Командующий устроил для них великий пир; вино и пиво льются рекой. Госпожа, как ты думаешь, что теперь будет?
Эйлан вздохнула.
– По-видимому, римский командующий надеется, что легионеры перепьются и тяжелое похмелье отобьет у них всякую охоту чинить беспорядки. – Может, на их счастье, этим все и кончится. Ну а если уж пьяным солдатам вздумается дебоширить, трудно сказать, какими бедами это обернется.
Сенара, хихикнув, покачала головой.
– Я говорю про императора. Возможно ли, что сенаторы возьмут власть в свои руки и Рим опять станет республикой?
Эйлан смерила девушку внимательным взглядом. Почему вдруг эта девочка так обеспокоена событиями в Риме? Конечно, Сенара наполовину римлянка, как и Гай, но ведь прежде она не проявляла особого интереса к жизни народа, к которому принадлежала ее мать.
– Меня гораздо больше волнует то, что ожидает Британию, – мрачно отозвалась Эйлан. – Не только Синрик считал, что такая ситуация даст прекраснейшую возможность поднять на борьбу племена. И тогда у нас в стране тоже вспыхнет гражданская война!
«Мой отец, например, стремится к этому», – внутренне содрогаясь, подумала Эйлан. Великая Богиня, как ей поступить, если он обрушится на нее всей властью архидруида и отцовским авторитетом? И опять Эйлан с отчаянием вспомнила Кейлин. Жрица помогла бы ей найти выход.
Сенара испуганно вытаращила глаза.
– И что же нам делать?
– Для тебя уже есть поручение, – задумчиво промолвила Эйлан. – Возьми отрезы нового полотна и отнеси их к друидам. Ты еще не дала обет, и твой приход им не покажется странным. Спроси с невинным видом, слышали ли они эту новость, а потом расскажешь мне, как отреагировали жрецы.
Сенара понимающе улыбнулась и тут же вскочила на ноги. В следующее мгновение она уже выпорхнула из комнаты. Эйлан оставалось только завидовать ее энергии.
«И вправду, что мне делать?» – вновь спросила она себя. Может быть, ей все-таки следует согласиться на предложение Гая. С другой стороны, судя по всему, у него сейчас и так проблем хватает. Она вынуждена была повиноваться Арданосу, потому что тому было известно о существовании Гауэна. Эйлан полагала, что со смертью деда она обретет свободу. Но хотя Бендейджид не был посвящен в ее тайну, о Гауэне знала Дида. Долго ли ей ждать того часа, размышляла Эйлан, когда новый архидруид, благодаря ненависти Диды, обретет над ней власть, которой и воспользуется без колебаний и промедления? Если, конечно, он сразу же не убьет ее?
Эйлан сидела, уткнувшись подбородком в ладони. Последние несколько дней ее постоянно мучили сильные головные боли, и сейчас она чувствовала, что начинается очередной приступ. «Где же выход? Помоги мне, Великая Богиня!»
Настанет день, когда на этой земле воцарится мир, не будет ни римлян, ни британцев, и тогда все поймут, почему она поступила так, а не иначе, и возможно, простят ее! Эйлан сокрушенно покачала головой; ей не к кому было обратиться за помощью.
Внезапно дикая боль, словно удар молнии, пронзила висок. И где-то далеко-далеко замаячила мысль: «Но ведь я к тому времени давно уже умру…» И она потеряла сознание.
Очнувшись, Эйлан увидела, что сидит, навалившись на стол. Сил пошевелиться у нее не было; она чувствовала какую-то странную умиротворенность, и тем не менее инстинкт подсказывал ей: что-то изменилось. Она с самого начала была уверена, что некоторые травы, из которых готовят священный напиток для ритуалов, разжижают кровь и в отдельных случаях способны вызвать помутнение рассудка. Может, именно это с ней и происходит.
«Когда настанет твой час, – сказала ей однажды Кейлин, – ты это почувствуешь». Мучительно долгая смерть, какой умирала Лианнон, – явление необычное. Старая Латис говорила, что почти все Верховные Жрицы покинули этот мир внезапно. Но все они чувствовали приближение смерти, как теперь догадывалась Эйлан.
«Неужели это было знамение смерти? – размышляла она. – Но ведь тогда я не смогу исполнить до конца свою миссию».
«Твоя миссия окончена», – вновь зазвучало в сознании, как это бывало с ней в состоянии экстаза, когда Эйлан слышала голос Великой Богини.
Но кто же станет новой Верховной Жрицей? Кто будет пророчествовать вместо нее с вершины Девичьего Холма? Она не может бросить все на произвол судьбы, как это сделал Арданос.
«Это не имеет значения». Эйлан сразу же успокоилась, обрела безмятежность духа. Великая Богиня донесла до нее свои откровения. Теперь все, чему суждено случиться, зависит только от Ее воли – она, Эйлан, ничего не сможет изменить. Если она должна умереть, то смерть будет дарована ей, как прощение, а не наказание за грехи. Кейлин рассуждала верно. Друиды не имеют права повелевать жизнью жриц. Но главное – она всегда служила Владычице верой и правдой и не щадила сил своих, исполняя Ее волю.
Над болотистыми речушками Страны Лета стелился густой осенний туман и, поднимаясь вверх, окутывал клубами Холм. По утрам Кейлин взбиралась на его вершину, чтобы поразмышлять у каменных глыб. На фоне воздушного серого моря Холм и впрямь казался островом. Но с приближением праздника Самейн жрица все чаще с тревогой вспоминала Эйлан.
Поначалу Кейлин гнала навязчивые мысли, понимая, что Эйлан должна научиться обходиться без ее советов и поддержки; да и сама она не может из-за этого сосредоточиться на своих обязанностях. Но дни становились короче, а лицо подруги словно поселилось в ее видениях, и Кейлин забеспокоилась не на шутку. Эйлан нуждалась в ее помощи, и отмахиваться от подобных предчувствий было бы непростительной ошибкой.
Наконец однажды утром она проснулась от того, что у нее в ушах четко звучали слова:
«Здесь в темноте, под покровом смерти, стоим мы и зовем Тебя, Мать. Мы, сестры, и больше чем сестры…»
И Кейлин решила, что должна немедленно поехать в Вернеметон. Они с Эйлан связаны нерушимыми клятвами не только как жрицы Священной рощи. Союз их судеб возник еще в древние времена, и с тех пор они вместе переходят из одной жизни в другую.
Однако в дорогу Кейлин собралась лишь за две недели до праздника Самейн: обустройство нового святилища требовало ее непосредственного участия. Здесь у нее есть одно неоспоримое преимущество, с удовлетворением думала Кейлин, – ни у кого и в мыслях не возникало усомниться в компетентности ее решений, любое ее указание исполнялось тщательно и беспрекословно. Сложилось негласное мнение, что всеми поступками Кейлин, как и деятельностью Эйлан в Вернеметоне, руководит сама Великая Богиня. Это было неудобно только в одном отношении: нужно было позаботиться о том, чтобы кто-то мог достойно заменять ее, пока она будет находиться в Лесной обители.
До Вернеметона Кейлин рассчитывала добраться быстрее, чем за три дня. Она предпочла бы отправиться в дорогу пешком, облачившись в мужскую одежду, но решила не гневить друидов – в этом году вводить подобное новшество было бы преждевременно. Поэтому Кейлин пришлось смириться с тем, что она должна путешествовать, как всегда, на носилках и при полных регалиях жрицы. Ее сопровождали два молодых жреца, которые благоговели перед ней и прислуживали почтительно, как ухаживают за бабушкой внуки. Ничего удивительного, думала Кейлин, ведь они еще совсем юноши.
Когда они пересекали извилистые речушки, протекающие у подножия Холма, начался дождь. Кейлин расстроилась, понимая, что это замедлит их продвижение. Положение не из приятных, но поделать все равно ничего нельзя. Дожди лили с самого равноденствия почти непрерывно, словно небеса оплакивали смерть императора. А подчинить себе погоду в Британии не смог бы даже самый искусный маг.
Через два дня пути они добрались до города Аква Сулис, а с северной стороны от него начинался римский тракт, ведущий в Глев. К удивлению Кейлин, дорога была сильно повреждена. Недавние дожди вымыли на ней огромные углубления; булыжники лежали неровно, всюду зияли большие выбоины. Хорошо, что они едут не в колеснице; да и в телеге, запряженной волом, тоже было бы не сладко трястись по такому тракту.
Кейлин начала засыпать. Вдруг из чащи леса, примыкающего к дороге, высыпали несколько мужчин и бегом помчались наперерез путникам. Они были грязные, лохматые, в зловонных лохмотьях. «Багауды», – догадалась жрица, сброд, беглые рабы и преступники; от их бесчинств стонали жители чуть ли не всей империи. Кейлин слышала о багаудах, но видела впервые. Должно быть, неспокойная обстановка в провинциях в связи со смертью императора позволила им и здесь покинуть свои убежища.
– Прочь с дороги! – приказал один из сопровождающих Кейлин. – С нами Великая Жрица.
– А нам все равно, кто она, – ухмыльнулся один из бандитов. – На что она способна? Швырнуть в нас горящие уголья? Так этот трюк может исполнить любой фокусник на рынке.
Кейлин поначалу и впрямь пожалела, что на носилках не было очага, но этих парней, похоже, одурачить труднее, чем ирландских варваров. Она выбралась из носилок и обратилась к молодому жрецу:
– Почему мы остановились?
Друид все еще кипел от негодования.
– Эти… эти парни… – начал он.
Кейлин окинула возмутителей спокойствия холодным взглядом, затем потянулась к маленькому кошельку, который висел у нее на поясе. В этот момент она еще не совсем понимала, вспоминала впоследствии Кейлин, что происходит. Римляне уже много лет не допускали бесчинств и разбоя на дорогах, и поэтому сейчас ей трудно было поверить, что им угрожает реальная опасность.
Сняв с пояса кошелек, Кейлин произнесла с высокомерной любезностью:
– Быть милосердными – наш долг перед богами. Вот, возьми, человек, – и она вручила бандиту денарий. Тот мгновение смотрел на монету, потом грубо расхохотался.
– Мы не нуждаемся в твоей благотворительности, женщина, – сказал он с пугающе преувеличенной учтивостью. – Но для начала ты можешь подарить нам свой кошелек…
И только тогда Кейлин наконец поняла, что рассчитывают получить от нее эти мерзавцы. Изумление сменилось яростью. Все чувства внезапно обострились. Она ощутила энергию нависших над ней облаков и ответные импульсы в своем собственном теле. В эту минуту Кейлин не сомневалась в том, что сумеет все-таки подчинить своей воле силы природы. Жрица вскинула руки. В глазах потемнело: бандит, почувствовав опасность, ударил ее дубинкой. Сверкнула слепящая молния, грянул гром, небеса обрушились ей на голову, и мир исчез.
Очнулась Кейлин лишь через несколько часов.
В последующие дни после первого приступа Эйлан пыталась принять рассудком волю богов. Она не сомневалась в том, что Великая Богиня позаботится о Вернеметоне и ее народе, но боялась за сына. Будь рядом Кейлин, она не испытывала бы страха за Гауэна, но Кейлин возводила новое святилище в далеком краю. Дида – родня ее сыну, но после смерти Синрика не могло быть и речи о том, чтобы доверить ей мальчика. Лия, она знала, жизнь готова отдать за своего питомца, но ведь Лия – всего лишь простая бедная женщина. Куда она пойдет с ребенком? Маири, наверное, не отказалась бы взять мальчика к себе, но у нее в доме Гауэн тоже не будет в безопасности. Бендейджид может прознать о том, кто его родители.
Если бы она только ведала, сколько ей осталось жить… Но как бы Эйлан ни формулировала вопрос, силы, известившие ее о приближении смерти, упорно отказывались отвечать на него, и, если бы время от времени мучительные головные боли не напоминали ей о случившемся, Эйлан сочла бы, что то знамение было не что иное, как плод ее больного воображения. А сейчас она старалась как можно больше времени проводить с сыном.
Гауэн только что отправился ужинать, и в покои к Эйлан вошла Сенара, чтобы зажечь лампы. Хау, как обычно, молчаливой тенью возвышался у порога. В течение долгих лет Эйлан считала его стражем не более грозным, чем едва вылупившийся цыпленок, однако он доказал, что умеет защищать. Взглянув на Хау, она вновь вспомнила Синрика, лежащего с пробитой головой, и в душе ее опять заныла незаживающая рана.
– Ты тоже иди поужинай, – приказала Эйлан. – Сенара побудет со мной до твоего возвращения.
Девушка с кремнем и огнивом в руках медленно двигалась по комнате, зажигая глиняные светильники; даже здесь, в Лесной обители, это были светильники римской работы. У последней лампы Сенара остановилась, глядя на трепещущий огонек, и Эйлан спросила:
– Что случилось, дитя мое? Тебе нездоровится?
– О, Эйлан! – прерывисто всхлипнула Сенара. Эйлан села на одну из скамеек, стоявших в комнате.
– Иди сюда, дитя мое, – ласково позвала она девушку. Сенара послушно приблизилась; лицо ее было залито слезами. – Почему ты плачешь, любовь моя? Ты ведь знаешь, что можешь без опаски поделиться со мной своими горестями.
На щеках у Сенары блестели яркие капли.
– Ты так добра ко мне, ты всегда хорошо относилась ко мне… а я не заслуживаю этого, – проговорила она, беспомощно захлебываясь от рыданий, и упала к ногам Верховной Жрицы.
– Ну, будет, родная моя, – успокаивала ее Эйлан, – не надо плакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Эйлан вздохнула.
– По-видимому, римский командующий надеется, что легионеры перепьются и тяжелое похмелье отобьет у них всякую охоту чинить беспорядки. – Может, на их счастье, этим все и кончится. Ну а если уж пьяным солдатам вздумается дебоширить, трудно сказать, какими бедами это обернется.
Сенара, хихикнув, покачала головой.
– Я говорю про императора. Возможно ли, что сенаторы возьмут власть в свои руки и Рим опять станет республикой?
Эйлан смерила девушку внимательным взглядом. Почему вдруг эта девочка так обеспокоена событиями в Риме? Конечно, Сенара наполовину римлянка, как и Гай, но ведь прежде она не проявляла особого интереса к жизни народа, к которому принадлежала ее мать.
– Меня гораздо больше волнует то, что ожидает Британию, – мрачно отозвалась Эйлан. – Не только Синрик считал, что такая ситуация даст прекраснейшую возможность поднять на борьбу племена. И тогда у нас в стране тоже вспыхнет гражданская война!
«Мой отец, например, стремится к этому», – внутренне содрогаясь, подумала Эйлан. Великая Богиня, как ей поступить, если он обрушится на нее всей властью архидруида и отцовским авторитетом? И опять Эйлан с отчаянием вспомнила Кейлин. Жрица помогла бы ей найти выход.
Сенара испуганно вытаращила глаза.
– И что же нам делать?
– Для тебя уже есть поручение, – задумчиво промолвила Эйлан. – Возьми отрезы нового полотна и отнеси их к друидам. Ты еще не дала обет, и твой приход им не покажется странным. Спроси с невинным видом, слышали ли они эту новость, а потом расскажешь мне, как отреагировали жрецы.
Сенара понимающе улыбнулась и тут же вскочила на ноги. В следующее мгновение она уже выпорхнула из комнаты. Эйлан оставалось только завидовать ее энергии.
«И вправду, что мне делать?» – вновь спросила она себя. Может быть, ей все-таки следует согласиться на предложение Гая. С другой стороны, судя по всему, у него сейчас и так проблем хватает. Она вынуждена была повиноваться Арданосу, потому что тому было известно о существовании Гауэна. Эйлан полагала, что со смертью деда она обретет свободу. Но хотя Бендейджид не был посвящен в ее тайну, о Гауэне знала Дида. Долго ли ей ждать того часа, размышляла Эйлан, когда новый архидруид, благодаря ненависти Диды, обретет над ней власть, которой и воспользуется без колебаний и промедления? Если, конечно, он сразу же не убьет ее?
Эйлан сидела, уткнувшись подбородком в ладони. Последние несколько дней ее постоянно мучили сильные головные боли, и сейчас она чувствовала, что начинается очередной приступ. «Где же выход? Помоги мне, Великая Богиня!»
Настанет день, когда на этой земле воцарится мир, не будет ни римлян, ни британцев, и тогда все поймут, почему она поступила так, а не иначе, и возможно, простят ее! Эйлан сокрушенно покачала головой; ей не к кому было обратиться за помощью.
Внезапно дикая боль, словно удар молнии, пронзила висок. И где-то далеко-далеко замаячила мысль: «Но ведь я к тому времени давно уже умру…» И она потеряла сознание.
Очнувшись, Эйлан увидела, что сидит, навалившись на стол. Сил пошевелиться у нее не было; она чувствовала какую-то странную умиротворенность, и тем не менее инстинкт подсказывал ей: что-то изменилось. Она с самого начала была уверена, что некоторые травы, из которых готовят священный напиток для ритуалов, разжижают кровь и в отдельных случаях способны вызвать помутнение рассудка. Может, именно это с ней и происходит.
«Когда настанет твой час, – сказала ей однажды Кейлин, – ты это почувствуешь». Мучительно долгая смерть, какой умирала Лианнон, – явление необычное. Старая Латис говорила, что почти все Верховные Жрицы покинули этот мир внезапно. Но все они чувствовали приближение смерти, как теперь догадывалась Эйлан.
«Неужели это было знамение смерти? – размышляла она. – Но ведь тогда я не смогу исполнить до конца свою миссию».
«Твоя миссия окончена», – вновь зазвучало в сознании, как это бывало с ней в состоянии экстаза, когда Эйлан слышала голос Великой Богини.
Но кто же станет новой Верховной Жрицей? Кто будет пророчествовать вместо нее с вершины Девичьего Холма? Она не может бросить все на произвол судьбы, как это сделал Арданос.
«Это не имеет значения». Эйлан сразу же успокоилась, обрела безмятежность духа. Великая Богиня донесла до нее свои откровения. Теперь все, чему суждено случиться, зависит только от Ее воли – она, Эйлан, ничего не сможет изменить. Если она должна умереть, то смерть будет дарована ей, как прощение, а не наказание за грехи. Кейлин рассуждала верно. Друиды не имеют права повелевать жизнью жриц. Но главное – она всегда служила Владычице верой и правдой и не щадила сил своих, исполняя Ее волю.
Над болотистыми речушками Страны Лета стелился густой осенний туман и, поднимаясь вверх, окутывал клубами Холм. По утрам Кейлин взбиралась на его вершину, чтобы поразмышлять у каменных глыб. На фоне воздушного серого моря Холм и впрямь казался островом. Но с приближением праздника Самейн жрица все чаще с тревогой вспоминала Эйлан.
Поначалу Кейлин гнала навязчивые мысли, понимая, что Эйлан должна научиться обходиться без ее советов и поддержки; да и сама она не может из-за этого сосредоточиться на своих обязанностях. Но дни становились короче, а лицо подруги словно поселилось в ее видениях, и Кейлин забеспокоилась не на шутку. Эйлан нуждалась в ее помощи, и отмахиваться от подобных предчувствий было бы непростительной ошибкой.
Наконец однажды утром она проснулась от того, что у нее в ушах четко звучали слова:
«Здесь в темноте, под покровом смерти, стоим мы и зовем Тебя, Мать. Мы, сестры, и больше чем сестры…»
И Кейлин решила, что должна немедленно поехать в Вернеметон. Они с Эйлан связаны нерушимыми клятвами не только как жрицы Священной рощи. Союз их судеб возник еще в древние времена, и с тех пор они вместе переходят из одной жизни в другую.
Однако в дорогу Кейлин собралась лишь за две недели до праздника Самейн: обустройство нового святилища требовало ее непосредственного участия. Здесь у нее есть одно неоспоримое преимущество, с удовлетворением думала Кейлин, – ни у кого и в мыслях не возникало усомниться в компетентности ее решений, любое ее указание исполнялось тщательно и беспрекословно. Сложилось негласное мнение, что всеми поступками Кейлин, как и деятельностью Эйлан в Вернеметоне, руководит сама Великая Богиня. Это было неудобно только в одном отношении: нужно было позаботиться о том, чтобы кто-то мог достойно заменять ее, пока она будет находиться в Лесной обители.
До Вернеметона Кейлин рассчитывала добраться быстрее, чем за три дня. Она предпочла бы отправиться в дорогу пешком, облачившись в мужскую одежду, но решила не гневить друидов – в этом году вводить подобное новшество было бы преждевременно. Поэтому Кейлин пришлось смириться с тем, что она должна путешествовать, как всегда, на носилках и при полных регалиях жрицы. Ее сопровождали два молодых жреца, которые благоговели перед ней и прислуживали почтительно, как ухаживают за бабушкой внуки. Ничего удивительного, думала Кейлин, ведь они еще совсем юноши.
Когда они пересекали извилистые речушки, протекающие у подножия Холма, начался дождь. Кейлин расстроилась, понимая, что это замедлит их продвижение. Положение не из приятных, но поделать все равно ничего нельзя. Дожди лили с самого равноденствия почти непрерывно, словно небеса оплакивали смерть императора. А подчинить себе погоду в Британии не смог бы даже самый искусный маг.
Через два дня пути они добрались до города Аква Сулис, а с северной стороны от него начинался римский тракт, ведущий в Глев. К удивлению Кейлин, дорога была сильно повреждена. Недавние дожди вымыли на ней огромные углубления; булыжники лежали неровно, всюду зияли большие выбоины. Хорошо, что они едут не в колеснице; да и в телеге, запряженной волом, тоже было бы не сладко трястись по такому тракту.
Кейлин начала засыпать. Вдруг из чащи леса, примыкающего к дороге, высыпали несколько мужчин и бегом помчались наперерез путникам. Они были грязные, лохматые, в зловонных лохмотьях. «Багауды», – догадалась жрица, сброд, беглые рабы и преступники; от их бесчинств стонали жители чуть ли не всей империи. Кейлин слышала о багаудах, но видела впервые. Должно быть, неспокойная обстановка в провинциях в связи со смертью императора позволила им и здесь покинуть свои убежища.
– Прочь с дороги! – приказал один из сопровождающих Кейлин. – С нами Великая Жрица.
– А нам все равно, кто она, – ухмыльнулся один из бандитов. – На что она способна? Швырнуть в нас горящие уголья? Так этот трюк может исполнить любой фокусник на рынке.
Кейлин поначалу и впрямь пожалела, что на носилках не было очага, но этих парней, похоже, одурачить труднее, чем ирландских варваров. Она выбралась из носилок и обратилась к молодому жрецу:
– Почему мы остановились?
Друид все еще кипел от негодования.
– Эти… эти парни… – начал он.
Кейлин окинула возмутителей спокойствия холодным взглядом, затем потянулась к маленькому кошельку, который висел у нее на поясе. В этот момент она еще не совсем понимала, вспоминала впоследствии Кейлин, что происходит. Римляне уже много лет не допускали бесчинств и разбоя на дорогах, и поэтому сейчас ей трудно было поверить, что им угрожает реальная опасность.
Сняв с пояса кошелек, Кейлин произнесла с высокомерной любезностью:
– Быть милосердными – наш долг перед богами. Вот, возьми, человек, – и она вручила бандиту денарий. Тот мгновение смотрел на монету, потом грубо расхохотался.
– Мы не нуждаемся в твоей благотворительности, женщина, – сказал он с пугающе преувеличенной учтивостью. – Но для начала ты можешь подарить нам свой кошелек…
И только тогда Кейлин наконец поняла, что рассчитывают получить от нее эти мерзавцы. Изумление сменилось яростью. Все чувства внезапно обострились. Она ощутила энергию нависших над ней облаков и ответные импульсы в своем собственном теле. В эту минуту Кейлин не сомневалась в том, что сумеет все-таки подчинить своей воле силы природы. Жрица вскинула руки. В глазах потемнело: бандит, почувствовав опасность, ударил ее дубинкой. Сверкнула слепящая молния, грянул гром, небеса обрушились ей на голову, и мир исчез.
Очнулась Кейлин лишь через несколько часов.
В последующие дни после первого приступа Эйлан пыталась принять рассудком волю богов. Она не сомневалась в том, что Великая Богиня позаботится о Вернеметоне и ее народе, но боялась за сына. Будь рядом Кейлин, она не испытывала бы страха за Гауэна, но Кейлин возводила новое святилище в далеком краю. Дида – родня ее сыну, но после смерти Синрика не могло быть и речи о том, чтобы доверить ей мальчика. Лия, она знала, жизнь готова отдать за своего питомца, но ведь Лия – всего лишь простая бедная женщина. Куда она пойдет с ребенком? Маири, наверное, не отказалась бы взять мальчика к себе, но у нее в доме Гауэн тоже не будет в безопасности. Бендейджид может прознать о том, кто его родители.
Если бы она только ведала, сколько ей осталось жить… Но как бы Эйлан ни формулировала вопрос, силы, известившие ее о приближении смерти, упорно отказывались отвечать на него, и, если бы время от времени мучительные головные боли не напоминали ей о случившемся, Эйлан сочла бы, что то знамение было не что иное, как плод ее больного воображения. А сейчас она старалась как можно больше времени проводить с сыном.
Гауэн только что отправился ужинать, и в покои к Эйлан вошла Сенара, чтобы зажечь лампы. Хау, как обычно, молчаливой тенью возвышался у порога. В течение долгих лет Эйлан считала его стражем не более грозным, чем едва вылупившийся цыпленок, однако он доказал, что умеет защищать. Взглянув на Хау, она вновь вспомнила Синрика, лежащего с пробитой головой, и в душе ее опять заныла незаживающая рана.
– Ты тоже иди поужинай, – приказала Эйлан. – Сенара побудет со мной до твоего возвращения.
Девушка с кремнем и огнивом в руках медленно двигалась по комнате, зажигая глиняные светильники; даже здесь, в Лесной обители, это были светильники римской работы. У последней лампы Сенара остановилась, глядя на трепещущий огонек, и Эйлан спросила:
– Что случилось, дитя мое? Тебе нездоровится?
– О, Эйлан! – прерывисто всхлипнула Сенара. Эйлан села на одну из скамеек, стоявших в комнате.
– Иди сюда, дитя мое, – ласково позвала она девушку. Сенара послушно приблизилась; лицо ее было залито слезами. – Почему ты плачешь, любовь моя? Ты ведь знаешь, что можешь без опаски поделиться со мной своими горестями.
На щеках у Сенары блестели яркие капли.
– Ты так добра ко мне, ты всегда хорошо относилась ко мне… а я не заслуживаю этого, – проговорила она, беспомощно захлебываясь от рыданий, и упала к ногам Верховной Жрицы.
– Ну, будет, родная моя, – успокаивала ее Эйлан, – не надо плакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83