Днем лил дождь. В густом дремучем лесу (таких лесов немало было в Южной Британии) сыро и тихо. Время от времени с нижних веток падают дождевые капли, словно кто-то окропляет тропинку святой водой.
Эйлан полной грудью вдыхала влажный воздух, такой живительный и ароматный, наполненный всеми запахами леса. После пребывания в насквозь пропахшем дымом доме отца лесной воздух казался ей сладким, словно фимиам. Ей рассказывали, что в Лесной обители воздух очищают при помощи священных трав. Эйлан инстинктивно выпрямила спину, подняла на плечо корзину с приношениями и стала вышагивать с гордой грациозностью, подражая походке жриц, живших в Лесной обители. Так она сделала несколько шагов: ее тело двигалось в такт незнакомому ей ритму, и в то же время с такой естественной легкостью, словно ее обучили этому задолго до рождения, в прежней жизни.
Ей разрешили приносить к источнику свои дары лишь после того, как у нее начались ежемесячные кровотечения. Эти кровотечения сделали ее полноценной женщиной, объяснила ей мать, вот так и воды Священного источника даруют плодородие земле. Но обряды, совершаемые жрицами Лесной обители, служили духу Священного источника, и в полнолуние сама Великая Богиня спускалась с небес. Вчера вечером тоже светила полная луна, и Эйлан долго стояла и не отрываясь смотрела на нее, пока мать не позвала девушку в дом. Все ее существо было наполнено неясным ожиданием.
«Может быть, на празднике Белтейн Жрица Оракула назовет меня служительницей Великой Богини». Закрыв глаза, Эйлан пыталась представить, как она ступает в синих одеждах жрицы и за ней тянется широкий шлейф; прозрачная вуаль, опущенная на лицо, придает ее чертам загадочность и тайну.
– Эйлан, что ты делаешь? – Голос Диды прервал ее мечтания. Девушка вздрогнула и, споткнувшись о корень дерева, чуть не выронила корзину. – Ну что ты плетешься, как хромая корова! Мы же не успеем засветло вернуться домой.
Теперь Эйлан окончательно пришла в себя и, сгорая от стыда за свои мысли, поспешила за подругой. Уже слышалось тихое журчание родника. Скоро тропинка стала спускаться вниз. Вслед за Дидой Эйлан подошла к двум валунам. Из расщелины между камнями сочилась вода и тонкой струйкой стекала в озеро. Давным-давно люди огородили это место камнями, с которых со временем вода стерла резные украшения. Зато рядом раскинул свои ветви молоденький куст орешника – отпрыск множества деревьев, что когда-то росли здесь. К веткам орешника люди привязывали ленточки и загадывали желания.
Девушки подошли к озеру и, расстелив скатерть, стали выкладывать свои приношения: затейливой формы пирожки, бутыль с медовым напитком и несколько серебряных монет. В конце концов, это было небольшое озеро, и в нем обитала не самая главная богиня леса. Разве это озеро можно сравнить с теми священными озерами, которым целые армии жертвуют драгоценные трофеи? Но вот уже много лет женщины ее рода каждый месяц после своих кровотечений приносят дары богине этого озера, чтобы не утратить благословения Великой Богини.
Девушки сняли с себя одежды и, поеживаясь от холода, склонились над озером.
– Священный источник, ты – чрево Великой Богини. Твои воды – колыбель всего живого на земле, позволь и мне принести новую жизнь в этот мир… – Эйлан зачерпнула в ладони воду и медленно вылила на себя, наблюдая, как тонкая струйка сбегает по животу и исчезает между ног.
– Священный источник, твои воды – это молоко Великой Богини. Ты питаешь все живое, позволь и мне вскормить тех, кого люблю я… – Холодная струйка омыла ее соски, и они затрепетали от этого прикосновения.
– Священный источник, ты – дух Великой Богини. Неиссякаемы воды твои, бьющие из глубин, так дай же и мне власть и силы обновить этот мир… – Капли воды упали ей на лоб, и она задрожала всем телом.
Эйлан неподвижным взглядом всматривалась в темную поверхность озера. Водная гладь успокоилась, и она увидела смутные очертания своего отражения. Но что это? Почему вдруг так изменилось ее лицо? На нее смотрела взрослая женщина – кожа бледная, темные завитки отсвечивают красным светом, словно огненные искры, только глаза те же.
– Эйлан!
От оклика Диды Эйлан моргнула – из воды на нее снова смотрело ее собственное отражение. Дида дрожала, и Эйлан тоже вдруг почувствовала, что замерзла. Девушки торопливо натянули на себя одежды. Дида взяла корзинку с пирожками, и по лесу разнеслось ее сочное, звонкое пение.
Владычица источника священного,
Тебе свои дары я приношу.
Молю тебя я о благословении,
Удачи, счастья и любви прошу.
«В Лесной обители, – подумала Эйлан, – эту песню жрицы непременно исполнили бы хором». Она стала подпевать, и ее голосок, тоненький и нерешительный, слился с звучным голосом Диды в удивительно красивой гармонии.
Благослови наш лес и поле,
Пошли нам щедрый урожай,
Даруй моим родным здоровье
И души их храни и защищай!
Эйлан стала лить в воду из бутыли медовый напиток, а Дида ломала на кусочки пирожки и бросала их в озеро. Течение подхватило дары, и на мгновение Эйлан показалось, что вода зажурчала громче. Склонившись над темной гладью, девушки покидали в озеро и монеты.
Вскоре рябь на поверхности озера исчезла, и Эйлан, словно в зеркале, увидела отражение двух очень похожих лиц – своего и Диды. Она вся сжалась от напряжения, с испугом ожидая, что ее взору снова предстанет незнакомка. Взгляд затуманился, и теперь она видела в озере только одно лицо, с удивительными глазами, которые излучали райский свет, словно звезды на ночном небосводе.
«Госпожа, Ты дух этого озера? Что я должна сделать?» – спросило ее сердце. И девушке послышалось, что в ответ донеслось:
«Моя жизнь течет повсюду, моя жизнь и в твоих венах. Я – Река Времени и Море Пространства. Ты принадлежала Мне в прежних жизнях, принадлежишь Мне и теперь. Адсарта, дочь Моя, когда ты исполнишь данный Мне обет?»
Эйлан показалось, что глаза Богини засверкали ослепительным блеском и озарили ее душу. А может, это всего лишь свет солнца? Сбросив с себя пелену грез, она осознала, что жмурится от пронизывающих кроны деревьев ярких лучей.
– Эйлан! – услышала девушка раздраженный возглас Диды. Должно быть, та уже не первый раз окликала ее. – Что с тобой сегодня?
– Дида! – воскликнула Эйлан. – Разве ты не видела Ее? Не видела в озере Богиню?
Дида покачала головой.
– Ты сейчас похожа на одну из тех святош, живущих в Вернеметоне, которые вечно твердят о каких-то видениях!
– Как ты можешь так говорить?! Ты же дочь архидруида. В Лесной обители ты могла бы стать сказительницей!
Дида поморщилась.
– Женщина-бард? Арданос ни за что не позволил бы такое, да и я не желаю всю жизнь сидеть взаперти с целой сворой женщин. Лучше уж вступлю в Братство Воронов и вместе с твоим молочным братом Синриком пойду сражаться против Рима!
– Тише! – Эйлан огляделась вокруг, словно деревья могли слышать их. – Будто не знаешь, что об этом не следует болтать даже здесь? И потом, вместе с Синриком ты хочешь не сражаться против Рима, а спать рядом с ним. Я ведь заметила, какими глазами ты смотришь на него! – сказала она с шаловливой усмешкой.
Дида покраснела.
– Что ты в этом понимаешь! – вскричала она. – Посмотрим, что ты будешь делать, когда потеряешь голову из-за какого-нибудь мужчины. Вот уж тогда я посмеюсь над тобой. – Она стала складывать скатерть.
– Этого не будет никогда, – возразила Эйлан. – Я хочу служить Великой Богине! – На мгновение в глазах у нее потемнело. Девушке показалось, что и вода зажурчала громче, словно ее слова были услышаны владычицей озера. Дида сунула ей в руки корзину.
– Пошли домой. – Она направилась вверх по тропинке. Но Эйлан медлила. Ей послышалось нечто совсем не похожее на журчание родника.
– Подожди! Ты разве не слышишь? Оттуда, из кабаньей ямы…
Дида остановилась и повернула голову. Девушки прислушались. Теперь звук был гораздо слабее, как будто стонало раненое животное.
– Надо пойти и посмотреть, – наконец вымолвила Эйлан, – хотя из-за этого мы наверняка не успеем вернуться домой засветло. Но если туда кто-то свалился, мы позовем мужчин, чтобы они вызволили несчастного.
На дне кабаньей ямы лежал юноша. Он был весь в крови и дрожал. С меркнущим светом угасала и его надежда на спасение.
В яме было сыро и грязно, стоял мерзкий запах испражнений животных, которые когда-то попадали в эту ловушку. В дно и стенки были вбиты острые колья. Один из них вонзился ему в плечо. И хотя юноша решил, что рана не очень опасная, ибо ушибленная при падении рука занемела и он почти не чувствовал боли, она, тем не менее, вполне могла оказаться смертельной.
Но смерти он не боялся. Гаю Мацеллию Северу Силурику исполнилось девятнадцать лет, и он присягнул на верность императору Титу. Став офицером римской армии, он впервые изведал вкус сражения еще в том возрасте, когда его подбородок покрывал лишь густой пушок. Однако умереть в яме-ловушке, словно глупый заяц, – эта мысль приводила его в ярость. «Кроме себя винить некого», – с горечью думал Гай. Послушался бы Клотина Альба, так сидел бы сейчас у теплого очага, попивал пиво да заигрывал бы с дочкой хозяина Гвенной. Эта девушка с легкостью отбросила добродетельные манеры, свойственные жительницам внутренних районов Британии, и усвоила смелое поведение женщин, живших в Лондинии и других римских городах, так же как ее отец без усилий выучил латинский язык и привык носить тогу.
Но ведь его направили в это путешествие, потому что он хорошо изъяснялся на британских диалектах, припомнил Гай, и губы его скривились в мрачной усмешке. Его отец, Север-старший, был префектом лагеря в Деве, где располагался 11 Вспомогательный легион. На заре завоевания Британии, когда Рим еще надеялся покорить местные племена, вступив с ними в союз, он женился на темноволосой дочери вождя силуров. Гай научился говорить на языке этого народа даже раньше, чем ему удалось пролепетать первое слово на латыни.
В былые времена, разумеется, офицеры Имперского легиона, стоявшего в Деве, не считали нужным излагать свои требования на языке народа завоеванной страны. Да и сейчас Флавий Руф, трибун второй когорты, не утруждал себя подобными любезностями. Однако Мацеллий Север-старший был префектом лагеря, подчинялся только Агриколе, наместнику Рима в Британии, и отвечал за то, чтобы жители провинции и воины легиона, охранявшие завоеванную территорию и ею управлявшие, жили в мире и согласии.
Целое поколение выросло с тех пор, когда Боудикка, прозванная Кровавой Царицей, подняла мятеж против римлян, за что была жестоко наказана легионерами. Память об этом мятеже еще жила в народе, но жители Британии, хотя и платили большие налоги и дань, вели себя относительно миролюбиво. Правда, им не нравилось, когда местное население забирали на работы на благо империи, и здесь, на окраинах владений Рима, не угасал огонь недовольства, искусно раздуваемый вождями отдельных племен и смутьянами. И вот сюда, в этот рассадник смуты, Флавий Руф решил направить отряд легионеров, чтобы они обеспечили бесперебойную поставку людей для работы в свинцовых рудниках империи.
Молодому офицеру не полагалось служить в легионе, в котором его отец занимает пост префекта. Поэтому Гая определили военным трибуном в легион «Валериев Победоносный», который располагался в Глеве. И хотя по материнской линии он был британцем, с самого детства его воспитывали по законам железной дисциплины как сына римского воина.
Мацеллий-старший не искал для сына привилегий. Но во время одной стычки на границе Гай получил ранение в ногу. Рана была неопасной, однако во время лечения юноша простудился, и ему разрешили поехать в Деву и оставаться там до полного выздоровления, после чего он должен был вновь вернуться в свой легион. Оправившись от ранения и болезни, Гай очень скоро заскучал в родительском доме и поэтому охотно вызвался помочь отряду легионеров набрать рабочих для рудников.
За время путешествия ничего особенного не произошло. Колонну мрачных рабочих повели на рудники, а у Гая до конца отпуска оставалось еще две недели. Клотин Альб пригласил юного офицера погостить у него несколько дней, поохотиться вместе. К тому же дочь его бросала на Гая нескромные взгляды, что предвещало нескучное времяпровождение. Клотин, конечно же, преследовал свои интересы: он был рад оказать гостеприимство сыну чиновника Римской империи, и Гай понимал это. Тем не менее он принял приглашение, с удовольствием поохотился и полюбезничал с дочкой Клотина, что также пришлось ему по душе. Не далее как вчера в этом самом лесу он убил оленя, доказав, что умеет обращаться с дротиком не хуже, чем британцы владеют своим оружием, а вот теперь…
Беспомощно распростертый на дне вонючей ямы, Гай в отчаянии проклинал трусливого раба, который вызвался указать ему кратчайший путь от дома Клотина до Римского тракта, который, по его словам, вел прямо в Деву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Эйлан полной грудью вдыхала влажный воздух, такой живительный и ароматный, наполненный всеми запахами леса. После пребывания в насквозь пропахшем дымом доме отца лесной воздух казался ей сладким, словно фимиам. Ей рассказывали, что в Лесной обители воздух очищают при помощи священных трав. Эйлан инстинктивно выпрямила спину, подняла на плечо корзину с приношениями и стала вышагивать с гордой грациозностью, подражая походке жриц, живших в Лесной обители. Так она сделала несколько шагов: ее тело двигалось в такт незнакомому ей ритму, и в то же время с такой естественной легкостью, словно ее обучили этому задолго до рождения, в прежней жизни.
Ей разрешили приносить к источнику свои дары лишь после того, как у нее начались ежемесячные кровотечения. Эти кровотечения сделали ее полноценной женщиной, объяснила ей мать, вот так и воды Священного источника даруют плодородие земле. Но обряды, совершаемые жрицами Лесной обители, служили духу Священного источника, и в полнолуние сама Великая Богиня спускалась с небес. Вчера вечером тоже светила полная луна, и Эйлан долго стояла и не отрываясь смотрела на нее, пока мать не позвала девушку в дом. Все ее существо было наполнено неясным ожиданием.
«Может быть, на празднике Белтейн Жрица Оракула назовет меня служительницей Великой Богини». Закрыв глаза, Эйлан пыталась представить, как она ступает в синих одеждах жрицы и за ней тянется широкий шлейф; прозрачная вуаль, опущенная на лицо, придает ее чертам загадочность и тайну.
– Эйлан, что ты делаешь? – Голос Диды прервал ее мечтания. Девушка вздрогнула и, споткнувшись о корень дерева, чуть не выронила корзину. – Ну что ты плетешься, как хромая корова! Мы же не успеем засветло вернуться домой.
Теперь Эйлан окончательно пришла в себя и, сгорая от стыда за свои мысли, поспешила за подругой. Уже слышалось тихое журчание родника. Скоро тропинка стала спускаться вниз. Вслед за Дидой Эйлан подошла к двум валунам. Из расщелины между камнями сочилась вода и тонкой струйкой стекала в озеро. Давным-давно люди огородили это место камнями, с которых со временем вода стерла резные украшения. Зато рядом раскинул свои ветви молоденький куст орешника – отпрыск множества деревьев, что когда-то росли здесь. К веткам орешника люди привязывали ленточки и загадывали желания.
Девушки подошли к озеру и, расстелив скатерть, стали выкладывать свои приношения: затейливой формы пирожки, бутыль с медовым напитком и несколько серебряных монет. В конце концов, это было небольшое озеро, и в нем обитала не самая главная богиня леса. Разве это озеро можно сравнить с теми священными озерами, которым целые армии жертвуют драгоценные трофеи? Но вот уже много лет женщины ее рода каждый месяц после своих кровотечений приносят дары богине этого озера, чтобы не утратить благословения Великой Богини.
Девушки сняли с себя одежды и, поеживаясь от холода, склонились над озером.
– Священный источник, ты – чрево Великой Богини. Твои воды – колыбель всего живого на земле, позволь и мне принести новую жизнь в этот мир… – Эйлан зачерпнула в ладони воду и медленно вылила на себя, наблюдая, как тонкая струйка сбегает по животу и исчезает между ног.
– Священный источник, твои воды – это молоко Великой Богини. Ты питаешь все живое, позволь и мне вскормить тех, кого люблю я… – Холодная струйка омыла ее соски, и они затрепетали от этого прикосновения.
– Священный источник, ты – дух Великой Богини. Неиссякаемы воды твои, бьющие из глубин, так дай же и мне власть и силы обновить этот мир… – Капли воды упали ей на лоб, и она задрожала всем телом.
Эйлан неподвижным взглядом всматривалась в темную поверхность озера. Водная гладь успокоилась, и она увидела смутные очертания своего отражения. Но что это? Почему вдруг так изменилось ее лицо? На нее смотрела взрослая женщина – кожа бледная, темные завитки отсвечивают красным светом, словно огненные искры, только глаза те же.
– Эйлан!
От оклика Диды Эйлан моргнула – из воды на нее снова смотрело ее собственное отражение. Дида дрожала, и Эйлан тоже вдруг почувствовала, что замерзла. Девушки торопливо натянули на себя одежды. Дида взяла корзинку с пирожками, и по лесу разнеслось ее сочное, звонкое пение.
Владычица источника священного,
Тебе свои дары я приношу.
Молю тебя я о благословении,
Удачи, счастья и любви прошу.
«В Лесной обители, – подумала Эйлан, – эту песню жрицы непременно исполнили бы хором». Она стала подпевать, и ее голосок, тоненький и нерешительный, слился с звучным голосом Диды в удивительно красивой гармонии.
Благослови наш лес и поле,
Пошли нам щедрый урожай,
Даруй моим родным здоровье
И души их храни и защищай!
Эйлан стала лить в воду из бутыли медовый напиток, а Дида ломала на кусочки пирожки и бросала их в озеро. Течение подхватило дары, и на мгновение Эйлан показалось, что вода зажурчала громче. Склонившись над темной гладью, девушки покидали в озеро и монеты.
Вскоре рябь на поверхности озера исчезла, и Эйлан, словно в зеркале, увидела отражение двух очень похожих лиц – своего и Диды. Она вся сжалась от напряжения, с испугом ожидая, что ее взору снова предстанет незнакомка. Взгляд затуманился, и теперь она видела в озере только одно лицо, с удивительными глазами, которые излучали райский свет, словно звезды на ночном небосводе.
«Госпожа, Ты дух этого озера? Что я должна сделать?» – спросило ее сердце. И девушке послышалось, что в ответ донеслось:
«Моя жизнь течет повсюду, моя жизнь и в твоих венах. Я – Река Времени и Море Пространства. Ты принадлежала Мне в прежних жизнях, принадлежишь Мне и теперь. Адсарта, дочь Моя, когда ты исполнишь данный Мне обет?»
Эйлан показалось, что глаза Богини засверкали ослепительным блеском и озарили ее душу. А может, это всего лишь свет солнца? Сбросив с себя пелену грез, она осознала, что жмурится от пронизывающих кроны деревьев ярких лучей.
– Эйлан! – услышала девушка раздраженный возглас Диды. Должно быть, та уже не первый раз окликала ее. – Что с тобой сегодня?
– Дида! – воскликнула Эйлан. – Разве ты не видела Ее? Не видела в озере Богиню?
Дида покачала головой.
– Ты сейчас похожа на одну из тех святош, живущих в Вернеметоне, которые вечно твердят о каких-то видениях!
– Как ты можешь так говорить?! Ты же дочь архидруида. В Лесной обители ты могла бы стать сказительницей!
Дида поморщилась.
– Женщина-бард? Арданос ни за что не позволил бы такое, да и я не желаю всю жизнь сидеть взаперти с целой сворой женщин. Лучше уж вступлю в Братство Воронов и вместе с твоим молочным братом Синриком пойду сражаться против Рима!
– Тише! – Эйлан огляделась вокруг, словно деревья могли слышать их. – Будто не знаешь, что об этом не следует болтать даже здесь? И потом, вместе с Синриком ты хочешь не сражаться против Рима, а спать рядом с ним. Я ведь заметила, какими глазами ты смотришь на него! – сказала она с шаловливой усмешкой.
Дида покраснела.
– Что ты в этом понимаешь! – вскричала она. – Посмотрим, что ты будешь делать, когда потеряешь голову из-за какого-нибудь мужчины. Вот уж тогда я посмеюсь над тобой. – Она стала складывать скатерть.
– Этого не будет никогда, – возразила Эйлан. – Я хочу служить Великой Богине! – На мгновение в глазах у нее потемнело. Девушке показалось, что и вода зажурчала громче, словно ее слова были услышаны владычицей озера. Дида сунула ей в руки корзину.
– Пошли домой. – Она направилась вверх по тропинке. Но Эйлан медлила. Ей послышалось нечто совсем не похожее на журчание родника.
– Подожди! Ты разве не слышишь? Оттуда, из кабаньей ямы…
Дида остановилась и повернула голову. Девушки прислушались. Теперь звук был гораздо слабее, как будто стонало раненое животное.
– Надо пойти и посмотреть, – наконец вымолвила Эйлан, – хотя из-за этого мы наверняка не успеем вернуться домой засветло. Но если туда кто-то свалился, мы позовем мужчин, чтобы они вызволили несчастного.
На дне кабаньей ямы лежал юноша. Он был весь в крови и дрожал. С меркнущим светом угасала и его надежда на спасение.
В яме было сыро и грязно, стоял мерзкий запах испражнений животных, которые когда-то попадали в эту ловушку. В дно и стенки были вбиты острые колья. Один из них вонзился ему в плечо. И хотя юноша решил, что рана не очень опасная, ибо ушибленная при падении рука занемела и он почти не чувствовал боли, она, тем не менее, вполне могла оказаться смертельной.
Но смерти он не боялся. Гаю Мацеллию Северу Силурику исполнилось девятнадцать лет, и он присягнул на верность императору Титу. Став офицером римской армии, он впервые изведал вкус сражения еще в том возрасте, когда его подбородок покрывал лишь густой пушок. Однако умереть в яме-ловушке, словно глупый заяц, – эта мысль приводила его в ярость. «Кроме себя винить некого», – с горечью думал Гай. Послушался бы Клотина Альба, так сидел бы сейчас у теплого очага, попивал пиво да заигрывал бы с дочкой хозяина Гвенной. Эта девушка с легкостью отбросила добродетельные манеры, свойственные жительницам внутренних районов Британии, и усвоила смелое поведение женщин, живших в Лондинии и других римских городах, так же как ее отец без усилий выучил латинский язык и привык носить тогу.
Но ведь его направили в это путешествие, потому что он хорошо изъяснялся на британских диалектах, припомнил Гай, и губы его скривились в мрачной усмешке. Его отец, Север-старший, был префектом лагеря в Деве, где располагался 11 Вспомогательный легион. На заре завоевания Британии, когда Рим еще надеялся покорить местные племена, вступив с ними в союз, он женился на темноволосой дочери вождя силуров. Гай научился говорить на языке этого народа даже раньше, чем ему удалось пролепетать первое слово на латыни.
В былые времена, разумеется, офицеры Имперского легиона, стоявшего в Деве, не считали нужным излагать свои требования на языке народа завоеванной страны. Да и сейчас Флавий Руф, трибун второй когорты, не утруждал себя подобными любезностями. Однако Мацеллий Север-старший был префектом лагеря, подчинялся только Агриколе, наместнику Рима в Британии, и отвечал за то, чтобы жители провинции и воины легиона, охранявшие завоеванную территорию и ею управлявшие, жили в мире и согласии.
Целое поколение выросло с тех пор, когда Боудикка, прозванная Кровавой Царицей, подняла мятеж против римлян, за что была жестоко наказана легионерами. Память об этом мятеже еще жила в народе, но жители Британии, хотя и платили большие налоги и дань, вели себя относительно миролюбиво. Правда, им не нравилось, когда местное население забирали на работы на благо империи, и здесь, на окраинах владений Рима, не угасал огонь недовольства, искусно раздуваемый вождями отдельных племен и смутьянами. И вот сюда, в этот рассадник смуты, Флавий Руф решил направить отряд легионеров, чтобы они обеспечили бесперебойную поставку людей для работы в свинцовых рудниках империи.
Молодому офицеру не полагалось служить в легионе, в котором его отец занимает пост префекта. Поэтому Гая определили военным трибуном в легион «Валериев Победоносный», который располагался в Глеве. И хотя по материнской линии он был британцем, с самого детства его воспитывали по законам железной дисциплины как сына римского воина.
Мацеллий-старший не искал для сына привилегий. Но во время одной стычки на границе Гай получил ранение в ногу. Рана была неопасной, однако во время лечения юноша простудился, и ему разрешили поехать в Деву и оставаться там до полного выздоровления, после чего он должен был вновь вернуться в свой легион. Оправившись от ранения и болезни, Гай очень скоро заскучал в родительском доме и поэтому охотно вызвался помочь отряду легионеров набрать рабочих для рудников.
За время путешествия ничего особенного не произошло. Колонну мрачных рабочих повели на рудники, а у Гая до конца отпуска оставалось еще две недели. Клотин Альб пригласил юного офицера погостить у него несколько дней, поохотиться вместе. К тому же дочь его бросала на Гая нескромные взгляды, что предвещало нескучное времяпровождение. Клотин, конечно же, преследовал свои интересы: он был рад оказать гостеприимство сыну чиновника Римской империи, и Гай понимал это. Тем не менее он принял приглашение, с удовольствием поохотился и полюбезничал с дочкой Клотина, что также пришлось ему по душе. Не далее как вчера в этом самом лесу он убил оленя, доказав, что умеет обращаться с дротиком не хуже, чем британцы владеют своим оружием, а вот теперь…
Беспомощно распростертый на дне вонючей ямы, Гай в отчаянии проклинал трусливого раба, который вызвался указать ему кратчайший путь от дома Клотина до Римского тракта, который, по его словам, вел прямо в Деву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83