А Беатрикс юна и бесстрашна. Я мог бы продать свою голову кому угодно, но продал ей – потому что ей нужно не имя мое и не слава, ей нужна моя мудрость, а мне – ее сила и дерзновение. Я сделаю ее Беатрикс Великой. Вот так.
– Позвольте вас просветить, господин примас. – Глаза хозяина гневно сверкнули. – Вы, наверное, по пути сюда из Сардана видели замок над рекой… И то, что вывешено там над воротами. – В его голосе вдруг послышались горестные интонации. – Так вот, это мой младший брат и его подростки-сыновья. Их вздернули, словно каких-то вилланских псов, за то, что они не спустили наглость сборщику податей. Теперь им там… висеть, пока вороны не склюют. Многие в округе умерли так же, кого еще раньше не обезглавили за отказ принести присягу. Видели вы головы на площади Сардана перед этой мужицкой ратушей, где раньше казнили лишь воров да насильников?.. Я уж не знаю, сколько погублено нас по всему Эманду, но идет подлая вилланская облава, Этарет грабят, убивают, понуждают к бесчестным делам. И «ату» кричит эта юная и бесстрашная властительница. На самом деле это просто свирепая и жадная тварь, худшее, что может родить человеческое племя, весьма плодовитое на подобных чудовищ. Между собой мы зовем ее Беатрикс Кровавая.
Его лицо побелело, по светлым волосам, казалось, пробежал голубой сполох, гнев освещал суженные глаза. Таббет молчал. Он чувствовал себя так, словно на ристалище у него недозволенным приемом вышибли из рук меч. У него не было никаких доказательств своей правоты, кроме ее вежливого краткого письма.
– Но великой ей не стать никогда. Сейчас я вам покажу еще кое-что. Он быстро куда-то ушел, потом почти бегом вернулся, неся книгу. Книга была наскоро сшита из порезанного на листы пергаментного свитка. – Вот, их всего несколько в Эманде. Эти письма писал ее собственный канцлер, которого она тоже казнила. Но она не знала про это… А когда узнает, будет поздно. Тут все, все, всего достаточно, чтобы отправить ее на плаху. Тут черным по белому написано, что она убила короля…
– А! – Таббет сообразил, о чем идет речь, и, будучи уже во хмелю, начал не совсем вежливо смеяться:
– Я понял! Вы о «Письмах Цитадели»! Занятная книжка, ее повсюду переписывают, но никто в нее не верит, кроме чудаков-трубадуров. Один из них, самый чудной, кажется, даже провозгласил, что Беатрикс нельзя считать дамой. Этот маренец Ассунто Нокк, который ее сочинил, недурно владеет стилем, и голова у него светлая. Хотя за такую шутку он вполне может остаться без головы. Если только эту книжку сочинил Ассунто, а не его покровитель, великий герцог Лоттаре Орго, тоже вполне способный молодой человек, в особенности на такие шутки. Тогда никаких сложностей с сохранением головы на плечах ни у кого не будет…
Тут он замолк, потому что заметил в дверях человека. Это был начальник эскорта.
– Обернитесь, – тихо сказал Комес собеседнику. Тот повернул голову. Офицер стоял, прислонившись к косяку, должно быть, с самого начала разговора. На лице у него было написано полное равнодушие к происходящему. Медленно, словно боясь привлечь внимание готовой к прыжку рыси, хозяин отвернулся. Его губы подергивались. Раздосадованный Таббет на ломаном эмандском приказал офицеру убираться.
– Я надеюсь, ваш человек достаточно честен, чтобы не болтать о господских разговорах? – спросил хозяин, не дожидаясь, пока офицер уйдет. Он пытался говорить насмешливым тоном, но в голосе его слышался неподдельный страх.
– Вообще-то он не мой человек. Это начальник эскорта, который выделила мне королева. Мне кажется, он честный солдат. И потом, я уверен, что он ни слова не понял – впечатления человека ученого он не производит, а мы говорили на Священной Речи. А книжку эту я советую вам сжечь. Если в других державах она – лишь занимательное чтение, то здесь, насколько я разобрался, потянет на столько смертных приговоров, сколько в ней страниц.
Он пожелал хозяину спокойной ночи и, поддерживаемый под локоть слугой, отправился в отведенные ему покои.
Сквозь стены и расписные потолки неслась свирепая, лающая брань, вскрики, рыдания. Несколько раз слышался лязг оружия, резкие команды.
Таббет уже долгое время лежал в оцепенении, прислушиваясь к шуму за стеной. Почему-то хотелось спрятаться в жаркий мех одеяла. Он обливался холодным потом.
И все же не выдержал, поднялся и накинул на сорочку теплое широкое одеяние. Любопытство пересилило страх. Примас бросился в неосвещенные галереи.
Скрипели под коврами длинные доски; возникали из темноты углы и повороты; иногда он останавливался в нерешительности. Крутой виток галереи вывел его в сумеречно-белую залу, которой он раньше не видел.
Из трех высоких окон лился серый утренний свет. Чадили факелы в руках у замерших вдоль стен черных солдат. В одном углу, сжавшись под нацеленными пиками, сдавленно рыдали женщины. Камин пылал, отбрасывая на черный полированный пол красную полосу света. В этой красной полосе стоял чиновник в черном упланде, с маской на лице. На груди его кроваво отсвечивал щиток, на котором угрюмо скалился лобастый пес. Перед чиновником стоял на коленях хозяин. Руки у него были связаны за спиной. Голову он опустил на грудь, волосы закрыли лицо. Чиновник что-то разгневанно и быстро спрашивал. Несколько раз прозвучало имя Беатрикс. Когда он не получил ответа, то ударил арестованного по лицу, да так, что тот пошатнулся. Примас, сам того не замечая, подходил все ближе.
– … Добром признайся, где она и кто тебе ее дал? Где эта книжонка, ну? Или тебе хочется на казенных одрах бесплатно к Ниссаглю прокатиться?
Таббет только хотел замолвить слово в оправдание хозяина, как с другого конца зала крикнули: «Господин Одан! Господин Одан!» Оттуда, поправляя плащ, шел рейтарский командир, и в руке он держал ту самую книжку.
– Вот она, похоже, господин Одан. Скейде нашел.
– А где сам Скейде?
– Там, с людьми. Другие бумаги смотрит. Он же у нас ученый, ему и свитки в руки. Даже Этарон понимает.
– Так, поглядим. Тут, кажется, дело темное, они эти книжки переписывают. Придется к Ниссаглю отправить. Пусть сам разбирается.
– Мы, что ли, не разберемся?
– Да разобрались бы, но ты же Ниссагля знаешь, он же все из глотки рвет… Славы хочет. Мы тоже, может, хотим. – Одан перелистывал книжку, и заметно было, что под бархатной маской он хмурится и морщится. Повисла непрочная тишина. Только где-то в отдалении слышался тихий плач.
– Ой-ой-ой… – Одан перешел на шепот, и Комес почти совсем перестал его понимать. – Слышь-ка, Алун… Это мы Ниссаглю не дадим.
– Почему?
– Да тут такое написано… Вот что – хочешь на пару обделать это дельце? Даю руку на отсечение, что мы выслужимся.
– Каким образом?
– Таким. Здесь, прямо скажем, ужасные вещи написаны про королеву и ее слуг. Про Ниссагля, кстати, тоже. Ты берешь эту книжку, берешь прошение, которое я составлю от нас двоих, скачешь в Хаар и падаешь в ноги королеве. Она тебя примет. Это уж мне поверь. Отдай ей все это, расцелуй подол и скачи обратно. Я почти уверен, что тебе сразу дадут какие-то деньги. А все остальное пойдет потом. Я бы сам поехал с тобой, вдвоем проще, но никак, никак! Из-за этих чертовых, – он пнул арестованного, чертовых выблядков Этарет. Почему, черт побери, он до сих пор тут! Увести! – Солдаты волоком утащили арестованного прочь. Рейтар и чиновник ушли обделывать свое дельце. Таббета тронули за плечо.
Это был начальник эскорта. Лицо его со вчерашнего дня изменилось, в нем проступило что-то хищное.
– Это вы, сударь, изволили донести? – тихо спросил примас, быстро отступая назад.
– Я. Я же старший доводчик Тайной Канцелярии помимо службы. – Офицер вытянул руку – на согнутом мизинце, словно третий глаз, тускло светился яшмовый щиток с врезанной песьей головой.
– И что теперь будет с этим человеком?
– Во-первых, он не человек. Во-вторых, ему, вероятно, отрубят голову, не знаю, здесь или в Хааре. Скорей всего в Хааре. Дело, как я понял, темное.
– Я могу заступиться за него перед королевой?
– Если успеете. Его могут казнить завтра же, в Сардане. А могут через месяц, в Хааре. Это зависит от господина Одана.
– Но что он такого сказал? К тому же он был нетрезв… И потом, у него казнили брата.
– У нас есть на этот случай принцип: «Да не отговорится опьянением и безумием, дворянину ни то ни другое невместно».
– Но… Он же человек… и… – Примас медленно разводил руками.
– Он не человек. Именно поэтому такое ему не прощается. Вы у нас недавно, священнейший примас, но когда обживетесь, то, конечно, узнаете немало занятных вещей об этих доблестных рыцарях. Например, о том, что они сами ни в коем случае не признают себя людьми.
– Как это может быть?
– Смею предположить, что персоны при дворе объяснят вам лучше, нежели я. Я думаю, что нам стоит выехать отсюда не откладывая и воспользоваться поварней ближайшего постоялого двора – тут сейчас слишком большая суматоха, чтобы о наших желудках как следует позаботились. Да и солдаты уже, наверное, порядком почистили кладовые.
Они оставили за собой замок со спущенным вымпелом и устремились к Хаару. Не один и не два раза попадались по дороге пустые замки, и всегда то висельники качались над воротами, то ветер трепал волосы насаженных на пики голов.
А поля были по-весеннему зелены, и Вагерналь светлела, баюкая кувшинки на золотистых отмелях.
Глава шестнадцатая
МИЛЫЕ БРАНЯТСЯ – ТОЛЬКО ТЕШАТСЯ
Беатрикс в покое была одна. И, несмотря на раннее дополуденное время, одетая. Она сидела в высоком и широком угловатом кресле с деревянным резным навесом и подставкой для ног. На столе лежали какие-то свитки и книжица. Лицо у королевы было недоброе.
Царила тягостная тишина. Рассеянный свет проникал через полуприкрытые ставни.
– Иди сюда, Гирш. Сядь-ка. Почитай вот. – Королева указала на книжицу.
Он сел. Открыл книжицу. Переплет был из хорошей кожи, но сделан наспех. Страницы неровны, гнуты, видать, нарезаны из пергаментного свитка. Писано на Священной Речи. Привычно и скоро он побежал глазами по четким буквам – грамотный писец переписывал.
«Я, Ассунто Нокк, личный секретарь наисветлейшего Великого Герцога Святых земель, господина моего Лоттаре Орго, в долгу перед покойным другом моим, светлейшим канцлером Эмандским Энвикко Алли, полагаю нужным предать нижеследующее огласке…»
У Ниссагля запершило в горле, взгляд лихорадочно заскользил, срываясь с одной строчки на другую.
«… сим предваряю тайные письма из Эманда, где кается друг мой в великих бесчинствах, не совершать кои не имел сил, ибо был человек и грешник…»
Бледнея, Ниссагль поднял глаза. Беатрикс смотрела на него в упор.
«Письмо I» – значилось на втором листе. Прочитав половину оного, где подробно было описано, как замыслилось и исполнилось убийство короля, Гирш снова поднял глаза:
– Но это какая-то клевета? – спросил он чужим голосом. Темное лицо королевы не изменилось.
– Ты читай, читай. Дальше читай, не торопись. Время есть, – со зловещей лаской в голосе отозвалась женщина.
И он стал читать дальше, чувствуя, как у него начинает кружиться голова, ибо во втором, третьем и четвертом письмах описывались события, непосредственным участником которых был он сам, как, например, в деле маленького Этери.
– Что это такое? Откуда?..
– Это письма Энвикко Алли. Стиль его. Я узнала. Пишет якобы другу своему в Марене Ассунто Нокку. Впервые слышу о таком друге! А теперь их читают повсюду в Святых землях!
– Что?
– Что слышал! – «Ох, Боже, никогда бы не подумал, что у нее такая тяжелая рука!» – мелькнула в голове у Ниссагля никчемная мысль, когда он свалился на пол, сбитый с табурета оплеухой. Упав лицом в густой и пыльный медвежий мех, он тут же с проворностью зверя стал подыматься. Правую щеку обожгло еще одной оплеухой, потом пощечины посыпались градом, он даже не пытался уворачиваться, стоя на коленях и моляще сложив на груди ладони, его шатало из стороны в сторону. Из глаз летели искры, в ушах гремела площадная брань.
– Хорош! И это начальник Тайной Канцелярии?! Хорош! Рохля! Баран! Лопух! Барахло! Тебе бы только этаретские замки грабить да девок зараз по двадцать содержать! Где были твои глаза! Где были твои мозги! Ты что, не знал, какая обо мне слава идет?! Не знал? Или, может, ты это нарочно, а? То-то ты все за Алли заступался, гадина! Спасибо, добрый человек, сил не жалея, ехал сюда мне сказать! А ты… ты! Убью, скотина! Убью!
Она хлестала его по щекам, сжавшегося, онемевшего, хлестала так, что у нее горели ладони, и чем сильнее била, тем больше ярилась.
– Простите! Простите! Простите меня! Я всегда считал его вашим преданным другом! Я даже подумать не мог…
– Считал! Ты только деньги в чужих сундуках умеешь считать, сквернавец! – Она ударила его с такой силой, что он пригнулся к полу и невольно оперся на полусогнутые руки.
– Ваше величество! Простите! Помилуйте! Я все исправлю! Я распущу слухи, что…
– Где, идиот, ты собираешься их распускать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72