– дрогнувшим голосом спросил Гай, но Мацеллий, похоже, не обратил на это внимания.
– Она была в вуали, – ответил он. – Мы договорились, что девочки будут находиться в святилище, пока страсти не утихнут немного, а затем их передадут нам, и мы найдем для них приемных родителей-римлян, а также подыщем им мужей, тоже из римлян. Мне кажется, даже Бригитта охотно согласится на это, если поставить ее в известность о нашем плане. А я собираюсь поговорить с ней. Я боялся, что для подстрекателей, которые вертятся вокруг Бригитты, ее дети могут послужить удобным поводом для разжигания очередной священной войны, а это, как ты сам понимаешь, сейчас нам вовсе ни к чему, поскольку Домициан и так потерял много людей в ходе последних кампаний.
Мацеллий замолчал, остановив на сыне тяжелый взгляд.
– Иногда я спрашиваю себя, правильный ли путь избрал для тебя, мой мальчик. Я думал, Веспасиан проживет дольше. Он был хорошим императором и позаботился бы о твоей карьере. Мы строили большие планы, а в результате ты живешь в своем поместье, словно вождь британского племени. Даже твой брак с Юлией… – он не договорил. – Простишь ли ты меня?
Гай не сводил взгляда с отца.
– Мне не за что тебя прощать. Я сам решил обосноваться здесь. Это мой дом. Что касается карьеры, ну, у меня ещё вся жизнь впереди.
«Да и император не вечен», – добавил про себя Гай, вспомнив последнее письмо Маллея, но даже в разговоре с отцом он не решался произнести это вслух. Думая о Риме, Гай сразу же представлял себе толпы людей, грязь на улицах и ненавистную тогу. Хорошо бы, конечно, если бы в Британии чуть чаще выглядывало солнце, но вообще-то южный климат ему не очень нравился.
Наследник, собственно говоря, у него тоже есть, и Гай раздумывал, сказать ли сейчас отцу о сыне Эйлан. Неужели Мацеллий действительно встречался с ней? Гай был рад узнать, что Эйлан готова к разумным компромиссам. Даже если нельзя увидеться с ней, он теперь знает, что она жива и здорова. Он, конечно, любит своих дочерей, и Лициний их тоже любит. Но римский закон признает только наследников мужского пола. Наверное, это несправедливо, потому что, в сущности, он таким образом ущемляет в правах маленькую Селлу, но закон есть закон, нравится ему это или нет.
В конце концов Гай решил пока ничего не говорить отцу. Если сомневаешься, лучше промолчать, чтобы не жалеть потом, – эту истину он познал на собственном горьком опыте.
Глава 26
Кейлин проснулась с первыми проблесками рассвета. Ее била дрожь. «Это всего лишь сон». Но перед глазами все еще стояли привидевшиеся образы, даже теперь более зримые и реальные, чем полог ее кровати и дыхание спящих рядом женщин. Она села на кровати, сунула ноги в тапочки, поеживаясь, сняла с крючка шаль и укуталась в нее.
Но теплая шерсть не согрела Кейлин. Как только она закрывала глаза, в воображении вновь всплывала широкая гладь серебряных вод, над которой клубами стелилась белая пелена тумана. На другом берегу стояла Эйлан, но с каждым мгновением расстояние между ними увеличивалось. Казалось, будто сильное течение уносит ее куда-то вдаль. Но Кейлин напугало не само видение, а чувства, которые она испытывала при этом, – неизбывное отчаяние и боль утраты.
«Это все мои глупые страхи, – успокаивала она себя. – С рассветом грезы исчезнут». Не все сны пророческие. Кейлин встала с кровати и отпила из бутыли несколько глотков воды.
А заканчивался сон страшной картиной: между ней и Эйлан закружилось огромное серое облако, затмевая весь мир. «Так приходит смерть…» Кейлин никак не могла избавиться от этой гнетущей мысли. Обычные ночные фантазии при пробуждении рассеиваются, как утренний туман. А вещий сон – сон, навеянный могучими духами, – вспоминается все более отчетливо, когда пытаешься разгадать его смысл. От него не отмахнешься.
Начали просыпаться другие женщины, и Кейлин поняла, что не в состоянии сейчас вынести их любопытные взоры. Может быть, в саду обретет она спокойствие души? Но в одном жрица была абсолютно уверена: Эйлан должна знать о ее тревогах.
В тот год после Белтейна лето сразу же решительно заявило о своих правах. Лес вокруг Вернеметона пестрел цветами. Эйлан поддалась на уговоры Миллин и пошла вместе с ней собирать травы, прихватив с собой Лию и детей. Под деревьями все еще виднелись кремовые цветки примулы и колокольчики, но на лугах уже начали распускаться золотистые лютики; в белом цвету стояли кусты боярышника.
Гауэн радостно делился своими знаниями о лесе с дочками Бригитты. Девочки не сводили с него восхищенных глаз, на лету ловили каждое слово. Эйлан улыбнулась, вспомнив, как в детстве они с Дидой всюду следовали по пятам за Синриком. Слушая смех ребятишек, Эйлан вдруг поняла, что Гауэн очень истосковался по обществу детей. А ведь скоро не только девочки Бригитты покинут святилище, кольнула ее непрошеная мысль. Гауэна тоже отдадут на воспитание в чужую семью.
В обитель они вернулись к обеду, раскрасневшиеся, возбужденные, с венками на головах.
– Кейлин ждет тебя в саду, – сообщила Эйлид, как только Эйлан вошла в свои покои. – Она сидит там все утро, даже завтракать не ходила, но уверяет нас, что беспокоиться не о чем.
Хмурясь, Эйлан сразу же отправилась в сад, даже не сняв широкополую соломенную шляпу, в которой ходила в лес, так как день выдался теплый. Кейлин недвижно, словно погруженная в свои думы, сидела на скамье возле клумбы с кустами розмарина, но, заслышав шаги Эйлан, открыла глаза.
– Кейлин, что случилось?
Жрица обратила к ней свой взор, и Эйлан вздрогнула: темные глаза Кейлин были пугающе спокойны.
– Сколько лет мы знаем друг друга? – спросила она. Эйлан ответила не сразу, пытаясь прикинуть в уме, когда они познакомились. Это случилось за несколько дней до рождения дочки Маири. Но ей казалось, что на самом деле они встретились гораздо раньше, а порой, когда Эйлан вдруг случалось извлекать из глубин памяти объяснения тех или иных непонятных вещей, она была уверена, что они с Кейлин были сестрами в прежней жизни.
– Кажется, лет шестнадцать, – промолвила она наконец. С Кейлин она познакомилась перед самой зимой. Нет, не может быть, ведь тогда на них напали варвары из Гибернии, а они явно не решились бы переплывать море в это время года из-за зимних штормов. И снега тогда не было, но без конца шел дождь, это она помнит. Весна была очень ненастная. А летом того же года она пришла послушницей в Лесную обитель.
– Неужели так давно? Верно. Дочка Маири уже почти на выданье, а Гауэн прожил одиннадцать зим.
Эйлан кивнула, вдруг живо представив себе, как Кейлин навещала ее в лесной хижине, где она жила в одиночестве, вспомнила, как жрица держала ее руки и отирала холодным полотенцем лоб во время родов. Тогда Эйлан думала, что эти воспоминания никогда не поблекнут и не исчезнут; теперь же они превратились в забытый сон. Работа, которую она и Кейлин выполняли в Лесной обители, занимала все ее мысли.
– А сейчас у нас в святилище живут дочери Бригитты, – задумчиво проговорила Кейлин. – Но через год их заберут на воспитание в семьи римлян.
– Подумать страшно, что Бригитта лишится своих детей, – со вздохом отозвалась Эйлан.
– А мне ее вовсе не жаль, – ответила Кейлин. – Не думаю, что она очень тревожилась о своих детях, когда согласилась помочь Синрику поднять мятеж.
Эйлан понимала, что Кейлин, вероятно, права. Но сама она тоже мать и помнила, какая боль раздирала ей душу, когда Арданас отнял у нее Гауэна.
– Почему ты вдруг заговорила об этом? – спросила она Кейлин. – Не думаю, чтобы ты прождала меня здесь все утро только для того, чтобы предаться драгоценным воспоминаниям, млея над ними, словно римский ростовщик, пересчитывающий свое золото!
Кейлин вздохнула.
– Я должна кое-что рассказать тебе, а как начать – не знаю. Поэтому я и болтаю всякую чушь. Эйлан, мне было знамение, которое, говорят, посещает каждую жрицу перед смертью. Нет, я не могу объяснить…
У Эйлан возникло ощущение, будто сердце ее покрывается ледяной коркой, хотя они сидели под жаркими лучами солнца.
– Знамение? Что ты имеешь в виду? Тебе нездоровится? Может быть, Миллин знает, какими травами…
– Я видела сон, – спокойно ответила Кейлин, – и мне кажется, это было предупреждение о том, что жизнь моя на исходе.
«Неужели Кейлин скоро умрет?» Потрясенная, Эйлан вслух смогла произнести только:
– Но почему?
– Просто не знаю, как объяснить, – все так же спокойно продолжала Кейлин. – Наверное, это можно понять лишь тогда, когда получишь такое предупреждение.
«О да, – подумала Эйлан. – Все верно: я ведь тоже жрица, пусть и не очень хорошая». В присутствии Кейлин она сознавала это особенно остро, хотя в другой обстановке ей часто казалось, что она прекрасно справляется с обязанностями священнослужительницы. После встречи с Синриком Эйлан не покидало ощущение, что она стала его орудием в борьбе против римлян. А разговаривая с Арданосом, она сразу же понимала, каким образом он собирается манипулировать ею во имя сохранения мира с римлянами. Последние несколько лет народы Британии жили спокойно, но она слышала, что в Риме наступили смутные времена. Синрик не замедлит воспользоваться малейшей слабинкой в стане врагов, если они решатся восстать против императора. Интересно, Гай тоже выступит на стороне мятежников? Любил ли он ее когда-нибудь ради нее самой?
А вот в обществе Кейлин, с самого первого дня их знакомства, Эйлан всегда была и оставалась жрицей. Когда Кейлин была рядом, Эйлан не покидала уверенность, что она еще нужна Великой Богине. Эйлан любила Гая всем сердцем и тем не менее не могла забыть, что он все-таки отказался от нее. А Кейлин никогда не покидала ее в беде.
Эйлан бросила беспомощный взгляд на свою сестру-жрицу, и внезапно ее пронзила мысль: «Мы уже однажды перешили это; она умирала в муках на моих глазах».
И тут же Эйлан разозлилась на себя. Если она ничем не может помочь, зачем же тогда Кейлин разбередила ей душу? Она почти с враждебностью посмотрела на женщину. Темные глаза Кейлин как-то странно поблескивали, словно гладь озера, потревоженная подводным течением. «Она тоже боится», – вдруг осенило Эйлан.
Она глубоко вздохнула и почти физически ощутила, как в ней поднимается дух Великой Богини, пробужденный благодаря Кейлин.
– Я – Верховная Жрица Вернеметона, и я приказываю: расскажи мне свой сон!
Кейлин от удивления вытаращила глаза, но уже через несколько мгновений говорила взахлеб, без передышки. Эйлан слушала ее, прикрыв веки. В воображении возникали образы, описанные Кейлин, и вскоре ей стало казаться, что она заранее знает, о чем в следующую минуту поведает ей жрица, словно то был ее собственный сон, и, когда Кейлин замолчала, Эйлан продолжила, рассказав свой сон о лебедях.
– Нас ожидает разлука, – наконец вымолвила она, открывая глаза. – Разлучит ли нас смерть или что-то еще, я не знаю, но потерять тебя, Кейлин, – это все равно что умереть.
– Но если не смерть, что может нас разлучить? – спросила жрица.
Эйлан нахмурилась, вспомнив, как отливали серебром воды озера под клубами тумана.
– Страна Лета, – догадалась она. – Ну конечно же, мы обе видели в своих снах одну и ту же местность. Ты должна поехать туда, Кейлин, и возьми с собой человек десять послушниц. Я не знаю, исполним ли мы волю Великой Богини или, наоборот, бросим Ей вызов, но все же лучше делать хоть что-нибудь – даже если мы поступаем неверно, – чем сидеть здесь и просто ждать, когда смерть заберет тебя!
Кейлин все еще сомневалась, но в глазах ее засветился живой огонек.
– Арданос ни за что не допустит этого. Он – архидруид и хочет, чтобы все жрицы Вернеметона находились здесь, под его надзором!
Эйлан с улыбкой посмотрела на нее.
– А я – Жрица Оракула. Я сама разберусь с Арданосом!
В день праздника летнего солнцестояния девушки Лесной обители на рассвете отправились в лес собирать росу с летних цветов. Роса обладает волшебной силой: она делает человека красивее и наделяет его даром творить чудеса. Говорили, что любая девушка, умывшись в этот день утренней росой и заглянув в прозрачный ручей, увидит в глубине вод лицо мужчины, который любит ее.
Эйлан с любопытством думала, почему женщины Лесной обители, давшие обет целомудрия или готовящиеся стать жрицами, интересуются этим поверьем. Значит, они до сих пор лелеют воспоминания о своих возлюбленных, которых покинули в мирской жизни. Сама она согрешила не только в мыслях, но надеялась, что другим служительницам Великой Богини удастся избежать искушения.
Эйлан слышала, как, весело смеясь, возвратились из леса девушки, но не вышла к ним. По приближении очередного большого праздника она все сильнее испытывала потребность в уединении перед церемонией. Прежде Эйлан думала, что с течением времени вещать от имени Великой Богини станет для нее привычным делом, но с каждым годом ей все труднее было балансировать между силами, стремившимися получить поддержку Владычицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– Она была в вуали, – ответил он. – Мы договорились, что девочки будут находиться в святилище, пока страсти не утихнут немного, а затем их передадут нам, и мы найдем для них приемных родителей-римлян, а также подыщем им мужей, тоже из римлян. Мне кажется, даже Бригитта охотно согласится на это, если поставить ее в известность о нашем плане. А я собираюсь поговорить с ней. Я боялся, что для подстрекателей, которые вертятся вокруг Бригитты, ее дети могут послужить удобным поводом для разжигания очередной священной войны, а это, как ты сам понимаешь, сейчас нам вовсе ни к чему, поскольку Домициан и так потерял много людей в ходе последних кампаний.
Мацеллий замолчал, остановив на сыне тяжелый взгляд.
– Иногда я спрашиваю себя, правильный ли путь избрал для тебя, мой мальчик. Я думал, Веспасиан проживет дольше. Он был хорошим императором и позаботился бы о твоей карьере. Мы строили большие планы, а в результате ты живешь в своем поместье, словно вождь британского племени. Даже твой брак с Юлией… – он не договорил. – Простишь ли ты меня?
Гай не сводил взгляда с отца.
– Мне не за что тебя прощать. Я сам решил обосноваться здесь. Это мой дом. Что касается карьеры, ну, у меня ещё вся жизнь впереди.
«Да и император не вечен», – добавил про себя Гай, вспомнив последнее письмо Маллея, но даже в разговоре с отцом он не решался произнести это вслух. Думая о Риме, Гай сразу же представлял себе толпы людей, грязь на улицах и ненавистную тогу. Хорошо бы, конечно, если бы в Британии чуть чаще выглядывало солнце, но вообще-то южный климат ему не очень нравился.
Наследник, собственно говоря, у него тоже есть, и Гай раздумывал, сказать ли сейчас отцу о сыне Эйлан. Неужели Мацеллий действительно встречался с ней? Гай был рад узнать, что Эйлан готова к разумным компромиссам. Даже если нельзя увидеться с ней, он теперь знает, что она жива и здорова. Он, конечно, любит своих дочерей, и Лициний их тоже любит. Но римский закон признает только наследников мужского пола. Наверное, это несправедливо, потому что, в сущности, он таким образом ущемляет в правах маленькую Селлу, но закон есть закон, нравится ему это или нет.
В конце концов Гай решил пока ничего не говорить отцу. Если сомневаешься, лучше промолчать, чтобы не жалеть потом, – эту истину он познал на собственном горьком опыте.
Глава 26
Кейлин проснулась с первыми проблесками рассвета. Ее била дрожь. «Это всего лишь сон». Но перед глазами все еще стояли привидевшиеся образы, даже теперь более зримые и реальные, чем полог ее кровати и дыхание спящих рядом женщин. Она села на кровати, сунула ноги в тапочки, поеживаясь, сняла с крючка шаль и укуталась в нее.
Но теплая шерсть не согрела Кейлин. Как только она закрывала глаза, в воображении вновь всплывала широкая гладь серебряных вод, над которой клубами стелилась белая пелена тумана. На другом берегу стояла Эйлан, но с каждым мгновением расстояние между ними увеличивалось. Казалось, будто сильное течение уносит ее куда-то вдаль. Но Кейлин напугало не само видение, а чувства, которые она испытывала при этом, – неизбывное отчаяние и боль утраты.
«Это все мои глупые страхи, – успокаивала она себя. – С рассветом грезы исчезнут». Не все сны пророческие. Кейлин встала с кровати и отпила из бутыли несколько глотков воды.
А заканчивался сон страшной картиной: между ней и Эйлан закружилось огромное серое облако, затмевая весь мир. «Так приходит смерть…» Кейлин никак не могла избавиться от этой гнетущей мысли. Обычные ночные фантазии при пробуждении рассеиваются, как утренний туман. А вещий сон – сон, навеянный могучими духами, – вспоминается все более отчетливо, когда пытаешься разгадать его смысл. От него не отмахнешься.
Начали просыпаться другие женщины, и Кейлин поняла, что не в состоянии сейчас вынести их любопытные взоры. Может быть, в саду обретет она спокойствие души? Но в одном жрица была абсолютно уверена: Эйлан должна знать о ее тревогах.
В тот год после Белтейна лето сразу же решительно заявило о своих правах. Лес вокруг Вернеметона пестрел цветами. Эйлан поддалась на уговоры Миллин и пошла вместе с ней собирать травы, прихватив с собой Лию и детей. Под деревьями все еще виднелись кремовые цветки примулы и колокольчики, но на лугах уже начали распускаться золотистые лютики; в белом цвету стояли кусты боярышника.
Гауэн радостно делился своими знаниями о лесе с дочками Бригитты. Девочки не сводили с него восхищенных глаз, на лету ловили каждое слово. Эйлан улыбнулась, вспомнив, как в детстве они с Дидой всюду следовали по пятам за Синриком. Слушая смех ребятишек, Эйлан вдруг поняла, что Гауэн очень истосковался по обществу детей. А ведь скоро не только девочки Бригитты покинут святилище, кольнула ее непрошеная мысль. Гауэна тоже отдадут на воспитание в чужую семью.
В обитель они вернулись к обеду, раскрасневшиеся, возбужденные, с венками на головах.
– Кейлин ждет тебя в саду, – сообщила Эйлид, как только Эйлан вошла в свои покои. – Она сидит там все утро, даже завтракать не ходила, но уверяет нас, что беспокоиться не о чем.
Хмурясь, Эйлан сразу же отправилась в сад, даже не сняв широкополую соломенную шляпу, в которой ходила в лес, так как день выдался теплый. Кейлин недвижно, словно погруженная в свои думы, сидела на скамье возле клумбы с кустами розмарина, но, заслышав шаги Эйлан, открыла глаза.
– Кейлин, что случилось?
Жрица обратила к ней свой взор, и Эйлан вздрогнула: темные глаза Кейлин были пугающе спокойны.
– Сколько лет мы знаем друг друга? – спросила она. Эйлан ответила не сразу, пытаясь прикинуть в уме, когда они познакомились. Это случилось за несколько дней до рождения дочки Маири. Но ей казалось, что на самом деле они встретились гораздо раньше, а порой, когда Эйлан вдруг случалось извлекать из глубин памяти объяснения тех или иных непонятных вещей, она была уверена, что они с Кейлин были сестрами в прежней жизни.
– Кажется, лет шестнадцать, – промолвила она наконец. С Кейлин она познакомилась перед самой зимой. Нет, не может быть, ведь тогда на них напали варвары из Гибернии, а они явно не решились бы переплывать море в это время года из-за зимних штормов. И снега тогда не было, но без конца шел дождь, это она помнит. Весна была очень ненастная. А летом того же года она пришла послушницей в Лесную обитель.
– Неужели так давно? Верно. Дочка Маири уже почти на выданье, а Гауэн прожил одиннадцать зим.
Эйлан кивнула, вдруг живо представив себе, как Кейлин навещала ее в лесной хижине, где она жила в одиночестве, вспомнила, как жрица держала ее руки и отирала холодным полотенцем лоб во время родов. Тогда Эйлан думала, что эти воспоминания никогда не поблекнут и не исчезнут; теперь же они превратились в забытый сон. Работа, которую она и Кейлин выполняли в Лесной обители, занимала все ее мысли.
– А сейчас у нас в святилище живут дочери Бригитты, – задумчиво проговорила Кейлин. – Но через год их заберут на воспитание в семьи римлян.
– Подумать страшно, что Бригитта лишится своих детей, – со вздохом отозвалась Эйлан.
– А мне ее вовсе не жаль, – ответила Кейлин. – Не думаю, что она очень тревожилась о своих детях, когда согласилась помочь Синрику поднять мятеж.
Эйлан понимала, что Кейлин, вероятно, права. Но сама она тоже мать и помнила, какая боль раздирала ей душу, когда Арданас отнял у нее Гауэна.
– Почему ты вдруг заговорила об этом? – спросила она Кейлин. – Не думаю, чтобы ты прождала меня здесь все утро только для того, чтобы предаться драгоценным воспоминаниям, млея над ними, словно римский ростовщик, пересчитывающий свое золото!
Кейлин вздохнула.
– Я должна кое-что рассказать тебе, а как начать – не знаю. Поэтому я и болтаю всякую чушь. Эйлан, мне было знамение, которое, говорят, посещает каждую жрицу перед смертью. Нет, я не могу объяснить…
У Эйлан возникло ощущение, будто сердце ее покрывается ледяной коркой, хотя они сидели под жаркими лучами солнца.
– Знамение? Что ты имеешь в виду? Тебе нездоровится? Может быть, Миллин знает, какими травами…
– Я видела сон, – спокойно ответила Кейлин, – и мне кажется, это было предупреждение о том, что жизнь моя на исходе.
«Неужели Кейлин скоро умрет?» Потрясенная, Эйлан вслух смогла произнести только:
– Но почему?
– Просто не знаю, как объяснить, – все так же спокойно продолжала Кейлин. – Наверное, это можно понять лишь тогда, когда получишь такое предупреждение.
«О да, – подумала Эйлан. – Все верно: я ведь тоже жрица, пусть и не очень хорошая». В присутствии Кейлин она сознавала это особенно остро, хотя в другой обстановке ей часто казалось, что она прекрасно справляется с обязанностями священнослужительницы. После встречи с Синриком Эйлан не покидало ощущение, что она стала его орудием в борьбе против римлян. А разговаривая с Арданосом, она сразу же понимала, каким образом он собирается манипулировать ею во имя сохранения мира с римлянами. Последние несколько лет народы Британии жили спокойно, но она слышала, что в Риме наступили смутные времена. Синрик не замедлит воспользоваться малейшей слабинкой в стане врагов, если они решатся восстать против императора. Интересно, Гай тоже выступит на стороне мятежников? Любил ли он ее когда-нибудь ради нее самой?
А вот в обществе Кейлин, с самого первого дня их знакомства, Эйлан всегда была и оставалась жрицей. Когда Кейлин была рядом, Эйлан не покидала уверенность, что она еще нужна Великой Богине. Эйлан любила Гая всем сердцем и тем не менее не могла забыть, что он все-таки отказался от нее. А Кейлин никогда не покидала ее в беде.
Эйлан бросила беспомощный взгляд на свою сестру-жрицу, и внезапно ее пронзила мысль: «Мы уже однажды перешили это; она умирала в муках на моих глазах».
И тут же Эйлан разозлилась на себя. Если она ничем не может помочь, зачем же тогда Кейлин разбередила ей душу? Она почти с враждебностью посмотрела на женщину. Темные глаза Кейлин как-то странно поблескивали, словно гладь озера, потревоженная подводным течением. «Она тоже боится», – вдруг осенило Эйлан.
Она глубоко вздохнула и почти физически ощутила, как в ней поднимается дух Великой Богини, пробужденный благодаря Кейлин.
– Я – Верховная Жрица Вернеметона, и я приказываю: расскажи мне свой сон!
Кейлин от удивления вытаращила глаза, но уже через несколько мгновений говорила взахлеб, без передышки. Эйлан слушала ее, прикрыв веки. В воображении возникали образы, описанные Кейлин, и вскоре ей стало казаться, что она заранее знает, о чем в следующую минуту поведает ей жрица, словно то был ее собственный сон, и, когда Кейлин замолчала, Эйлан продолжила, рассказав свой сон о лебедях.
– Нас ожидает разлука, – наконец вымолвила она, открывая глаза. – Разлучит ли нас смерть или что-то еще, я не знаю, но потерять тебя, Кейлин, – это все равно что умереть.
– Но если не смерть, что может нас разлучить? – спросила жрица.
Эйлан нахмурилась, вспомнив, как отливали серебром воды озера под клубами тумана.
– Страна Лета, – догадалась она. – Ну конечно же, мы обе видели в своих снах одну и ту же местность. Ты должна поехать туда, Кейлин, и возьми с собой человек десять послушниц. Я не знаю, исполним ли мы волю Великой Богини или, наоборот, бросим Ей вызов, но все же лучше делать хоть что-нибудь – даже если мы поступаем неверно, – чем сидеть здесь и просто ждать, когда смерть заберет тебя!
Кейлин все еще сомневалась, но в глазах ее засветился живой огонек.
– Арданос ни за что не допустит этого. Он – архидруид и хочет, чтобы все жрицы Вернеметона находились здесь, под его надзором!
Эйлан с улыбкой посмотрела на нее.
– А я – Жрица Оракула. Я сама разберусь с Арданосом!
В день праздника летнего солнцестояния девушки Лесной обители на рассвете отправились в лес собирать росу с летних цветов. Роса обладает волшебной силой: она делает человека красивее и наделяет его даром творить чудеса. Говорили, что любая девушка, умывшись в этот день утренней росой и заглянув в прозрачный ручей, увидит в глубине вод лицо мужчины, который любит ее.
Эйлан с любопытством думала, почему женщины Лесной обители, давшие обет целомудрия или готовящиеся стать жрицами, интересуются этим поверьем. Значит, они до сих пор лелеют воспоминания о своих возлюбленных, которых покинули в мирской жизни. Сама она согрешила не только в мыслях, но надеялась, что другим служительницам Великой Богини удастся избежать искушения.
Эйлан слышала, как, весело смеясь, возвратились из леса девушки, но не вышла к ним. По приближении очередного большого праздника она все сильнее испытывала потребность в уединении перед церемонией. Прежде Эйлан думала, что с течением времени вещать от имени Великой Богини станет для нее привычным делом, но с каждым годом ей все труднее было балансировать между силами, стремившимися получить поддержку Владычицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83