Только, чтобы не меняться каждые четыре часа, я предлагаю стоять вахту восемь часов подряд. Если ты не против, можешь взять вахту с двенадцати ночи до восьми утра. На своей вахте можешь спать сколько хочешь. Только сумей вовремя проснуться, если кто-то сунется. Принимаешь условия?
— Конечно. Нормальные условия.
— В случае чего сразу же вызывай меня. По сотовому телефону. И… — Глеб протянул уже знакомый Седову «глок». — Держи на всякий случай. Я не говорю, что ты должен открывать пальбу. Но пусть пушка у тебя будет.
Подождав, пока Седов спрячет пистолет в карман куртки, добавил:
— Думаю, ты понимаешь, палить из этой пушки на крейсере бессмысленно. Самое лучшее просто вызвать меня по сотовому телефону. Я все улажу. Расклад ясен?
— Ясен.
— Оставайся здесь. Если кто-то из чужих будет заглядывать, скажи, прибираешься. Я сейчас пойду к Петракову, думаю, проверну все это дело быстро.
Глеб вышел. Он не обманул: через полчаса к яхте подогнали специальную транспортную платформу. Пока яхту перекантовывали на платформу и потом, когда дрезина по проложенным на палубе рельсам тащила ее к ангару, Глеб, Алла и Седов все время находились рядом с яхтой.
Примерно через два часа яхта надежно встала в пустом ангаре на металлический стапель. А еще через час динамики внутреннего вещания сообщили, что крейсер подходит к проливу Босфор.
Глава 9
Во время ужина в мичманской кают-компании крейсера было шумно. Сидящие здесь отлично знали друг друга и, отпуская в адрес соседей по столам шутки и подначки, особо не церемонились. Разговоры в основном крутились вокруг спасения яхты и только что завершенного успешного перехода через проливы Босфор и Дарданеллы. Некоторое время обсуждалась тема возможного захода в кипрский порт Лимасол, который приказом командира корабля был отменен утром. Но затем разговоры снова вернулись к яхте.
При обсуждении деталей спасения особенно доставалось второму боцману, мичману Нечаевскому, толстому добродушному сверхсрочнику, командовавшему, в соответствии с авральным расписанием, спасательным катером. Достоинства девушки, оказавшейся на яхте, давно уже были на крейсере оценены, и шутки касались в основном тех, кто успел оказаться к этой девушке ближе других. Первым из них был Нечаевский. Он командовал спасательным катером, кроме того, весь экипаж уже знал о том, что, когда Алла перебиралась с яхты на палубу крейсера, полный и неуклюжий Нечаевский помог ей, подхватив за талию.
Главным заводилой подначек по поводу спасения яхты был молодой и статный старший мичман Белянкин из радиометрической службы. Незаметно подталкивая соседей и поглощая выданный перед ужином традиционный флотский салат, Белянкин говорил, глядя в пространство:
— Ставлю рупь за два, Нечаевский с самого начала ее заприметил.
— Да быть не может, — поддакнул кто-то.
— Я сам видел, он еще в море держал ее за корму.
— Кого держал за корму, яхту? — невинным голосом бросил кто-то из дальнего угла. Реплику оборвал громовой хохот.
— Обижаешь… — Белянкин сделал вид, что пытается рассмотреть подавшего реплику. — Кто это там? Потапенко, ты? Скажи, вот зачем Нечаевскому держаться за корму яхты? Ты видел корму этой яхты? Она же вся разбитая.
От нового взрыва хохота задрожали стаканы на столах.
— Его другая корма интересует. Правда, Нечаевский? — Белянкин, невозмутимо постучав ложкой по оловянной миске и добившись тишины, спросил старающегося не смотреть на него второго боцмана: — Валя… Нечаевский… Мы ведь свои ребята. Вот так, между нами, как на духу, скажи — успел немного подержать?
Переждав хохот, добавил:
— Ты же буксир заводил. А она там крутилась Я в бинокль смотрел, видел.
— Ага! В бинокль смотрел! — не выдержал Нечаевский. — У тебя еще там, на борту, слюни потекли!
— Так его, боцман! — крикнул кто-то. — Задай радистам! Хохот прогремел снова, но в этот момент открылась дверь кают-компании. Мичманы и старшины, увидев старпома и стоящего рядом с ним Седова, притихли.
— Друзья! — Старпом выждал, пока установится тишина. — Позвольте представить вам Юрия Седова, члена экипажа потерпевшей бедствие яхты «Алка». Он будет столоваться в вашей кают-компании. Оставляю его здесь, прошу любить и жаловать.
После того как старпом ушел, Седов оглядел небольшое уютное помещение. За ближним к нему столом два места были свободны. За этим столиком сидели два мичмана средних лет.
Один из мичманов, здоровяк с усами цвета спелой пшеницы, нижняя часть которых стала ядовито-желтой от постоянно употребляемой махорки, поймав взгляд Седова, кивнул:
— Если хотите, садитесь к нам. У нас целых два места. Сев за стол, Седов улыбнулся:
— Спасибо. Меня зовут Юра.
— Меня Петр Викторович, — доев последнюю ложку салата, мичман отодвинул тарелку. — Можете называть просто Петром, я еще не старик. Петр Слепень, если уж полностью. А это Николай Иваныч Куторгин.
Второй мичман, черноволосый, жилистый, чем-то напоминающий жука, кивнул. Матрос, дежуривший по камбузу, подкатил к столику тележку, на которой друг на друге в довольно сложном порядке были расставлены тарелки с горячей едой. Покосившись на Седова, сказал:
— Выбирайте, Петр Викторыч. И вы, Николай Иваныч.
— Было б из чего… — Слепень оглядел тарелки. — Что дают? Гуляш?
— Гуляш. И макароны по-флотски. Гуляш хороший, советую.
— Ладно, возьму гуляш. Коля, тебе что?
— Мне тоже гуляш.
Поставив на стол две тарелки с гуляшом, Слепень посмотрел на Седова:
— Берите, молодой человек. На выбор.
Взяв себе тоже тарелку с гуляшом, Седов принялся за еду.
После того как все три тарелки опустели, Слепень осторожно промокнул рот бумажной салфеткой. Скомкав салфетку и бросив ее в тарелку, спросил:
— Что случилось-то с вами? Говорят, вас обстреляли?
— Обстреляли.
— Как дело-то было?
— Да подошел какой-то катер, будто бы пограничный, оттуда дали команду остановиться для досмотра. Мы отказались.
— Чей катер? Флаг на нем был?
— Флаг был чем-то испачкан. Думаю, нарочно.
— На каком языке они с вами говорили?
— На русском. Применяя болгарские слова. Куторгин покосился:
— Что значит «будто пограничный»? Если катер пограничный, сразу видно, что он пограничный.
— Внешне-то он был как пограничный. Но повели они себя не как пограничники. Наш шкипер сразу это понял.
После некоторой паузы Слепень сказал:
— Шкиперу видней. А вы кем на этой яхте?
— Шкотовым.
— Так вам в палубную команду надо попроситься. У нас. Чтобы делом заняться.
Седов улыбнулся:
— Я бы, чтобы делом заняться, скорей бы к механикам попросился.
— Да? — Слепень переглянулся с Куторгиным. — Вы что, механик?
— В свое время закончил электромеханический факультет питерского высшего инженерно-морского. Ходил вторым на дизель-электроходе «Сестрорецк».
— Коль, слышишь? — Слепень многозначительно посмотрел на соседа.
— Слышу, — отозвался Куторгин.
— Во дела… Мы ведь, Юра, тоже механики.
— Очень приятно. Значит, поймем друг друга.
— Конечно, поймем. Николай вот — старший пом по подсобным двигателям, я — то же самое на главной машине. Так приходите к нам на вахту, серьезно!
— Я бы пришел. Только ведь у вас военный корабль. Кто меня пустит?
— Я поговорю с «дедом». «Дед» даст добро, лишний человек нам не помешает. Постоите часок у главной машины. А потом, может, и на вахту встанете.
— Хорошо, Петр Викторович. Только скажите когда. Я должен выбрать время, мы ведь тут еще яхту будем ремонтировать.
— Хорошо, я предупрежу заранее..
Допив компот, оба мичмана встали. Слепень спросил:
— Если что, где вас искать?
— В ангаре «26». Там наша яхта стоит на стапеле, я на ней буду жить. Все время.
— Чего так? У нас ведь полно пустых кают.
— Петр Викторович, мне как-то удобней на яхте.
— Живите где хотите, мне все равно. Я к тому, что я как раз сейчас иду к «деду». Значит, если он даст добро, я пошлю кого-нибудь, и этот человек проведет вас в машину. Там спросите меня, я все объясню.
— Хорошо.
Вечером, отстояв вместе с механиками, электриками и дизелистами полуторачасовую вахту у главной машины, Седов понял: своего он пока добился. Никто из команды не будет теперь ошущать, что он здесь чужой.
Из стереосистемы в каюте приглушенно звучала обволакивающая слух мелодия «смуф-джаза». На экране установленного под потолком телевизора разворачивались события боевика, хотя звук был выключен.
Легко пригнувшись над столом, за которым сидели Довгань и Петраков, Лена осторожно ставила перед ними тарелки с закуской. На столе постепенно появлялись осетрина, севрюга, семга, черная икра, маринованные грибы, лобио, сациви. Закончив, спросила:
— Пить что будете, Леонид Петрович?
— Глеб, выпьем водочки? Или по коньячку? По случаю прохода через проливы?
— Лучше водки.
— Тогда, Лен, достань «Смирновской». Только из морозильника, хорошо?
— Конечно, Леонид Петрович.
— И брусничный сок поставь, слышишь?
— Обязательно, Леонид Петрович. — Лена ушла в буфетную. Посмотрев ей вслед, Петраков сказал:
— Как кадр?
Глеб пожал плечами:
— Крепкая девка.
— Может, хочешь пройтись?
— Пройтись?
— Ну да. — Петраков незаметно сделал понятный всем мужчинам жест. — Если хочешь, я не возражаю. Можешь прямо здесь. Поверь, она это делает замечательно.
Довгань усмехнулся:
— Спасибо. Но у меня есть Алла.
— Ну вот, Алла. Алла даже не узнает.
— При чем тут «не узнает»? Пойми, я ни на кого, кроме Аллы, смотреть не хочу. Да и не могу.
— Ладно. Тогда позови Аллу, посидим вчетвером.
— Алла сейчас на яхте. Проверяет вместе с Юрой корпус.
— Ах, ну да, я забыл. Вы же хотите ее отремонтировать.
— Мы должны успеть хоть что-то сделать, корпус подготовить, с винтом что-то решить. Чтобы, когда ты нас высадишь в Лимасоле, сразу встать на ремонт.
Улыбнувшись, Петраков широко развел руками.
— Глеб, я разве тебе не говорил? Насчет Лимасола?
— Насчет Лимасола? Нет. А что?
Лена, подойдя, поставила перед ними покрытую инеем бутылку «Смирновской», графин с брусничным соком. Петраков цокнул языком:
— Вот это я понимаю. — Положил ладонь Лене на талию. — Ленусь, ты пока пойди к себе.
— Как скажете, Леонид Петрович, — Лена совсем не пыталась освободиться от прикосновения его руки.
— Но будь наготове, если что, я тебя вызову.
— Конечно, Леонид Петрович.
— Иди. — Петраков легко хлопнул ее по ягодицам. Лена ушла.
Взяв салфетку, Петраков открыл бутылку, разлил водку по рюмкам. Подняв свою рюмку, сказал:
— Что, будем?
— Будем.
Чокнувшись и выпив, они взялись за закуски. Прожевывая бутерброд с семгой и запивая его брусничным соком, Довгань спросил:
— Ты там что-то хотел сказать насчет Лимасола?
— Что? А-а… — Ложка, которой Петраков намазывал на хлеб икру, на секунду застыла. — Я хотел тебе сказать, что мы в Лимасол не заходим.
— То есть как это не заходите? — Глеб перестал жевать. — Шутишь?
— Никаких шуток. После проливов идем сразу в Красное море.
Помолчав, Глеб отодвинул тарелку.
— Леня… Ты меня подсекаешь под корень. Без ножа режешь.
— Ладно тебе. Давай по второй… — Петраков потянулся было к рюмке друга, но тот прикрыл ее рукой.
— Но почему заход отменен?
— По очень важным причинам.
— И что — ты сразу идешь в Бендер-Аббас?
— Нет, по дороге зайдем в Джибути. А потом в Бендер-Аббас.
— Джибути… — Довгань помолчал. — Это где-то у черта на рогах?
— Почти. В Аравийском море.
— А вода? Горючее?
— Горючим и водой будем заправляться на ходу, — вырвав наконец силой у Довганя пустую рюмку, Петраков налил туда водки. — Утром подойдут танкер и два транспорта, перекачаем воду и солярку. Глеб, да брось в конце концов. Давай. Первая колом, вторая ясным соколом… Да что с тобой? Я что, виноват, что тебя обстреляли и ты получил пробоину? Когда я брал тебя на борт, заход в Лимасол был давно уже отменен. Ты ведь отлично знаешь, зачем мы гоним крейсер в Иран.
— Знаю.
— Да что ты мрачный такой? Ну, пойдешь с нами до Бен-Дер-Аббаса. Ну, потеряешь две недели, ну и что? Земля не перевернется. Пока будем идти, яхту свою отделаешь, как конфетку. Сам знаешь, какие у нас мастерские.
— Пойду с вами до Бендер-Аббаса, а потом?
— А потом я всем вам куплю билеты до Кипра. На «Бритиш эйруэйз». Тебе, Алле и твоему парню. За свой счет, первым классом. Шесть часов — и вы в Никозии.
— А яхта?
— А что яхта? Отправишь ее малой скоростью куда хочешь. Тоже за мой счет.
Встав, Довгань медленно подошел к Петракову. Взяв его за ворот рубахи, поднял со стула. Сказал свистящим шепотом:
— Леня… Я не могу отправить яхту малой скоростью. Никуда. Понимаешь?
— Ну вот… — Петраков осторожно освободил свой воротник от захвата. — Глеб, не психуй. Все хорошо. Садись. Ну?
Подождав, пока Довгань сядет, сказал:
— Не можешь, не надо. Ты только успокойся. Чем тебе плохо дойти до Бендер-Аббаса? Ты ведь там после всех расчетов навар получишь. От меня. Как мы договорились.
— Навар… Если я сейчас не окажусь с яхтой в Лимасоле, я потеряю больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Конечно. Нормальные условия.
— В случае чего сразу же вызывай меня. По сотовому телефону. И… — Глеб протянул уже знакомый Седову «глок». — Держи на всякий случай. Я не говорю, что ты должен открывать пальбу. Но пусть пушка у тебя будет.
Подождав, пока Седов спрячет пистолет в карман куртки, добавил:
— Думаю, ты понимаешь, палить из этой пушки на крейсере бессмысленно. Самое лучшее просто вызвать меня по сотовому телефону. Я все улажу. Расклад ясен?
— Ясен.
— Оставайся здесь. Если кто-то из чужих будет заглядывать, скажи, прибираешься. Я сейчас пойду к Петракову, думаю, проверну все это дело быстро.
Глеб вышел. Он не обманул: через полчаса к яхте подогнали специальную транспортную платформу. Пока яхту перекантовывали на платформу и потом, когда дрезина по проложенным на палубе рельсам тащила ее к ангару, Глеб, Алла и Седов все время находились рядом с яхтой.
Примерно через два часа яхта надежно встала в пустом ангаре на металлический стапель. А еще через час динамики внутреннего вещания сообщили, что крейсер подходит к проливу Босфор.
Глава 9
Во время ужина в мичманской кают-компании крейсера было шумно. Сидящие здесь отлично знали друг друга и, отпуская в адрес соседей по столам шутки и подначки, особо не церемонились. Разговоры в основном крутились вокруг спасения яхты и только что завершенного успешного перехода через проливы Босфор и Дарданеллы. Некоторое время обсуждалась тема возможного захода в кипрский порт Лимасол, который приказом командира корабля был отменен утром. Но затем разговоры снова вернулись к яхте.
При обсуждении деталей спасения особенно доставалось второму боцману, мичману Нечаевскому, толстому добродушному сверхсрочнику, командовавшему, в соответствии с авральным расписанием, спасательным катером. Достоинства девушки, оказавшейся на яхте, давно уже были на крейсере оценены, и шутки касались в основном тех, кто успел оказаться к этой девушке ближе других. Первым из них был Нечаевский. Он командовал спасательным катером, кроме того, весь экипаж уже знал о том, что, когда Алла перебиралась с яхты на палубу крейсера, полный и неуклюжий Нечаевский помог ей, подхватив за талию.
Главным заводилой подначек по поводу спасения яхты был молодой и статный старший мичман Белянкин из радиометрической службы. Незаметно подталкивая соседей и поглощая выданный перед ужином традиционный флотский салат, Белянкин говорил, глядя в пространство:
— Ставлю рупь за два, Нечаевский с самого начала ее заприметил.
— Да быть не может, — поддакнул кто-то.
— Я сам видел, он еще в море держал ее за корму.
— Кого держал за корму, яхту? — невинным голосом бросил кто-то из дальнего угла. Реплику оборвал громовой хохот.
— Обижаешь… — Белянкин сделал вид, что пытается рассмотреть подавшего реплику. — Кто это там? Потапенко, ты? Скажи, вот зачем Нечаевскому держаться за корму яхты? Ты видел корму этой яхты? Она же вся разбитая.
От нового взрыва хохота задрожали стаканы на столах.
— Его другая корма интересует. Правда, Нечаевский? — Белянкин, невозмутимо постучав ложкой по оловянной миске и добившись тишины, спросил старающегося не смотреть на него второго боцмана: — Валя… Нечаевский… Мы ведь свои ребята. Вот так, между нами, как на духу, скажи — успел немного подержать?
Переждав хохот, добавил:
— Ты же буксир заводил. А она там крутилась Я в бинокль смотрел, видел.
— Ага! В бинокль смотрел! — не выдержал Нечаевский. — У тебя еще там, на борту, слюни потекли!
— Так его, боцман! — крикнул кто-то. — Задай радистам! Хохот прогремел снова, но в этот момент открылась дверь кают-компании. Мичманы и старшины, увидев старпома и стоящего рядом с ним Седова, притихли.
— Друзья! — Старпом выждал, пока установится тишина. — Позвольте представить вам Юрия Седова, члена экипажа потерпевшей бедствие яхты «Алка». Он будет столоваться в вашей кают-компании. Оставляю его здесь, прошу любить и жаловать.
После того как старпом ушел, Седов оглядел небольшое уютное помещение. За ближним к нему столом два места были свободны. За этим столиком сидели два мичмана средних лет.
Один из мичманов, здоровяк с усами цвета спелой пшеницы, нижняя часть которых стала ядовито-желтой от постоянно употребляемой махорки, поймав взгляд Седова, кивнул:
— Если хотите, садитесь к нам. У нас целых два места. Сев за стол, Седов улыбнулся:
— Спасибо. Меня зовут Юра.
— Меня Петр Викторович, — доев последнюю ложку салата, мичман отодвинул тарелку. — Можете называть просто Петром, я еще не старик. Петр Слепень, если уж полностью. А это Николай Иваныч Куторгин.
Второй мичман, черноволосый, жилистый, чем-то напоминающий жука, кивнул. Матрос, дежуривший по камбузу, подкатил к столику тележку, на которой друг на друге в довольно сложном порядке были расставлены тарелки с горячей едой. Покосившись на Седова, сказал:
— Выбирайте, Петр Викторыч. И вы, Николай Иваныч.
— Было б из чего… — Слепень оглядел тарелки. — Что дают? Гуляш?
— Гуляш. И макароны по-флотски. Гуляш хороший, советую.
— Ладно, возьму гуляш. Коля, тебе что?
— Мне тоже гуляш.
Поставив на стол две тарелки с гуляшом, Слепень посмотрел на Седова:
— Берите, молодой человек. На выбор.
Взяв себе тоже тарелку с гуляшом, Седов принялся за еду.
После того как все три тарелки опустели, Слепень осторожно промокнул рот бумажной салфеткой. Скомкав салфетку и бросив ее в тарелку, спросил:
— Что случилось-то с вами? Говорят, вас обстреляли?
— Обстреляли.
— Как дело-то было?
— Да подошел какой-то катер, будто бы пограничный, оттуда дали команду остановиться для досмотра. Мы отказались.
— Чей катер? Флаг на нем был?
— Флаг был чем-то испачкан. Думаю, нарочно.
— На каком языке они с вами говорили?
— На русском. Применяя болгарские слова. Куторгин покосился:
— Что значит «будто пограничный»? Если катер пограничный, сразу видно, что он пограничный.
— Внешне-то он был как пограничный. Но повели они себя не как пограничники. Наш шкипер сразу это понял.
После некоторой паузы Слепень сказал:
— Шкиперу видней. А вы кем на этой яхте?
— Шкотовым.
— Так вам в палубную команду надо попроситься. У нас. Чтобы делом заняться.
Седов улыбнулся:
— Я бы, чтобы делом заняться, скорей бы к механикам попросился.
— Да? — Слепень переглянулся с Куторгиным. — Вы что, механик?
— В свое время закончил электромеханический факультет питерского высшего инженерно-морского. Ходил вторым на дизель-электроходе «Сестрорецк».
— Коль, слышишь? — Слепень многозначительно посмотрел на соседа.
— Слышу, — отозвался Куторгин.
— Во дела… Мы ведь, Юра, тоже механики.
— Очень приятно. Значит, поймем друг друга.
— Конечно, поймем. Николай вот — старший пом по подсобным двигателям, я — то же самое на главной машине. Так приходите к нам на вахту, серьезно!
— Я бы пришел. Только ведь у вас военный корабль. Кто меня пустит?
— Я поговорю с «дедом». «Дед» даст добро, лишний человек нам не помешает. Постоите часок у главной машины. А потом, может, и на вахту встанете.
— Хорошо, Петр Викторович. Только скажите когда. Я должен выбрать время, мы ведь тут еще яхту будем ремонтировать.
— Хорошо, я предупрежу заранее..
Допив компот, оба мичмана встали. Слепень спросил:
— Если что, где вас искать?
— В ангаре «26». Там наша яхта стоит на стапеле, я на ней буду жить. Все время.
— Чего так? У нас ведь полно пустых кают.
— Петр Викторович, мне как-то удобней на яхте.
— Живите где хотите, мне все равно. Я к тому, что я как раз сейчас иду к «деду». Значит, если он даст добро, я пошлю кого-нибудь, и этот человек проведет вас в машину. Там спросите меня, я все объясню.
— Хорошо.
Вечером, отстояв вместе с механиками, электриками и дизелистами полуторачасовую вахту у главной машины, Седов понял: своего он пока добился. Никто из команды не будет теперь ошущать, что он здесь чужой.
Из стереосистемы в каюте приглушенно звучала обволакивающая слух мелодия «смуф-джаза». На экране установленного под потолком телевизора разворачивались события боевика, хотя звук был выключен.
Легко пригнувшись над столом, за которым сидели Довгань и Петраков, Лена осторожно ставила перед ними тарелки с закуской. На столе постепенно появлялись осетрина, севрюга, семга, черная икра, маринованные грибы, лобио, сациви. Закончив, спросила:
— Пить что будете, Леонид Петрович?
— Глеб, выпьем водочки? Или по коньячку? По случаю прохода через проливы?
— Лучше водки.
— Тогда, Лен, достань «Смирновской». Только из морозильника, хорошо?
— Конечно, Леонид Петрович.
— И брусничный сок поставь, слышишь?
— Обязательно, Леонид Петрович. — Лена ушла в буфетную. Посмотрев ей вслед, Петраков сказал:
— Как кадр?
Глеб пожал плечами:
— Крепкая девка.
— Может, хочешь пройтись?
— Пройтись?
— Ну да. — Петраков незаметно сделал понятный всем мужчинам жест. — Если хочешь, я не возражаю. Можешь прямо здесь. Поверь, она это делает замечательно.
Довгань усмехнулся:
— Спасибо. Но у меня есть Алла.
— Ну вот, Алла. Алла даже не узнает.
— При чем тут «не узнает»? Пойми, я ни на кого, кроме Аллы, смотреть не хочу. Да и не могу.
— Ладно. Тогда позови Аллу, посидим вчетвером.
— Алла сейчас на яхте. Проверяет вместе с Юрой корпус.
— Ах, ну да, я забыл. Вы же хотите ее отремонтировать.
— Мы должны успеть хоть что-то сделать, корпус подготовить, с винтом что-то решить. Чтобы, когда ты нас высадишь в Лимасоле, сразу встать на ремонт.
Улыбнувшись, Петраков широко развел руками.
— Глеб, я разве тебе не говорил? Насчет Лимасола?
— Насчет Лимасола? Нет. А что?
Лена, подойдя, поставила перед ними покрытую инеем бутылку «Смирновской», графин с брусничным соком. Петраков цокнул языком:
— Вот это я понимаю. — Положил ладонь Лене на талию. — Ленусь, ты пока пойди к себе.
— Как скажете, Леонид Петрович, — Лена совсем не пыталась освободиться от прикосновения его руки.
— Но будь наготове, если что, я тебя вызову.
— Конечно, Леонид Петрович.
— Иди. — Петраков легко хлопнул ее по ягодицам. Лена ушла.
Взяв салфетку, Петраков открыл бутылку, разлил водку по рюмкам. Подняв свою рюмку, сказал:
— Что, будем?
— Будем.
Чокнувшись и выпив, они взялись за закуски. Прожевывая бутерброд с семгой и запивая его брусничным соком, Довгань спросил:
— Ты там что-то хотел сказать насчет Лимасола?
— Что? А-а… — Ложка, которой Петраков намазывал на хлеб икру, на секунду застыла. — Я хотел тебе сказать, что мы в Лимасол не заходим.
— То есть как это не заходите? — Глеб перестал жевать. — Шутишь?
— Никаких шуток. После проливов идем сразу в Красное море.
Помолчав, Глеб отодвинул тарелку.
— Леня… Ты меня подсекаешь под корень. Без ножа режешь.
— Ладно тебе. Давай по второй… — Петраков потянулся было к рюмке друга, но тот прикрыл ее рукой.
— Но почему заход отменен?
— По очень важным причинам.
— И что — ты сразу идешь в Бендер-Аббас?
— Нет, по дороге зайдем в Джибути. А потом в Бендер-Аббас.
— Джибути… — Довгань помолчал. — Это где-то у черта на рогах?
— Почти. В Аравийском море.
— А вода? Горючее?
— Горючим и водой будем заправляться на ходу, — вырвав наконец силой у Довганя пустую рюмку, Петраков налил туда водки. — Утром подойдут танкер и два транспорта, перекачаем воду и солярку. Глеб, да брось в конце концов. Давай. Первая колом, вторая ясным соколом… Да что с тобой? Я что, виноват, что тебя обстреляли и ты получил пробоину? Когда я брал тебя на борт, заход в Лимасол был давно уже отменен. Ты ведь отлично знаешь, зачем мы гоним крейсер в Иран.
— Знаю.
— Да что ты мрачный такой? Ну, пойдешь с нами до Бен-Дер-Аббаса. Ну, потеряешь две недели, ну и что? Земля не перевернется. Пока будем идти, яхту свою отделаешь, как конфетку. Сам знаешь, какие у нас мастерские.
— Пойду с вами до Бендер-Аббаса, а потом?
— А потом я всем вам куплю билеты до Кипра. На «Бритиш эйруэйз». Тебе, Алле и твоему парню. За свой счет, первым классом. Шесть часов — и вы в Никозии.
— А яхта?
— А что яхта? Отправишь ее малой скоростью куда хочешь. Тоже за мой счет.
Встав, Довгань медленно подошел к Петракову. Взяв его за ворот рубахи, поднял со стула. Сказал свистящим шепотом:
— Леня… Я не могу отправить яхту малой скоростью. Никуда. Понимаешь?
— Ну вот… — Петраков осторожно освободил свой воротник от захвата. — Глеб, не психуй. Все хорошо. Садись. Ну?
Подождав, пока Довгань сядет, сказал:
— Не можешь, не надо. Ты только успокойся. Чем тебе плохо дойти до Бендер-Аббаса? Ты ведь там после всех расчетов навар получишь. От меня. Как мы договорились.
— Навар… Если я сейчас не окажусь с яхтой в Лимасоле, я потеряю больше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66