мауган быстро проговорил свои заговоры, временами виновато поглядывая в мою сторону. Рабы несли большой раскрытый кожаный мешок. Они опасливо подняли меня и засунули внутрь, а король все это время нетерпеливо выкрикивал какие-то приказы. Затем оба раба ухватились за мой мешок и побежали к морю. Значит, они собираются меня утопить! Я вспомнил свой сон и понял, что он был вещим.
На самой границе суши и моря, где набегал и отступал прочь прибой, беспорядочно толкавший пустые раковины — на фут туда, на фут обратно, — мои носильщики остановились и удалились как можно быстрее. На меня упала тень. Я глянул вверх и увидел аббата Маутана.
— Что они собираются сделать со мной? — спросил я, не в силах сдержать две искренние детские слезинки, что покатились по моим щекам.
— Сделать? — ответил мой друг (я до сих пор считал его Другом). — Они ничего не сделают с тобой. Эти глупые люди оставляют морю доделать их нечестивое дело — caeci educti a caetis, foveam cadetis. Слепые, ведомые слепыми, в яму упадете.
— Значит, они собираются утопить меня?
— Они тебя топить не собираются. Они боятся убивать тебя. Ты останешься здесь, в завязанном мешке, пока прибой не унесет тебя и вечно отверстая утроба моря не поглотит тебя.
Перспектива такого медленного и страшного конца показалась мне еще более ужасной, чем даже незамедлительная смерть от рук грубых королевских копейщиков.
— А ты можешь сделать что-нибудь, святой отец? — малодушно взмолился я. — Почему они боятся меня и почему они не убьют меня прямо на месте?
Аббат улыбнулся.
— Послушай, сын мой Может, дело еще не так безнадежно, как кажется. Король действительно намеревался заколоть или удавить тебя, пока я не указал ему на одну вещь, ускользнувшую от его внимания.
— И что же это было?
Король что-то гневно выкрикнул, и на лице аббата появилось опасливое выражение.
— Я не должен больше говорить, — прошептал он, — чтобы этот тиран-богохульник не переменил своего решения Я просто спросил его, дорогой мой мальчик, вправду ли он уверен в том, что в тебе таится его смерть. «Конечно же, — сердито ответил он. — с чего же еще мне возиться с ним?»
«В этом случае, — сказал я, — не лучше ли тебе поостеречься, о король? Поскольку если этот младенец действительно должен послужить причиной твоей смерти, то отсюда непременно следует, что ты умрешь раньше его. Убей его — и если дихенидд воистину должен свершиться, то сначала должна случиться твоя смерть — хотя бы мгновением раньше!»
Великолепно! Почему я сам не подумал об этом? Но аббат Мауган нетерпеливо поднял руку. Король почти обезумел от нетерпения. Он колотил древком дротика по скале, на которой стоял, и орал на аббата, чтобы тот заканчивал побыстрее.
— Потому, видишь ли, — быстро продолжал мой покровитель, — прикончить тебя оставят морю. Океан — не король отнимет твою жизнь. Но не страшись, — возгласил он, — у тебя есть то, что убережет тебя от смерти в воде, если я не ошибся.
Он показал на маленький мешочек на кожаном шнурке, который повесил мне на шею во время первой нашей встречи. Если ты помнишь, в нем была та самая шапочка из плоти, которую добрый аббат снял с моей головы после моего рождения, заявив, что каким-то волшебным образом она наверняка спасет меня от утопления.
Позади нас раздался крик, затем послышались бессвязные вопли. Мы с моим собеседником в изумлении оглянулись. Король Кустеннин, вне себя от гнева и страха, шагнул к краю своего каменного наблюдательного пункта, крича аббату, чтобы тот немедленно заканчивал.
— Завяжи мешок, и пусть море исполнит приговор! — проревел он, перекрывая ветер. — Ты что, не видишь, что волны уже плещут о подножье моей морской крепости? — Он указал своим дротиком туда, где белопенные волны снова начали бросаться на подножье скальной стены, над которой на фоне стылого неба возвышалась темная Башня Бели, окутанная туманом твердыня волшебства, чародейства и смертоносного гормес Острова Могущества.
Неожиданно аббат Мауган громко рассмеялся. Море, которое снова вернулось и билось теперь о скалистый берег Керниу, лизало и берег рядом с нами. Я ощутил холод, когда прилив коснулся моего кожаного мешка.
— О, глупый Ффараон! — с пугающей храбростью воскликнул церковник. — Ты нарек этого младенца! Смотри — океан омыл его ноги, и «морская твердыня» назвал ты его! Отныне «морская твердыня», Мирддин, будет имя его. И станет он защитником благороднейшей морской твердыни в мире, утесами окруженного Острова Могущества! Первая часть дихенидда свершилась!
Король Кустеннин побелел лицом от страха и ярости и в бездумном гневе шагнул вперед. И тут вдруг нога его подвернулась на длинной зеленой пряди морской водоросли — из красных водорослей и морских поясков некогда сделал чародей Гвидион суденышко, в котором божественное дитя Ллеу по волнам доплыл до прекрасного звездного чертога Арианрод и нашел там пристанище. Лихорадочно тыча дротиком, чтобы найти опору, Кустеннин так неудачно попал дротиком в расселину скалы, что блестящий наконечник прошел сквозь его грудь и сердце, выйдя между лопатками.
(Именно это и предсказывал благословенный Гильдас Мудрый, когда поносил нечестивых королей следующими словами: «Quid mimicorum vice propriis te confodis sponte ensibus hastis?» Почему ближних тебе вместо врагов поражаешь ты мечами и копьями?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
В этом случае дерево должно было изображать Верховного Короля, а яблоки по углам — младших королей — на Севере и Юге, Востоке и Западе. Сходство было таким разительным, что никак не могло быть случайным. Но почему же вместо обычных пешек были яблоки и птичка на ветке?
Здесь была какая-то тайна, и, несмотря на мое ужасное положение, я тотчас же полностью погрузился в попытки разгадать ее. Я рассеянно попробовал посмотреть на нее как на настоящую доску для гвиддвилла и попытался было передвинуть одно яблоко внутрь, туда, где оно защищало бы короля. Но, поскольку обычных клеток на доске не было, это оказалось невозможно, и я вместо этого с голоду стал есть яблоко. И пока я его ел, откуда-то из глубины моего сознания всплыл обрывок стиха:
Душистая яблоня в нежных цветах,
Корни в земле, голова — в небесах.
Что там, бледноцвет, в Гофана садах?
Я бессознательно произнес эти слова вслух, но, прежде чем я успел задуматься над их смыслом или над тем, с чего это они пришли мне в голову, мои размышления были нагло прерваны — из-за двери послышался грубый голос:
— Там, мой юный друг, то, что господин наш король ждет, что ты окажешь ему честь и составишь ему компанию там, внизу!
С этими словами дверь с привычным грохотом засовов отворилась, и в комнату шагнул дюжий чернобородый воин. Увидев, что я сижу на кровати, набросив одеяло на голые плечи, он подошел ко мне, сгреб вместе с одеялом и перебросил через плечо, словно барсука в мешке. Трясясь на его широкой спине самым пренеприятным образом, я увидел, что меня быстро несут вниз по винтовой лестнице. Я пытался сохранять достойный вид (и, возможно, отвагу), продолжая поедать яблоко, но в таком положении все это давалось мне не без труда.
Вскоре тряска немного улеглась, и, судя по приглушенным звукам, которые я принял за рев моря, я понял, что мы вышли из башни. Тащивший меня воин не остановился, и я услышал на ходу, как он своим грубым голосом кого-то приветствует или кому-то отвечает. Но куда мы шли? Несколько раз я слышал, как упоминали о короле, и нетрудно было догадаться, что меня несут в такое место, о котором мне и думать бы не хотелось Вскоре, к моему удивлению, мне показалось, что мой страж спускается еще по какой-то лестнице. Когда воин стал скорее сползать вниз, чем просто спускаться, я догадался, что мы, наверное, подходим к обрыву. Возможно, мы дошли до дамбы, соединявшей полуостров с материком узким перешейком.
По вновь начавшейся тряске и ворчанью тащившего меня воина я предположил, что теперь он не спускался, а с некоторым трудом карабкался, а затем я внезапно почувствовал, что воин выпрямился и мы пошли легко и спокойно по гладкой поверхности. Мгновением позже меня бросили на мягкую землю. Одеяло раскрылось, и глаза мои ослепило огромное небо, и я вынужден был тереть их кулачками. Я слышал, как неподалеку волнуется прибой, перекрывая голоса людей и крики чаек.
Я мало-помалу открыл глаза и огляделся. Мое одеяло лежало на узком берегу, в песчаной бухточке, открытой постоянному прибою. По обеим ее сторонам уходили под воду острые скалы, словно челюсти чудища бездны. В их трещинах и в нагромождениях валунов, которые злоба Кораниайд низвергла с вершин утесов и подняла из бездн океана, лежали разбросанные кости и изорванные морем клочья кожи — не могу сказать, была ли то людская кожа или шкуры зверей. Честно говоря, в тот момент мне не слишком хотелось все это близко рассматривать.
Надо мной возвышались черные на фоне поднимавшегося солнца утесы. Я все еще беспомощно лежал на спине и Дрыгал в воздухе толстенькими ножонками. Я повернул голову на голоса. Там я увидел пару десятков или около того воинов в полном доспехе, с копьями и щитами. Рядом с ними, словно лучик утешения во мраке, стоял мой друг аббат, спрятав руки в широких рукавах рясы. Я старался поймать его взгляд, но он повернул голову и посмотрел куда-то вверх позади меня.
Слегка повернувшись всем телом, я проследил его взгляд и сразу же догадался, что здесь находится мой страшный враг. Ибо там, на низкой каменной площадке у подножья утеса, стоял темноволосый и темноглазый человек с золотой гривной на шее и — вот уж не лучшее зрелище! — плотно завернутый в жесткую бычью шкуру. На голове были рога, а копыта и хвост болтались внизу.
Возможно, ты сочтешь меня предвзятым, если я скажу, что чувствовал, как каждая пора тела короля сочится злобой Но достаточно было мельком посмотреть на его низкий лоб в тени надвинутой на него шкуры с бычьей мордой, чтобы понять, что именно в нем кажется зловещим. Дело в том, что из-под тяжелой, серовато-коричневой шкуры с мертвыми глазами и высохшими ноздрями торчала пара узловатых выступов, живые наросты на лбу короля, что казались повторением чужих кривых рогов над ними. Теперь я понимал, как король Кустеннин получил прозвище, под которым он был известен среди королей Острова Могущества — «Рогатый». Пара низких тупых рогов была на нем печатью позора. Размерами и видом своим они напоминали человеческие пальцы. Хотя он явно и не пытался скрыть свое уродство, было нетрудно догадаться, что это сильно смущало его дух. Или, может, это позорное уродство отражало то смятение, что уже жило в его душе, — не знаю.
Король опирался на короткий дротик. Его наконечник с красивой насечкой сверкал, когда он то так, то сяк поворачивал его — как мне показалось, немного нервно. Это наверняка и был король Кустеннин, а угрюмый подросток рядом с ним был, наверное, его сын или племянник, который однажды унаследует королевство Король в свой черед посмотрел на меня, но, как мне показалось, он избегал моего взгляда. Кустеннин показал на меня дротиком и что-то гневно крикнул своим людям. Хотя мой конец неотвратимо приближался, я с каким-то глупым удовольствием внезапно осознал, что король испуган не меньше меня, если не больше. Его оружие было не для войны, это был какой-то ритуальный символ, с помощью которого он надеялся отвратить любую злую силу, которой, как он боялся, я обладал. Тут я вспомнил о дихенидде и понял его опасения.
По приказу короля его воины ступили на песок, выставив копья и прикрывшись щитами, словно перед ними было самое грозное вражье воинство, а не голенький беспомощный младенец на одеяле. В одно мгновение кольцо щитов сомкнулось вокруг меня и копья поднялись надо мной, чтобы, вне всякого сомнения, в следующий миг вонзиться в мое беззащитное тело. Я услышал, как король пронзительно выкрикнул следующий приказ и крик этот подхватили чайки, качавшиеся на волнах под обрывом, и закрыл глаза. Теперь, О Золотой, Блистающий, настало время тебе отвратить беду от меня!
Я ждал — целую вечность, как показалось мне в моем слепом страхе. Но потом, когда ни единое острие не вонзилось в мою плоть, в мои кости, в мои едва сложившиеся связки и жилы, я приоткрыл глаза и огляделся, все еще ожидая худшего. Вокруг меня стояли воины, каждый целился в меня копьем — расплывчатое кольцо острых точек. Они, однако, оставались неподвижными, как изображения Друстана маб Таллуха, встретившиеся в зачарованной галерее короля Марха.
В круг вошел мой пухленький приятель аббат вместе с двумя рабами (я так решил по ошейникам на их шеях). Аббат Мауган быстро проговорил свои заговоры, временами виновато поглядывая в мою сторону. Рабы несли большой раскрытый кожаный мешок. Они опасливо подняли меня и засунули внутрь, а король все это время нетерпеливо выкрикивал какие-то приказы. Затем оба раба ухватились за мой мешок и побежали к морю. Значит, они собираются меня утопить! Я вспомнил свой сон и понял, что он был вещим.
На самой границе суши и моря, где набегал и отступал прочь прибой, беспорядочно толкавший пустые раковины — на фут туда, на фут обратно, — мои носильщики остановились и удалились как можно быстрее. На меня упала тень. Я глянул вверх и увидел аббата Маутана.
— Что они собираются сделать со мной? — спросил я, не в силах сдержать две искренние детские слезинки, что покатились по моим щекам.
— Сделать? — ответил мой друг (я до сих пор считал его Другом). — Они ничего не сделают с тобой. Эти глупые люди оставляют морю доделать их нечестивое дело — caeci educti a caetis, foveam cadetis. Слепые, ведомые слепыми, в яму упадете.
— Значит, они собираются утопить меня?
— Они тебя топить не собираются. Они боятся убивать тебя. Ты останешься здесь, в завязанном мешке, пока прибой не унесет тебя и вечно отверстая утроба моря не поглотит тебя.
Перспектива такого медленного и страшного конца показалась мне еще более ужасной, чем даже незамедлительная смерть от рук грубых королевских копейщиков.
— А ты можешь сделать что-нибудь, святой отец? — малодушно взмолился я. — Почему они боятся меня и почему они не убьют меня прямо на месте?
Аббат улыбнулся.
— Послушай, сын мой Может, дело еще не так безнадежно, как кажется. Король действительно намеревался заколоть или удавить тебя, пока я не указал ему на одну вещь, ускользнувшую от его внимания.
— И что же это было?
Король что-то гневно выкрикнул, и на лице аббата появилось опасливое выражение.
— Я не должен больше говорить, — прошептал он, — чтобы этот тиран-богохульник не переменил своего решения Я просто спросил его, дорогой мой мальчик, вправду ли он уверен в том, что в тебе таится его смерть. «Конечно же, — сердито ответил он. — с чего же еще мне возиться с ним?»
«В этом случае, — сказал я, — не лучше ли тебе поостеречься, о король? Поскольку если этот младенец действительно должен послужить причиной твоей смерти, то отсюда непременно следует, что ты умрешь раньше его. Убей его — и если дихенидд воистину должен свершиться, то сначала должна случиться твоя смерть — хотя бы мгновением раньше!»
Великолепно! Почему я сам не подумал об этом? Но аббат Мауган нетерпеливо поднял руку. Король почти обезумел от нетерпения. Он колотил древком дротика по скале, на которой стоял, и орал на аббата, чтобы тот заканчивал побыстрее.
— Потому, видишь ли, — быстро продолжал мой покровитель, — прикончить тебя оставят морю. Океан — не король отнимет твою жизнь. Но не страшись, — возгласил он, — у тебя есть то, что убережет тебя от смерти в воде, если я не ошибся.
Он показал на маленький мешочек на кожаном шнурке, который повесил мне на шею во время первой нашей встречи. Если ты помнишь, в нем была та самая шапочка из плоти, которую добрый аббат снял с моей головы после моего рождения, заявив, что каким-то волшебным образом она наверняка спасет меня от утопления.
Позади нас раздался крик, затем послышались бессвязные вопли. Мы с моим собеседником в изумлении оглянулись. Король Кустеннин, вне себя от гнева и страха, шагнул к краю своего каменного наблюдательного пункта, крича аббату, чтобы тот немедленно заканчивал.
— Завяжи мешок, и пусть море исполнит приговор! — проревел он, перекрывая ветер. — Ты что, не видишь, что волны уже плещут о подножье моей морской крепости? — Он указал своим дротиком туда, где белопенные волны снова начали бросаться на подножье скальной стены, над которой на фоне стылого неба возвышалась темная Башня Бели, окутанная туманом твердыня волшебства, чародейства и смертоносного гормес Острова Могущества.
Неожиданно аббат Мауган громко рассмеялся. Море, которое снова вернулось и билось теперь о скалистый берег Керниу, лизало и берег рядом с нами. Я ощутил холод, когда прилив коснулся моего кожаного мешка.
— О, глупый Ффараон! — с пугающей храбростью воскликнул церковник. — Ты нарек этого младенца! Смотри — океан омыл его ноги, и «морская твердыня» назвал ты его! Отныне «морская твердыня», Мирддин, будет имя его. И станет он защитником благороднейшей морской твердыни в мире, утесами окруженного Острова Могущества! Первая часть дихенидда свершилась!
Король Кустеннин побелел лицом от страха и ярости и в бездумном гневе шагнул вперед. И тут вдруг нога его подвернулась на длинной зеленой пряди морской водоросли — из красных водорослей и морских поясков некогда сделал чародей Гвидион суденышко, в котором божественное дитя Ллеу по волнам доплыл до прекрасного звездного чертога Арианрод и нашел там пристанище. Лихорадочно тыча дротиком, чтобы найти опору, Кустеннин так неудачно попал дротиком в расселину скалы, что блестящий наконечник прошел сквозь его грудь и сердце, выйдя между лопатками.
(Именно это и предсказывал благословенный Гильдас Мудрый, когда поносил нечестивых королей следующими словами: «Quid mimicorum vice propriis te confodis sponte ensibus hastis?» Почему ближних тебе вместо врагов поражаешь ты мечами и копьями?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115