От него свежо пахнуло хвоей, и Беатрикс деланно поморщилась,
– Господь всеблагой! Где ты отыскал эту вонь, камергер? От тебя смердит так, словно ты лазил на елку и вымазал зад в смоле!
Раин сдержанно улыбнулся
– В лавке было темно, и я ошибся настойкой.
– Или не ошибся, чтобы меня подразнить и попугать. Ты знаешь, что я ненавижу эту этаретскую вонь. От них вечно пахло елкой. Вот отвоюем, и я продам все леса корабелам – пусть рубят.
– Пока что, увы, война только начинается, моя госпожа.
– Все еще впереди.
– Да. Моя госпожа, мне будет позволено задать вопрос?
– Когда я тебе запрещала?
– Завтра в Хаар входит мой отряд…
– Ты долго его собирал…
– Зато какие молодцы! Я прошу позволить мне лично вести его в Навригр.
– Господи, да я без тебя тут совсем со страху умру. И что тебе там делать?
– Моя госпожа, там я как раз найду для себя применение. Здесь мои дела закончены – все войска прошли, мой отряд последний. Остается только стража.
Беатрикс подумала, что со дня на день должен появиться Ниссагль, и разрешила:
– Ладно. Только оставь два десятка этих своих молодцов – возможно, я сама решусь-таки прогуляться до Навригра.
– Еще, моя госпожа…
– Что?
– Нельзя ли мой отряд разместить на одну ночь в Цитадели? А то собирались-собирались построить казармы на Дворянском Берегу, да Ниссагль с Ганом все деньги куда-то подевали.
– Не волнуйся, отдали в рост. К весне вернут с прибылью. Я только не могу понять, зачем селить солдатню в Цитадели? Пусть кормятся по домам в городе. Не думаю, что будут возражения. А Цитадель не казарма.
– Госпожа моя, я понимаю, что Цитадель не казарма… Однако же ставить их в городе – это высылай квартирьеров, возня до ночи, шум. И потом, они здоровенные парни, всякое может случиться. А тут они просидят ночку в тепле и с песнями уйдут в Навригр. Кормлю за свой счет!
– Ладно, я поняла, что ты не отстанешь. Сколько человек в отряде?
– Две сотни конников. И так рвались в драку за вас, все как один!
– Еще и конники… Ладно, как раз в уплату за постой и оставишь мне десятую часть своего отряда. – Беатрикс устало вскинула голову и посмотрела на камергера. С тех пор как она отдалила его от себя, он стал почему-то куда ловчее на язык. Вот и сейчас уговорил-таки ее, хотя очень тут нужны лишние двести человек.
А охрану для нее с Ниссаглем вполне подобрали бы из оставшейся стражи.
– Когда они прибудут?
– Завтра днем, моя госпожа. Очень бравые парни. Вы получите удовольствие, когда на них посмотрите. И главное – эмандеры, не какие-нибудь наемники: Я нарядил их с иголочки за свои деньги.
– В какие цвета? В свои, поди?
– Как можно! В цвета Эманда!
– Мог бы и в свои.
– Признаюсь, у каждого есть и кот д'арм…
– Ну-ну. Хотела бы я знать, под какими цветами идет Аргаред?
– Это любопытный вопрос. Рингенские наемники избирают себе цвета и их количество сообразно тому, сколько монет у них в мошне. Судя по тому, что Аргаред требовал от них являться со своим оружием, в этот раз они будут выглядеть средненько, да и драться неважно. И потом, под какими ему выступать цветами? Эмандские мы общими усилиями опорочили, так что они, по его понятиям, годятся лишь на то, чтобы убирать залу в блудилище. Остаются его собственные – зеленый с серебряным, если мне не изменяет память. Он, наверное, лелеет мысль в случае победы вообще отказаться от желтого и лилового. Вообще, если бы им удалось победить» они долго ломали бы головы, какой новый герб выбрать вместо опозоренного черного песика. Кстати, знаете ли вы историю с черным псом?
– Нет. Что это за история?
– Я тоже раньше не знал. Мне мать рассказала. Попечительница-то меня держала в неведении. А дело было так: когда Этарет вышли после странствий из леса, они увидели равнину до самого горизонта, и поскольку дело было на закате, а глаза у них от света изрядно отвыкли, то равнина показалась им фиолетовой, а небо – золотым. Прямо перед ними был холм, а на холме стоял черный волкодав и нюхал воздух. И вот он приблизился к ним и не залаял, не зарычал, но и не стал ласкаться, а повел за собой и привел к богатому, полному народа городищу. И потом сопровождал от города к городу, пока весь Эманд не был завоеван. Вот так этот пес и попал в эмандский герб. Этарет утверждают, что это была Сила в образе пса. А черный люд зовет это Судьбиной или Долей.
– А песик-то не больно верный. Для Этарет старым хозяевам изменил. Потом от них ко мне переметнулся. За что я его и люблю, песика-то этого.
– Так он всю жизнь переметываться будет. Знать, порода такая.
– Ну, если он хозяев раз в тысячу лет продает, то на мой век его верности хватит. И вообще, может, он к людям вернуться решил? Не этаретский у него вид. Я еще удивлялась, почему у них золото в гербе. Да и лиловый они редко носят. И пес. Еще бы корову в герб взяли. Ведь могло так быть – вышли, как ты говоришь, на холм, а там рыжая худая коровенка. И мухи на глазах сидят. И хвост в репьях. И вымя до земли. И…
– Слышал бы тебя Аргаред. – Раин осекся. Он только в постели звал ее на «ты».
– Эй, дружок, мы не на ложе! – Беатрикс жестко усмехнулась, глядя на него в упор. – И я тут королева. Смотри, не забывайся. Вот если Аргаред победит и ты к нему переметнешься – ты ведь тоже из породы эмандских псов, – тогда и будешь звать меня на «ты».
– Прошу простить меня, ваше величество, госпожа моя! – Раин поклонился и поспешил исчезнуть.
Беатрикс проснулась и сразу встала, хотя можно было спать хоть весь день – дел никаких не предвиделось. Она ждала Ниссагля и все больше тяготилась одиночеством в растерявших отчего-то весь уют покоях, облицованных от пола до потолка резным деревом. Она любила дерево, теплое на ощупь. Но теперь и дерево стало холодным, как камень. Бесстрастная Ярвин убрала ей волосы назад и помогла одеться. Беатрикс путалась в складках, трещали нитки, и она ругалась шепотом, забыв, что можно просто выбранить служанку. Вспомнила, только когда увидела ее распаренное от старания и страха лицо, и со внезапной злостью сдавленно крикнула: «Дура!»
Ярвин дура. Хена далеко. Хена скучает в похожих на шкатулки комнатах неведомого шарэлитского дома, где, кроме Алуна, и спать-то не с кем. Сегодня должны прийти Райновы солдаты – вот бы где Хене разгуляться. Уж десяток бы за ночь точно перепробовала, сучка! Вдруг застыдясь, Беатрикс вспомнила свои давние приключения в темных кладовках. Солдаты теперь среди ночи менялись в караулах, и немало служанок таилось по углам; расставляя соблазнительные пахучие силки, но охотиться за столь немудреными наслаждениями ей уже скучно. Да и неуместно как-то…
Никогда она не сможет побрызгать с пальцев на волосы лилейную настойку, надеть платье на голое тело без чулок и рубашки, чтобы жесткие швы щекотали разгоряченную кожу, набросить широкую накидку с объемистым капюшоном, в тени которого тонет лицо. А потом встать за углом, поджидая, пока пройдет развод, сделать из темноты знак – и кто-нибудь шагнет во мрак, под колыхающийся купол лилейного запаха, и обнимет за талию, вжимая пальцы в бок, и нарочито грубо стиснет грудь, а потом будет низкая дверь в кладовку, и торопливое сбрасывание одежд, и…
Она затрясла головой. Она так больше не сможет. Никогда.
Впереди был пустой день – стой у окна, прижимаясь лбом к переплетам, тревожься, жди – так мужа ждут – маленького заснеженного уродца. Пустые залы дохнули в лицо холодом, серый отблеск лежал на шлемах стражи. Караулы удвоили.
Было тихо. Звук шагов дробился под стрельчатыми сводами. Она прислонилась к стене возле окна. Ворота раскрылись, и во двор, приосанясь, въезжали на рысях Райновы конники в его цветах – красное и белое. Ее передернуло – мог бы и в цвета Эманда одеть. Много воли взял. Раз, два, три – уже весь двор был ими запружен, они быстро спешивались и разбегались…
Из-под стены вдруг выкатилась пара дерущихся – красно-белый конник Раина и дворцовый стражник. Потом выскочили еще двое, схватившиеся на мечах, заплясали на снегу, один из них тоже был дворцовым стражником. К ним подбежал красно-белый, ловким взмахом клинка подсек стражника сбоку, свалил в снег, подхватил край суконного плаща и привычно отер клинок…
По коридору за спиной раздались быстрые шаги. Она вжалась в простенок между окнами. Взмахнув окровавленным мечом, к ней подбежал бледный офицер стражи, за ним пятеро солдат.
– Измена, ваше величество! Измена! Это рингенцы! Это не солдаты Раина!
– Где?..
В коридоре снова затопотали…
– Бежим, ваше величество! Скорее! Скорее, пока они не захватили конюшни!
– В мою опочивальню! Там тайный ход…
Топот слышался уже на всех галереях.
О Боже, быстрее, быстрее, они настигают, она и не знала, что бегает так скверно, – горло болезненно сжималось, выталкивая жаркий воздух, ее клонило вперед… Под ногами заскрипела лестница, Беатрикс прыгала через две ступеньки, отталкиваясь руками от стен и перил, сердце билось учащенно, колени дрожали… Вот и опочивальня. Дверь захлопнули. Стражники – их стало уже семь, видно, те, кто стоял у дверей в залу, присоединились, – собрались возле двери кольцом, обнажив мечи и оглядываясь на Беатрикс. Быстрее…
Ломая ногти, она давила на выступы золотых розеток, скрывавших замок. Они не поддавались, за ними что-то поскрипывало, словно туда насыпали песку… Пальцы не слушались… Дверь затряслась под ударами стали, послышалась брань на чужом языке, потом на ломаном эмандском крикнули: «Отворите во имя Чести и Справедливости!»
– Не могу!.. – задыхаясь, она отвалилась к стене. – Что-то случилось с замком…
– Мы будем защищать вас! – донеслось до нее сквозь усиливающийся грохот. Потом черная с золотом створка рухнула внутрь, все вокруг нее закричали, и загремело железо.
Стражников не прикончили сразу только потому, что спальня была маленькая, – а они стояли плечом к плечу и их было не разъединить. Потом один с протяжным стоном осел, выронив меч. Едва сознавая, что делает, Беатрикс подхватила оружие. Меч сначала показался страшно тяжелым, но потом она приноровилась разить то сбоку, то снизу, резко и по-женски подло, как не умели враги.
Их теснили. Железо заплясало яростней. С хриплыми проклятиями кто-то оседал на ковер, схватившись за бедро, клинки посвистывали и скрежетали, исступленные звероподобные лица были красны и влажны от пота. Беатрикс, улучив момент, подсекла одного под колени, он подломился и рухнул с мычанием и лязгом. Еще одному она рассекла сбоку шею…
– Брось оружие, сопротивление тщетно, брось! Весь замок уже захвачен, захвачен! – Ей хотелось с криком боли и облегчения захлебнуться собственной кровью и умереть, рухнув под ноги дерущихся.
– На тебе еще! – Беатрикс располосовала лицо напиравшему рингенцу. Ее захлестнуло удалое отчаяние, ей хотелось только одного – достать мечом как можно больше врагов. Офицер стражи отшвырнул сразу двоих нападавших и встал с королевой спина к спине. Рингенцев набежало столько, что дверь за ними была не видна, только колыхалась стальная щетина мечей, и орали разинутые рты. Стражников добивали по одному, яростно кромсая уже мертвых.
– Где ты был раньше? Я бы взяла тебя в любовники… – хрипло сказала Беатрикс, улыбаясь. Офицер улыбнулся в ответ, и они секунду глядели друг на друга…
Что-то острое и твердое ударило в грудь, дыхание прервалось… Меч выпал из руки – она потеряла сознание, сбитая с ног брошенным сбоку тяжелым креслом. Офицера проткнули двумя копьями под ребра – он умер, вцепившись в них синеющими руками.
Раненые стонали, отползая к стенам. Через них перешагивали, собираясь в круг над поверженной королевой.
Кресло оттвырнули в сторону, загалдели, не зная, что делать дальше. Лицо у Беатрикс было белое, по подбородку струйкой стекала кровь.
Растолкав солдат, подошел Раин, выругался себе под нос, наступил сапогом на ее рассыпанные волосы. Сзади суетился профос с оковами и все никак не мог протиснуться сквозь толпу взбудораженно гудящих наемников.
– Хорошо дралась, сука! – заметил кто-то.
– Ее учили, – угрюмо отозвался Эгмундт, поверх желто-лилового камзола он надел красно-белую ленту.
– Все равно не подумал бы, что она так хорошо вертит мечом, – покрутил головой Раин, зачем-то стягивая с рук перчатки.
– Я боюсь, что вы очень сильно ее зашибли этим чертовым креслом, сиятельный магнат Родери. – Эгмундт настороженно вглядывался в лицо Беатрикс.
– Только не вздумай ее жалеть. И попробовал бы сам рассчитать в этой толкотне. Ничего, очухается. – Раин дотронулся влажным от растаявшего снега носком сапога до ее скулы.
Перед глазами плыли алые и зеленые круги. Грудь ныла, во рту было солоно. Она застонала, шевельнув головой. Что-то держало, придавив волосы. Сапог. Кругом переминались, побрякивая железом, чужие люди. В расступающейся мгле тускло поблескивали плосковерхие каски. Возле горла и груди, едва не задевая, качались острия копий. До боли скосив глаза, она узнала Раина, это его сапог придавил ее волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Господь всеблагой! Где ты отыскал эту вонь, камергер? От тебя смердит так, словно ты лазил на елку и вымазал зад в смоле!
Раин сдержанно улыбнулся
– В лавке было темно, и я ошибся настойкой.
– Или не ошибся, чтобы меня подразнить и попугать. Ты знаешь, что я ненавижу эту этаретскую вонь. От них вечно пахло елкой. Вот отвоюем, и я продам все леса корабелам – пусть рубят.
– Пока что, увы, война только начинается, моя госпожа.
– Все еще впереди.
– Да. Моя госпожа, мне будет позволено задать вопрос?
– Когда я тебе запрещала?
– Завтра в Хаар входит мой отряд…
– Ты долго его собирал…
– Зато какие молодцы! Я прошу позволить мне лично вести его в Навригр.
– Господи, да я без тебя тут совсем со страху умру. И что тебе там делать?
– Моя госпожа, там я как раз найду для себя применение. Здесь мои дела закончены – все войска прошли, мой отряд последний. Остается только стража.
Беатрикс подумала, что со дня на день должен появиться Ниссагль, и разрешила:
– Ладно. Только оставь два десятка этих своих молодцов – возможно, я сама решусь-таки прогуляться до Навригра.
– Еще, моя госпожа…
– Что?
– Нельзя ли мой отряд разместить на одну ночь в Цитадели? А то собирались-собирались построить казармы на Дворянском Берегу, да Ниссагль с Ганом все деньги куда-то подевали.
– Не волнуйся, отдали в рост. К весне вернут с прибылью. Я только не могу понять, зачем селить солдатню в Цитадели? Пусть кормятся по домам в городе. Не думаю, что будут возражения. А Цитадель не казарма.
– Госпожа моя, я понимаю, что Цитадель не казарма… Однако же ставить их в городе – это высылай квартирьеров, возня до ночи, шум. И потом, они здоровенные парни, всякое может случиться. А тут они просидят ночку в тепле и с песнями уйдут в Навригр. Кормлю за свой счет!
– Ладно, я поняла, что ты не отстанешь. Сколько человек в отряде?
– Две сотни конников. И так рвались в драку за вас, все как один!
– Еще и конники… Ладно, как раз в уплату за постой и оставишь мне десятую часть своего отряда. – Беатрикс устало вскинула голову и посмотрела на камергера. С тех пор как она отдалила его от себя, он стал почему-то куда ловчее на язык. Вот и сейчас уговорил-таки ее, хотя очень тут нужны лишние двести человек.
А охрану для нее с Ниссаглем вполне подобрали бы из оставшейся стражи.
– Когда они прибудут?
– Завтра днем, моя госпожа. Очень бравые парни. Вы получите удовольствие, когда на них посмотрите. И главное – эмандеры, не какие-нибудь наемники: Я нарядил их с иголочки за свои деньги.
– В какие цвета? В свои, поди?
– Как можно! В цвета Эманда!
– Мог бы и в свои.
– Признаюсь, у каждого есть и кот д'арм…
– Ну-ну. Хотела бы я знать, под какими цветами идет Аргаред?
– Это любопытный вопрос. Рингенские наемники избирают себе цвета и их количество сообразно тому, сколько монет у них в мошне. Судя по тому, что Аргаред требовал от них являться со своим оружием, в этот раз они будут выглядеть средненько, да и драться неважно. И потом, под какими ему выступать цветами? Эмандские мы общими усилиями опорочили, так что они, по его понятиям, годятся лишь на то, чтобы убирать залу в блудилище. Остаются его собственные – зеленый с серебряным, если мне не изменяет память. Он, наверное, лелеет мысль в случае победы вообще отказаться от желтого и лилового. Вообще, если бы им удалось победить» они долго ломали бы головы, какой новый герб выбрать вместо опозоренного черного песика. Кстати, знаете ли вы историю с черным псом?
– Нет. Что это за история?
– Я тоже раньше не знал. Мне мать рассказала. Попечительница-то меня держала в неведении. А дело было так: когда Этарет вышли после странствий из леса, они увидели равнину до самого горизонта, и поскольку дело было на закате, а глаза у них от света изрядно отвыкли, то равнина показалась им фиолетовой, а небо – золотым. Прямо перед ними был холм, а на холме стоял черный волкодав и нюхал воздух. И вот он приблизился к ним и не залаял, не зарычал, но и не стал ласкаться, а повел за собой и привел к богатому, полному народа городищу. И потом сопровождал от города к городу, пока весь Эманд не был завоеван. Вот так этот пес и попал в эмандский герб. Этарет утверждают, что это была Сила в образе пса. А черный люд зовет это Судьбиной или Долей.
– А песик-то не больно верный. Для Этарет старым хозяевам изменил. Потом от них ко мне переметнулся. За что я его и люблю, песика-то этого.
– Так он всю жизнь переметываться будет. Знать, порода такая.
– Ну, если он хозяев раз в тысячу лет продает, то на мой век его верности хватит. И вообще, может, он к людям вернуться решил? Не этаретский у него вид. Я еще удивлялась, почему у них золото в гербе. Да и лиловый они редко носят. И пес. Еще бы корову в герб взяли. Ведь могло так быть – вышли, как ты говоришь, на холм, а там рыжая худая коровенка. И мухи на глазах сидят. И хвост в репьях. И вымя до земли. И…
– Слышал бы тебя Аргаред. – Раин осекся. Он только в постели звал ее на «ты».
– Эй, дружок, мы не на ложе! – Беатрикс жестко усмехнулась, глядя на него в упор. – И я тут королева. Смотри, не забывайся. Вот если Аргаред победит и ты к нему переметнешься – ты ведь тоже из породы эмандских псов, – тогда и будешь звать меня на «ты».
– Прошу простить меня, ваше величество, госпожа моя! – Раин поклонился и поспешил исчезнуть.
Беатрикс проснулась и сразу встала, хотя можно было спать хоть весь день – дел никаких не предвиделось. Она ждала Ниссагля и все больше тяготилась одиночеством в растерявших отчего-то весь уют покоях, облицованных от пола до потолка резным деревом. Она любила дерево, теплое на ощупь. Но теперь и дерево стало холодным, как камень. Бесстрастная Ярвин убрала ей волосы назад и помогла одеться. Беатрикс путалась в складках, трещали нитки, и она ругалась шепотом, забыв, что можно просто выбранить служанку. Вспомнила, только когда увидела ее распаренное от старания и страха лицо, и со внезапной злостью сдавленно крикнула: «Дура!»
Ярвин дура. Хена далеко. Хена скучает в похожих на шкатулки комнатах неведомого шарэлитского дома, где, кроме Алуна, и спать-то не с кем. Сегодня должны прийти Райновы солдаты – вот бы где Хене разгуляться. Уж десяток бы за ночь точно перепробовала, сучка! Вдруг застыдясь, Беатрикс вспомнила свои давние приключения в темных кладовках. Солдаты теперь среди ночи менялись в караулах, и немало служанок таилось по углам; расставляя соблазнительные пахучие силки, но охотиться за столь немудреными наслаждениями ей уже скучно. Да и неуместно как-то…
Никогда она не сможет побрызгать с пальцев на волосы лилейную настойку, надеть платье на голое тело без чулок и рубашки, чтобы жесткие швы щекотали разгоряченную кожу, набросить широкую накидку с объемистым капюшоном, в тени которого тонет лицо. А потом встать за углом, поджидая, пока пройдет развод, сделать из темноты знак – и кто-нибудь шагнет во мрак, под колыхающийся купол лилейного запаха, и обнимет за талию, вжимая пальцы в бок, и нарочито грубо стиснет грудь, а потом будет низкая дверь в кладовку, и торопливое сбрасывание одежд, и…
Она затрясла головой. Она так больше не сможет. Никогда.
Впереди был пустой день – стой у окна, прижимаясь лбом к переплетам, тревожься, жди – так мужа ждут – маленького заснеженного уродца. Пустые залы дохнули в лицо холодом, серый отблеск лежал на шлемах стражи. Караулы удвоили.
Было тихо. Звук шагов дробился под стрельчатыми сводами. Она прислонилась к стене возле окна. Ворота раскрылись, и во двор, приосанясь, въезжали на рысях Райновы конники в его цветах – красное и белое. Ее передернуло – мог бы и в цвета Эманда одеть. Много воли взял. Раз, два, три – уже весь двор был ими запружен, они быстро спешивались и разбегались…
Из-под стены вдруг выкатилась пара дерущихся – красно-белый конник Раина и дворцовый стражник. Потом выскочили еще двое, схватившиеся на мечах, заплясали на снегу, один из них тоже был дворцовым стражником. К ним подбежал красно-белый, ловким взмахом клинка подсек стражника сбоку, свалил в снег, подхватил край суконного плаща и привычно отер клинок…
По коридору за спиной раздались быстрые шаги. Она вжалась в простенок между окнами. Взмахнув окровавленным мечом, к ней подбежал бледный офицер стражи, за ним пятеро солдат.
– Измена, ваше величество! Измена! Это рингенцы! Это не солдаты Раина!
– Где?..
В коридоре снова затопотали…
– Бежим, ваше величество! Скорее! Скорее, пока они не захватили конюшни!
– В мою опочивальню! Там тайный ход…
Топот слышался уже на всех галереях.
О Боже, быстрее, быстрее, они настигают, она и не знала, что бегает так скверно, – горло болезненно сжималось, выталкивая жаркий воздух, ее клонило вперед… Под ногами заскрипела лестница, Беатрикс прыгала через две ступеньки, отталкиваясь руками от стен и перил, сердце билось учащенно, колени дрожали… Вот и опочивальня. Дверь захлопнули. Стражники – их стало уже семь, видно, те, кто стоял у дверей в залу, присоединились, – собрались возле двери кольцом, обнажив мечи и оглядываясь на Беатрикс. Быстрее…
Ломая ногти, она давила на выступы золотых розеток, скрывавших замок. Они не поддавались, за ними что-то поскрипывало, словно туда насыпали песку… Пальцы не слушались… Дверь затряслась под ударами стали, послышалась брань на чужом языке, потом на ломаном эмандском крикнули: «Отворите во имя Чести и Справедливости!»
– Не могу!.. – задыхаясь, она отвалилась к стене. – Что-то случилось с замком…
– Мы будем защищать вас! – донеслось до нее сквозь усиливающийся грохот. Потом черная с золотом створка рухнула внутрь, все вокруг нее закричали, и загремело железо.
Стражников не прикончили сразу только потому, что спальня была маленькая, – а они стояли плечом к плечу и их было не разъединить. Потом один с протяжным стоном осел, выронив меч. Едва сознавая, что делает, Беатрикс подхватила оружие. Меч сначала показался страшно тяжелым, но потом она приноровилась разить то сбоку, то снизу, резко и по-женски подло, как не умели враги.
Их теснили. Железо заплясало яростней. С хриплыми проклятиями кто-то оседал на ковер, схватившись за бедро, клинки посвистывали и скрежетали, исступленные звероподобные лица были красны и влажны от пота. Беатрикс, улучив момент, подсекла одного под колени, он подломился и рухнул с мычанием и лязгом. Еще одному она рассекла сбоку шею…
– Брось оружие, сопротивление тщетно, брось! Весь замок уже захвачен, захвачен! – Ей хотелось с криком боли и облегчения захлебнуться собственной кровью и умереть, рухнув под ноги дерущихся.
– На тебе еще! – Беатрикс располосовала лицо напиравшему рингенцу. Ее захлестнуло удалое отчаяние, ей хотелось только одного – достать мечом как можно больше врагов. Офицер стражи отшвырнул сразу двоих нападавших и встал с королевой спина к спине. Рингенцев набежало столько, что дверь за ними была не видна, только колыхалась стальная щетина мечей, и орали разинутые рты. Стражников добивали по одному, яростно кромсая уже мертвых.
– Где ты был раньше? Я бы взяла тебя в любовники… – хрипло сказала Беатрикс, улыбаясь. Офицер улыбнулся в ответ, и они секунду глядели друг на друга…
Что-то острое и твердое ударило в грудь, дыхание прервалось… Меч выпал из руки – она потеряла сознание, сбитая с ног брошенным сбоку тяжелым креслом. Офицера проткнули двумя копьями под ребра – он умер, вцепившись в них синеющими руками.
Раненые стонали, отползая к стенам. Через них перешагивали, собираясь в круг над поверженной королевой.
Кресло оттвырнули в сторону, загалдели, не зная, что делать дальше. Лицо у Беатрикс было белое, по подбородку струйкой стекала кровь.
Растолкав солдат, подошел Раин, выругался себе под нос, наступил сапогом на ее рассыпанные волосы. Сзади суетился профос с оковами и все никак не мог протиснуться сквозь толпу взбудораженно гудящих наемников.
– Хорошо дралась, сука! – заметил кто-то.
– Ее учили, – угрюмо отозвался Эгмундт, поверх желто-лилового камзола он надел красно-белую ленту.
– Все равно не подумал бы, что она так хорошо вертит мечом, – покрутил головой Раин, зачем-то стягивая с рук перчатки.
– Я боюсь, что вы очень сильно ее зашибли этим чертовым креслом, сиятельный магнат Родери. – Эгмундт настороженно вглядывался в лицо Беатрикс.
– Только не вздумай ее жалеть. И попробовал бы сам рассчитать в этой толкотне. Ничего, очухается. – Раин дотронулся влажным от растаявшего снега носком сапога до ее скулы.
Перед глазами плыли алые и зеленые круги. Грудь ныла, во рту было солоно. Она застонала, шевельнув головой. Что-то держало, придавив волосы. Сапог. Кругом переминались, побрякивая железом, чужие люди. В расступающейся мгле тускло поблескивали плосковерхие каски. Возле горла и груди, едва не задевая, качались острия копий. До боли скосив глаза, она узнала Раина, это его сапог придавил ее волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72