Стоило возникнуть сомнительному поводу, и он тут же взялся за самое подлое оружие. И еще тешил себя тщеславной мыслью, что прослывет героем. Ведь ядом проще, чем мечом или мозгами, правда?
В Покое Правды журчала вода, растекаясь по желобам. Брякнуло где-то железо.
В глазах Ниссагля появился странный блеск. Он рывком подался вперед и схватил Алли за плечи:
– Мы с вами слуги одной госпожи, так? Так скажите мне, скажите, кто это придумал? Алли пожал плечами:
– Ее величество, разумеется…
Ниссагль отшатнулся, стукнулся затылком о спинку стула, корчась и извиваясь в приступе истерического хохота.
– Боги мои! Блестяще! Великолепно! Несравненно! Неподражаемо! – От восторга он всхлипывал:
– И эти олухи еще думают, что они умнее всех! Да она их всех за месяц таким манером перевешает, а? О, моя милая матушка, да в гробу я видал этаретское дворянство, если судьба попустила меня служить такой госпоже! Нет, она за месяц их перевешает всех, даю правую руку на отсечение! Да за такое я ей задницу буду взасос целовать, ей-Богу!
– Думаю, ей это понравится. В прямом и переносном смысле, – улыбнулся Алли. – Я предлагаю выпить за здоровье королевы вино ее врагов. Рад, что ее старания на благо государства вами одобрены.
Мрак был густой, как чернила, но ярко алела щелка под дверью. Красный цвет вызывал в нем содрогание. Он с усилием поднял и согнул в локтях скованные руки, чтобы опустить на них голову. Боль плескалась в черепе, словно черная вода, заливая то виски, то темя. Эта боль была сильнее даже той, другой боли, терзающей ребра и особенно грудь и шею, где прошлось раскаленное железо. Гулкие черные волны уносили его под лиловое небо, в мокрую равнину, где стоит Обитель Бед из неохватных бревен. Иногда сознание мутилось, и ему становилось почти хорошо, и перед глазами скользили огромные склоненные цветы, освещенные низким солнцем, столбы блестящей мошкары, сонно замирающие в синеве стрекозы, большеглазые зверьки с трепещущими ушками, пушистые темные листья нежные тени каких-то невысоких миров Восходящего Ряда, миров покоя и блаженства, куда ему нет и не будет теперь пути…
Помогите… Помогите мне… Придите хоть кто-нибудь… Я умоляю… Я больше не могу… Пощадите меня, пощадите… Вытащите меня из этого мрака и холода…
Он плакал, плакал от страшной усталости и стыда, вцепившись зубами в волглые лохмотья, чтобы не рыдать в голос.
Лязгнули стальные засовы. Узкая щелочка превратилась в алое полотнище. На вошедших в камеру пахнуло сырым холодом. Энвикко Алли, подбирая холеной рукой край бархатной столы, зябко поежился и обвел глазами низкий свод, усеянный блестящими каплями, серые камни, испятнанные влагой. Пол тонул во мраке.
– Ну и ну… Вы бы, что ли, получше их содержали. Тут и помереть недолго.
– Тут все равно никто больше чем на месяц не задерживается, загадочно улыбнулся Ниссагль, подавая фонарь в сетке. – Возьмите, а то всю одежду себе обгадите крысиным дерьмом. А я возле дверей постою.
Алли вытянул вперед фонарь и ступил вниз. В неверном свете маслянисто поблескивала неподвижная поверхность лужи. Волоча за собой огромную тень, пробежала крыса.
Этери лежал ничком в луже, уронив голову на скрещенные руки. Плечи его вздрагивали от рыданий. Алли присел рядом, стараясь не намочить полы.
– Этери, – тихо позвал он, – Этери, очнись… Мальчик с трудом повернул голову, и Энвикко, пригнувшись к его уху, торопливо прошептал:
– Этери, это я… Энвикко.
Этери изумленно вскрикнул и снова уткнулся лицом в рукав. Алли осторожно погладил его по плечу, бормоча слова утешения. Бедный, затравленный до полусмерти звереныш. Алли охватила жалость. Какие мечты кружили когда-то эту несчастную голову, и вот все кончилось грязью, болью… А он, Алли, пришел сюда вовсе не для того, чтобы жалеть этого мальчика, а чтобы снова обвести его вокруг пальца… Надо, чтобы звереныш помер, свято веря в его, Энвикко Алли, непогрешимость. И поверит!
– Этери, не мучь себя, не казнись, я прошу тебя, Этери…
Господи, ребенок, ведь ребенок же, совсем мальчишка! Ах и скоты же мы – я да королева. И Ниссагль тоже.
– Это я во всем виноват… Я внушил тебе этот преступный замысел… Прости меня… – Как по-дурацки дрожит голос. Разве так просят прощения?..
– Ох, Алли, но я-то тебя предал… – прошептал Этери. – Я не мог этого вынести, Алли, я не мог. Я до сих пор не могу шевельнуться. Мне так больно… Уходи, пожалуйста, тебе тоже достанется из-за меня.
– Мне удалось вывернуться, Этери. Я попробую помочь тебе.
– Нет, Алли… Я не хочу жить… Я предал всех и вся. Уходи.
Алли, не в силах превозмочь жалость, протянул руку и осторожно погладил мальчика по волосам. Золото душистых одежд и непривычная ласка напомнили мальчику о потерянной три дня назад свободе. Этери зарыдал в голос, не пряча залитого слезами лица.
– Я попытаюсь спасти тебя, дружок. Я вытащу тебя отсюда! Клянусь! Я не хочу, чтобы они тебя замучили!
– Они уже… Уже меня замучили, уже, – всхлипывал мальчик.
Алли захотелось подхватить его на руки, отнести к Беатрикс и опустить окровавленное тело несчастного на душистые ковры возле ее ног. «Да посмотри ты на него! – мысленно выкрикнул он, обращаясь к королеве. Посмотри, его же избили до полусмерти. Ты получила свое, опорочила, втоптала в грязь всех Этарет. Чего тебе еще надо? Сохрани жизнь этому мальчику. Кому он мешает?»
За дверями ждал Ниссагль. Беатрикс он не видел со дня покушения.
Глава девятая
ВИНОВНИКИ
– Почему ты здесь?
– А где мне быть, Викко? – В опочивальне было прибрано. Но ясно чувствовалось чье-то отсутствие – может, оттого, что Беатрикс лежала на краю кровати и большая ее половина оставалась свободной.
– Опять у меня нет настоящего траура. Это становится забавным.
– Беда герольда не шлет.
– Золотые слова, Викко. Что у тебя с рукой?
– Подогретое вино из камина вытаскивал, ну и схватился за головешки.
– Болит?
– М-м…
– Садись. Какие новости?
– Новостей много. Ниссагль Кронов потрошит.
– До сих пор?
– Дом большой.
– Дальше.
– Этери во всем признался. Пришлось и мне кое-что Гиршу разъяснить. В Сервайре.
– Он понял?
– Ага.
– Способный ученик. Так это ты там вино из камина вытаскивал?
– Догадливая.
– Приходится шевелить мозгами.
– Послушай, Вьярэ… Ты бы пощадила мальчишку, а? Его и так уже до полусмерти запытали. Еле дышит. Он же ни при чем.
– Эккегард тоже был ни при чем. Алли замолк. Беатрикс продолжала тусклым голосом, поглаживая его забинтованную руку:
– Если бы он меня, а не Эккегарда… Я ведь так и хотела. Выпороть хорошенько и в ссылку куда подальше. Сидел бы, не пикнул. Но ведь погиб невинный человек… Не могу. Понимаешь? Может, этот недоумок там чего-то недоглядел, спутал, мне не важно. Он убил ни в чем не повинного человека. Дорогого мне… Слава Богу, что я хоть не любила его.
– А я не могу не… Просто я видел Этери. На него не то что глядеть, о нем думать жалко. Ты представь: грезить о подвигах, о великом – и кончить ямой… В шестнадцать лет!..
– Ему пятнадцать!
– Боже мой!
– Да вот, Боже мой! Пятнадцать лет – и уже какая скверна. Ни минуты не раздумывая, готов отравить беззащитную женщину… И при всем при том, как идиот, как ворона-школяр, тьфу, даже противно, путает эти чертовы кубки! А потом тебя же и предает на первом же допросе, хотя последние слюнтяи выдерживают по два! Теперь мне нужна только его смерть. Я очень зла. И пока не избуду злость, пока не натешусь, я не успокоюсь. Я ведь вздумала поиграться с тупым оружием. А меня полоснули острием. Вот и больно теперь. Слава Богу, что я не любила Эккегарда, слава Богу. И потом, Алли, нам же будет спокойнее, если мальчишка замолчит навсегда, не так ли?
Она потерлась лбом о его плечо, напрашиваясь на ласку. Он смог только погладить ее по затылку – столь навязчивой была мысль об Этери, что ему почудилась и на ее шее алая полоса ожога. И он не решился высказать свою просьбу, потому что в этом случае неминуемо пришлось бы признаться, что… А на это он бы ради Этери не пошел.
***
В узкой высокой зале стыло молчание. За открытыми окнами клонился день к закату. Птицы носились над крышами с привычными криками, каждый день они летают так и кричат над водой, сбившись в стаи. У них там, в воздухе, свой птичий Хаар.
Если высунуться из окна, можно увидеть серый угол Сервайра со слепыми щелями окон. Это надвратная башня, наверху возятся мастеровые, хотя непонятно, что можно чинить на голой каменной площадке.
Аргаред вздохнул и склонил светлую голову. Ветер шевелил его волосы, на этот раз ничем не прикрытые.
После двух бессонных ночей в голове было пусто, а глаза щипало. Он вспомнил, как по покоям Дома Крон летал пух вспоротых перин – белый, как снег или пепел. При взгляде на этот разор становилось стыдно и страшно, потому что относительно черной солдатни из Сервайра нельзя было даже сказать, что она преступает закон, – она была вообще вне всякого закона. А прислуга в коридорах шепталась о криках по ночам, которые хорошо слышны возле старых дровяных причалов, куда любят ходить влюбленные.
Наконец, спустя три часа ожидания, их пригласили к королеве.
Аргаред вошел первым. За ним – Эмарк Саркэн, самый деятельный из разветвленного Саркэнского Дома. Им предстояло вырвать Этери у Ниссагля, чтобы собрать Суд Высокого Совета и честью выяснить, в чем дело.
Мажордом провел их в опочивальню на другую сторону Цитадели.
Сервайра отсюда не было видно вовсе. Из-под облаков желто пробивался закат. Беатрикс лежала на краю постели. Другая половина была пуста и застлана.
Королеву они застали в неприглядном виде – съехавший шаперон напоминал воронье гнездо, неприбранные лохматые волосы ниспадали на плечи, поверх платья было накинуто одеяние какого-то тусклого грязноватого цвета, и даже бобровый мех на нем казался вылезшим, чего, конечно, быть не могло. Из-под подола торчали, обшитые мехом домашние башмаки. Лицо Беатрикс было грозно и замкнуто.
– Я не понимаю, господин Аргаред, – голос ее доходил как будто издалека и казался не по-женски грубым, – я не понимаю, что тут вообще происходит. – Королева лежала неподвижно, только шевеля губами, и от этого создавалось впечатление, что кто-то говорит за нее.
Аргаред не понял вопроса и потупился.
– Ладно. Какого беса вам от меня нужно?
Это уже выходило за все допустимые рамки, и настроенный на осторожную мирную беседу Аргаред почувствовал болезненный жар на лице и в кончиках пальцев.
– Ваше величество. Я понимаю, что вы разгневаны ужасным поступком Этери, которому нет названия. Однако я прошу вас проявить терпение и прислушаться к моим словам.
– Да скажи ты мне по-людски, Аргаред, что тебе надо! – сварливо перебила его Беатрикс.
– Вашему величеству должно быть ведомо, что преступление Этери приравнивается к братоубийству, а также и то, что подобные преступления подсудны по давнему обычаю только Высокому Совету. И я просил бы вас выдать Этери Совету, чтобы мудрые вместе с вами во всем разобрались и не случилось бы сгоряча промаха. Ведь вы согласны, что дело темное?
– Все это очень мило, Аргаред, но, видишь ли, тут есть одна загвоздка, а именно, что я человек, а не Этарет, и в Совет не вхожу, и вашими стараниями даже Этарона не знаю. Так как нам быть?
– Ваше величество… У нас было много поводов для взаимного недоверия. И сейчас наш союз подвергается самому тяжелому испытанию тот, кто помирил нас, погиб. Возможно, кто-то не хочет нашего примирения. Вы молоды и сильны, но порой вам не хватает осмотрительности, которая приходит с годами, и пока вы не приобретете надлежащего опыта, наша мудрость, накопленная веками, готова служить вам и вести вас по ступеням величия.
– Благодарю, я с детства приучена лазать по таким лестницам в одиночку. К тому же наверху обычно нет места для двоих, тем паче для целого Совета. А сталкивать всех вниз у меня нет ни малейшей охоты долго, да и во всех отношениях неполезно. Хотя, если так пойдет дальше, то придется. И между прочим, Аргаред, мальчишка во всем признался. Метил-то он в меня, а Эккегард стал его жертвой по ошибке. Кубки он перепутал, видите ли. Так что дело это вполне ясное. Осталось только дознаться, кто из вас его надоумил.
– Где он это говорил?
– В Сервайре, в Тайной Канцелярии, Гиршу Ниссаглю. Как видите, я тоже достаточно предусмотрительна и завела себе верных помощников.
Аргаред вспомнил похожих на воронье «помощников» и подавил нахлынувший было гнев.
– Хорошо, пусть так. Но, ваше величество, Этери – один из нас, и он убил одного из нас, и к нам это дело относится в равной степени, если не в большей. Посему Высокий Совет имеет право знать все об этом расследовании. И я настаиваю на присутствии наших свидетелей при допросах. Суд также должен быть открытым.
– Странные вещи вы говорите, Аргаред, – медленно произнесла Беатрикс, и в голосе ее возникла та отстраненность, которая делала его беспомощным перед нею и рождала в нем ощущение рвущихся тяжей мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72